Читать книгу: «На грани», страница 4

Рядом стояли тумбочки, но ни в одной из них не было воды, которой мне ужасно хотелось. На соседней койке лежал старик с перемотанной головой. На койке напротив лежал мужчина ещё совсем молодо и, к тому же, я не видел, чтобы у него хоть что-то было перемотано.

У меня был полностью перемотан живот, который время от времени болел. Я даже не мог пошевелиться, чтобы хоть немного подвинуться. О том, чтобы встать, не могло быть и речи.

Тем временем за окном уже начало светать. Как только солнце стало появляться на горизонте и освещать нашу палату, молодой мужчина встал и начал делать зарядку. Я спросил:

– Который час?

– Половина шестого. А ты почему не спишь?

– Пить хочу.

– С этим придётся подождать. Это можно, если жизненно важные органы не задеты. А тебе повезло с другом.

– Почему же?

– Бедняга не смыкал глаз ни на секунду. Я едва ли убедил его поспать.

– А это кто? – спросил я, взглянув на старика, лежавшего на соседней койке.

– Это Редклиф. Он просто шёл по улице и из ниоткуда получил удар по затылку. Порой он бредит, но я привык и ты привыкнешь. К тому же, скоро его должны забрать родственники.

– Вам не вредно делать зарядку?

– Напротив, это даже полезно. Пулю, которую я случайно схватил в перестрелке, уже третий месяц не могут вытащить из моего тела. Видимо, я так и останусь жить в больнице. А ты почему здесь?

– По случайности. Мы ездим по Северной Америке с другом и попали в Балтимор. Какой-то псих с ножом напал только потому, что я назвал его «амиго» и у меня не было денег. И угораздило же меня попасть сюда в свой пятнадцатый День рождения!

– Да уж. Но не отчаивайся. Ты жив, это уже хорошо. Врач скоро придёт, он всегда приходит рано. А сейчас я могу посоветовать тебе лишь одно: расслабься и наслаждайся музыкой природы. Слушай это прекрасное пение птиц, чувствуй лёгкий ветерок, который входит и выходит сквозь открытое окно. Радуйся этим пустякам хотя бы потому, что ты живой. Ведь мёртвые больше никогда не почувствуют этого.

И в тот самый момент, когда этот, совершенно незнакомый мне мужчина, сказал эти слова, я наконец-то понял, чего мне так не хватало. Я просто не ценил жизнь. Ведь лишь теряя, мы понимаем истинную ценность всего. После того видения, после того дня в Балтиморе, когда я оказался, как сказал во сне мой дедушка, «на промежуточной станции между жизнью и смертью», я наконец понял, что я живой и что должен ценить это.

Слеза горькая и горячая потекла по моему лицу. Я жалел самого себя. Я пережил несчастную любовь, чуть не пристрелил себя… но лучше бы пристрелил. Теперь же я был ранен и лежал за сотни миль от дома в палате, где рядом сидел виновник всего происходящего. Сейчас мне хотелось умереть так сильно, как не хотелось никогда ранее. Всё вокруг перестало иметь какой-либо смысл.

– Убейте меня, – сказал я мужчине, который уже выполнял отжимания. Затем я повторил эту фразу так громко, как только мог мой обессиленный организм.

Но мужчина позвал медсестру, которая лишь беглым взглядом посмотрела на меня и спросила:

– Что он сказал?

– Он попросил убить его, – ответил мой сосед по палате.

Затем эта девушка вколола мне какой-то препарат и спокойствие стало проникать в меня. Я всё ещё был в депрессии, которая порой давала знать о себе в виде панических атак. Время от времени их сила возрастала, но я не терял надежды навсегда покинуть их. Сейчас я лишь медленно погружался в сон, но знал, что это состояние ещё вернётся. Никакой медицинский препарат не может вылечить болезни нашего разума.

Мне вновь приснился странный сон и я вновь видел своего дедушку, который покачал головой и сказал:

– Это твой последний шанс. После этого ты знаешь, что я буду вынужден сделать.

И вновь я очнулся в своей палате. Рядом со мной сидел человек в белом халате, по всей видимости, врач. Он был достаточно стар и я не удивился, если бы узнал, что он родился в прошлом веке. Его очки то и дело спадали с кривого носа, поэтому доктор почти постоянно дёргался, чтобы поправлять их. Волосы на его голове очень седые, почти всё лицо скрыто за морщинами, а с правой стороны на лице шрам – такую внешность имел мой доктор. Сам же врач был худой почти до костей, поэтому почти всякая одежда, которую я видел за курс моего лечения, висела на нём. Помимо всего этого он ещё хромал на левую ногу и вместо левой руки у него был протез. Для меня он стал примером человека, который сумел пройти испытания жизни и выйти из этой игры победителем. Я никогда не видел его грустным, ведь ко мне он всегда приходил на ноте оптимизма.

Оглянувшись вокруг, я увидел, что кроме нас двоих в палате больше нет никого. Редклифа, видимо, всё же забрали родственники, пока я спал, а остальных доктор, как он мне сказал, «попросил на выход». Когда я уже мог нормально воспринимать действительность, он коснулся моей руки и, пронзительно взглянув мне в глаза, спросил:

– Томас, ты нормально слышишь и чётко видишь меня?

– Да, вполне, – ответил я слабым голосом.

– Почему так слабо?

– Пить хочу, сэр.

– Неужели никто не подал тебе стакана воды? Ничего, сейчас мы это исправим.

Он поднялся и взял бутылку с водой, которую всегда носил с собой. Приставив ко рту мне бутылку, он сказал:

– Пей очень маленькими глотками. Не глотай всё сразу.

Когда мы выполнили этот пункт, он продолжил:

– Что же, судя по тому, что я вижу, жизненно важные органы не задеты. Нож повредил только кожу, мягкие ткани и несколько кровеносных сосудов. Через несколько дней мы поставим тебя на ноги и ты сможешь вернуться к своей привычной жизни. Уйти всех я попросил не поэтому. Я хотел бы поговорить с тобой о том, что произошло несколько часов назад. Ты можешь коротко описать своё состояние тогда?

– Что здесь описывать? Я хотел смерти, вот и всё. Не совсем уверен, но, кажется, и сейчас хочу. Вся моя жизнь не имеет смысла. Да и зачем всё это? Как вы можете помочь мне?

– Послушай, я лечил пехотинцев на фронте, которые после первого выстрела впадали в такую депрессию, какую твой разум не может представить. Поверь мне, после всего этого я уж как-то справлюсь с пятнадцатилетним юношей.

Далее беседа продлилась недолго и доктор посоветовал мне чаще нагружать тело физически, только не так, как сегодня, чаще бывать на свежем воздухе и заняться искусством. Выбор был невелик: писать, рисовать или же играть музыку. Почему-то изначально я не представлял себя художником, как и писателем. У меня была лишь губная гармошка… А, собственно говоря, почему бы нет?

После того, как доктор ушёл, ко мне пожаловал мой друг Питер Рейд. Первым делом он спросил о моём самочувствии. Когда он убедился, что я в полном порядке, Пит сел на стул и продолжил:

– На самом деле мне глубоко наплевать на всех людей. Но почему-то в тот день, когда ты впервые пришёл на озеро, моё мнение начало меняться. Я почувствовал некую привязанность к тебе и… я жутко волновался этой ночью. Я никогда ни с кем настолько не. Поэтому я хотел бы попросить прощения.

– А вот это уже интересно, – с оживлением в голосе ответил я. – И за что же?

– Я думал, что способен изменить чью-то жизнь, но даже не подозревал, что всё настолько серьезно. А взяв ответственность, я не смог уберечь тебя, как всегда заботясь лишь о своей эгоистичной шкуре. Я лишь хотел подарить счастье кому-то кроме себя.

– И у тебя это получилось. Мне кажется, что я на верном пути, а этот случай… лишь препятствие на пути к истинному счастью. Я не понимал, что делал, и вот к чему это привело. Не бойся, скоро я стану на ноги, и мы наконец-то сбежим из этого города несчастий. Это не твоя вина. Во всём виноват лишь мой разум, с пессимизмом настроенный на всё новое.

– Набирайся сил, тебе нужно отдохнуть. Если что, я буду неподалёку.

Следующие несколько дней, которые в сумме были равны неделе, я провёл в больничной палате. Я не ошибся: пока под действием морфия, или что там мне вкололи, я спал, Редклифа действительно забрали родные. Что ж, хоть в этом мне повезло: не придётся слушать бред человека с черепно-мозговой травмой.

С моим соседом по палате я познакомился почти сразу же, хоть он был столь же немногословен, как и я. Звали его Эндрю, и ему действительно не повезло. Кто же захочет получить пулю, просто беззаботно прогуливаясь аллеей прекрасным апрельским утром? Пит же настолько переживал, чтобы со мной не случилось чего, что смог уговорить доктора, чтобы занять соседнюю со мной койку. Длинными летними вечерами я читал подаренную мне книгу, а когда смог нормально ходить – прогуливался территорией вокруг больницы. Днём нередко я учился играть на своём музыкальном инструменте и уверен на все сто процентов, что Эндрю ужасно злили мои неудачно извлечённые ноты. Но за всё это время он не сказал мне ни единого слова, за что я ему благодарен.

Должен признаться, в больнице нас кормили лучше, чем во многих кафе и закусочных, которые мы посетили этим месяцем. Порой бывали и такие блюда, от которых невозможно было оторваться из-за удовольствия. Тогда у меня мелькнула мысль: «Зачем мне рестораны? Можно же неплохо поесть и в больнице!».

Через пару дней я свободно передвигался, а ещё через три дня боль полностью исчезла и раны стали заживать. Улучшение было очень заметно.

На седьмой день после нашего прибытия в Балтимор, доктор распрощался с нами навсегда. Следующим утром мы вновь двинулись в путь. К тому времени я уже дочитал свою книгу, но всё же хранил её в память о худших временах. А на гармошке я уже освоил азы и свободно мог играть несколько простейших мелодий.

Теперь же мы наверняка двигались в Филадельфию. Примерно два часа в дороге не прошли даром: глядя на пейзажи за окном, я задумался о настоящей причине всех моих несчастий и бед. В конце концов, я вернулся к фразе, сказанной Питом когда-то ранее: «Все наши проблемы лишь в нашей голове». Лишь после месяца, проведённого в дороге и после двух шансов, данных мне моим ангелом-хранителем, я по-настоящему начал ценить жизнь. Уже тогда я понял, что счастье… к нему нет пути. Счастье и есть сам путь. Ведь мы не живём ради смерти. Ведь мы не ездим городами, чтобы скорее закончить путешествие. Мы наслаждались каждой секундой, проведённой в дороге.

X

В Филадельфию, штат Пенсильвания, мы добрались ещё до полудня. И, признаться, я был поражён. Это был один из немногих городов, которыми я восхищался именно днём.

Филадельфия – один из старейших городов США. Меня поразила изысканность парков, которая то и дело перекликалась со строгостью зданий. Это было необычное соединение, словно соединили живое с явно неживым.

Мы предпочли не останавливаться здесь. Это было подобно рыбалке: чтобы поймать крупную рыбу, нужно пожертвовать мелкой. Так вот, Филадельфия была мелочью, а вот Нью-Йорк, в который мы так стремительно хотели – крупной рыбой.

Мы были в, пожалуй, наибольшем городе Америки. Мы были в городе Луи Армстронга и в городе, о котором так трогательно пел Фрэнк Синатра.

Ночлег мы нашли с трудом, так как вариантов в Нью-Йорке было очень много. Некий молодой парень, назвавший себя Дэвидом, предоставил нам ключи от нашего номера. Он так искренне улыбался нам, будто от нашего прихода зависела его жизнь.

Оставшуюся часть того дня мы провели в одном большом путешествии по Нью-Йорку. Мы увидели знаменитый Таймс-сквер, побывали на Бруклинском мосту, проходящем через пролив Ист Ривэр, побывали около статуи Свободы и просто отлично провели время. Наше путешествие Нью-Йорком затянулось настолько, что в наш номер мы вернулись лишь за час до полуночи.

Эта ночь не прошла для меня напрасно. В тот день я ясно осознал, к чему мне следует стремиться, а чего наоборот – избегать. С каждым днём я был ближе к своему счастью, что стало гораздо заметнее, нежели было.

Ещё несколько часов мы провели в утреннем городе, пока не взошло солнце. Большие и высокие здания, впитавшие в себя серину офисных будней, окрасились, как и небо, в ярко-золотистый цвет. Это было золото восходящего солнца. Мы остановились на одной из улиц с кафе, чтобы позавтракать. После этого наш автомобиль двинулся в дорогу в другой город.

Сложился некий замкнутый круг. Мы стремились попасть в Бостон и Монреаль, но навестить Детройт мы хотели не меньше. Пообещав, что мы ещё вернёмся в большой промышленный город, мы повели наш автомобиль вдоль дороги в Бостон. Несколько часов спустя мы миновали портовой городок Провиденс, который лежал на берегу Атлантического океана. Оттуда до Бостона было рукой подать.

И вот мы были в штате Массачусетс в городе, известном под названием Новая Англия. Но для нас он навсегда остался Бостоном, кто бы как его не называл.

Я был лишь аматором в путешествиях, но одно знал наверняка: любой город лучше познавать самостоятельно на своих двух. Бостон стал ярким примером этого. Вдвоём мы прошли маршрут длиной более двух миль, но город всё не заканчивался. Моё тело изрядно устало, ноги ужасно болели. Порой мне казалось, что я не выдержу больше ни единого шага и упаду на раскалённый асфальт Бостона.

Вся эта боль не была напрасной, ведь мы дошли до отличного места, из которого открывался прекрасный вид на город. Несомненно, лишь ради одного взгляда на эту красоту стоило пройти такое расстояние. Наконец-то я смог сполна насладиться моментом настоящего, не задумываясь о будущем. Я видел Бостон на фоне Атлантического океана и этого было вполне достаточно, чтобы позабыть обо всём на свете, даже о боли моего измученного тела.

Подобно всему хорошему и плохому, что когда-либо окружало меня, это созерцание также закончилось. Теперь нам нужно было преодолеть расстояние более двух миль вновь, с разницей лишь в направлении. С каждым шагом моя уверенность в том, что я обессиленный упаду на землю, увеличивалась. Но этого, к счастью, не случилось.

Почти пять часов мы ехали до Монреаля, провинция Квебек, Канада. Мы миновали «гранитный штат» Нью-Хэмпшир и Вермонт – невероятно красивый штат. Мы теперь были в Канаде. Вся Америка оставалась позади вместе с тем, что я успел узнать о жизни. И дорога привела нас в конце концов в волшебную страну – страну, колдовская сила которой нам и не снилась. Впереди нас ждал целый мир, ждали нас и высоченные заснеженные горы севера, которые мы видели только в кино. Последний взгляд на Америку, оставшуюся за яркими огнями границы, – и мы повернулись к ней спиной и задним бампером автомобиля и умчались прочь.

Спустя мгновение, наступившее лишь через четыре часа дороги, мы уже были в Канаде и за все пятьдесят миль, отделявшие границу и Монреаль не видели ни машины, ни огонька. Я наконец-то ожил, а ведь ещё в Бостоне я едва ли мог передвигаться. Теперь вся Канада была у наших с Питом ног. На улице вечерело. Как раз тогда над Монреалем забрезжила вечерняя заря и на небе стали появляться первые звёзды. В сумерках летнего города мы едва ли различали очертания зданий. И всё же после длительного поиска мы не нашли пристанища на эту ночь. Мы вновь расположились в машине. Пит, который, казалось, мог смириться с любыми условиями, безмятежно спал на переднем сидении. Я же заснул с трудом.

Усталость постоянно одолевала меня, но что-то внутри не давало мне уснуть. Какое-то беспокойство с возбуждением смешались с естественными эмоциями в моей голове. Но как только я ясно осознал, что это ни что иное, как нервная перегрузка и переизбыток эмоций, то уснул словно младенец.

Следующим утром я проснулся без чьей-либо помощи, чему изрядно удивился. Только открыв глаза и ещё не сосредотачивая взгляд на чём-то конкретном, я уже почувствовал прожигающий меня насквозь взгляд Питера. И я не ошибся: в зеркале заднего вида я заметил, что он смотрит на моё сонное лицо.

– Наконец-то ты проснулся. Не обращай внимания, сегодня я не в настроении и буду грубоват. К тому же, я плохо спал и всё тело моё болит. Вставай, хватит спать. Сегодня ты за рулём.

– Смешная шутка, – ответил я с улыбкой на лице.

– Неужели я похож на комика или клоуна? – с полной серьёзностью спросил он и сразу же продолжил: – За тридцать три дня, проведённые в дороге, я изрядно устал и несколько дней хотел бы отдохнуть от руля и от кресла, которое уже продавлено под очертания моего тела.

– Но ведь я даже водить не умею! – вскрикнул я, моментально проснувшись и удобно устроившись в положении сидя.

– На самом деле здесь нет ничего сложного. Главное – не путать педали, передачи и левую руку с правой. Вот и всё. Первые несколько часов я тебе помогу, а дальше ты и без меня справишься. Итак, твоя цель на сегодня – Оттава – столица страны. Если будем ехать со скоростью не меньше шестидесяти миль в час, то доберёмся менее чем за три часа. Расстояние на самом деле вовсе не большое – какие-то 190 миль по дороге.

Так началось моё обучение вождению. Для начала мы прошли азы: как работает машина, что важно, а что нет. Судя по его словам, в машине важны лишь несколько вещей: уровень бензина, уровень воды и масла, а также водитель. Притом важное внимание Пит уделил именно педалям и коробке передач. «Если ничего не напутаешь, то до столицы доберёшься живым».

– А если попадусь полицейским? – неуверенно спросил я.

– К чёрту полицейских! Главное смотри на дорогу, ну и по сторонам тоже можно иногда. Не смотри на спидометр – это глупая вещь. Никогда не понимал, зачем она нужна в машине. И обращай внимание на указатели, чтобы случайно не свернуть куда не нужно.

– Вообще-то существуют ограничения скорости и правила дорожного движения, которые…

– Когда ты наконец поймешь, что правила созданы для того, чтобы их нарушать? Если не нарушать правил, то мир превратится в сплошное добро. Ты даже не можешь себе представить, какой ад это будет. Но хватит разговоров. Заводи мотор.

Я завёл мотор, который громко заревел. Пит сказал:

– Зачем ты так вцепился в руль? Расслабься, незачем волноваться. Просто плавно заставь автомобиль ехать. Представь, что это продолжение тебя, что это не машина, а ты сам.

Я послушал совет и выполнил его. Наш автомобиль 1967-го года выпуска двинулся в путь под моим чутким руководством. Казалось, что всё было очень просто, но какое-то волнение внутри никак не давало мне покоя. Первые несколько часов за дорогой мы следили вдвоём, а затем Пит дал мне карту Канады и сказал:

– Надеюсь, мы доберёмся целыми и невредимыми. Главное не спускай глаз с дороги.

В тот летний день под горячим солнцем Канады я впервые почувствовал всю прелесть пребывания в дороге по-настоящему. Я дышал тяжелым воздухом, преобладавшем в нашей машине, порой дорога подбрасывала не самые приятны сюрпризы, но всё же я был безмятежно счастлив. Впервые, за все годы моей короткой жизни.

Очень скоро я решился на безумный поступок – увеличил скорость до сотни миль в час. Жаль лишь, что почти через мгноение я был вынужден тормозить. Из-за высокой температуры мне привиделся олень. То, что это был мираж, возникший на раскалённом асфальте, я понял только когда Пит начал кричать на весь салон:

– Чёрт подери, веди осторожнее!

Весь конфликт, собственно говоря, возник не только по моей вине. Пит забыл, что нужно пристегнуться, либо же просто пренебрёг этим, и, когда я резко затормозил, он едва ли не расшиб себе лоб. Виной здесь была и физика, из-за явления инерции которой мы пострадали.

К счастью, этот ворчун, который сегодня к тому же был не в настроении, злился на меня недолго. Мы увидели табличку, которая приветствовала нас в Оттаве. Теперь мы были в столице.

Столица Канады и один из интереснейших городов страны по праву считается одной из красивейших столиц мира. Умеренно континентальный климат давал о себе знать: стабильно жаркое лето и малое количество осадков посодействовали моей любви к водным объектам города. Я искренне обрадовался, как одноименной реке Оттаве, так и каналу Ридо – одной из главных достопримечательностей. Видели мы и башню мира парламента. Судя по тому, что я слышал, своей красотой город обязан первому франкоязычному премьер-министру страны. На самом же деле поразило меня не только это. Мы наконец-то сбежали от привычной строгости Америки и попали на свободу. Прекрасные зеленые деревья, на мой взгляд, придали бы большей красоты городу осенью, когда листья окрашиваются в желтый и красный цвета. Возможно, мы совершили ошибку, приехав сюда летом?

Пока мой друг временно провалился в сон, я решительно настроился миновать столицу и ехать куда-нибудь. Я понятия не имел, что ждёт меня впереди и зачем вообще еду, но, видимо, я тоже подхватил зависимость от дороги.

Конечно, Пит не упустил из виду моё необдуманное решение, однако, не сказал мне ни слова. Скорее всего, он был потрясён или даже поражён моей решительностью. Но было в нём некое чувство, которое я не мог отнести к чему-либо конкретно. Было ли это соединение гордости с ненавистью? Человек-загадка остался для меня таинственным навсегда.

Около семи дней мы колесили по Канаде и за всё это время не видели какого-либо большого города не считая Виннипега, Саскатуна и Эдмонтона. Не обошлось и без небольших поселений вроде Колд Лейк и Пламоднона. Преимущественно мы спали в автомобиле. Это были семь долгих и, порой, мучительных дней, которые мы прожили с огромным трудом. Иногда мы проезжали заснеженные горы и не могли пропустить это мимо себя. Изредка мы не только останавливались, чтобы полюбоваться горами, но и взбирались на их вершины. Вот тогда я чувствовал жизнь по-настоящему и радовался красоте, окружающей меня. Постоянно в таких случаях мне вспоминались слова Эндрю, моего соседа по палате: «Радуйся этим пустякам хотя бы потому, что ты живой. Ведь мёртвые больше никогда не почувствуют этого».

В конце шестого дня этой «мучительной дороги» мы вернулись в Америку. Это был север материка – штат Аляска. Ещё около дня безлюдного путешествия нам понадобилось, чтобы попасть в крайнюю северную точку США – мыс Барроу и город с тем же названием. Людей здесь было не более четырёх тысяч, что не удивительно для городка с площадью в пятьдесят квадратных километров.

Здесь было холоднее, чем в Канаде, и уж точно холоднее, чем в субтропическом климате штата Аризона. Близь берегов Аляски, расположенных около северных морей, постоянно плавали небольшие айсберги и ледники. Мы не задерживались надолго в каком-то конкретном населённом пункте, но и не упускали ни единой возможности сблизиться с природой. Это не была красота, которую мы привыкли видеть, нет. Это была та красота природы, которая существовала ещё до появления людей и до их вторжения в жизнь окружающей среды. Возможно, именно из-за этого мне не хотелось покидать это место со своим строгим характером. Но всё же я был вынужден.

Мы поездили по Аляске ровно неделю и всё никак не могли налюбоваться. Сначала мы видели плавающие в воде айсберги Северного Ледовитого океана близ берегов Барроу, затем побывали в огромной близости с Советским Союзом, находясь в городе Уэйлс, население которого не составляло и сотни людей. Этот городок с его мысом были западной точкой североамериканского материка. Дальше был только Берингов пролив и Чукотский полуостров евразийской земли.

Затем мы наведались к горам Кускакуим. Несколько местных жителей, по всей видимости, гораздо безумнее нас, вызвались провести нас к подножию горы Мак-Кинзи, а затем – и на её вершину. Тогда я не имел понятия, что это за гора, и какая её высота. Я не знал, что мне придётся пройти порядка четырёх миль вверх.

Первую милю я прошёл без труда, впрочем, как и окружающие на тот момент меня люди. Вторая миля далась сложнее, однако особыми сложностями не отличалась. На третьей миле одному из сопровождающих нас людей стало плохо – горная болезнь. Ветер, сухость горного воздуха и появление снега со льдом сделали своё. Мы остались вдвоём на высоте трёх миль от земли. Пути назад больше не было, поэтому мы двинулись дальше.

На высоте, которая близилась к вершине, горная болезнь начала охватывать и меня тоже. Мне становилось тяжело дышать, время от времени кружилась голова. Заметив мои симптомы, которые явно не предвещали ничего хорошего, Пит спросил:

– Продержишься до вершины?

– Постараюсь, если кислородное голодание не одолеет меня.

– Держись, я уже вижу вершину. Постарайся дышать чаще и глубже. Скоро всё это закончится.

Он вновь оказался прав. Когда я взглянул вверх, то увидел, что от самой вершины мы были отделены лишь несколькими десятками футов. Преодолели мы их гораздо медленнее, чем могли бы, будь я в нормальном состоянии. Но всё же мы взошли на этот пьедестал, мы взобрались на высоту горы Мак-Кинзи, равной примерно четырём милям.

Тот нелёгкий путь, который мы прошли, стоил того. Мне стало ещё хуже, но ничто не могло заменить тот пейзаж, который я видел. Вокруг лежал снег, холодный горный ветер взъерошил мои волосы, где-то вдалеке были видны другие горы, скрывавшиеся под облаками. Да, мы были выше облаков, мы видели то, что скрывает мир за этим белым и пушистым покрывалом неба. Я никогда не видел ничего подобного. До того момента, как я потерял сознание, я успел насладиться тем пейзажем, который раньше мы видели лишь на картинках и в кино. Теперь же всё было предо мной. Жаль, что я так скоро потерял сознание.

Когда меня вновь привели в чувство, ни о какой вершине не могло быть и речи. Я был у подножия горы и надеялся, что всё это схождение длиной примерно в четыре мили не было ещё одним сном. Некий молодой со столь же молодой девушкой стояли надо мной, а затем молодой человек, находившийся рядом, сказал:

– Ещё одна жертва кислородного голодания. Сколько ни говори людям, они всё равно гнут свою линию. Неужели так сложно понять, что перед схождением нужно готовиться? Не все приспосабливаются к горному воздуху, а горная болезнь существует для всех. И что, эти простые вещи сложно запомнить?

Его чтение морали всем «альпинистам», и мне в частности, продолжалось довольно долго. Даже когда меня уже поставили на ноги, и мы удалились в направлении оставленного автомобиля, до нас всё ещё доносились поучения «альпинистам», которые толком ничего не понимают «… и всё равно лезут в горы, надеясь, что удача спасёт их от горной болезни». Оглянувшись в последний раз на людей, собравшихся вокруг того места, где ещё несколько минут назад посчастливилось лежать мне, Пит сказал:

– Не обращай на это особого внимания. Это Аляска, суровые края, понимаешь? Здесь все озабочены лишь выживанием, людям некогда заниматься спасением других. Да ещё от того парня, что вовсю читает там мораль, вчера сбежала жена. Вот он и ходит злой, вымещая свои чувства на других.

– Откуда такая детальная информация?

– Природа наградила нас ушами, чтобы слушать. Вселенная награждает нас возможностями, чтобы их использовать. Я лишь стоял рядом с двумя местными людьми, обсуждавшими последние сенсации здешних краёв.

– С такими фразами тебе нужно книги писать, – с улыбкой на лице сказал я.

– О чём же, интересно знать?

– Да о чём хочешь. Вот хотя бы о своей жизни.

– Мои книги никто не захочет читать. Кто-то просто не поймёт, о чем я толкую, а кому-то не понравится огромное количество проклятий и нецензурной лексики, которые будут составлять половину моей книги. Таков я на самом деле. Не думай, что за шестьдесят один день путешествия тебе удастся понять меня. Не побывав в моей шкуре, тебе не разгадать мою загадку.

С одной стороны, я был рад, что мой друг вернулся в прежнее состояние философа, а с другой… Мне показалось, что воспоминания о прошлой жизни очень опечалили его, нежели разозлили, будто в его раннем возрасте, его детстве, есть что-то, чего он стыдится и что проклинает по сей день. К счастью, это расположение духа охватило его ненадолго, и как только разговор зашёл о приятных для нас вещах, тот настрой и вовсе бесследно исчез, словно никогда и не существовал.

Мы окунулись в воспоминания о вершине и занялись тем, что длилось вот уже порядка пятидесяти дней – дорогой. Наша машина, как и свойственно металлу во время мороза, была холоднее льда, лежавшего у подножия горы. Но всё же она выдержала и это испытание, дав нам уехать из той местности. Неуверенно и с огромным недоверием к своей памяти, я осмелился спросить:

– Нет никакого сомнения, что мы взбирались на гору, но не была ли вершина моим очередным сном, фантазией моего разума? Не была ли та красота, что мы видели, лишь выдумкой? Ведь мы же добрались наверх, верно?

– Конечно. Я точно помню, что дышал горным воздухом и что ты держался, собрав последние силы, чтобы увидеть красоту гор. А ты сомневаешься в своих воспоминаниях?

– После всего того, что я видел и что пережил, я усомнился даже в своей жизни. Я даже не уверен, что всё это реально.

– Да, это со всеми бывает. Не переживай, вскоре это пройдёт, как твоя депрессия, и на замену придёт другое, более прекрасное чувство.

– Счастье?

– Не исключено, что да, но не сразу. Сначала ты просто начнёшь благодарить судьбу и жизнь, затем почувствуешь радость, а затем ты поймёшь, что никакого счастья не существует. Это лишь иллюзия, игра нашего разума. Счастья, как по мне, достигнуть невозможно, ведь оно и так живёт в нас. Просто мы заблокировали его сериной наших будней. Лишь избавившись от всего негатива внутри, мы вернёмся к исходной точке, с которой начали путь. Мы вернёмся в состояние ребёнка, который не беспокоится ни о чём, а просто живёт. Как по мне, это и есть то, к чему все так стремятся и что привыкли называть счастьем.

Не знаю насчёт счастья, но мы вновь вернулись в исходную точку: я был юнцом, переживавшим тяжелый период, а Пит был моим обезумевшим другом. Всё стало на свои места, ровно как и сорок восемь дней назад. Почти два дня мы полностью потратили на возвращение в Америку. Около семи часов мы выбирались из Аляски, и ещё около тридцати семи часов – из Канады. В общей сложности мы преодолели около двух тысяч миль, что в километрах, как я узнал позже, составило более трёх тысяч и нескольких сотен. К вечеру, а точнее, к глубокой ночи, следующего дня мы добрались до Ванкувера, а ещё через три часа мы с облегчением выключили мотор в Сиэтле, штат Вашингтон.

Проведя ещё одну, далеко не самую приятную ночь в автомобиле, мы двинулись дальше. Так как, несмотря на недавнее настроение, мой друг, или, скорее, наставник, вновь был мрачным и неразговорчивым, машину пришлось вести мне. Без опыта вождения я не мог позволить себе даже семидесяти миль в час, не говоря уже о сотне, поэтому в прекрасный город, о котором раньше я мог только слышать, мы добрались лишь во второй половине дня.

Дорогой мы миновали Портленд – городок штата Орегон, который, несмотря на своё сходство с многими небольшими американскими городками, поразил меня количеством зелёных насаждений. Моё желание сбежать от привычных городов Америки постепенно угасало, но странное чувство, очень подобное отвращению, ещё жило глубоко во мне. Я понял, что именно так раздражало меня. На самом деле, суть была даже не в городах, а в моём отношении к ним. Когда я задался вопросом о Мексике и Канаде, то осознал, что и там здания с городами были очень похожи друг на друга. Так почему же я так недолюбливал Америку?