Читать книгу: «Tуманное озеро», страница 4
Все слушали с любопытством и страхом, мурашки пробегали по телу. Случай-то произошёл здесь, на озере, и совсем ещё недавно. Васька рассказывал интересно, меняя интонации в голосе и усердно жестикулируя. Брат подбросил в костёр поленьев, в небо взвился сноп ярких кружащихся искр. Лица, озарённые огнём, казались красными, пляшущие языки пламени отражались в смышлёных подростковых глазах. Туман стелился по воде, кустам, поднимаясь и опускаясь. То сгущаясь, то становясь бледным, как паутина. Лёгкий ветерок унёс с яркой полной луны тучку. Пейзаж стал выглядеть зловеще. Вдруг в белом мареве появилась человеческая фигура. Тёмная тень двигалась вдоль берега, на голове хорошо был виден капюшон. Василий замолк с открытыми ртом, продолжая размахивать руками. Девчонки, взвизгнув, метнулись в избу, парни зажгли спички и пальнули из самопалов в сторону привидения. Я стояла в оцепенении и не могла пошевелиться, брат, схватив меня за шиворот, затащил внутрь. Заскочившие следом ребята захлопнули массивную дверь и заложили засовом. Всех трясло от страха. Через несколько минут раздался стук в дверь. Мы молчали, боялись громко дышать, каждый про себя клялся, что больше никогда в лес даже за грибами не пойдёт. Кто-то подошел и постучал в окно. Некоторое время раздавались непонятные и, как мне показалось, с возмущённой интонацией вопли. Почему-то это возмущение меня привело в чувство и ободрило. Было удивительно, что привидение так недовольно. Я убедила друзей, что если это Манефа, то она старая и слабая. Раз уж одноногий Степан жив до сих пор и рыбачить на озеро ходит, то и нам ничего не будет. Ребята слушали мою речь и жались поближе. Во мне проснулось чувство ответственности, страх прошёл. Та скрытая сила, что заложена в человека Богом, вдруг проснулась во мне, маленькой десятилетней девочке. Так и просидели всю ночь, шёпотом переговариваясь и шикая на того, кто повышал голос. По свету в оконце и пению птиц стало понятно, что уже утро. Тут раздался отборный громкий мат. По заикающейся речи поняли, что это одноногий Степан. Снаружи послышались шаги и громкий стук. Открыть дверь получилось только с третьего пинка. В избушку ворвался свежий воздух. Помятый с похмелья старик стоял, опираясь на костыли, и с удивлением разглядывал нашу компанию. Мы по одному с опаской выходили наружу. Галина со Светланкой рванули в лес уже не стесняясь, всю ночь терпели в туалет. Старик присел на крылечко, достал папиросу «Беломорканал» и молча закурил. Все обратили внимание, что Степан босой. На вопрос, почему в такую сырость и босиком, спросил, какая кобыла опросталась под навесом. Он не спросил, какой конь навалял кучу, хотя ребят было больше. Он спросил – какая кобыла. Парни посмотрели в сторону леса, откуда уже порядком времени не выходили Галка со Светланой. Мне стало немножко неудобно перед калекой.
Намывшись в общей бане и хорошо приняв на грудь в компании с мужиками, дед Степан пошёл короткой, ему одному известной дорогой до избы. Он договорился, но не помнил с кем, в воскресенье ставить сети. Подходя ночью к своему лесному жилью услышал странные звуки, треск. Сквозь густой туман разглядеть что происходит было невозможно. В собственными руками построенное жильё попасть не смог, а на стук не открывали. Кричал, а ему не отвечали.
Деда мы ночью не поняли, так как он, выпивши, начинал сильно заикаться, да и страх придавал уверенности, что впускать никого не стоит.
Хорошенько отхлебнув из прихваченной на дорожку бутылочки водки, дедуля прилёг отдохнуть под небольшим навесом для дров. А проснувшись с утра, обнаружил, что извозгал новый кирзовый сапог дерьмом, что наваляла ночью Галина. Его-то отборный мат и привёл нас в чувство.
Степан выглядел плохо. Достав из-за пазухи бутылку «Столичной», допил остатки и вызвался проводить нас до деревни своей тайной тропой. Попросив принести из-под лавки валенок, одноногий, намотав портянку, обулся. Перед тем как отправиться в обратный путь, Степан велел отмыть сапог. Покрасневшая Галка покорно отправилась к озеру. Чистый, но вонючий кирзач дед закинул на тёплую ещё печь и захлопнул дверь своей хибары. Представив ароматы в маленькой душной каморке, каждый в душе содрогнулся. Собрались быстро и пошли гуськом по еле угадываемой в листве тропке за стариком. Мы разглядывали худую, сгорбленную спину калеки, слушали его свистящее дыхание. Валенок намок и отяжелел. Нам было стыдно за то, что этот старичок ночевал на земле, Вовка переживал за вылитый на костёр керосин. Галина замыкала шествие и злилась, а я всё время думала про дробь. Опасная штука, хорошо, не долетела до цели. Тропинка была еле заметной, ветки после впереди идущего ощутимо хлестали по лицу идущего сзади. Степан наломал молодых веток чёрной смородины и воткнул пахучий букет между пуговицами потрёпанного плаща. Звериная тропа уперлась в небольшой ручеёк, после перехода вброд валенок стал неподъёмным, потом и вовсе слетел с ноги. Неуклюже наклонившись, одноногий достал мокрую портянку, выжав воду, засунул в необъятный карман. Оставшийся путь топал, шлёпая о землю голой мозолистой стопой. Войдя в деревню, все разошлись по домам, договорившись вечером после восьми часов встретиться за старой конюшней. Очень хотелось пострелять, дробь и порох «жгли» карманы. Степан пошёл с нами. На высоком крыльце курил дедушка. Увидев нас, закричал в открытые двери в дом:
