Читать книгу: «В голове», страница 6

Трудовая порука

Серым апрельским днем из офиса некой компании вышел мужчина. Он был очень худ и высок, одет в хорошее, опрятное, но старое пальто. Позволить себе новое он, конечно, мог, но не хотел, потому что был убежден в том, что оно либо будет ему коротко, либо подчеркнет его нескладность, либо будет слишком ярким и привлечет к себе внимание, а тогда у него точно что-нибудь украдут. Мужчина остановился, обвел взглядом улицу, будто и не ходил по ней каждый день: с утра к восьми, вечером после шести – иногда и позже. Потом он сел на лавочку на остановке и без особого удовольствия закурил.

Кириллу Анатольевичу было слегка за сорок, когда он начал уставать. Способствовало ли этому то, что у его детей начался переходный возраст, что организм его стал хуже воспринимать алкоголь, что жена Кирилла Анатольевича с возрастающим усердием капала ему на мозги, или, возможно, его вообще не устраивала политическая ситуация в стране – оставим эту загадку психологам. Так или иначе, в какой-то момент он понял, что жизнь его стала совершенно предсказуема.

Сначала он пытался разубедить себя в этом. Вот вечером на кухню ввалился старший сын с синяком под глазом – этого ведь он, Кирилл Анатольевич, не мог ожидать? Или к жене приехала на недельку сестра – тоже сюрприз. Но вскоре подобные происшествия, вроде как раньше его волновавшие, стали привычными. Стало казаться, будто его семья живет, с ними происходят какие-то события, с кем-то они ругаются и мирятся, а его эти события не задевают, не вовлекают в свою непривлекательную липкую гущу, как не вовлекает его какой-нибудь средней паршивости сериал в телевизоре, мимо которого Кирилл Анатольевич проходит, мельком бросив на экран скучающий взгляд. И приключения его домочадцев стали для него рутиной: он выслушивал жалобы сына на не понимающую его девушку, свежие, как полежавший на солнце творог, новости про родных от жены, выдавал дочери деньги на билеты на концерт, старался не зевать под истории из детского сада от младшего сына и шел спать. Полистать книгу -выключить лампу – закрыть глаза.

Ему редко снились сны. Если и случалось, то какие-то давние воспоминания из детства. Вообще в детстве он был послушным ребенком, чем радовал бабушку и иногда – маму. Особенно хорошо с ним было в дошкольном возрасте. Посадишь его куда-нибудь – он и сидит. Мама была уверена, что его ждет светлое будущее.

Мама Кирилла была экономистом. У нее всегда все было просчитано, что семейный бюджет, что его будущее. Она не просчитала только того, что это все надоест отцу Кирилла. Он однажды просто пришел, забрал половину вещей, и ушел. Дома тогда только собака Элли была. Элли вообще больше отца любила. Когда он запер за собой дверь, она, видимо что-то поняв, начала биться в нее и царапать, и нечаянно опустила щеколду, запершись изнутри в квартире. Кириллу Анатольевичу иногда снилось, как тогда пришли из ЖЭКа и выломали дверь.

Теперь же, впервые за долгое время, жизнь за уши выдернула его из привычной полудремы. Не самый приятный способ, не спорю, но самым неприятным в нем стало увольнение Кирилла Анатольевича. В первые секунды он даже не понял, что произошло. Затем пошли вторые, третьи секунды, и вот, сидя на остановке, он вздрогнул от тяжелым мешком навалившегося осознания случившегося.

Вечером он сидел на кухне и слушал ругань жены в адрес его уже бывшего начальства и его самого. Он не оправдывался и не прерывал ее – реакция супруги была вполне естественна и предсказуема. Наконец она более или менее успокоилась, с силой опустилась на стул напротив и закурила, цедя слова словно сквозь фильтр сигареты:

– Позвони Юрке.

– Слушай, как-то неудобно, – поморщился он. Звонить и обязываться совершенно не хотелось.

– А то, что на одну мою зарплату мы детей, наших с тобой родителей и нас самих не прокормим – удобно, да? Звони.

Юрка был одногруппником Кирилла Анатольевича. С возрастом он утратил часть волос, обзавелся животиков и сменил очки с толстыми смешными стеклами на Рэйбены, в целом же оставшись обаятельным, веселым и душевным. Он некогда сделал фирму, в которой теперь работала орда их бывших однокурсников. Юрка звонку обрадовался и заставил Кирилла Анатольевича дать слово, что тот на следующий день приедет осмотреться в офисе.

Офис оказался приятным просторным помещением, с кучей дурацких смешных постеров на стенах и растений буквально на каждом рабочем столе. В окне лился приятный белесый свет, заставивший Кирилла Анатольевича сощуриться. С разных сторон послышался одобрительно-приветственный гул голосов знакомых и приятелей. Ему кто-то пожимал руку, кто-то хлопнул по плечу, кто-то даже лез обниматься. Сквозь бурлящую толпу протиснулся Юрка, быстро и как-то по-паучьи утащивший растерявшегося Кирилла Анатольевича в свой кабинет.

– Ну, – поинтересовался он, наливая им по чашке кофе, – как тебе тут у нас?

– Уютно, – Кирилл Анатольевич осторожно принял чашку с изображением Бэтмена. По правде говоря, он был приятно удивлен теплым приемом. На прежней работе он особо ни с кем не общался, и по нему теперь, скорее всего, никто не тосковал.

Юрка объяснил, чем они занимаются, и какую работу предстоит выполнять Кириллу Анатольевичу, если, конечно, он согласится на вакансию. Задача представлялась увлекательной, а кофе был немного вонючим, но от того еще более вкусным.

– Только ты прости, я тебе сразу сказать должен – платить буду вдвое меньше, чем на твоей старой работе. Мы недавно филиал в соседнем городе открыли, туда сейчас куча денег утекает. Но зарплата такая, ты не думай, временно, через годик смогу поднять тебе. Ты подумай пока.

– Поднимет он, конечно, – мрачно хмыкнула жена. – Решил, что ты по дружбе на него за бесплатно пахать будешь – а ты будешь. Правда, хоть какие деньги лучше их отсутствия, так что пока не отказывайся. Время нужно потянуть, а сам сходи на пару собеседований в нормальные места. Ничего, в конце концов, не теряешь.

И он пошел. Какие-то конторы, задворки бизнес-центров, окраины, до которых добраться можно только на собаках, офисы средней и большой поганости. Последней в его списке шла некая известная компания.

Кирилл Анатольевич неловко объяснился с охранником у входа в здание. Тот сперва почему-то совершенно убежденно не хотел впускать его. Потом Кирилл Анатольевич запутался в лифтах: одни ехали только на четные этажи, другие только на нечетные, третьи и на те, и на другие, а парочка просто была сломана и не ехала никуда. Миловидная секретарша, встретившая его бесчувственным взглядом учителя младших классов, когда он зашел в приемную, пообещала, что его скоро примут, после чего отвернулась к монитору. Кирилл Анатольевич сел, положив руки на колени. Потом ему стало неловко, он откашлялся и убрал руки в карманы. Секретарша не проявляла внимания. Ему все еще отчего-то было неуютно. Кирилл Анатольевич в некоем беспомощном отчаянье метался взглядом по унылому полупустому помещению, пока наконец не достал телефон и уткнулся в него.

Позвали. После стандартной процедуры, с чередой осмысленных и не очень вопросов, сидевший напротив него молодой парень, собственно и проводивший собеседование, сказал:

– В целом, Кирилл… Анатольевич? Да, в целом вы нам подходите.

Потом он охарактеризовал предлагаемую ими должность. Кирилл Анатольевич подумал, что в помещении не хватает жужжащей мухи. Ему предстояло выполнять работу немногим веселее перекладывания бумажек с места на место. С другой стороны, тут должен был быть почти вдвое больший оклад.

Ночью ему не спалось. Он листал книгу, пока сонная после рабочего дня жена не пригрозила ему смертоубийством, если он не выключит свет. За окном полосками света мелькали фары машин, кричали пьяные припозднившиеся горожане, сияли фонари. Кирилл Анатольевич вышел на балкон, полез в карман домашних штанов за сигаретами. Нащупал мятую пустую пачку. Пришлось вернуться в комнату, полезть в ящик стола, где обычно лежал блок. Снова ничего.

На кровати зашевелилась жена, и ему стало неловко, что он, кажется, разбудил ее. Надев на домашнюю одежду пальто, что обычно было для него недопустимо, он пошел в круглосуточный магазин во дворе. Его обдало ночным холодом. С крыши гаража на него зашипела очень недовольная кошка. Перед кошкой стыдно не было.

Выходя из магазина он спиной чувствовал недовольный взгляд продавщицы. Кирилл Анатольевич начал раздражаться.

«Неужели, – подумал он, – все вокруг уверены, будто устали, а я один – нет?»

Потом он решил, что причина его раздражения – это то, что он давно не курил, и достал сигарету, стоя возле магазина. Кирилл Анатольевич не заметил, как из темноты на него вышел невысокий парень со среднеазиатскими чертами лица.

– Дядь, угости сигареткой, – широко улыбнулся парень.

«Тоже мне, мог бы и пожалуйста сказать», – подумал Кирилл Анатольевич, но сигарету дал.

– Чего такой грустный, дядь? Случилось чего? – задымил парень. Кирилл Анатольевич пожал плечами. Он не считал, что выглядит грустным.

– Тебе что, жена изменила? – Кирилл Анатольевич в этот момент поежился, и парень оценил его пожатие плечами как знак согласия. – Ты, дядь, не парься слишком сильно. Ревность – это вообще расписка в собственной беспомощности. Вздуй обоих хорошенько, и отпустит. Ну или хотя бы его, если ты благородный. Ладно, дядь, пойду я.

«Что за идиот обкуренный», – подумал Кирилл Анатольевич, идя к дому. Ему еще некоторое время было неприятно на душе от разговора во дворе, словно он наступил во что-то нечистое. Потом он почистил зубы, лег в постель и мысли его вернулись к старому вопросу.

У Юрки ждала интересная работа и хорошая компания, в крупной фирме – высокая зарплата. У Юрки он вряд ли когда-нибудь столько получит, но в крупной фирме ждут рутина и тоска. Что ни выберешь – будешь жалеть об упущенной возможности. Кирилл Анатольевич перевернулся на другой бок и заснул.

На следующий день он оформился на работу в контору с зарплатой чуть ниже, чем была у него раньше и сотрудниками чуть бодрее, чем восковые фигуры. Дома беззлобно накричала жена, Юрка, которому он позвонил, кажется, обиделся, детям было наплевать.

Кирилл Анатольевич лег в кровать. Полистал книгу –выключил лампу – закрыл глаза. И спал он так сладко, как не спал, наверное, последние сорок лет.

Коты

Тим медленно брел по улице. Это выглядело довольно необычно – мальчик в первый день летних каникул с опущенной головой. И дело было вовсе не в том, что он не любил лето и отдыхать. Дело было в котах.

Ему сегодня ночью опять снились коты. Синие, красные, зеленые, в крапинку, в клеточку. И ведь снятся гады уже весь учебный год. Тим надеялся, что кончится школа – кончатся и коты. Но нет. Они остались.

Снам Тим всегда придавал большое значение. Запоминал всегда, самые лучшие рассказывал в классе. Но в этом году треклятые коты все портили. Он уже и в интернете искал сонники – книги для толкования снов, но все без толку. Значения пестрых бесхвостых котов там не было.

Теперь Тим шел по Новодевичьему парку. На берегу пруда сидели вечные художники и рисовали монастырь. И только один – что-то другое. Тим заглянул к нему через плечо. Коты.

Они стояли в очереди к какому-то домику. Все с печальными мордами и без хвостов. Зато выходили веселые, прыгающие и поющие. С хвостами.

Художник обернулся и пристально посмотрел на Тима. Мальчик сперва захотел уйти, но потом все-таки махнул рукой и решил посмотреть, что будет. Они смотрели друг на друга. Наконец художник встал и протянул Тиму картину. От неожиданности он взял ее. А когда захотел вернуть, художник куда-то исчез.

Дома Тим повесил картину над кроватью. Ночью ему приснился город. По городу шел художник. А за ним радостно семенили хвостатые синие, красные и зеленые коты.

Разрешите не знакомиться

Вместо эпиграфа:

Мы могли бы служить в разведке,

Мы могли бы играть в кино.

Но мы думаем как креветки,

А ведем себя как говно.

У Ирки на кухне часто сидели заплаканные подружки. Кто-то переживал из-за проблем на работе, кто-то из-за здоровья, но чаще всего – из-за мужиков. Ирка активно утешала, подливала вина, давала советы, читала мотивационную лекцию и отпускала в свободное плавание. Как правило, подружки быстро находили себе новых молодых людей, выходили замуж, и Ирка пускала искреннюю слезу в роли подружки невесты. В этой роли она побывала уже семь раз.

Ирка старалась нравиться самой себе. Для этого она ходила на йогу, вязала свитера, пила кофе в красивых милых кафе, ходила на открытые лекции и круглые столы, а также дружила с неподъемным количеством людей. Ирка чересчур часто повторяла, что не стремится к отношениям, а если кого-то и встретит, то каким-нибудь неожиданным неочевидным способом.

Мама обрадовала в понедельник:

– В субботу у нас будет тетя Оля с Димочкой. Помнишь Димочку? Вы с ним так дружили в детстве…

Всплыли смутные воспоминания о толстом мальчике с недовольно поджатыми губками бантиком. Он садился на нее, когда она не делилась конфетами, а она его лупила ракеткой для тенниса.

– Да, – на радость маме подтвердила Ирка.

– Вот и отлично, тогда к шести.

– Что к шести?

– Приезжай к шести. Ты же только что согласилась прийти.

Узнай мама, что Ирка ее невнимательно слушала, Ирке было бы несдобровать.

– Да, мам. Поняла, мам. Пока, мам.

«Ничего, – подумала Ирка, – до выходных еще дожить надо. А там заеду на часик, сделаю вид, будто счастлива всех видеть, и смоюсь по какому-нибудь неотложному делу».

Следующим вечером Ирка шла домой. Руку тянул пакет с продуктами, плечо – сумка, в ушах – наушники. На соседней улице от дома за ней увязался коренастый тип. Через музыку в наушниках обрывками доносился навязчивый голос:

– Красивая ты. С первого взгляда в тебя влюбился. Ты в меня тоже, я знаю. Домой меня сразу ведешь? Это правильно, молодец. Давай знакомиться, что ли? Я Олежка…

«Сыроежка, блин. Давай не знакомиться».

Олежка продолжал идти то рядом с ней, то забегая чуть вперед, заглядывая ей в лицо. Ирка постаралась ускорить шаг, но тот не отставал. Она завернула в кофейню. Обычно ребята вроде Олежки отвязывались, когда она куда-нибудь заходила. Олежка, очевидно, был не из таких:

– Умница, кофе мне купишь.

Девочка и мальчик за стойкой с недоумением глазели на пучившую глаза Ирку и пахнувшего шатающегося Олежку.

– Что будете заказывать? – выдавила девочка. Ответа не последовало, Ирка старалась выровнять сбившееся дыхание: – Может, вам рассказать поподробнее о нашем кофе?

– Было бы отлично, – Ирка лихорадочно соображала, что делать дальше. Пока девочка трещала чем кенийская обжарка отличается от бразильской, вспомнила что неподалеку живет Паша. Они когда-то учились на одном потоке.

– Прикинь, – рассказывал девочке Олежка, – она меня только что на улице встретила и уже на все ради меня готова.

– Я буду американо, – Ирка достала карточку под бормотание Олежки «Плати-плати». Потом достала телефон и повернулась к стойке и Олежке спиной.

– Привет Ир, что случилось?

– Привет, прости за поздний звонок. Ты все еще на улице N живешь?

– Да, а…

– Можешь подойти в кофейню на твоей улице? Которая напротив офиса, который тем летом подожгли?

– Да, а…

– Спасибо, жду.

Ирка положила трубку, чтобы обнаружить, что Олежка исчез.

– Это был ваш друг? – поинтересовался мальчик за стойкой. Ирке очень захотелось курить.

Паша прибежал через пару минут. К этому времени Ирка успела заказать кофе и ему. Паша проводил до дома, а заодно пригласил следующим вечером на открытие выставки общего знакомого, о существовании которого Ирка совершенно не помнила, но судя по Паше знакомый был очередным общепризнанным дарованием и отказываться было бы неприлично. Тем более что она была не против.

Выставка проходила в спальном районе, в небольшой галерее. Картины Ирке даже понравились – сюжеты были дачные, легкие. Девушки чистили картошку на крыльце, дети ехали на велосипедах вдоль покосившихся заборов, собака дремала под узловатой сливой. Ирка остановилась напротив последней, когда к ней подошла ее приятельница:

– Ируся, познакомься, мой хороший друг и писатель, Евгений Свяслов, – высокий нескладный мужчина с неуместными перстнями на длинных узловатых пальцах показался ей смутно знакомым. Решив, что скорее всего он высвечивался у нее где-нибудь в рекомендуемых друзьях в соцсетях, она отмахнулась от попыток вспомнить, где его видела.

– Скажите, Женя, – поинтересовалась она, когда они обсудили гениальность картин, – а о чем вы пишете?

Она старалась за разговором отвлечь себя от дурацких перстней. Женя крутил пальцами левой руки перстень на указательном правой, что ее очень раздражало. Еще раздражало, что на безымянном правой торчал заусенец. Сильно торчал. Ирка представила, как он грызет заусенец. Это было еще более противно, чем кручение перстня.

– Это сложный вопрос, – приятно улыбнулся он. – Я, как и любой пишущий человек, просто пропускаю события, окружающие меня, через себя и переношу на бумагу. Если нечто сильно меня трогающее происходит, то меня охватывает некая незримая сила, которая сама собой заставляет меня писать, я становлюсь словно одержимый. Знаете, как Тригорин…

«Прекрасно, еще один психованный», – безрадостно осознала Ирка. Тут до нее дошло, откуда помнит Евгения. Во-первых, он жил когда-то с ее подругой, Ирка потом ее еще у себя на кухне вискарем отпаивала после расставания. Во-вторых, он после этого расставания написал книгу. Называлась «Хождение по *укам». В книге подруга был змеей-искусительницей, он – Евом. Фигурировала также некая Аделаида (хотя подругу звали Соней), которая в финале оказывалась со змеей одним целым, за что Ев их обеих торжественно убивал. От предложения писателя подвезти ее до дома Ирка отказалась.

На выходных она приехала к маме. На пороге ее встретил вопль попугаихи Зульфии:

– Еще пять минуточек!

Птица Ирке не нравилась. Она была толстая, с черной всклокоченной головой и пестрым тельцем. Еще она почти никогда не затыкалась, только когда ела и спала. Попугаиха раньше жила у маминой коллеги, учительницы химии и биологии, причем клетка ее стояла прямо в спальне. Чаша терпения отца семейства лопнула, когда Зульфия начала орать про пять минуточек во время их с женой секса. Возможно, лопнула потому, что еще пять минуточек у него не получалось. Таким образом птица оказалась у сердобольной матери Ирки. Надо отдать должное последней, у нее попугаиха орала реже.

– Боже мой, как ты выглядишь! – безрадостно обнаружила мама. – Хоть бы юбку надела.

В прошлый раз Ирка была в юбке, и ее отчитали за то, что она все себе застудит.

– Проходи, не стой на пороге. Это тетя Оля, это Димочка. Знакомьтесь, моя дочь Ируша.

Приставки тетя-дядя Ирка вообще-то не любила. У нее это было от бабушки. Всех бабушкиных подруг и друзей она звала просто по имени и на «вы». Она и бабушку звала просто по имени – Аля. Ей нравилась Алина ровность и твердое «Ирка» и стесняло мамино нежно-шипящее «Ируша».

– Ира, – всплеснула сдобренными кольцами пухленькими ручками тетя Оля, – как же ты изменилась!

Ира развела руками. Тетю Олю она видела в последний раз лет в одиннадцать. У нее тогда были прыщи и мультики, а у тети Оли – ядрено-рыжая химзавивка. Теперь у Оли завивка была нежно-фиолетовая. Она была похожа на плод запретной любви мопса с пуделем. Впрочем, вполне довольный жизнью плод.

– А это мой сын – Димочка, – уточнила тетя Оля на случай, если Ирка решит, что с дамами сидит какой-то приблудный мужик. Димочка был коренастый, плотный, с аккуратной бородой и вселенской тоской в глазах. Он сдержанно улыбнулся Ирке, после чего вернулся к старательному разглядыванию содержимого книжных полок.

– Димочка, – тетя Оля тянула «а», – расскажи Ире, кем ты работаешь.

– Мам, – Димочка вздохнул. – Я ветеринар.

– По-моему, прекрасная профессия! – заметила Иркина мама.

– Да, не человеческий врач, конечно, но тоже благородно, – снисходительно кивнула тетя Оля.

– Еще пять минуточек! – согласилась с ней Зульфия.

– Скажите, – чтобы мама с тетей Олей не услышали, шепнула Ирка, – а есть способ заткнуть надоедливого попугая?

– Вообще-то я не специалист по птицам, но лучше всего – усыпить.

Он улыбался уголками рта. Такая улыбка в любой момент может превратиться в оскал.

– Я не знаю, когда мама решит нас накормить. Пойду кофе сварю. Будете?

– Буду, – Димочка как-то сразу оживился. – И давай на ты.

Они ушли на кухню. С Иркиного разрешения Димочка закурил. Димочка рассказывал анекдоты и случаи с работы. Ирка ненавидела анекдоты, но смеялась. Потом она рассказывала свои истории из жизни. Димочка посмеивался и щурился. Под окном алкаши запели что-то весело-нестройное. Промчался по улице дорогой автомобиль. Доносились из комнаты вопли Зульфии. Кофе получился вкусный.

На прощание они с Димочкой договорились как-нибудь встретиться и выпить кофе. Ирка ехала в такси и думала о том, как же будет муторно разбираться с мамами, если у них закрутится роман. Получается, такие отношения обречены на свадьбу.

– Хочу ли я замуж? – погруженная в свои мысли, произнесла она вслух.

– Если спрашиваешь – не хочешь, – меланхолично отозвался таксист. Ирка смутилась, но решила не подавать виду:

– А если одиноко?

– Кошку заведи.

«Нет,– подумала Ирка, – жизнь одинокой кошатницы – это совсем печально».

Дома она сняла каблуки, кинула джинсы на стул и села с сигаретой на пол.

– Заведу собаку, – ни с того пообещала она себе. Под окном заорала сигнализация машины, и послышался мат. Жизнь била ключом.