Читать книгу: «Рассказы в алфавитном порядке», страница 3

В первый же вечер ее соседка по комнате – солидная и, судя по сему, не первый раз в таком месте оказавшаяся дама разложила на прикроватной тумбочке крупные ломти белого хлеба, нарезанный сыр и копченую колбасу. Кивнула ошарашенной Еве: угощайся. Что теперь, умирать, что ли? Все так делают. А кто не делает – в психушку попадает. Бери, не стесняйся, мне завтра еще привезут. А как же лечебное голодание, попробовала возразить Ева. Новая подруга не ответила – жевала. Только плечами передернула – совсем психованная, что ли? И Ева вздохнула и приступила к еде.

Из санатория Ева вернулась не похудевшая, но обогащенная новым опытом. И с твердой уверенностью: еда непобедима. В этом мире нет ничего могущественнее ее. Одолеть ее невозможно, но положено делать вид, что сопротивляешься. И Ева продолжала ломать комедию перед собой и окружающими: покупала штаны для похудения во сне, ходила в фитнес-клуб, время от времени считала калории и даже иногда вставала на весы (обычно утром, до завтрака, и только в том случае, если ей казалось, что она немного сбросила вес). К сожалению, впечатление почти всегда было обманчивым.

Занятия на тренажерах приносили моральное удовлетворение: Еве нравилось знать, что она борется. После спортзала она отправлялась в находящееся в том же здании биокафе и старательно изучала меню, составленное специально для поклонников здорового образа жизни. Выверенный баланс белков, жиров и углеводов, экологически чистые продукты – все это успокаивало и вселяло уверенность в правильности выбора. В конце концов, тарелочка тушеной кенийской фасоли или суп с пророщенными зернами пшеницы – вполне достойное вознаграждение за два часа потения на беговой дорожке. Можно даже добавить рагу из молодых овощей, маринованную спаржу и запеченного в листьях манго угря. Все очень диетическое, низкокалорийное, полезное.

Еще Ева пыталась соблюдать пост, для чего даже начала верить в бога и ходить в церковь. Во время Великого поста ей больше всего нравились Масленица и Пасха, остальное же время она потихоньку грешила, каждый раз прося у бога прощения. Впрочем, Ева искренне не могла понять, чем поможет всевышнему тот факт, что она, скажем, откажется от поджаристого бараньего ребрышка. И зачем богу нужно, чтобы она морила себя голодом? Выстаивая службу, Ева представляла себе аппетитные макдональдсовские гамбургеры, толстые церковные свечи напоминали ей сосиски в тесте, а лики святых почему-то вызывали в памяти глазированные сырки и миндальные пирожные. И, чтобы не искушать себя греховными мыслями, Ева ела. Лопала все – постное и скоромное. Кушала. Жрала. Трескала. Уминала, заглатывала, поглощала, хавала. Словом, с религией что-то не получилось. Наверное, она все-таки была атеисткой.

Не помогла и идеология – общество «зеленых», гостеприимно распахнувшее свои объятия перед жаждущими стать правоверными вегетарианцами, в Евином случае оказалось бессильным. Ева внимательно прослушала лекцию о вреде мяса, поплакала над фильмом, живописующим страдания поросят, но с неизменным аппетитом поужинала свиной рулькой и вкус к мясным деликатесам не потеряла.

Разумеется, и мнение мужа, неожиданно увлекшегося спортом и здоровым питанием, не могло ничего изменить. Ева продолжала есть, а переродившийся супруг тем временем накручивал круги по стадиону, пытаясь убежать от гиподинамии, инфаркта и атеросклероза. В результате убежал он только от Евы – к спортсменке, мастеру спорта по метанию молота, на целых пятнадцать лет моложе Евы и всего лишь на пятнадцать килограммов легче.

Ева проплакала несколько дней, заедая утрату пельменями, супом с фрикадельками и клубничным вареньем. А потом ночью ей приснился удивительный сон – как будто она вышла замуж за кулебяку. Она ясно увидела, как стоит в церкви, перед алтарем, а рядом с ней – несравненный красавец – мясной пирог, держит ее за руку, смотрит нежно в глаза и сладким тягучим голосом произносит клятву: в болезни и в здравии, в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас… Ева проснулась почти счастливая и сразу отправилась завтракать.

Вот так выглядит настоящее: – полное единение Евы и еды под видом непримиримой борьбы. А что в будущем? Если заглянуть лет на тридцать вперед (а это вполне возможно, ведь будущее каждого из нас предопределено), то мы увидим следующую картину. Вопреки прогнозам воинственных поклонников умеренности, Ева дожила до преклонного возраста, бесполезную борьбу с едой прекратила и научилась любить свои килограммы. Смотрела передачи про анорексичных девушек, ужасалась, жалела их и радовалась: как же мне повезло! Освоила новые экзотические рецепты и, хотя вообще-то передвигалась уже с некоторым трудом, по кухне летала по-прежнему вдохновенно и страстно. Нянчила внуков, правда, в футбол и вышибалы играть с ними не могла, зато с упоением учила внучек кулинарным секретам. На старости лет познакомилась с очень симпатичным и совсем не спортивным старичком, любившим вкусно покушать, и с удовольствием проводила время в его обществе за любимым занятием.

Умерла Ева не от диабета и не от инфаркта, вызванного ожирением, а совсем по другой причине – сбил пьяный водитель. Переходя дорогу, Ева жевала бутерброд с ветчиной, так что жизнь ее до последнего вздоха была счастливой.

Ёклмн для Ёжика

Третьеклассник Ваня Ежов по прозвищу Ежик искал в школьной раздевалке куда-то запропастившуюся шапку. Потерял он ее еще накануне и пришел домой, по выражению мамы, «без головы», за что был выруган. Тем не менее Ваниной вины в потере не было – в раздевалке постоянно что-то пропадало. Иногда потом находилось, особенно если вещь никакой ценности не представляла. Шапка была старая, с обтрепанными завязками, поэтому существовали серьезные шансы вновь обрести ее. Ежик специально пришел на следующий день в школу пораньше, чтобы заняться поисками.

Но увы! Ни на вешалках, ни под скамейками, ни в углу, среди беспорядочно сваленных и забытых хозяевами кроссовок без пары, разрозненных рукавиц, шарфов и даже синтепоновых штанов знакомой серой шапки не было. И за батареей Ежик ее не нашел. Зато там застрял интересный продолговатый предмет – пыльный, но от этого не менее притягательный. Мальчик засунул пальцы в щель между батареей и стеной, осторожно выудил металлический цилиндрик, сдул пыль и принялся рассматривать. Это был фонарик – небольшой, как раз по размеру ладони, в серебристом корпусе и с несколькими кнопками. Ежик нажал самую большую кнопку – лампочка вспыхнула ярким ровным светом, отбросив на стену четкое круглое пятно. Ежик попробовал другую кнопку – и фонарик превратился в лазерную указку, сократив пятно света до маленькой красной точки. И еще один режим имелся у этого чудесного устройства: разноцветное мигание, постепенный переход отблесков от оранжевого и малинового до сиренево-сине-зеленого, красоты неописуемой.

Ежик, недолго думая, сунул фонарик в карман и понесся на урок, забыв про шапку. Какая шапка, если в кармане такая замечательная находка? Раз фонарик за батареей пылился, значит – ничей. Значит, можно взять себе. Удача! Отдать игрушку охраннику, чтобы тот нашел хозяина, Ежику даже в голову не пришло.

На уроке математики Ежик не утерпел: вытащил потихоньку фонарик и, замирая от восторга, принялся под партой переключать режимы. Как ему казалось, делал все незаметно. Неправильно казалось: Татьяна Николаевна увидела. Рассердилась, что Ваня Ежов посторонними вещами занимается, в то время, как весь класс задачки решает. Фонарик – о ужас! – отобрала. Сказала, что отдаст директору, а директор – Ваниным родителям, чтобы те знали, что сын на уроках творит. Ежик приуныл. Сначала надеялся – учительница пугает. Повоспитывает, пожурит, а потом отдаст фонарь. Как бы не так. В тот день Татьяна Николаевна была настроена сурово. После математики с фонариком ушла – Ежик только уныло посмотрел ей вслед. Все, пропала вещь. Жаль.

На следующем уроке – рисования – Ежик отвлекся от мрачных мыслей, работая над изображением старинного замка с узкими окнами, башнями и флагами. Замок был почти завершен, осталось лишь раскрасить древний герб на воротах. И в этот момент вошла секретарь директора и объявила: «Ежов – к Галине Петровне. Живо!» Тут все ученики как по команде подняли головы и посмотрели на Ежика. А у Ежика похолодело в животе. Неужели директриса его из-за фонарика вызывает?

«И вы, Татьяна Николаевна, тоже зайдите», – бросила на ходу секретарь и удалилась, цокая каблуками. По классу пронесся вздох, затем удивленно-заинтересованный шепот.

«Тихо, дети! Рисуем молча!» – Татьяна Николаевна, похоже, не ожидавшая такого поворота событий, неуклюже засуетилась: «Ну что же ты, Ежов? Выходи!»

Весь путь со второго этажа на первый, до кабинета директора, они шли молча: Татьяна Николаевна – поспешно впереди, Ежик за ней, семеня и спотыкаясь. Перед страшной дверью учительница подтолкнула мальчика вперед, а сама вошла следом. Ежик пробормотал «Здрассть» и уставился в пол, краем глаза заметив на директорском столе злополучную игрушку. За что его вызвали – он представлял себе слабо. Неужели из-за того, что играл под партой? Но он всего лишь несколько раз нажал на кнопочки. Это же не очень страшный проступок. То есть, не до такой степени страшный, чтобы сразу к директору…

Директриса, поблескивающая очками, возвышающаяся над столом и над Ежиком, встретила третьеклассника как давно ожидаемого, но нелюбимого гостя.

– Итак, Иван Ежов, ученик третьего класса «Б», – объявила она, как будто эта информация являлась для посетителей новой и абсолютно необходимой. – Присаживайтесь, Татьяна Николаевна… Иван, это твоя вещь?

Ежик заставил себя на мгновение поднять глаза, чтобы убедиться: да, именно этот несчастный фонарик держит директриса в цепких пальцах. Мальчик кивнул.

– Значит, ты говоришь, твоя, – заключила Галина Петровна.

Ежик опять кивнул. Директриса продолжала:

– Недавно в раздевалке у детей из карманов стали пропадать вещи – деньги, другие ценности. Ты случайно не знаешь, кто этим занимается? Кто шарит по карманам?

Ежик помотал головой. Он правда не знал. Галина Петровна помедлила и вновь заговорила, на этот раз обращаясь к учительнице:

– Татьяна Николаевна, когда вы заметили у Ежова этот фонарик?

– Сегодня заметила, когда он под партой играл, – с готовностью откликнулась Татьяна Николаевна.

Директриса иронично сверкнула очками:

– Вот совпадение! Несколько дней назад у одного из учеников нашей школы пропал именно такой фонарик. Что ты можешь на это сказать, Ежов?

Ежик молчал. Он искренне не понимал, что он должен сказать. Галина Петровна, видя его бестолковость, вздохнула и терпеливо уточнила:

– Ты не знаешь, кто мог вытащить фонарик из кармана?

– Не знаю, – выдавил Ежик. Единственное, что он точно знал – что он не вытаскивал. Тут бы ему и рассказать, что нашел фонарик за батареей, но что-то его удержало: ведь еще раньше он подтвердил, что фонарь принадлежит ему, значит, про батарею уже нельзя говорить, получится, что наврал.

– Откуда у тебя эта вещь, Иван? – устало и даже, как ему показалось, доброжелательно спросила Галина Петровна и потерла лоб, как если бы она давно знала ответы на все вопросы, а спрашивала только потому, что это положено.

– Мне подарили, – ляпнул Ежик первое, что пришло в голову.

– Кто? – впилась в него взглядом Галина Петровна.

Ежик лихорадочно соображал, что бы соврать. Маму и папу в это дело лучше не приплетать – будет скандал. Ведь понятно же – речь идет о воровстве. Значит, будут разбираться, проверять. Надо кого-то далекого назвать, кого не станут вмешивать. Кого же? Бабушку? Тетю?

– Дядя подарил, – торопливо сочинил Ежик. – Дядя Петя.

– Дя-дя Пе-тя? – медленно и по слогам произнесла директор. – Наш завхоз?

И тут Ежик сообразил, что никакого другого дяди Пети, кроме школьного завхоза, он действительно не знает. Вообще, никаких взрослых знакомых по имени Петя у него нет. И отступать уже некуда.

– Да, завхоз. Дядя Петя. Сегодня подарил.

И Ежик посмотрел на директора максимально честными глазами – а вдруг поверит и отстанет? Вдруг ему повезет?

– С какой это стати завхоз дарит тебе подарки? – язвительно поинтересовалась директриса.

– А я ему помог парты двигать, – отчаянно соврал Ежик. – Я помог, а он за это подарил.

– Хорошо, – ледяным тоном проговорила Галина Петровна. – Сейчас мы пойдем к Петру Ивановичу и посмотрим, подтвердит ли он твои слова. Татьяна Николаевна, я попрошу вас присутствовать.

– Да, да, конечно, – вскочила учительница.

Ежик понял, что он пропал. Они вышли из кабинета – директор с фонарем, Татьяна Николаевна с чувством праведного гнева, отраженном на пылающем лице, и Ежик с горячим желанием провалиться сквозь землю. В ад, в преисподнюю, как можно глубже и дальше. Но пол не разверзся под его ногами. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре, шел урок, и в школе стояла тишина, которую только через десять минут должен был разорвать на мелкие клочки пронзительный звонок, а после него рев вырвавшихся на волю юных созданий.

Оставалась крошечная надежда: завхоз дядя Петя не сидел на одном месте, хотя теоретически за ним была закреплена каморка под лестницей. В течение дня он перемещался по школе, где-то что-то ремонтируя, пересчитывая оборудование, контролируя исправность электропроводки и проверяя состояние сантехники. Найти его было сложно.

У входной двери бдительно дежурил охранник.

– Юра, где у нас Петр Иванович? – строго обратилась к нему директор.

Юра вытянулся.

«Скажи – не знаю, – мысленно молил Ежик. – Скажи – у него выходной. Нет, лучше, он уехал за новыми партами. И вернется завтра. Скажи, пожалуйста!»

– Петр Иванович в актовом зале проверяет стулья для завтрашнего собрания, – бойко и без запинки отчеканил Юра, как будто учил ответ всю ночь.

Мир рушился. Пока троица шла к актовому залу – две решительные дамы, олицетворяющие воинствующую добродетель, и один маленький преступник – перед глазами Ежика разворачивались картины из будущего: его обвиняют в воровстве и исключают из школы, а может быть, даже сажают в тюрьму; родители отказываются от сына-вора; он, весь в наколках, с такими же, как он, разбойниками и убийцами сидит за решеткой и хлебает тюремную баланду из железной миски. Но хуже всего – это стыд, жгучий, непереносимый стыд разоблачения, которое должно произойти через минуту, в присутствии директора и Татьяны Николаевны. Когда выяснится, что Ежик все наврал, что он – всего лишь трус, вор и подлец, когда весь мир узнает об этом… О, как же хотелось Ежику умереть на месте, только бы никогда не заходить в этот зал, не видеть завхоза, не переживать этот позор!

Дядя Петя, как обычно, в синем халате, в очках набекрень и с карандашом за ухом деловито копался у сцены безлюдного актового зала.

– Петр Иванович! – зычным голосом воззвала директор. – Можно вас на минутку, будьте любезны!

Завхоз поднял голову, удивленно заморгал, быстро приблизился, обводя всех троих недоумевающим взглядом: что могло от него понадобиться?

Галина Петровна выдержала паузу и торжественно произнесла:

– Петр Иванович, вы сегодня дарили вот этот фонарик вот этому мальчику?

И она вытянула руку вперед, держа двумя пальцами предмет Ежиковых несчастий.

– А? Что? – удивился завхоз, переводя взгляд с одного на другого. – Какому мальчику? Ему?

Дядя Петя непонимающе уставился на Ежика. Ежик зажмурился.

Директриса важно кивнула и повторила, проявляя чудеса терпения:

– Вы сегодня дарили фонарик этому мальчику?

Последовала пауза. Потом завхоз пожал плечами:

– Ну да, подарил. А мне зачем – дома валяется. Сын из заграницы презент привез, а я не пользуюсь. Думаю – подарю мальцу. Мальчишки – они такие штуки любят. Пусть играется.

Ежик медленно и очень широко раскрыл глаза. Галина Петровна помолчала. Потом осторожно спросила:

– А этот мальчик вам… помогает иногда?

– Да, – с готовностью отозвался дядя Петя. Шагнул к Ежику, неожиданно потрепал его по стриженой голове. Мы с ним… мы с этим ежиком приятели. Он все время помогает.

Раздался вздох – это Татьяна Николаевна вздохнула и тут же покраснела и смутилась. На несколько мгновений установилась мертвая тишина. Затем Галина Петровна медленно обернулась к Ежику и проговорила очень ровно и бесстрастно:

– Хорошо, Ежов. Иди в класс. Держи, – и протянула фонарь на раскрытой ладони.

Развернулась и величественно направилась к выходу из зала. Татьяны Николаевна – за ней. Недра школьного здания потряс пронзительный вой звонка. Урок закончился. Раздался топот и разноголосье спешащих в столовую оголодавших деточек.

Ежик остался стоять перед дядей Петей, тупо глядя на фонарик в своей руке. Потом поднял глаза. Дядя Петя смотрел вслед удаляющимся дамам. Потом перевел взгляд на Ежика. Вздохнул и сказал тихо, но настойчиво:

– Парень, положь это взад. Понял?

А потом прибавил:

– И не убивайся ты так. Жизнь – она… еклмн… такая, понимаешь? Все пройдет.

Ежик вышел из актового зала и поплелся по коридору, проталкиваясь сквозь шумную толпу. Стиснутый в ладони, металлический стержень жег кожу. Единственное, что Ежик понял – каким-то чудесным образом сегодня «еклмн» прошел мимо. Каким именно – загадка. И еще неясно – как завхоз угадал его прозвище?

Жора и жестокое желание жить

Когда компания старых друзей собиралась вместе, время после разговоров о работе и перед подачей горячего обычно проводили за занимательными играми.

Сейчас уже не важно, кто в тот вечер предложил эту игру. Играть в нее начали от скуки, когда надоели подкидной дурак и лото. Удивительно, что при всей своей назатейливости, игра всем понравилась. Играли вшестером: бездетная пара – Тимур и Лида Козинцевы; хозяева гостеприимного дома, счастливые родители малолетних близнецов-хулиганов – Сергей и Наташа Смирновы; находящийся в постоянном поиске, а потому часто временно одинокий бизнесмен Дима Котов и двоюродный брат Сергея Георгий, для друзей просто Жора. Всех этих людей объединяла взаимная привязанность, в их отношениях не было места зависти, неловкости или стеснению друг перед другом: все знали все и обо всех, включая самые пикантные детали биографий и тщательно скрываемые от посторонних черты характера. Тем интереснее было играть, узнавая о старых знакомых нечто новое и неожиданное.

Согласно правилам игры, заранее были приготовлены записки с кратким описанием неких жизненных ситуаций – затруднительных, сложных, трагичных, неразрешимых. Словом, тех, в которые все присутствующие надеялись никогда не попасть. Ведь известно, что несчастье – это то, что случается у соседей, а не у нас. Тем не менее, все хорошо знают, что подобные неприятности существуют на свете и периодически происходят с кем-то. Наши герои не были исключением: каждый из них верил в свою счастливую звезду и с удовольствием фантазировал о гипотетических сложностях жизни. Следовательно, каждый участник мог записать на отдельном листочке свой вариант предполагаемого жизненного тупика.

Выбранный по жребию водящий должен был вытащить наугад бумажку с предложенной проблемой и описать способ решения – доступный, реальный и позволяющий максимально сохранить собственное достоинство. Между прочим, часто наиболее разумным и малозатратным выходом оказывалась смерть, но этот вариант по правилам игры принимался в самом крайнем случае. После речи ведущего слово должно быть предоставлено оппоненту, задача которого – разгромить аргументированную позицию предыдущего оратора и доказать несостоятельность предложенного курса. Затем общим голосованием следовало выбрать победителя – того, кто более убедительно обосновал свое мнение. И так далее: новый водящий – новая тема – новый оппонент… Очень развлекательное времяпрепровождение.

В тот вечер после обильных закусок и пары бутылок розового сицилийского вина, привезенных супругами Козинцевыми из очередного путешествия, водить выпало Жоре. Перед вином было шампанское и невразумительный рассказ Наташи о способе сохранить лицо (и, желательно, все остальное) в темном переулке при встрече с пьяными хулиганами. Аргументы единогласно были признаны неубедительными, и теперь большие надежды возлагались на Жору – эстета и творческую личность.

Проблема Жоре досталась совсем не эстетичная. На бумажке, выбранной им наугад, были написаны всего три буквы. И теперь ему предстояло обрисовать достойный способ этим буквам противостоять.

Задача была непростой. Жора потер лоб и откашлялся. Публика ждала выступления. Жора начал:

– Итак, я узнаю, что болен. Например, это показал результат анализов. Как правило, это бывает неожиданно. Конечно, я не верю. Обращаюсь к нескольким специалистам и надеюсь, что диагноз не подтвердится.

Жора на мгновение замолчал и обвел взглядом затихших присутствующих. Потом продолжил:

– Вполне естественное ощущение, которое возникает у каждого человека при постановке такого диагноза: надежда, что это ошибка. Почему со мной? Ведь я еще молод. Я веду здоровый образ жизни. Занимаюсь спортом. Не злоупотребляю… практически ничем.

– Мы все зло не употребляем, – подал голос Дима. – Тем не менее каждый пятый заболевает. Вот так-то.

– Я понял, кто мне эту свинью подложил, – пробормотал Жора. – Спасибо, друг.

– Жора, не отвлекайся, продолжай, – призвала к порядку Лида. – Что дальше?

– Дальше? Дальше по Димкиному сценарию диагноз должен подтвердиться. Конечно, я начинаю бегать по больницам и узнавать, насколько все серьезно. Какие у меня шансы. И когда придет кирдык.

– Почему сразу кирдык? – вмешалась Наташа. – У нас условие: смерть – последний вариант. Можно попробовать вылечиться.

– Ага, – без энтузиазма подтвердил Жора. – Именно это мне и предложат. Напичкают всякой дрянью, облучат радиацией. Может быть, даже отрежут от меня кусок. И это будет продолжаться долго – месяцы, а может быть и годы. Жизнь примет вид отложенной на время смерти. А когда я превращусь в безвольный, потерявший интерес ко всему, кроме собственной болезни, обрубок, я все равно сдохну. Только грязно, некрасиво и еще предварительно утратив некоторые части тела.

Вмешался Сергей:

– Ну хорошо, твоя позиция нам понятна. Лечиться ты считаешь бесполезным, хотя это вопрос спорный. По статистике… Да бог с ней, со статистикой. Каковы твои действия?

– Однозначно последний вариант, – убежденно произнес Жора. – Погодите, дамы, не верещите, – прервал он эмоциональные протесты Наташи и Лиды. – Я предлагаю последний вариант – эстетичный, безболезненный и, если угодно, романтичный.

– Романтичный? Это интересно.

– Куда уж интереснее. Это еще Макьюэн придумал, читали? Как вы думаете, куда я отправлюсь, когда диагноз окончательно подтвердится?

– Неужто в бордель? – съязвил Сергей.

– Не угадал. В Амстердам.

– Это одно и то же. Город вседозволенности и греха.

– А вот и нет. Город свободы. В том числе, свободы выбора.

– Так что за выбор, я не поняла?

Наташа и в самом деле была несколько туповата. Жора терпеливо разъяснил:

– Любой выбор. Чем заниматься – хоть картины писать, хоть дерьмо черпать – все в почете. Кого любить – можно женщину, можно мужчину, можно, например, банку от пепси-колы. Выбор между жизнью и смертью – тоже личное дело каждого. Надоело жить – идешь в аптеку и покупаешь специальный набор для легкой и безболезненной смерти. В коробочке шприц и ампула. И инструкция для новичков.

– Конечно, инструкция нужна. Не у всех же за плечами солидный опыт по склеиванию ласт. Необходим ликбез: «Как грамотно и опрятно откинуть копыта».

Жора, не обращая внимания на колкости, продолжал:

– Как вы знаете, я терпеть не могу уродство и неполноценность. Кроме того, увы – я трус. Боюсь боли. Поэтому выбираю смерть быструю, красивую и приятную. Перед этим я похожу по городу. Зайду в музеи Рембрандта и Ван Гога. В последний раз полюбуюсь тюльпанами…

– А если зима и мороз? Какие тюльпаны?

– Пройду по узким улочкам вдоль каналов…

– Ага, по улочке красных фонарей не забудь!

– А что такого? Там тоже люди. Потом сяду на берегу канала, непременно под каштаном.

– Почему именно под каштаном?

– Потому что я так вижу. Сяду под цветущим каштаном и сделаю себе укол.

– Дальше?

– Дальше – все.

– А как же твой труп?

– Дима, меня как художника твои слова просто удивляют. Какое мне дело до трупа? Когда он будет, меня уже не будет.

– Ага, значит пусть сердобольная амстердамская полиция возится с твоим бездыханным телом. Отвезет его в крематорий для нищих…

– В крематории нет нищих. Там все равны, как в бане.

– Ну ладно. Значит ты, как последний эгоист, сдохнешь, а убирать за тобой другим? Где же тут красота?

– А чем я могу помочь? Это неизбежные издержки. Зато умру счастливым – до того, как меня измучает болезнь.

И Сергея, и Диму рассказ Жоры не удовлетворил как чересчур пафосный. Оба они пришли к выводу, что романтика здесь надуманная, а правды жизни маловато. Где это видано, чтобы потенциальные самоубийцы валом валили в Голландию?

Лида толкнула мужа локтем:

– Тимур, а ты что молчишь? Ты же в Амстердаме был! Ты вообще выступать собираешься?

Оппонент Жоры, до этого хранивший молчание, пожал плечами:

– Что здесь можно сказать? Вопрос о допустимости эвтаназии – один из самых сложных в современной медицине. И Амстердам здесь ни при чем. Я вообще не знаю, есть ли там в аптеках такие наборы, и вряд ли могу авторитетно высказаться в этом отношении. Но здесь, думаю, дело совсем в другом. И Амстердама оно никак не касается.

– Это почему не касается?

– А очень просто. Когда тебе, Жора, сообщат о твоей болезни, тебя не поставят в известность, сколько ты еще протянешь. И об операции – не приведи бог – речи не пойдет. Тебе пропишут курс лечения новейшими щадящими средствами, вылечившими не одну сотню таких же больных. Выяснится, что твой случай – довольно легкий, а шансы быстро поправиться при должном лечении – девяносто из ста. Ты окажешься в компании таких же, лелеющих надежду, и тех, кто уже излечился. Перед глазами у тебя будет живой пример победивших свою болезнь и тех, кто героически борется. И ты поймешь, что это еще не конец. Что рано складывать крылья и покоряться судьбе. Что все еще можно исправить.

В комнате наступила тишина. Жора насупился, а Наташа шумно вздохнула. Тимур снова заговорил:

– Это уже потом, спустя некоторое время, выяснится, что назначенное лекарство тебе не помогает. И необходимо попробовать более радикальные способы. А самое главное – чем стремительнее будет прогрессировать твоя болезнь, тем острее и пронзительнее будет нарастать в тебе новое чувство – жесточайшее желание жить. Пусть недолго, пусть с ограниченными возможностями. Но снова увидеть рассвет… вдохнуть запах осенней листвы… ощутить руку друга и заботу родных… Еще раз открыть глаза утром и увидеть этот мир. И за это счастье ты будешь готов сражаться. Какой там Амстердам! Не до него. Да и Рембрандт твой отойдет на задний план. Отныне у тебя будет сверхзадача: прожить хоть еще один день… И ты полюбишь жизнь так, как никогда раньше – жадно, яростно и страстно. Увы, это будет безответная любовь. И все закончится так, как ты сказал. Только не в Амстердаме под каштаном. Кстати, на что он тебе – тот каштан? Их и у нас хватает.

Тимур закончил. Все молчали. Лида с уважением смотрела на мужа. Жора хмурился. Наташа хлопала круглыми глазами, готовясь пустить слезу.

– Ну так как? – не выдержал Дима. – Чей вариант принимаем?

Народ бросился обсуждать. Дамы голосовали за эстетизм, Сергей и Дима – за реализм. Жора и Тимур по правилам игры не вмешивались. После жарких дебатов решено было этот раунд не засчитывать и дать Жоре возможность высказаться еще раз. Выбранная им новая записка гласила: «Любимая женщина изменила вам с вашим лучшим другом».

– Ну вот, совсем другое дело, – обрадовались все.