Читать книгу: «Рассказы в алфавитном порядке», страница 2

Гоня грызет гранит

– Гоня, смотри в книгу, – в который раз сказала мама.

Гоня перевел глаза с окна на раскрытую перед ним книгу и послушно уставился в текст. Это была сказка Джанни Родари – в общем, довольно интересная, если бы ее вслух читала мама. Но в последнее время мама стала вредничать – требовала, чтобы сначала Гоня сам прочитал один или два абзаца. Читать Гоня, конечно, умел, но его постоянно что-то отвлекало. Поэтому время, отведенное на чтение, тянулось вяло и казалось бесконечным.

Вот и сейчас, дойдя до третьей строчки, Гоня споткнулся на сложном слове и неожиданно задумался, от чего дело застопорилось.

– Читай по слогам, если сложно, – нетерпеливо дернула его мама.

Гоня вздохнул:

– Тол-па… вы-ра-зи-ла….

– Дальше!

– Вос-щес-не-ние…

– Что?

– Ну… вос-хи-ня-ние.

– Восхиняние? Это еще что такое?

Гоня пожал плечами:

– Ну тут так написано. Наверное, это когда все восхиняются. Значит, радуются.

– Не «восхиняние», а «восхищение». Читай внимательно.

– Хорошо. Мама, а ты знаешь, как одним словом сказать: «Умереть на время»?

– Нет, не знаю. Ты прочел: «Толпа выразила восхищение». Дальше!

– А я знаю: заснуть! Это я сам придумал.

– Молодец. Читай следующее слово.

– Хорошо, сейчас. Можно в туалет?

– Нельзя! Читай!

Гоня потер лоб и водрузил щеки на сложенные руки так, что глаза у него превратились в щелочки, а сам он стал напоминать грустного хомяка.

– Вос-хи…

– Это ты уже прочитал. Следующее слово!

Сын зевнул и снова покорно уставился в книгу. Всем своим видом он говорил: «Я стараюсь и делаю все, что мне говорят. Но прошу помнить, что я еще дошкольник, а детская психика неустойчива и ранима, и чрезмерные нагрузки могут нанести непоправимую травму…»

Однако мама этот молчаливый упрек проигнорировала:

– Я отойду на секунду, а когда вернусь, ты мне назовешь следующее слово, хорошо?

Мальчик кивнул, не отрывая глаз от текста. Мама вернулась быстро.

– Ну?

– Мам, у меня для тебя загадка: кто больше всех думает?

– Не знаю. Кто?

– Поэты. Они все время рифмы придумывают.

– А ученые?

– Ну, мне кажется, ученые после того, как что-нибудь откроют, уже не думают. А поэты все время стихи пишут.

– Гоня, ты сам эту загадку придумал?

Гоня радостно кивнул.

– А следующее слово прочитал?

– Прочитал.

– Ну?

– А?

– Следующее слово назови, будь любезен!

Гоня уткнувшись носом в книгу, сопел несколько мгновений и наконец выдал:

– И.

– Что – и?

– Следующее слово – и!

– Гоня, я сейчас умру от тоски! – пригрозила мама.

Гоня заинтересовался. Что – правда можно умереть от тоски? Или мама преувеличивает? Спросить не решился – слишком грозный вид был у мамы.

– И Ав-ре-ли-о от-пра-вил-ся к ко-ро-лю…

– Быстрее читай, не надо по слогам.

Этой маме не угодишь, то надо по слогам, то не надо.

– Есрпт, – пробормотал Гоня недавно выученное красивое ругательство.

– Не есрпт, а епрст, – машинально поправила мама. – Продолжай.

Гоня хотел продолжить, но неожиданно вспомнил, о чем хотел спросить с самого утра:

– Мам, а если занозу не вытащить, то что будет?

– Ничего не будет. У тебя что, заноза?

– Нет, я имел в виду – если кто-нибудь посадит занозу и не станет ее вытаскивать, то что будет?

– Умрет в страшных мучениях. Читай дальше!

– Что, правда?

– Неправда, конечно. Заноза потом сама выйдет.

– А я думал…

– Гоня, пока ты думал, первый «В» закончил урок и ушел в столовую завтракать.

Мама очень боялась, что из-за медлительности у Гони могут быть проблемы в школе.

– А здорово, они ушли, а я остался! Значит, теперь можно не читать?

– Не можно. Пока ты рассуждал, все уже позавтракали и вернулись. Следующий урок начался.

– А-а. Мам, а мне до какого места читать?

– Хотя бы до конца фразы.

– А фраза – это что?

– Это предложение. Ты будешь читать или нет?

– Буду. На… сле…ду…ю…щий… день… Мам, акула – хищник?

– Да.

– А дельфин?

– Дельфин не хищник.

– Он же рыбу ест, почему же он не хищник?

– Не знаю. Может и хищник. Гоня, читай ради бога.

– Я читаю. А до конца предложения – это значит до конца строчки?

– Не обязательно. Предложение может быть на несколько строчек. Заканчивается, где точка.

– Так-так-так… Где у нас точка? Вот точка. О, это не очень длинное предложение. Вот если бы было длинное, это было бы хуже. То есть я имел в виду…

Дверь приоткрылась и в щелку просунулась лукавая физиономия Яны.

– А Гонька читать не умеет! – подразнила она и, показав язык, скрылась.

Гоня беззлобно показал сестре кулак.

– Сама не умеешь! А еще ты «р» не выговариваешь!

За дверью возмутились:

– Это ты не выговариваешь! А я выговар-риваю! И вообще, я тебя игнор-рир-рую!

И Яна обиженно зарычала.

Гоня перевел взгляд на маму, которая сидела с убитым видом. Было ясно, что судьба принца Аврелио перестала ее интересовать. Гоня попытался ее приободрить:

– Мам, ты знаешь, раньше людям головы отрубали… Мне Степа сказал. А теперь не рубят.

– Послушай, Гоня, – взорвалась мама. – Тебе скоро семь лет, ты в школу пойдешь. А читаешь до сих пор еле-еле. Вот представь себе, все ребята на уроке начнут читать условие задачи. Потом ее решить надо. А ты, пока с условием будешь разбираться, все время потратишь. Дети домой пойдут, а ты над учебником сидеть будешь. Весь день и всю ночь.

Гоня оживился:

– Что, ночью в школе? А учителя спать не ложатся?

– Что ты мне зубы заговариваешь? Ты вот как себе свою дальнейшую жизнь представляешь? Как жить будешь?

Мысли о будущем посещали Гоню не раз. Ничего конкретного пока не прорисовывалось, но некоторые занятия казались привлекательными. Например, Гоня любил животных и хотел за ними ухаживать. Он даже представлял себе небольшую ферму, где он будет директором. На его ферме будут собаки, кошки, лошади и слоны. Может быть, обезьянки и дельфины – они тоже очень симпатичные. Гоня будет каждый день кормить своих питомцев, гулять и играть с ними. Лечить, если они заболеют. И все животные будут счастливы.

Еще хотелось стать художником. Гоне больше всего нравилось рисовать сказочные сюжеты – монстров, зубастых невиданных животных. Иногда он изображал природу. Краски предпочитал темные – серый, черный, коричневый, бордовый, темно-зеленый. Если закат – непременно на грозовом небе, темно-красный. Если лес – обязательно дремучий. Получалось красиво.

Еще интересно попробовать профессию строителя. Строить всегда увлекательно, особенно если не знаешь заранее, что у тебя получится – дом, подъемный кран или паровоз.

Но не об этом же спрашивает мама – Гоня прекрасно понимал. Когда мама задает вопрос таким тоном, ответ не требуется. Надо просто молчать и слушать, как мама сама себе отвечает. И Гоня в который раз выслушал то, что он и так знал. Он должен серьезно готовиться к школе. Школа – это не детский сад. Отвлекаться на уроках нельзя. Учительницу надо слушать внимательно, на ее вопросы отвечать четко и громко.

Конечно, Гоня был согласен: мама права. И стараться он будет, и грызть гранит науки. О посторонних вещах на уроке думать не будет. Все было понятно, кроме одного момента:

– Мам, а зубы заговаривать – это как?

Дима-дельфин

Когда на уроке литературы разговор зашел о выборе профессии, и Петр Евгеньевич стал по очереди опрашивать ребят, кем они мечтают стать, ответы посыпались самые необычные и разнообразные. Только несколько человек изъявили желание пойти по проторенной дорожке, избрав спокойные и надежные профессии врача, инженера и учителя. Большинство детей стремились к оригинальности: в классе оказались будущие стюардессы, певцы, режиссеры, директора кондитерских фабрик и композиторы. Пара человек собирались баллотироваться в президенты России, кое-кто мечтал быть олигархом или банкиром. Мода на полеты в космос прошла, и ни одного Гагарина в классе не нашлось; зато обнаружилось целых три Цукерберга, жаждущих подчинить своему влиянию все социальные сети планеты.

А Дима сразу сказал – хочу стать дельфином. И никем больше. Петр Евгеньевич попробовал уточнить – как это, дельфином? Может быть, все же океанологом? Или дрессировщиком в дельфинарии? Нет, упрямился Дима, просто дельфином. Обычным дельфином, с гладкой серой кожей, хвостом и плавниками. Жить в глубине и лишь иногда подниматься на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. А потом – снова в воду, в бездонный и свободный мир, где нет границ и условностей. Да ну тебя, отмахнулся учитель, взрослый парень, а ерунду несешь. Пусть лучше Петренко расскажет про обязанности охранника. Петренко, что тебя так привлекает в этой профессии? Слово красивое – «секьюрити»?

Дима не слушал Петренко – он мечтал. Дельфином ему всегда хотелось быть, с раннего детства. Потому что Димин папа тоже был дельфином. Правда, мама рассказывала, что он – капитан дальнего плавания, но мальчик с самого начала подозревал подвох: его отец не мог быть обычным человеком. С мамой он познакомился в Сочи, на морском берегу. Как и все дельфины, папа умел на время превращаться в человека и даже ходить по земле. Это, конечно, очень сложно, но при регулярных тренировках можно научиться резким внутренним толчком разрывать хвост вдоль и превращать его в две ноги. А после того, как все важные дела на суше будут сделаны, необходимо плотно приклеить ноги друг к другу перед прыжком в воду – они снова срастутся, превратившись в хвост. Папа искусством перевоплощения владел в совершенстве и регулярно им пользовался. Вот так он и познакомился с мамой, и они договорились, что их будущий сын родится среди людей, вырастет и получит человеческое воспитание и образование. Но потом, когда повзрослеет, Дима должен вернуться на свою родину – в море, потому что именно там его место, его истинный дом. И там, в морских глубинах, предстоит Диме освоить науки куда более важные, чем физика и математика, а какие именно – Дима представлял слабо. Но море влекло его страшно и неумолимо.

О Димином дельфиньем происхождении ему никто не рассказывал – он сам догадался. Но делал вид, что ничего не подозревает – зачем беспокоить маму раньше времени. Только бы дождаться, выдержать! И Дима крепился, учился, хоть и без особого интереса, но прилежно. Ждал терпеливо. Петру Евгеньевичу тоже ничего объяснять не стал – пусть думает, что хочет. А у Димы свой план.

Одним из пунктов плана значилось: отправиться на черноморское побережье, где познакомились его родители, и попробовать свои силы в превращении. Получиться должно было – Дима чувствовал. Однако знал, что процесс требует серьезного подхода и полного уединения. Поэтому ни одна из редких поездок к морю в детстве не помогла осуществить мечту. Мешала мама, мешали бестолковые суетливые курортники, снующие по пляжу с полотенцами, жующие чурчхелы, грызущие семечки. Визжащие дети не давали сосредоточиться. И Дима благоразумно отложил задуманное до более благоприятного случая.

Шанс представился после окончания школы, когда веселая компания друзей, часть из которых поступила в вузы, а часть завалила экзамены, но при этом особо не расстраивалась, решила отметить расставание с детством поездкой на море. Диму тоже позвали, и он с восторгом согласился. Все было по-взрослому, с распитием местных напитков и ночными дискотеками. Приятели отчаянно веселились, маскируя бравадой и раскованностью страх перед надвигающейся взрослой ответственной жизнью. Домашнее виноградное вино литрами исчезало в некрепких еще желудках вчерашних школьников, ударяя больше по ногам, чем в голову: и эффект от этого получался уморительный – заплетающаяся походка, нелепые падения на радость всей компании, находящейся примерно в одинаковом состоянии. А Дима выпивал вяло, дискотеки прогуливал, девушками не интересовался и бегал по ночам на пустой пляж тренироваться.

Поначалу вообще ничего не получалось – бедный Дима плюхался в воду как бревно, шлепая по поверхности уродливыми человеческими ногами, вместо прекрасного сильного и гладкого хвоста. Но после нескольких дней интенсивных и изматывающих тренировок Дима стал замечать некоторые изменения в своем теле: тазобедренные суставы стали более подвижными, а ноги уже с трудом отлеплялись друг от друга. Упорства молодому человеку было не занимать, и вот однажды, изумленный и неописуемо счастливый, Дима проплыл первую стометровку в своем настоящем – дельфиньем – облике. Радости не было предела, и лишь одно омрачало успех: скоро надо было уезжать – от моря, от ночных заплывов, от будущих друзей, которые с нетерпением ждали Диму в глубине. Не успев как следует насладиться обретенным счастьем, Дима вынужден был прервать отчаянный полет души и тела и вернуться в родной город к маме. И к учебе, о которой он успел совершенно забыть.

Вуз, в который Дима поступил, был не самым престижным, но довольно серьезным, и учеба требовала изрядных умственных усилий. Запрятав свою тайну поглубже, чтобы никто не догадался, первокурсник с головой погрузился в учебу и, как недавно в морскую глубину, нырнул в водоворот лекций, семинаров и курсовых. Наука давалась легко, может быть, потому, что грела душу перспектива через несколько лет распрощаться с ней навсегда.

А на четвертом курсе Дима женился. Как ведут себя влюбленные дельфины – ученые пока не выяснили, но Дима воспылал страстью, мало подходящей для обитателей тихого и безмолвного подводного царства. Вопреки ожиданиям, его избранницей оказалась не золотая рыбка из аквариума и даже не обитательница московского дельфинария, а очкастая студентка филфака МГУ. Чувство молодого человека нашло в ней горячий отклик, да и выбор женихов на ее факультете был строго ограничен, что делало Диму еще более ценным экземпляром.

После свадьбы Дима решился поведать супруге страшную тайну о своем первом опыте. Молодая жена не только немедленно простила любимому все, что было до свадьбы, но и нашла его приключение очень романтичным и стала ласково называть Диму рептилией. Поскольку она училась на филолога, а не на биолога, незнание классификации животных было для нее простительно. А сам Дима теперь вспоминал о ночных прогулках к морю несколько смущенно и с легким недоумением: неужели все это произошло с ним на самом деле?

В свадебное путешествие молодые отправились, естественно, к морю, но не к Черному, а к Мертвому – с тем, чтобы заодно посетить древние памятники. На берегу Мертвого моря дельфиний задор у Димы не возник.

Да и в последующие несколько лет мечта несколько стерлась: сначала один за другим родились дети, потом Диме предложили очень денежную работу, потом сама собой приобрелась дача и стала отнимать все свободное время. Во сне Дима видел уже не безбрежные морские просторы, а цифры квартальных отчетов и погонные метры вагонки для отделки дачного домика.

Несколько раз с женой и детьми он ездил на курорты – повидал много морей: Средиземное, Красное, Желтое… Видел своих родичей – дельфинов, иногда с корабля, иногда у самого берега. Сердце замирало, но не смертельно. Потом оцепенение проходило, жизнь продолжалась, и Дима сам себе не мог ответить, когда же состоится его переход из мира сухопутного в мир морской. Вроде бы, уже пора: он давно вырос, поумнел, повзрослел. А с другой стороны, как-то не до того: на работе командировку в США обещают, детей надо в школы-институты устраивать, да и мама постарела, помощь требуется…

Вообще, своей жизнью Дима был доволен. Вроде неплохо все сложилось. Наверное, именно так он и хотел – чтобы спокойствие, и благополучие, и семья хорошая, и карьера. Выходит, зря он тогда Петру Евгеньевичу про дельфина сказал. Надо было ответить – хочу быть менеджером. Чтобы зарабатывать побольше.

А потом все решилось само собой. Как-то Дима поехал в Сочи на переговоры с фирмой-поставщиком. На море он даже не собирался – дело было ранней весной, вода еще холодная, да и ветер сильный. Но деловые вопросы были решены неожиданно быстро, а до самолета оставалось еще несколько часов. И Дима от нечего делать отправился на пляж прогуляться. Море выглядело грозно и неприветливо, совсем не так, как на рекламных фотографиях. На берег с ревом набегали волны, пенясь и с силой бросаясь на песок; ветер швырял в лицо колючие брызги и звенел в ушах.

Пляж был пуст и безлюден, только у бетонной стены, беспорядочно наваленные друг на друга, громоздились лежаки. Дима оставил портфель с документами на одном из них и подошел к воде. Его обдало мелкими каплями. Потом он зачем-то снял ботинки и носки и закатал брюки. Зашел в море по колено – ледяная вода обожгла кожу. Глубоко, до боли в легких, вдохнул в себя запах моря. Еще немного постоял неподвижно, дожидаясь, пока следующая волна захлестнет его по пояс. Поднял голову к пасмурному небу, намертво склеил ноги хвостом и, сильно оттолкнувшись ото дна, одним прыжком ушел в пучину.

Ева и еда

Отношения с едой складывались сложно. Это был тяжелый психологический роман со всеми крайностями: страсть-ненависть, страдания и разочарования, грозящие перейти в затяжную депрессию. Началось все в раннем детстве, когда маленькая Ева безумно и безоглядно влюбилась в еду. На радость родителям – ведь так удобно жить, когда ребенок кушает с аппетитом, за столом не капризничает, а послушно уминает все, что ему дали: кашу, суп, котлетки, запеканку… Не надо ни сказок, ни уговоров – ложечку за папу, ложечку за маму, ложечку за тетю Юлю. Знакомые умилялись: ах, какая пышечка! Что за щечки!

А дальше начались проблемы. Врач в детском саду огорошил маму приговором: лишний вес, полнота, переходящая в ожирение, срочно ограничить рацион! И вообще, ненормально, что пятилетняя девочка может одна уничтожить за обедом половину жареной курицы. Мама забила тревогу и посадила Еву на диету: творожок, фрукты, отварное мясо. И обязательно физкультура: бассейн, кружок хореографии, зарядка по утрам. Она была ответственной и правильной родительницей, к процессу взращивания чада относилась со всей серьезностью.

Увы. Затея с ограничением питания позорно провалилась. Маленькая Ева, остро ощущая нехватку калорий, проявляла чудеса изобретательности: клянчила добавку у воспитателей в детском саду, втихаря от родителей жаловалась на голодную жизнь сердобольным бабушкам у подъезда и даже воровала продукты из холодильника. Под матрасом своей кроватки она устроила стратегический запас на случай совсем зверского голода. Сюда складировались собранные тайком остатки дневных трапез, сладкие гостинцы, подаренные родственниками, и вообще любые съестные припасы, добытые правдами и неправдами. Ночью, когда родители думали, что она уже спит, Ева устраивала праздник желудка и наслаждалась своими сокровищами, не забывая, однако, оставить кое-что на черный день. Было очень обидно, когда тайна внезапно раскрылась: изумленная мама, учуяв запах протухшей колбасы, переворошила дочкину постель и с ужасом обнаружила секретные запасы. Остатки испорченной провизии были безжалостно уничтожены, а плачущую Еву сначала поставили в угол, а потом поняли, что это непедагогично, и решили отвести к психологу.

Специалист по детским душам долго задавал девочке не относящиеся к делу вопросы о том, нравится ли ей ходить в детский сад, не обижают ли ее сверстники, какие игры она любит, и что видит во сне. Потом Еве было предложено нарисовать картинки – себя, свою семью, своих друзей. Ева прилежно выполняла задания – она была послушной девочкой и (хотя и не видела сути проблемы) разделяла мамино волнение. После серии тестов психолог похвалил Еву за старание и произнес невнятную речь о трудностях роста, детских комплексах и необходимости больше разговаривать с ребенком о его внутренних проблемах. А в целом все нормально, сказал он: Ева – хорошая девочка, а лишний вес еще никому не помешал самореализоваться. Короче говоря, не мучайте ребенка, пусть ест что хочет, а то, что она толстая – так это у нее конституция такая.

Красивое слово «конституция» осталось с Евой на всю жизнь. В школе ее конституция явилась предметом насмешек и издевок одноклассников – ребята говорили, что ее надо освободить от уроков физкультуры, потому что она не влезает в хулахуп и может раздавить «козла». В секцию по гимнастике ее тоже не взяли из-за конституции: таких тяжелых гимнасток просто не бывает. В бассейн Ева ходить отказалась после того, как тренер обозвал ее «табуреткой» и «медузой».

Так и получилось, что единственный вид спорта, в котором Ева преуспела – это поглощение еды. Процесс был исключительно приятным, но результат угнетал: килограммы прибывали, размер одежды все увеличивался, а тут еще и рост оказался немалый – в отца. К пятому классу девочка обогнала по габаритам маму, а еще через пару лет оставила позади многих немелких взрослых.

В подростковом возрасте нагрянула новая беда: если раньше Ева ела с удовольствием, то теперь вместе с неземным блаженством от поглощения пищи она испытывала муки совести и страх последствий. После сытного обеда настроение неминуемо падало, а чувство вины, казалось, уже глубоко укоренилось в подсознании. Мама возобновила походы с дочерью по врачам: диетологи, психологи, гомеопаты и народные целители мелькали в жизни Евы как телевизионные рекламные ролики: манили обещаниями, убедительно демонстрировали уверенность, соблазняли картинками радужного будущего. Но ничего не менялось. Ева слушала, старательно пробовала новомодные методики, принимала таблетки, соглашалась с необходимостью ограничений в еде. Но… толстела, так как отказаться от привычной вкуснятины не могла. Изощрялась, врала себе и родителям, воровала деньги и покупала съестное.

Когда ей исполнилось семнадцать, мама совсем отчаялась и оставила все попытки что-либо исправить. А Ева очередной раз внимательно посмотрела на себя в зеркало и приняла твердое решение покончить с едой. Ведь именно в ней, в этой ненавистной пище – в колбасе, соленых огурцах, пирожных и фаршированных кабачках – коренилось ее несчастье. Надо просто определить своего врага, узнать его в лицо и дать отпор. Ева начала бороться.

Первый раз ее хватило на три дня. Целых три дня зверского, до головокружения, голода, самоистязания на грани сумасшествия, и все это ради высокой цели – похудеть! Влезть в прошлогодние джинсы (они так быстро стали малы, даже протереться не успели). Надеть облегающую маечку (и чтобы жир с боков не свисал валиками). И, может быть, даже пойти на дискотеку. Не танцевать, упаси бог, а просто постоять и покачаться под музыку – все так делают на дискотеке. Познакомиться с кем-нибудь. Начать встречаться с парнем. И чтобы он мог без отвращения обнять ее за талию, не увязнув при этом в складках жира. Мечты, мечты…

Какой же незначительной и мелкой показалась эта благая цель, когда Ева, не выдержав мук голода, дорвалась наконец до холодильника. Когда она, с отчаянием обреченной, уничтожала очередную восхитительно ароматную котлету, предварительно обильно полив ее майонезом, она вдруг подумала, что все принцы мира не стоят ее страданий. И пусть она на всю жизнь останется жирдяйкой, пусть никогда не выйдет замуж, зато какое же счастье – есть! Впиваться зубами в кусок, жевать, глотать – и плевать на весь мир!

Вопреки ожиданиям и пессимистичным прогнозам сочувствующих, Ева все-таки вышла замуж. Оказалось, что любителей настоящей, солидной женской красоты намного больше, чем утверждают глянцевые журналы. Осчастливив супруга – в отличие от нее самой довольно субтильного мужчину – своими внушительными размерами и широкой душой, Ева немного успокоилась, родила двоих детей и с удовольствием принялась кормить свою семью. Готовить она любила и подходила к этому занятию творчески и со вкусом. Украинский борщ, узбекские манты, спагетти по-неаполитански, азербайджанский плов и венский шницель сменяли друг друга на Евиной кухне и мирно сосуществовали, перевариваясь в желудках членов семьи, что, конечно же, свидетельствовало о братстве всех народов и успехе процесса глобализации, особенно в гастрономическом плане. Существовало также множество кулинарных рецептов, изобретенных самой хозяйкой и опробованных ею на домочадцах: куриное филе, запеченное в сметанном тесте; гусь, фаршированный грибами и грушами; семга, тушеная в молоке с черносливом; сырный пирог с печенкой, капустой и жареным миндалем. На радость гостям Ева изощрялась, подавая экзотические блюда тайской, бразильской и новозеландской кухни, без зазрения совести заменяя отсутствующие ингридиенты доступными – морковью, укропом, луком и чесноком (все равно состав никто не проверял). Выходило сытно, жирно, необычно и упоительно вкусно. С кухонной вытяжки от постоянной готовки капельками стекал жир, а кафель над плитой с трудом удавалось отмыть от стойкого липкого налета.

Недолгая идиллия в романе с едой закончилась, когда Ева перестала помещаться в пятьдесят шестой размер, а дочке стало стыдно появляться с ней на людях. Как-то некстати замаячил впереди призрак сахарного диабета, а муж ушел спать на диван в гостиную, объясняя, что на супружеской постели ему слишком тесно и жарко.

Борьба с едой возобновилась. Теперь сражаться было еще сложнее – вокруг все ели: дети завтракали, уходя в школу; отвратительно долго и громко жевал муж; жрали наглые телеведущие в многочисленных кулинарных программах; развязная полуголая девица на рекламном постере самозабвенно откусывала здоровенный кусок шоколадного батончика, а бедная Ева терпела и крепилась изо всех сил. Теперь она пыталась не просто воздерживаться от еды, но выработать к ней устойчивое отвращение, старательно припоминая все народные пугалки: как колбасу делают из крыс, сыр – из молока, в котором принимали ванну работники молокозавода, как травят овощи пестицидами. Ева пыталась представить себе синюшные, залежавшиеся трупики кур и гниющие куски мяса, из которых готовят полуфабрикаты… Получалось плохо. Очень хотелось кушать.

Ева срывалась, лопала до отвала, испытывала мимолетное блаженство – и все по новой: еще пара лишних килограммов, снова грызущее чувство вины, злость на собственное слабоволие, потом – заслуженное наказание. Вот тебе, получай, еще два дня голодовки! Нет, три дня! Пусть тебе будет хуже! Выдерживала двенадцать часов и бежала на кухню среди ночи, озверело вонзала зубы в отбивную и плакала слезами стыда и счастья.

Как-то вычитала в женском журнале про два способа разумного питания. Первый заключался в том, чтобы есть все, что хочется, но только до шести часов вечера. С шести до утра – ни крошки. Второй способ предполагал, что завтрак должен состоять из мюсли или овсяных хлопьев на воде, в обед разрешалось съесть тарелку жидкого супа, а ужин мог быть полноценным и включать в себя несколько разнообразных блюд. Журнал предлагал каждому читателю выбрать удобный для него вариант и гарантировал хорошее самочувствие и нормальный вес.

Ева послушалась умных людей и решила определиться с режимом питания. Она долго колебалась между двумя вариантами и наконец предпочла первый. До шести вечера она много и разнообразно питалась, преисполненная решимости голодать весь вечер. Однако вскоре после того, как пробило шесть, Ева решила, что второй способ все же больше подойдет ее организму, и отправилась плотно ужинать. Так прошло какое-то время: день начинался с варианта №1, а заканчивался вариантом №2. И хотя Ева старательно соблюдала все рекомендации, указанные для обоих режимов питания, она почему-то не худела. Видимо, журнал врал. Вот бессовестные эти редакторы – печатают всякую ерунду, а люди верят.

Одна умная подруга рекомендовала Еве отвлечься, переключиться с мыслей о еде на что-нибудь другое, не менее захватывающее. Найти себе хобби. Например, помогает шитье и вязание. Можно начать что-нибудь коллекционировать. Или читать, непременно что-то интересное, с продолжением. Словом, занять себя.

С иголками и спицами у Евы проблемы были с детства – пальцы слишком толстые, работать ими аккуратно и кропотливо не получалось. Собирать марки или монеты ей никогда не нравилось. А вот читать она любила, особенно жалостливые и слезливые рассказы про любовь. Поэтому сразу после разговора с подругой, Ева отправилась в книжный магазин и накупила книжек модной писательницы, известной тонким психологизмом и нестандартным подходом к описанию типичных жизненных ситуаций. Писательница была очень плодовита и регулярно выдавала житейские истории на тему «Вот что с людями делает любовь», над которыми плакали и умилялись домохозяйки всей страны.

Принеся домой драгоценный груз, Ева без промедления, занялась книготерапией – вместо приготовления обеда. Первая история увлекла ее сразу: переживания героини, имевшей несчастье полюбить женатого мужчину, Ева приняла близко к сердцу. Полтора часа и сто страниц, на протяжении которых писательница открывала читателям бесценную истину – на чужом несчастье своего счастья не построишь – пролетели незаметно. Одна беда: несмотря на крайне напряженную обстановку, персонажи повести постоянно жрали. Каждая встреча влюбленных сопровождалась трапезой – в лучшем случае в кафе за чаем и пирожными, а чаще – за обеденным столом (причем подробно перечислялось все съеденное и выпитое). Если герои отправлялись на романтическую прогулку по осеннему лесу, их непременно тянуло собрать грибов, которые они потом долго жарили, варили, тушили и употребляли – в сметанном соусе с отварной картошкой и укропом. Если в повествовании речь шла о свадьбе или дне рождения – автор книги не ленилась предоставить любознательным читателям подробный список блюд с описанием вкусовых и обонятельных ощущений. И даже оставшись в одиночестве и оплакивая свою разбитую жизнь, героиня грустно жевала бутерброд с семгой. При этом она вспоминала о прогулках с любимым по ночному Парижу, о жареных каштанах, которые они запивали красным вином… Тьфу ты, провались все пропадом! Ну почему они все время едят? Ну как тут можно отвлечься? Смертельно голодная Ева с досадой бросила книжки и обиделась на всю мировую литературу.

Другая опытная подруга посоветовала: дома, в семье, ограничивать себя в еде невозможно, надо поехать в специальный санаторий – там совсем нет еды, значит, нет соблазнов. Ева разыскала адрес, вызвала к детям бабушку, долго уговаривала мужа: тот ворчал и удивлялся, что санаторий без еды стоит дороже, чем турецкое «все включено». Уговорила. Собралась, поехала, с надеждой и опасениями: справится ли она, выдержит ли? Санаторий оказался обшарпанным, сильно нуждающемся в ремонте строением с протекающей в некоторых местах крышей. Зато с едой не обманули – ее действительно не было. Вместо завтрака пациентам полагалась очистительная клизма, вместо обеда – массаж, а ужин заменяла прогулка на свежем воздухе. Кроме воды без газа внутрь принимать было нечего. Еве стало страшно. Не просто страшно – жутко. Но не надолго.