Читать книгу: «С.О.У.Л.»

Посвящается Асе, без которой

этой книги могло просто не получиться

© Аррен Кода, 2019

ISBN 978-5-4490-6926-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Я не историк. И не могу передать все события с той точностью, чтобы они считались истиной. Моя память – это всё, чем я располагаю, и с её помощью я могу рассказать о том, что видел своими глазами. Возможно, найдутся те, кто назовёт мой рассказ вымыслом. Но для кого-то, быть может, эта история станет ответом на многие вопросы о том, что происходит в наш безумный век.

…я никогда не забуду ту весну две тысячи тридцать второго года, даже если из моей головы извлекут мозгочип. Голод – вот, как одним словом можно назвать те ужасные события, последовавшие за катастрофой. Нынешнее поколение уже не поймёт: наши дети и внуки привыкли к безвкусной синтетической пище в тубах и пакетах, которую до сих пор можно достать только по продовольственной карточке. Они верят в Рационал – идеологию умеренности, сдержанности, спокойствия и довольствия малым. Пожалуй, не самые плохие ценности – во всяком случае, их прославляли ещё древние мыслители. Вот только воспоминания об изобилии, в котором жили когда-то люди, до сих пор мучают стариков вроде меня.

Помню, когда всё это началось, моя жена сказала: «Уезжать надо отсюда, Тал». Не дождалась моего ответа и рванулась за границу (тогда выезд еще был возможен). Ну а я что? Я остался в Москве, шумной и тревожной, как разорённый улей. Я только-только получил работу на Третьем уровне, дававшую мне кусок хлеба (тогда настоящий хлеб ещё был в продаже) и возможность платить за крышу над головой. Потерять всё это было равносильно самоубийству.

На Востоке шли войны за остатки нефти, которую пытались обменивать на продукты питания; в Европе кризис усугублялся огромными потоками мигрантов, сметавших всё на своём пути; США закрыли границы и пригрозили развязать ядерную войну; а в некоторых странах Африканского союза (я несколько раз читал об этом в новостях) официально разрешили каннибализм.

Это сейчас фраза: «в одночасье погиб весь урожай» вызывает смех – подумаешь, полил почву ксилофатом¹, и можно вырастить всё, что угодно, хоть на голом камне. Тогда было не до шуток.

Всё произошло очень быстро. По всей Земле прошли аномально тёплые дожди, и уже на следующий день стал гибнуть урожай всех мировых хозяйств. Удивительно, что с растениями в закрытых теплицах произошло то же самое. И нигде не осталось и следа таинственных осадков: ни радиации, ни неизвестных науке ядовитых минералов – совсем ничего, будто померещилось.

В две тысячи тридцать втором году в Москве погибла треть населения. Это были, в основном, жители Первого и Второго уровней – дешёвая рабочая сила, чьи пайковые нормы были такими низкими, что их едва хватало на одного; а ведь у многих в то время даже не было мозгочипов и, соответственно, работы, дававшей право доставать еду на каждый день.

Вместе с голодом в города пришли болезни. Большая часть лекарственных растений была уничтожена, поэтому медицина, фактически, прекратила своё существование. Несколько моих знакомых умерло от банального гриппа, который нечем было вылечить.

До сих пор никто не смог ответить на вопрос, почему исчезли только культурные растения. Многие склонны считать, что это был чей-то план по стиранию всего, что вырастил для себя человек. Они также думают, что нам дали шанс: в тридцатые годы уже активно развивались технологии белкового синтеза, и на многих прилавках можно было найти искусственную пищу. С её помощью мы и выжили, пусть и понесли огромные потери. Учёные всех стран работали не покладая рук, в авральном режиме тестируя всё новые инновации.

В две тысячи тридцать пятом году пришло облегчение. В магазинах больше не было перебоев с синтезированной пищей. Постепенно вернулись лекарства, составляющие которых стали выращивать в отдельных лабораториях. В новостях становилось всё меньше сообщений о голодных смертях и массовых волнениях.

А потом началась перестройка. Сначала мы толком не поняли, откуда взялись все эти гигантские краны, которые начали с огромной скоростью возводить рядом с домами чудовищных размеров высотные конструкции, заслонившие собой небо. Начались новые волнения. Люди пытались помешать строительству, но в дело вмешались армия и полиция. По всей сети стали появляться сообщения и гипно-ролики о том, что человечество вступает в новую эру. Отныне люди не должны вредить Земле – вырубать леса, истреблять животных, загрязнять моря и реки – иначе в следующей катастрофе погибнут все. Наш образ жизни должен кардинально поменяться. Теперь население будет концентрироваться в крупных городах, которые значительно вырастут вверх, чтобы принять новых жителей. Пригороды должны быть очищены от всех построек, на их месте будут возведены фермы искусственного синтеза, которые не будут контактировать с окружающей средой. Все водоёмы подвергнутся очистке. Будут высажены новые леса, а радиоактивные свалки отправятся в космос с дальнейшей ликвидацией. Все эти меры будут действовать до тех пор, пока планета не избавится от последствий человеческой деятельности. «Помните, – так заканчивалось каждое сообщение, – Рационал – это дорога к светлому будущему».

С тех пор прошло тридцать лет. Сказать, что мир изменился, – значит, ничего не сказать. Многое было сделано за прошедшие годы, но последствия Голода, унёсшего столько жизней, до сих пор сказываются на нашем существовании.

Меня зовут Анатолий Таллинский, и я – самый известный человек на планете Земля. Как я дошёл до жизни такой? – спросите вы. Что ж, вот вам моя история, которая произошла после выше перечисленных событий.

Глава Первая

Looking down on empty streets, all she can see are the dreams

All made solid

Are the dreams all made real

All the buildings, all of those cars

Were once just a dream in somebody`s head

(Peter Gabreiel, Mercy Street)²

Тал

– Документация на один-девять-шестьдесят пять. Папки на два- и три-девять. Доступ.

– Доступ разрешён.

Зеленоватые строчки быстро-быстро мелькали на виртуальном экране. Я сканировал их на наличие ошибок. Отчёты должны были быть чистыми, потому что малейшая неточность могла стоить нашей компании больших убытков. Ага, вот оно!

– Есть. Код девять-икс-семь-альфа. Вместо единицы должен быть ноль.

– Спасибо, Тал. Теперь всё рационально.

Я перевёл ви-очки в ждущий режим. Протёр глаза под прозрачным щитком, помассировал шею и виски, заодно проверив, не отходят ли контакты внешнего блока памяти (иногда в мягких присосках пересыхал гель). Контакты были в порядке. Напротив меня, расположившись в жёстком грави-кресле, почти в горизонтальном положении, сидела Юлия, деловито щёлкавшая пальцами по прозрачному экрану пластопа, закреплённого перед ней на эластичной сетке. Щиток на лице девушки был опущен, поэтому я не видел её глаз, однако было ясно, что всё внимание Юлии направлено на один из амбулаториев, где проходило сразу десять процедур по омоложению. По её идеально ровным ногтям пробегали радужные полосы, и я невольно загляделся на них: ох уж этот интерактивный маникюр! С тех пор, как изобрели «умное» кристаллическое напыление, его используют, где ни попадя.

Я сосредоточился на электронных часах в правом нижнем углу виртуального поля зрения. Перерыв длился уже две с половиной минуты. Уровень питательных веществ в организме был пока ещё достаточно высоким, чтобы не задумываться об обеде, пульс и энергетический потенциал также были в норме. Так что, Тал, соберись и будь рациональнее!

Я уже хотел запросить у Юлии очередную партию текстовых файлов, но тут в затылке началась лёгкая вибрация, отдающая в уши настойчивым жужжанием. Ви-очки услужливо вывели на дисплей номер абонента майндвеба.

«Доступ», – мысленно приказал я, внутренне довольный тем, что перерыв можно растянуть ещё ненадолго.

«На Электрозаводской продаются диски, – Димкин голос казался таким близким, будто мой друг находился рядом. – Ровно в девять магазин закроется».

«Тогда жди меня на Третьем острове в семь», – я мысленно прикинул объём работы. Должен был успеть до вечера.

«С тобой приятно иметь дело, – удовлетворённо отозвался Димка. – Отбой».

Я подгрузил в рабочую память новую порцию документов и принялся за проверку.

Когда ты погружён в работу, твой ум настраивается исключительно на деловой стиль общения, который даже имеет своё название: «КИР» – по трём основным принципам: краткость, информативность, рациональность. Сейчас многие люди, особенно молодёжь, предпочитают выражаться кратко, давая понять, что их время очень ценно. На мой взгляд, это лишь коверкает русский язык – в конце концов, никто не развалится, если изложит мысли более развёрнуто. Лично я в рабочем состоянии был неважным собеседником, зато довольно сносным работником. За минуту мой мозгочип обрабатывал несколько десятков нужных файлов, причём я мог одновременно связываться с пятью своими сотрудниками, виртуально присутствовать в другом помещении, подключаясь к камере широкого обзора, а также отвечать на электронные письма наших клиентов. Совсем неплохо для архивариуса Третьего уровня.

По рассеянности я забыл уточнить, что родился в конце двадцатого века и сейчас успешно проживаю восьмой десяток. В наши дни не дожить до ста лет считается неприличным, поэтому я вполне могу считать себя молодым: с новыми омолаживающими средствами моему телу не дать больше тридцати пяти.

Ещё год назад я работал в компании «Youngs» – той самой, где людей избавляют от старости и немощи, а заодно и лечат всякие неприятные болезни. К сожалению, я не был связан ни с производством биоматериалов, ни с омолаживающими процедурами. Моя работа заключалась в том, чтобы содержать в порядке многочисленную виртуальную документацию – на большее способностей не хватало. Будь мой мозгочип хотя бы Четвёртого уровня, я бы работал в амбулатории и встраивал в кожу пациентов свежие клетки – долгая и кропотливая работа, зато результаты поразительные.

Немецкая компания «Youngs» специализируется на косметической корректировке человеческого тела без его радикального изменения. А вот американская фирма «Life», чьих филиалов у нас, в России, пока совсем немного, производит искусственные части тела, которые успешно вживляются людям. Далеко не каждый может позволить себе подобную процедуру. Один мой друг, живший в ту пору на Четвёртом уровне, был одним из немногих моих знакомых, кто решился вживить себе искусственную ногу. А ведь есть и такие (в основном среди европейских и американских знаменитостей), кто заменил себе большую часть организма, заплатив конструкторам такие деньги, что ими можно было бы обеспечивать целый город в течение года. Зато эти люди стали обладателями ловких и гибких молодых тел, обеспечив себе если не вечную, то очень долгую жизнь.

«Тал, вы мне нужны для замера показаний», – голос Влада тихо зазвучал в моей голове, когда я почти закончил с отчётами за сентябрь. Влад был главой отдела электронной хирургии. Иногда я помогал ему, снимая показания приборов, которые замеряли состояние пациентов, и занося данные в память. Сохранённая мной информация позднее отправлялась в архивы.

– Ю, задание, сбор информации. Полчаса, – лаконично сказал я своей помощнице. Юлия кивнула, не отрываясь от пластопа. Я переслал ей проверенные документы, затем переключил мозгочип в режим запоминания и плавно вылетел из кабинета в своём грави-кресле, направившись на этаж Полезных экспериментов.

Влад – высокий брюнет в белом комбинезоне конструктора, мой блистательный шеф – уже ожидал меня в комнате наблюдений. Это было тесное помещение, где одна из стен от пола до потолка была увешана пластопами – тонкими гибкими мониторами из «умного» нано-пластика. На каждом из них светилось изображение с камер наблюдения в боксах.

– Доброго времени суток, – Влад подлетел ко мне в своём кресле, и мы обменялись коротким рукопожатием. Я деловито оглядел экраны. Ви-очки позволяли мне чётко видеть пациентов, погружённых в восстанавливающий сон.

– Зная вашу заинтересованность, могу посоветовать обратить внимание на мониторы два и пять.

Я перевёл взгляд на женщину во втором боксе. Лицо её было гладким, без изъянов, и казалось почти детским. Я сразу распознал материал.

– Милитин?

– Точно, – Влад улыбнулся краем рта. – Шестьдесят процентов синтезированных клеток, тридцать – ципрогеля³, десять – кислорода. В отличие от силикона, который закончили применять ещё в тридцатых годах, ципрогель не травмирует клетки и не мешает их жизнедеятельности.

– Рационально, – одобрил я. – Кто вводил?

– Макс. Один из лучших наших хирургов.

– Оно и видно. Что в боксе пять?

Влад приложил ладонь к экрану, с помощью сенсоров переводя камеру в нужное положение. Глазам нашим предстал мужчина непонятного возраста. Влад указал на его руки. Я увидел красивые тонкие пальцы, будто созданные для игры на музыкальном инструменте.

– Тяжелейшая форма артрита. На выращивание новых суставов ушёл месяц. Пришлось долго работать над формой кисти. Выполнял Серж.

– Это произведение искусства! – я был восхищён.

– Пожалуй, – согласился Влад. Затем почему-то вздохнул, глядя на меня. – Жаль, что хирургия не ваша стезя, Тал. У вас есть знания и интерес…

– Одной теории недостаточно, – я пожал плечами и принялся за работу. Подключился к системе, последовательно просканировав регистраторы. Теперь я с лёгкостью мог сказать, какова частота пульса у пациентки из девятого бокса, настроение двух мужчин из седьмого и восьмого и давление у девочки из третьего. Это знание приносило мне чувство удовлетворения.

– Закончено, – бодро сообщил я спустя четырнадцать с половиной минут.

– Рационально, – одобрил Влад. – Свободны.

До Третьего острова я добирался на такси. Сам я не мог позволить себе личный авиамобиль, поэтому приходилось вызывать общественные – к счастью, мне, как работнику «Youngs», полагалась неплохая скидка.

Пожалуй, авиамобиль – лучший вид транспорта в мире. Треугольный корпус со слегка заострённым носом, напоминающим птичий клюв, прозрачный каплеобразный купол, закрывающий кабину. Думаю, ни одна колесная машина не сравнилась бы с ним в комфорте и изяществе. В авиамобиле чувствуешь себя профессиональным гонщиком, несмотря на сравнительно небольшую предельную скорость – всего сто километров в час. К сожалению, закон запрещал мне, жителю Третьего уровня, взмыть выше Третьей Петли и полюбоваться городом с высоты, как это делали Творцы. А искушение порой было очень сильным…

С моим другом Димкой мы познакомились примерно за десять лет до описываемых событий. Тогда я только переехал в новую квартиру на Третьем уровне и никак не мог там освоиться, а потому завёл привычку гулять после работы.

Лет пятьдесят назад наши уровневые дома привели бы в ужас среднестатистического человека. Думаю, он не смог бы даже вообразить такое зрелище: на крыше многоквартирного дома этажей, эдак, в двадцать, стоит ещё один дом, такой же большой, а сверху – ещё один и ещё – и так шесть раз. Вся эта громадина складывается в пирамиду, идеально квадратную в основании, чьи выступы служат улицами и границами разных уровней. Честно говоря, меня, человека старой закалки, это до сих пор шокирует.

К счастью, на Третьем уровне достаточно светло. Прямые солнечные лучи не доходят сюда, оседая на улицах более везучих верхних жителей, однако света достаточно для того, чтобы читать – если бы вы читали по старинке, с бумажного листа без подсветки. По утрам у нас даже выключали освещение, и наступали приятные сумерки. Я часто слышал, как мои соседи, ворча, называли это время «второй ночью», сетуя на то, что правительство, пытаясь сэкономить электричество, оставляет горожан без света.

На жителях Второго уровня экономить не получается. Круглые сутки здесь горят яркие люмены, поэтому окна ячеек специально затонированы. Большая часть его обитателей работает по ночам; время для них совсем потеряло значение: какая разница, если двадцать четыре часа в сутки ты проводишь в темноте?

Ну а Первый уровень… каждый раз, когда я поднимал пластеновый колпак, превращая свой крошечный эркер в балкон, и глядел вниз, мне казалось, что я смотрю в бездонную пропасть. Там, внизу, почти нет огней. Кварталы технических помещений чередуются с жилыми домами, чьих обитателей попросту не видно.

Помню, как в тридцать пятом году застраивался наш район. Тогда я жил в старом девятиэтажном доме, вокруг которого постепенно вырастали металлические башни – основы будущих многоуровневых домов. Однажды, выйдя из подъезда, я понял, что на нашей улице утро так и не наступило: солнце освещало стены высоко над моей головой.

Я любил обходить дом по периметру, глазея на интерактивные рекламные растяжки на фасаде соседнего небоскрёба и заглядывая в окна нижних этажей – вдруг будет приподнят матовый щит? Знал, что это невежливо, но старику трудно расстаться с его привычками. Вообще-то, прогулки у нас не приняты. С какой целью? – спросили бы мои соседи и были бы отчасти правы. Ведь «дышать свежим воздухом», как это когда-то называлось, можно и в собственной ячейке – чистейшим, с идеально сбалансированным уровнем влажности и ароматом свежескошенной травы, морского бриза или влажных тропических джунглей.

Поэтому я сильно удивился, увидев, что гуляю не один. Под фонарём, удобно облокотившись на перила, стоял невысокий мужчина в синем комбинезоне и смотрел вниз, на огни авиамобилей, проносившихся по Второму кольцу.

– Доброе время суток, – произнёс я, придав своему голосу самый нейтральный оттенок. Известно же, что все жители Москвы работают в разное время и строят свой распорядок дня в соответствии с трудовыми часами. То, что для одних считается глубокой ночью, для других уже – разгар дня, а то и вечер следующего.

Мужчина, стоявший под фонарём, обернулся. Его лицо было удивлённым.

– Вообще-то, у меня уже вечер, – заметил он. – А у вас?

– Тоже вечер, вы не поверите! – с облегчением ответил я. В незнакомце не было враждебности, только настороженное любопытство.

– Что ж, самое время для прогулки, – он нерешительно улыбнулся. – С этой точки хороший вид.

Я приблизился и тоже встал под фонарём. В его свете я смог разглядеть этого человека получше: светлые волосы, зачёсанные назад, грубоватое широкоскулое лицо, немного большой нос, пухлогубый добродушный рот и задумчивые, чуть печальные тёмно-серые глаза. На вид ему можно было дать лет сорок; впрочем, в наше время трудно говорить о возрасте.

– Вы любите робошоу Стиллера? – ляпнул я первое, что пришло в голову, чтобы нарушить неловкое молчание. Это была одна из новомодных американских передач, транслируемых по виртуальной сети – что-то вроде бокса, только вместо людей сражались роботы. Каждое шоу заканчивалось тем, что с ринга вывозили груду искорёженного металла.

– Видел пару раз, – мой собеседник сдержанно кивнул. – Однако я предпочитаю старые фильмы. «Матрицу», к примеру.

– О, отличный фильм! – с энтузиазмом отозвался я. – Иногда мне кажется, что его создатели знали будущее.

Незнакомец взглянул на меня с интересом.

– Как вас зовут?

– Тал, – я увидел, что он слегка поморщился, и поспешно добавил: – Анатолий. Я живу на северной стороне, недавно переехал.

– А я Дима, – он протянул мне узкую шершавую ладонь со следами ожогов и старых шрамов. – И я живу на южной.

Я с чувством пожал ему руку, отметив, что твёрдые длинные пальцы не скрыты под перчаткой, как принято у многих жителей города.

Дима щёлкнул по браслету на запястье, вызывая голографические часы.

– Мне пора, – с сожалением сказал он. – Но вы заходите на досуге. Номер сто сорок девять. После семи я обычно дома. – Он коротко кивнул мне на прощание и неторопливо удалился.

***

– Опаздываешь, – строго сказал Димка, когда я появился на Третьем острове – третьей снизу площадке высокой металлической башни с лифтами и лестницами, ведущими на разные уровни. Мой друг ждал меня у остановки флаера, зябко кутаясь в сине-зелёную ветровку.

– Сам знаешь, работа… – я виновато развёл руками. В этот момент к остановке подлетел переполненный флаер, и мы поспешили втиснуться в него, локтями прокладывая себе дорогу к хвостовой части.

Всего за девять с половиной минут мы с Димкой добрались до нужного района. Выбравшись из флаера, мы тут же оказались в толпе, спешившей на посадку на обратный рейс. Несмотря на большое скопление народа, было тихо, если не считать топота многочисленных ног. Почти у каждого человека половину лица закрывали ви-очки, позволявшие превратить сумерки в ясный солнечный день. Из крошечных волновых проигрывателей-бусин, скрытых в ушах прохожих, лилась тихая и приятная волновая музыка. На фоне всех этих людей мы с Димкой выглядели чересчур бледными и суетливыми. Нырнув в одну из полутёмных арок, мы поспешили вниз по эскалатору, ведущему на Первый уровень.

Станция метро «Электрозаводская» была почти необитаемой. Старый вагон стоял на путях; он был весь разрисован разноцветными граффити, двери были закрыты, за исключением одной, в передней части.

Мы с Димкой вошли внутрь. Первым, что я услышал, было тиканье. Приглядевшись, я увидел в полумраке помещения множество часов, развешенных вдоль стен. Их было несколько сотен. Большие и маленькие, круглые и квадратные, часы несинхронно отмеряли секунды, и тихие щелчки сливались в мерный стрёкот, похожий на пение гигантской цикады.

– Добрый вечер, – вежливо сказал Димка продавцу, неторопливо вышедшему из глубины вагона. Это был типичный житель Первого уровня: бледное лицо, потрёпанный серый комбинезон, щетина на впалых щеках, усталый взгляд.

– Вы коллекционируете часы? – спросил я, чтобы завязать разговор. Продавец сдержанно кивнул.

– В наше время, когда настоящее измеряется часами, а прошлое то и дело наступает на пятки, все что-то коллекционируют, – сумрачно отозвался он.

– В прошлый раз, когда я заходил сюда, у вас были музыкальные диски, – сказал Димка. – Они ещё остались?

– Несколько десятков. Но остались только совсем старые, созданные людьми, а не роботами. Если вы пришли за творчеством «Al-149», то ошиблись адресом.

– Нас интересуют старые. Дайте взглянуть.

Продавец ушёл в полумрак вагона и вскоре вынес пыльную коробку, в которой плотно, один к одному, стояли компакт-диски в блестящих футлярах. Такие полностью перестали выпускать еще в двадцатые годы.

– Не густо. – Димка быстро перебрал диски, выкладывая их на пол.

– Чем тебе не нравятся «Imagine Dragons»? – я повертел в руках плоскую коробочку. – Или, вот, «Radiohead»…

– Ты что, Рому не знаешь? – усмехнулся Димка. – Если мы подарим ему на день рождения что-нибудь моложе «Металлики», он будет не слишком рад.

О, да. Наш общий друг Роман всегда был очень трепетным в выборе музыки.

– Вот ещё. – Я протянул ему диск, на обложке которого красовалась чёрно-белая фотография престарелого Кита Ричардса.

– Это его лучший сольник! – встрепенулся продавец. – Не пожалеете.

– Но две тысячи пятнадцатый год… – Димка покачал головой. – Рома что-то там говорил про новейшие релизы старых групп… впрочем, ладно. Он всё равно обожает «Rolling Stones».

– Пятнадцать кредитов! – с улыбкой сказал продавец.

Я мысленно присвистнул. Пятнадцать кредитов! Для сравнения, на пять из них среднестатистическая семья может спокойно прожить неделю. Однако мы с Димкой были готовы к тому, что придётся раскошелиться, поэтому даже бровью не повели и отсчитали нужную сумму.

Продавец, видимо, был поражён нашей сговорчивостью. Он долго и старательно заворачивал диск в плёнку, словно это была хрустальная ваза.

– Вы прибьёте его на стену? – вдруг спросил он.

– Что, простите?

– Ну, знаете, сейчас в моде радужные круги, их используют для украшения интерьера, – объяснил продавец. – К примеру, позавчера приходили молодые люди, которые потребовали целую коробку дисков, чтобы оформить ванную. Я взял с них баснословные деньги… – мужчина вздохнул.

– Нет-нет, – сказал Димка, – мы будем слушать этот диск.

– Тогда я сделаю вам скидку, – улыбнулся продавец. – Ведь если у вас есть дисковый плеер, вам приходится тратиться на его обслуживание…

Старый приёмник Роман раскопал на какой-то барахолке. Когда-то на нём можно было крутить кассеты и диски, но теперь аппарат был сломан. Он мирно пылился на полке до тех пор, пока его не увидел Димка. И уже тем же вечером ячейка на Четвёртом уровне наполнилась звуками музыки.

– А всего-то и надо было заменить пружину и перепаять пару проводов, – сказал тогда наш изобретательный друг, любовно поглаживая приёмник по блестящей крышке. Уж чего-чего, а пружин и проводов в его запасах всегда было предостаточно.

В общем, со станции мы уходили с довольными ухмылками: покупка обошлась нам куда дешевле, чем мы предполагали.

– Пройдёмся до кафе? – предложил я. – Я угощаю.

– Пойдём, – согласился Димка.

Ближайшая забегаловка была на маленькой площади, опоясывавшей башню острова. Протолкнувшись через вращающиеся двери, мы уселись за самый дальний столик и принялись рассматривать меню на экране, вмонтированном в стол. В результате сделали выбор в пользу белковых коктейлей: Димка – со вкусом киви, я – со вкусом орехов. Робот с подносом быстро доставил наш заказ. Я приложил свою карточку к сенсору на его туловище. На чёрном головном дисплее появилась улыбающаяся рожица.

– Приятного аппетита! – проскрипел робот.

– Спасибо, – снисходительно отозвался я.

– Знаешь, – после продолжительного молчания сказал Димка, – когда мы были в том магазине, я кое-что вспомнил. Мне недавно приснился сон…

– Тебе снятся сны? – удивился я. – Странно, ведь мозгочипы мешают нам их запоминать.

– Просто мозг отвыкает работать без подпитки, – ответил мой друг. – Но ты прав, сны мне действительно почти не снятся, я сам удивился.

– Рассказывай.

– Слушай. Мне снилось, что я стою на перроне где-то за городом. Кругом тёмная ночь, только свет фонаря пробивается сквозь крону дерева. Я стою не один: за спиной у меня человек, который всё время курит. И вдруг от рельсов раздаётся музыка. Совсем незнакомая. И всё же в ней есть что-то такое, отчего сердце рвётся на части. Тот человек, что курит, подходит ко мне и говорит: «Это звучит наше потерянное время».

Димка замолчал и снова принялся за свой коктейль. Я озадаченно смотрел на него. Рассказ вызвал во мне необъяснимую тревогу. Как будто что-то вот-вот должно было произойти.

– Ты заботишься понапрасну, – заметил мой друг. – Всё суета сует и томленье духа, как говорили мудрые. Забудь, что я сказал.

***

Это было позапрошлой весной. В тот день я спустился в метро в поисках стерео колонок. У Димки были совсем старые, он часто слушал через них музыку, и в конце концов колонки просто сгорели – их уже нельзя было починить.

Я бродил по широкой платформе «Маяковской», приглядываясь к самодельным прилавкам, заваленным всякой всячиной. Стоял невообразимый гвалт, в тесных вагонах поездов, превратившихся в павильоны, толпился народ. Меня то и дело пихали и наступали на ноги; пахло потом, сыростью и невесть откуда взявшимися шашлыками.

На глаза мне уже попались парочка телевизоров, целая батарея пивных бутылок, бесчисленные коробки со смартфонами и аккумуляторами, посуда и одежда. Нужные мне колонки среди всего этого великолепия я обнаружил только часа через два, да и то случайно. Цена кусалась, но отступать я не собирался: зря, что ли, столько мучился?

Когда я, наконец, выбрался из толпы и уже уходил со станции, меня хлопнули по плечу. Позади стоял высокий худой тип в длинном чёрном пальто. Смуглое лицо, широко расставленные глаза цвета мокрого песка, хищный нос и широкий рот; картину дополняли торчащие тёмные вихры, небрежно подвязанные на лбу пёстрой банданой.

– Не поможешь донести это до машины? – в руках у незнакомца была огромная брезентовая сумка, доверху набитая какими-то промасленными тряпичными свёртками. Судя по всему, очень тяжёлая. Мужчина мрачно разглядывал меня, и я решил его не злить. Подхватил сумку за свободную ручку (весила она три пуда, не меньше!), и мы вдвоём поволокли её вверх по лестнице. Мой спутник заметно хромал.

– Что же ты антиграв с собой не взял? – простонал я. Известно же, что для переноски тяжестей можно пользоваться грави-платформой, которая удерживает ваши вещи в воздухе. У каждой хозяйки такая найдётся.

– У него заряд кончился… – пропыхтел незнакомец.

Выйдя из вестибюля, битком набитого народом (суббота же!), мы свернули на одну из тёмных улочек, где был припаркован видавший виды авиамобиль. У меня уже ноги подгибались от тяжести, а рука, державшая сумку, онемела до потери чувствительности. Багажник машины с грохотом открылся по мысленной команде хозяина, и мы с трудом закинули в него нашу ношу. В сумке что-то громко звякнуло.

– Вот и всё. Спасибо, – отдуваясь, сказал незнакомец. Мне стало его жалко.

– А выгружать самостоятельно будешь?

Он с интересом взглянул на меня.

– Ты хочешь мне помочь?

– Ага.

Позже я сам удивлялся, как легко мне давалось общение с этим человеком. Обычно я так не вёл себя с незнакомцами.

– Ладно, тогда садись. Только с пассажирским сиденьем осторожней: оно еле держится…

Авиамобиль рывком взмыл в воздух. Я сидел молча, спиной чувствуя вибрацию перегруженных двигателей. Вдруг стало неловко. Я заметил жетон с цифрой «четыре» на одежде этого парня и смутился окончательно, но, к счастью, он первым нарушил молчание.

– Я, конечно, могу и не спрашивать… у нас ведь в столице принято не знать друг о друге ничего без особой надобности…

– Что ты… вы хотите узнать?

– Во-первых, перестань выкать – я ещё не настолько старый. Во-вторых, скажи, как тебя зовут, а то как-то не по-людски выходит.

– Анатолий. Можно Тал.

– Забавно. А меня Роман. Можно Рома, я не гордый, – он улыбнулся, показав ровные белые зубы.

– Что ж, очень приятно, – улыбнулся я в ответ.

– Хорошо, что ты не сказал «рационально», а то я бы сейчас врезался в столб! – он рассмеялся и несильно ткнул меня в плечо: мол, шучу, не бойся.

Я почувствовал, что проникаюсь к нему симпатией. С Ромой было удивительно легко, казалось, мы знакомы уже много лет, что он мой бывший одноклассник, с которым мы когда-то вместе играли в компьютер и пили колу, а затем разъехались в разные города. И вот теперь снова встретились.

Авиамобиль тем временем вырулил на Четвёртый уровень. Здесь было светлее и просторнее, чем у нас. Вдоль улиц в кадках были высажены тонкие молодые деревья: здесь им уже было достаточно света для роста.

Мы приземлились в тупике между стенами двух небоскрёбов. Роман проворно вылез из машины и приготовил магнитный ключ.

– Ну что, готов, носильщик?

Вдвоём мы выволокли сумку из багажника и оттащили к лифту, который доставил нас на самый верхний, двадцатый этаж.