Читать книгу: «Болотный Человек Bogman», страница 4
– Сегодня же свожу тебя в химчистку, – сказала я федоре.
Когда я вошла в дом, уже светало. Кот требовал завтрака. «Ям бы тока жрать!» Я разделась и завернулась в одеяло, как в кокон. Мне было холодно, стыдно и обидно. В ушах звенело. Теперь я злилась только на себя. Где-то в Саусенде плачет семья Виляускасов и Валера Жербень. Теперь вся их жизнь станет совсем иной, изуродованной страшным шрамом. Им бы твои проблемы…
Проснулась я уже в десять утра. Катя притащила мне кофе и потребовала поездки по магазинам. Мне этого не хотелось. Я вся была разбитая, на душе лежал булыжник. Но мы все-таки поехали, потому что я вдруг посмотрела на Катьку и увидела, что мне нельзя ничего валить на ночной кошмар. У нее был детский, счастливый вид. Серые глаза смотрели с надеждой. От нее пахло кукурузой и молоком. Давно малая любимая пижама сбилась на спине, а постоянный локон на затылке лохматился, как и пятнадцать лет назад. Сердце екнуло на секунду.
Часа через два мы уже входили в здание торгового центра «Лэйксайд». Впереди полдня примерок и споров, потом обед в «Нандосе». Время до встречи с Виляускасами и Стивом хотелось отложить на бесконечный срок. Нам было хорошо вместе. Не так уж много осталось у нас общих дел. Помимо подобных поездок, мы еще смотрим кино, иногда читаем, ходим в спортклуб и в ресторан, вместе ездим отдыхать, ну и все. Гулять уже дочь ходит по своим друзьям, скоро ей со мной будет вовсе неинтересно. У нее все больше своих дел, в которые меня посвящать не обязательно. Ее музыку я уже не понимаю, а она уже не хочет ходить со мной в гости к знакомым и избегает моих друзей. Скоро она вовсе обособится, а потом и вовсе кроме денег ей ничего не надо будет от меня. А когда она уйдет и начнет жить самостоятельно, мне останутся только редкие визиты и звонки. Ну, это я уже так, предполагаю самое худшее. Катерина – неплохая дочь. Я просто еще многому не научила ее. Это еще не поздно исправить, и мы с ней будем ближе, чем большинство…
Мы успели прийти домой и отдохнуть. Готовиться к урокам я не стала. Ерунда у меня выйдет сегодня, а не уроки. Чтобы отвлечься еще, я полазила по интернету и нашла кучу материала по богмэнам. Ключевые слова «bogman», «bog bodies» и «bog people» открыли мне целый архив информации. Это даже интереснее великой исчезнувшей цивилизации майя в камбоджийских джунглях, статьями о которой мы с Филом зачитывались в прошлом году. Только тогда мы разошлись во мнениях. Я удивлялась качеству и сохранности архитектурных и скульптурных находок в лесах Центральной Америки, а Фил – размерам пропавшего в лесу города Ангкор, который был больше современного Нью-Йорка, судя по руинам.
Стив позвонил уже в четыре вечера. Все хорошее настроение тут же испортилось. Я ехала к нему как на каторгу. Это был тяжелый вечер с пострадавшей семьей. Они от горя совсем поехали не в ту степь и почему-то вызверились на бедного Валерия. Теперь он был во всем виноват. Он позарился на скудные сбережения Марты, захотел наконец забрать детей себе и подкупил любовника Марты, чтобы тот убил ее. А то с чего бы еще Фархад покусился на свою женщину, если они жили душа в душу несколько лет. От такой чепухи мы со Стивом слегка опешили. Больше часа мы там и не сидели. Он рассказал все новости, выслушал вопросы Арвиса и Валерия и даже ответил на некоторые из них. Договорился на следующий раз и повез меня назад, к зданию полиции. Сначала он молчал. Я тоже не провоцировала, а терпеливо ждала. Потом мы наконец разговорились о деле, поделились впечатлениями и посетовали на жизнь. Стив снова замолчал, и я приготовилась к прыжку. Припарковавшись, Стив сложил руки (а ручонки-то у него… меньше моих!), вздохнул и уставился в окно. Полицейские машины всегда с центральным замком. Это значит, что сама я не могу открыть дверь, а должна ждать, пока он сам ее мне отопрет. Вот я и заложница. Стив повернул голову и посмотрел на мой профиль.
– Ты, наверное, знаешь, что я хочу сказать.
– Понятия не имею.
– Но догадываешься?
– Нет.
Он почесался и покряхтел. Я ждала. Волкодав.
– Я был очень непрофессионален. Верно? Можно было, конечно, обвинить экстремальную ситуацию и эмоциональный шок. Но это будет несолидно.
Я молчала.
– Я вижу, что ты мне не собираешься облегчить задачу.
– И не подумаю.
– Ладно, раз уж начал, я скажу. Ты мне нравилась с самого начала, и работать мне было не легко. Я думал не о том, смотрел не туда, хотел не того…
Я повернула голову и посмотрела на него. Он тут же замолчал.
– Ты что? С ума сошел? Более неподходящих обстоятельств ты и придумать не мог.
– Согласен. Но это ты сама виновата… и шляпа эта… Словом, я должен был это сказать. А теперь я надеюсь, что ты не надаешь мне по фейсу и все это не повлияет на наши рабочие отношения.
– Лучше бы ты мне этого не говорил.
– После моей вчерашней выходки нужно было объясниться. Я не сдержался.
– Да ладно…
– Честное слово. Прости меня.
При этом он взял меня за руку, и я не отняла ее.
– Все вы одинаковые. Дома жена и годовалая лялька, а он, видите ли, смотрит не туда.
Он сам отпустил мою руку и сел прямо. Голос его стал громче, чем надо. Руки он зачем-то положил на руль.
– Я не собираюсь изменять жене. Я ничего не предлагаю и не прошу. Это просто признание в том, что я получаю огромное удовольствие в твоей компании. Уже десять дней я лечу на работу, как на свидание, а когда ты уходишь, я думаю о том, когда я увижу тебя снова.
– А что ты на меня орешь-то? Мне-то каково? Как мне теперь спокойно работать? Зачем мне об этом знать?
– Мне просто ужасно захотелось выяснить, взаимная ли это реакция? Я мог бы льстить себе фантазиями, но знать все же лучше.
– Ты женат. Я женатых сразу блокирую.
– А если бы я был холост?
– Если бы да кабы… Может быть… Я не знаю. Да и тебя я не знаю.
– Гора с плеч. Я боялся, что ты скажешь, мол, ни в коем случае.
– А какая разница?
– Ну теперь мы просто можем остаться друзьями. Правда?
– У меня критерии к понятию «друг».
– Ну, коллегами по работе.
– Пожалуй, но при одном условии.
– Ох, нет! Какое условие?
– Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни словом, ни взглядом ты мне не напомнишь об этом разговоре.
– Это будет трудно.
– Не облезешь, – я сказала по-русски и подумала, что слишком груба.
Волкодав схватил себя за челюсть и внимательно посмотрел на меня прищурившись. Потом протер запотевшие очки, покачал головой и снова вздохнул.
– Наверное, это в русских традициях…
– Открой дверь.
– Ну, хорошо. До завтра?
– Позвонишь, когда надо приехать.
Он открыл дверь и нацелился клюнуть меня в щеку. Я увернулась.
– Спокойной ночи.
Домой я ехала и терялась от смешанных чувств. С удивлением я прислушивалась к себе. С одной стороны, мне льстило. Не так уж и часто я кому-то нравилась, а тут такая страсть! Это было приятно. С другой стороны, мужики просто плохо контролируют себя. Даже самые лучшие из них. Вот и этот тоже. Верный муж. Как же! Еще не известно, как бы он себя повел, ответь я ему взаимностью. Мне стало обидно. Везет же мне на рыцарей. Как не кандидат, так хлыщ, тряпка или психопат. Первый муж, Катькин отец и моя первая любовь, был дитем неразумным и беспомощным до предела. Второй – самое бесполезное существо на свете, но с замашками диктатора. Причем по всякой ерунде. Важные решения все равно приходилось принимать самой. Мне понадобились годы, чтобы разглядеть все эти качества и избавиться от них. Больше меня никто не проведет… По крайней мере, мне так хотелось бы думать. Есть ли на свете мужик, который будет ни лучше и ни хуже? Кто-нибудь, похожий на меня. С таким же взглядом на жизнь и на людей. Такой же небалованный. С такими же нормами и недостатками, как у меня. Мы бы тогда поладили. Хотя, на самом деле, мне нужен кто-то в чем-то лучше меня. Я бы у него училась, а он бы – у меня. Мы бы оба болели объективной реальностью, как неизлечимым гриппом, вместе росли и строили бы свой мир без мистицизма, куда ни одно противоречие бы не пролезло. И это не фантастика. Ведь если я этого хочу, значит, должен быть кто-то еще, кто хочет того же…
Случай 8. Остров невезения
Я забралась с ногами на диван и взяла в одну руку кружку, а в другую – телефон.
– Рассказывай.
– Он был убит ударом по голове. Череп проломлен на затылке. Нашли голову почти рядом. Ее отрезало уже потом экскаватором. Одежды нет, никаких вещей тоже не нашли. В желудке осталось много протеина. Мясо ел пред смертью. Причем с острым перцем. По ногтям и волосам определили, что он принимал наркотики. Пыльцы в носоглотке не нашли. Значит, убит он не весной и не летом. А затопили его не сразу, а после того, как он уже разложился частично. Энзимы успели поработать под кожей, а бактерии – еще не очень. Дней пять, если дело было осенью или зимой. Он именно от этого почернел, а кожа болталась на нем, как тряпка. Потом его утопили в трясине. Отчего он такой сплющенный, я не знаю, но там он уже вступил в реакцию с веществами болотной воды и изолировался в холодной грязи от микроорганизмов. Там для них, как ты знаешь, высокая кислотность и недостаток кислорода. Так что ничего удивительного, что его приняли за богмэна. Он внешне от них почти не отличался. Только если вскрыть… Похоже, что убийцы знали, что делали. Замаскировать труп под мумию – такое, вообще-то, уже делалось в Египте. Там свежие трупы коптили, сушили, а потом пытались выдать за археологическую находку туристам. Большое судебное дело было еще в шестидесятых.
– Фил, погоди. А как долго он в болоте лежал?
– Не меньше шести лет. Может быть, все восемь. Эксперты потом точнее скажут.
– Это означает, что его убили почти сразу после освобождения. Он поэтому и исчез.
– Вот именно.
– Как же его могли видеть в России?
– Это был не тот Свиридов.
– А опознание? Ах да! Его теперь мама родная не узнает.
– Не скажи. Знаешь, какой приказ поступил? Отправить его голову археологам. Она-то не расплющена. У них программа есть по восстановлению внешнего вида по черепным костям. Помнишь воскового Клоникавана в музее?
– Конечно. Это жутко интересно. Если бы я начала жизнь сначала, я бы выучилась на это дело.
– Когда будет готово, они сделают снимки, добавят к нему описание роста и телосложения, и мы с тобой поедем в Москву, в Петербург и даже в Новгород.
– Сомневаюсь, что это дело профинансируют ваши бюрократы.
– Ну, это в лучшем случае.
– А в худшем?
– А в худшем с теми, кто его знает, будут просто переписываться для начала.
– Ну вот.
– Переводами завалю.
– Не обещай, пока сам не знаешь.
– Следствие началось. А это самое главное.
– Для тебя. А то ты скис от безделья.
– Моим исключительным мозгам нужны стимулы.
– Книжки читай.
– Некогда.
– Велика Россия, между прочим! Там, наверное, наберутся десятки Константинов Свиридовых.
– Возможно. Но круг сужается. Во-первых, за последние двадцать лет легально в Англию въезжали только четыре.
– Вот именно. Легально!
– Надо быть оптимистом. Во-вторых, есть люди, лично знавшие именно этого Свиридова: работодатели из агентства, ученики, приезжавшие тогда на учебу и которых он развозил по домам. Есть непосредственные пострадавшие, то есть похищенные дети и их родители. Есть данные с его ареста, включая восьмилетней давности снимок, описание внешности и особых примет, крошечная татуировка на локте и отпечатки пальцев. Хе-хе! А вот ДНК нет, его тогда еще не у всех брали. Теперь еще будет реконструкция лица, хотя и компьютерная. Так мы утвердим его личность и происхождение, потом найдем его друзей и близких, а тогда, может быть, и подозреваемые в его убийстве найдутся.
– Ага! Сами придут с повинной.
– Я понимаю, почему это выглядит хлипко, но мы обязаны попытаться. Его бы сразу списали как безнадегу за давностью. Но тут-то он международный! Потому-то мое начальство и получило добро на попытку. Полгода профинансируют для порядка, а потом либо закроют, либо Новый Скотленд-Ярд его у нас отберет.
– Ну, время покажет, я думаю.
– Как ты там говоришь? Утро вечера…
Да что же это такое? Далось вам…
Вечер выдался спокойный. Мы вернулись из школы лишь немного на взводе. Обе! Катька опаздывала с курсовой работой и сетовала на недостаток времени. А у меня сегодня был урок с десятым У2. Прошлогодний поток был полон ангелов по сравнению с этими. Мальчишки там еще ничего, а вот девицы на заднем ряду – сплошная беда. Сегодня я сделала то, на что еще никто не решался. Одна из девиц по имени Рэйчел нагло достала косметичку и начала красить глаза прямо на уроке. Эта туса никогда не работает. Недавно они перестали носить на урок даже тетради. Обычно я неплохо дрессирую таких. А тут их слишком много. Я могу справиться с тремя, ну с пятью… и даже с шестью в группе. Но когда их подобралась золотая дюжина, я не успеваю вести урок и одновременно гонять паршивых овец. Тут они меня достали. Я схватила косметичку и с заднего ряда необычайно метко отправила ее в мусорную корзину у доски. Попасть я не рассчитывала. Пацаны восторженно охнули. На заднем ряду поднялся визг, а Рэйчел гордо поднялась и пошла к двери.
– Ты уходишь из класса без разрешения! – напомнила я.
– Наплевать! Я в офис. Мать подаст на тебя в суд! – протявкала Рэйчел и ахнула дверью.
Стало тихо, а потом подружки принялись возмущаться. Пришлось выкинуть за дверь еще двоих, а остальные притихли. Я довела урок. По окончании учебного дня меня одобрили коллеги, но косметичку достали и посоветовали вернуть по принципу: не тронь дерьма… Рэйчел была отвергнута моим начальством, но дважды пыталась подступиться ко мне с тем же агрессивным макаром. Она даже рвалась на мой урок с восьмиклашками. Я сказала, чтобы она зашла на перемене, и, если у меня будет время, мы поговорим. Причем она будет слушать не перебивая. Я тоже ее выслушаю, а потом мы договоримся на моих и только на моих условиях. Тогда я отдам ее вещь. Если она позволит себе хоть одну грубость, я уйду, и второго шанса уже не будет. Рэйчел не слушала, вопила, топала ногами. Не на пользу было и то, что за ее спиной голосила ее подруга Рика. Ну, ничего. Поживем – увидим. По крайней мере, я их задела. Обычно они мне столько внимания не уделяют. Я уже повернулась к ним спиной, когда услышала, как маленький Алистер сказал Рике:
– Зря стараешься. Она же в полиции работает, законы знает. Кто ты ей после русской мафии?
Рика что-то прошипела мне вслед, но оказавшись со мной без свиты в кабинете директора, она кусала губы и кивала, соглашаясь со всем и вся. Главное – быть последовательной. Вот уж чего я не собираюсь делать, так это принимать школьные стрессы близко к сердцу. Мне и так хватает переживаний. Алистер прав. Что мне эти девицы с их мамашами, да и со всей школьной администрацией, если меня богмэн ждет.
Фил оставил сообщение, что позвонит вечером с новостями, и я дома торопливо готовила ужин. Диета действовала. Я на шесть кило легче, жизнь полна приключений, и вечером я еду на сальсу.
И вот я попрощалась с Филом и положила телефонную трубку. Телефон снова зазвонил. Я тоскливо понадеялась, что это Фил забыл что-то сказать.
– Мисс Тринити? Офицер Ралтон Патил из аэропорта Станстед. Я взял ваши данные из списка переводчиков с русского. Свободны?
И имя, и акцент были из Дели, а не из аэропорта Станстед.
– Когда? – я цеплялась за последнюю надежду, что мне дадут еще часок.
– Как можно скорее. У нас тут четверо.
Захотелось плакать. Но корысть принялась напоминать, что моя работа – это главное, и я должна радоваться вызову. Пришлось сказать:
– Доберусь за час.
– Отлично.
В предбаннике тосковал знакомый юрист, затребованный одним из арестованных. Меня удивило, что полицейские, занятые этим делом, были не знакомые ребята в униформе, а солидные парни в костюмчиках. Явно не простой случай. Алчный демон зашептал в ухо: «Не прошляпить бы…»
Они оказались из полиции Сити Лондона. И не просто следователи, а из дивизии по финансовым махинациям. Главным там был красавчик Терри Бренн. Он был очень умным и таким привлекательным, что пришлось приложить много усилий, чтобы работать качественно. Забегая вперед, скажу, что по этому делу мне пришлось переводить для него больше года, в том числе и в суде. Так долго может длиться процесс. Если мои нарушители сидят в предварительном заключении, то при назначении им наказания это время будет отнято от общего срока.
Задержали одного эстонца и трех литовцев, все четверо были русскими. Литовцы летели в Барселону, а эстонец их провожал. Билеты оказались купленными на фальшивую кредитную карточку. У одного из них нашлись поддельные испанские паспорта на всех троих, а у второго в чемодане оказалось (ни больше ни меньше) пятьдесят поддельных кредитных карточек на те же имена, что и паспорта. И это еще не все. У эстонца в багажнике машины нашли (вы готовы?) около трехсот клонированных карт, а на компьютерном чипе USB – десяток тысяч банковских данных на разные имена. У меня глаза на лоб полезли от таких масштабов. Демон мой плясал мирангу в голове, а адвокатик сделал стойку. Только ничего у него не вышло. Вызвавший его литовец оказался глуп и самонадеян. Имя его было Глеб Лукьяновс. Он явно насмотрелся «Операцию „Ы“». Потому что, вместо того чтобы выслушать юриста и попытаться понять, как работает английская система правопорядка и защиты прав человека, настаивал на том, чтобы адвокат точно назвал ему срок лишения свободы за вменяемое нарушение. Бедняга пытался объяснить ему, что здесь все зависит от степени участия, от величины роли и смягчающих обстоятельств. Ну нет у него такой книжки, где можно прочитать точно статью и количество лет, за нее полагающихся. Мне ужасно хотелось сказать этому Глебу: дурак, погоди, послушай сперва, а потом подумай… Но нельзя вмешиваться. Осталось только переводить и наблюдать, как на твоих глазах резвится глупость человеческая.
Эстонцу я не переводила. Он неплохо сам говорил по-английски. Все на допросе вели себя по-разному. Глеб взял вину на себя. Ведь это в его сумке нашли карточки. Он, видите ли, выполнял поручение и вез их какому-то знакомому. Один из его приятелей, самый молодой, по имени Андрей, знать ничего не знал и ехал в Испанию подработать на стройке. Поддельный паспорт на свое имя он не смог объяснить, потому что первый раз о нем слышал. Второй, постарше, которого звали Миша Волдбаум, вез паспорта, сказал, что получил их перед вылетом от Глеба, был этим недоволен, но взял обещание быть введенным в курс дела по приезде. А русский эстонец Максим Чех вообще собирал бесполезные карточки для друга художника, который творил в стиле нетрадиционного жанра и создавал шедевры неожиданным материалом. «Овес-то нынче…» – вспомнилось мне.
Я провела там не меньше восьми часов. Полицейские взяли мой номер телефона, оценив мои старания. Я тогда еще не знала, как много мне придется работать на этот отдел. А в тот день было интересно и легко. Вот только Терри меня раздражал. Как и все красивые мужики, он практиковал со мной свою, вероятно, обычную и хорошо отработанную манеру поведения. Шутил, закидывал удочку, поддразнивал и кокетничал. Говорят, в таких случаях лучше всего подыгрывать в той же манере: не смущаясь, отвечать на колкости колкостью, соглашаться с намеками, но так, чтобы никто не принял этого всерьез. На высоких каблуках я обычно имею преимущество быть минимум на полголовы выше большинства англичан. Это помогает кидаться сверху шишками и поливать кипяченой смолой. Но этот сам был высок и знал об этом. Поэтому мне было неудобно. Я не стала ему подыгрывать. Решила, что это будет противоречить моей позиции, а я не верю в противоречия. Терри был прекрасно слепленным шатеном с такими бровями, что ему мог позавидовать Мэл Гибсон. Не люблю таких. Они вызывают во мне отчаянную безнадежность и создают впечатление, что хорошим, добрым человеком такой красавец быть никак не может. Он отличается от Донована только умом и сообразительностью.
В какой-то момент я уже поехала домой, когда Терри позвонил на мобильный и потребовал, чтобы я срочно вернулась. У них появились новые данные, и пришлось задать еще вопросы арестованным. И это уже после того, как всем четверым было вынесено официальное обвинение. Я убеждала себя, что нет худа без добра.
Первый предварительный суд состоялся на той же неделе. Ничего интересного, кроме того, что прискакали представители четырех адвокатских фирм, почуяв запах жареного. В тот день я переводила для всех, но было ясно, что позже понадобятся четыре переводчика. Сразу нашли только двоих. Тогда я позвонила Марии и Петру. С ними я знакома давно, и мы часто подбрасывали друг другу работу, когда было чем поделиться. Нельзя же быть в двух местах одновременно. Они подхватили дело и с этого момента работали на защиту. Я же превратилась в переводчика обвинения. Так работает судопроизводство, ничего не поделаешь.
Однако в тот день произошло нечто такое, что неожиданно повязало меня и богмэна с командой Терри. Как именно, я расскажу позже. В суд добровольно заявились двое молоденьких эстонцев. Совсем еще пацаны, лет по двадцать каждому. Они заявили, что являются соседями по съемной квартире с Максимом Чехом. Полиция уже успела у Максима в комнате произвести обыск в их отсутствие и нашла пятнадцать тысяч фунтов стерлингов наличными. Максим был безработным, но жил не по средствам. Выводы были однозначными. Эти деньги сразу же стали вещественным доказательством и были изъяты до выяснения. Мальчики Алик и Гера заявили, что эти деньги принадлежат им. Они все лето зарабатывали на ферме и накопили эти средства на свадьбу одному и для матери другого. А друг и сосед Максим должен был отвезти эти деньги на родину, так как собирался ехать домой. Ребятам был показан кукиш. Однако им предложили прийти в полицию позже с доказательствами, что деньги действительно заработаны честным трудом. Я надолго забыла о них и о Терри.
А в ту памятную ночь на телефон пришли целых три сообщения из разнообразных, но параллельных миров моей жизни, но лишь одно их них было по-английски – от Фила: «Новостей пока нет». Ничего мне не снилось, и никто не звонил. Всегда бы так.
Случай 9. Палата номер шесть
В конце недели в три утра меня разбудил звонок. Я уже привыкла к этому и, прежде чем взять трубку, совершила обычный ритуал. Во-первых, я вспомнила, что сегодня суббота и в школу не надо. Во-вторых, я прокашлялась, чтобы не хрипеть спросонок. В-третьих, я разлепила глаза и посмотрела на часы. Девять утра. Не так уж и плохо, учитывая, что я проплясала до часу, а домой добралась в два. Предположив город, из полицейского участка которого мне звонят, я взяла трубку.
Поездка в полицию Ромфорда в этот раз мне показалась ужасно неинтересной. Никакой связи с богмэном. Мне сразу сказали, что для начала придется уговорить арестованного выйти из камеры на понятном ему языке, прежде чем применять к нему силу. Когда дверь камеры открылась, полицейский, забывший проверить в окошечко, не пользуется ли арестованный туалетом, вздрогнул и попытался заслонить от меня ее содержимое. Но было поздно. Совершенно голый парень, белый и жилистый, как корень хрена, с энтузиазмом отжимался на полу. Однако он тут же, ни на кого не глядя, подскочил, вытянулся по стойке смирно и прогавкал имя, звание и какой-то многозначный номер.
– Вот, – сказал полицейский, – кроме этих слов он ничего больше не говорит. Простите за неожиданный поворот. Мы думали, что он переоденется, когда выдали ему одежду. Скажи ему, чтоб хоть штаны надел.
– А где его собственная?
– Пришлось забрать на экспертизу. Она кровью залита.
При звуке моего голоса у неподвижного парня дрогнула рука, и он этой рукой прикрылся, моргнул и порозовел. Он снова выкрикнул имя, звание и номер, но уже не так бойко.
– Ваня, – сказала я ласково, – оденьтесь, пожалуйста. Мне с вами поговорить нужно.
Иван Некуров из Наро-Фоминска, конечно, не оказался ни лейтенантом, ни даже рядовым. Он быстро натянул выданный ему чистый оранжево-красный тренировочный костюм и чешки. Он еще долго пытался накрутить себе значимости легендами про принадлежность к группе «Альфа», про убийство какого-то подрывника, но кровь на одежде оказалась свиной кровью из мясницкой, где работал его знакомый. После этого вся история быстро вылезла наружу. Он сбежал из-под следствия в Бельгии за мошенничество, и ему грозила расправа от собственных братков за какой-то слив. Поэтому он решил переждать непогоду в британской тюрьме, где ему было бы значительно удобнее в индивидуальной камере. Он наслышался, что в личной комнате у него был бы телевизор, пособие и доступ в спортзал. Он очень расстроился, когда я ему шепнула, что привилегии там нужно заслужить и что в тюрьмах приходится работать на территории за наличные на сигареты. Вот так. Разве можно доверять фильмам и байкам? Он был депортирован в Бельгию неделю спустя, а я успела домой еще до завтрака.
Правда, завтракать я села уже почти в десять. По дороге домой разыгралась мигрень, и весь мир стал звенеть, как колокол, мучительно и больно. А ведь надо было съездить в супермаркет и отовариться продуктами на неделю. Потом времени может и не быть. Стиральную машину лучше сразу загрузить. Голова болела. Я собралась ехать и… в муках ткнулась в диван, скорчившись рядом со шляпой. Что же это за пытка? А ехать надо. Если не я, то кто? Попросить некого. И отвязаться не на ком. А поход с Джулией в спортклуб, похоже, придется отменить. Не могу. Снова зазвонил телефон. Это был Фил.
– Ты будешь сегодня свободна после семи?
– Куда я денусь?
– Я заеду? По поводу «Лаг» поговорить надо.
– Заезжай.
В третий раз мобильник зазвонил уже в машине. «То тюлень позвонит…»
– Алло!
– Тоша, привет. Это Мария. Работать можешь сегодня? Мне звонили из Харлоу, сказали, что у тебя было занято. А я не могу, я уже перевожу в Колчестере.
Вместо магазина я поехала в Харлоу. Там меня сразу предупредил знакомый дежурный по имени Рори, что клиент у меня нынче не совсем в себе. Его арестовали ночью бегущего трусцой по опасному скоростному шоссе М11. Ничего не добившись и без состава преступления его отпустили, но тут же снова взяли, сняв с крыши какого-то дома. Урмасу сразу вызвали и адвоката, и консультанта из психушки. Адвоката – для защиты его прав, а врача – чтобы определил, нужно ли его госпитализировать. Тут, похоже, дела покруче, чем были у Вани Некурова. Зато этот случай еще на шаг приблизил меня к богмэну.
Дверь в камеру была открыта, на пороге сидел на табуретке тюремщик, имени которого я, естественно, не помню. Он при этом занимался своей работой и возился с какими-то бумагами на коленях. В камере у стены стоял человек лет двадцати. Он поздоровался со мной и сказал, что его показания вот уже записали (при этом он ткнул пальцем в тюремщика), что все на мази и что он мне потом позвонит. Смотрел он вполне осмысленно, поэтому все сказанное прозвучало еще более нелепо. Говорил он по-русски довольно хорошо. Юристу не хотелось проводить консультацию в камере, но тут пока рулил сам Урмас. На вопросы адвоката отвечал так, что это можно было принять как за увиливание, так и за бред сумасшедшего в равной степени. У меня была очень нелегкая задача. Вы когда-нибудь переводили бред на английский язык?
– Когда вы приехали в Англию?
– В первый раз?
– А вы были здесь раньше?
– Здесь? Нет, первый раз замели.
– Я спрашиваю, в Англию приезжали раньше?
– Ездил я туда.
– Куда?
– В Англию.
– А вы знаете, где вы сейчас?
– Где я сейчас обитаю? В Лапесе.
– Где это?
– Дома.
– А в Англию вы с визитом приехали или живете здесь?
– Приехал я.
– А к кому вы приехали?
– Работать я приехал.
– Значит, вы тут живете?
– Как тут жить? Смотри, даже стола нет. Сам тут живи.
– Вы знаете, где вы находитесь?
– В камере.
– Это верно, но в каком городе?
И здесь Урмас отколол такую штуку. Он сидел спиной к стене, а тут повернул голову так, словно в соседней комнате был его собеседник, и крикнул, глядя в сторону:
– Жирный, какой это город?
Он прислушался, посмотрел на меня и кивнул в сторону стены.
– Слыхала?
– Нет.
– Жирный не знает.
Адвокат поерзал и спросил:
– Как долго вы находитесь в Англии?
Урмас задумался.
– Ну… Вот как Дариус уехал, так я за ним через месяц.
– И когда это было?
– В пятницу, конечно! – удивился Урмас такому непониманию.
– Месяц назад? Два? Пять?
– Да. Примерно так.
– Какое время года было? Зима или лето? Было тепло?
– Прохладненько так. Дождь шел.
Я прыснула в кулак. Учитывая английский климат, вопрос можно назвать более чем неуместным. А вот Урмас молодец, так толком и не ответил ни на один.
– Урмас, послушайте меня. Зачем вы залезли на крышу?
– Оглядеться. Дорогу искал.
– Что вы делали на шоссе?
– Домой шел.
– А где вы живете? Адрес знаете?
– Знаю. Литва… Записывайте, записывайте… Лапес…
– Я имею в виду ваш английский адрес.
– А я по-английски не говорю. Щас, погоди. Жирный! Эй! Какой адрес у нас? У тебя сигареты есть? Мне покурить надо, – после чего он обратился ко мне: – Курить есть? Нет? А у тебя?
Обычно люди говорят именно со мной, даже обращаясь к английскому собеседнику. А этот разговаривал с адвокатом по-русски и воспринимал мой перевод как мои собственные слова. А сказанное адвокатом для него было совершенно отдельное дело, которое он понимал как-то по-своему. Надо было срочно менять тактику и упирать на фразу «Он вас спрашивает…».
Урмас был алкоголиком с белой горячкой. Он, по его же словам, пил каждый день, жил в Англии с подругой Эдитой, а теперь торопился на ее похороны, потому что она «сгорела вчера, а тетка сама не справится». Адвокат бросил попытки и предложил Урмасу написать все на бумажке. Он написал что-то про то, как она ушла в магазин и не вернулась, а Жирный не виноват, но он во всем признался, поэтому надо выпить. Написанное он тут же разорвал и спустил в унитаз, тут же в камере. Адреса он так и не назвал. Полицейские заинтересовались было «сгоревшей» Эдитой, но ничего в базе не нашли, а от Урмаса ничего логичного не добились ни о месте, ни о времени, ни о личности Эдиты. Приехавшие трое из клиники установили, что Жирный находится в соседней комнате, где бы ни был сам Урмас. Сам Урмас прислушивался к нему, требуя при этом тишины. Он слышал голоса, которые раздражали его. Сначала мы все думали, что это он нам время от времени кричит: «Тихо!» Но потом оказалось, что он нас плохо слышит, потому что разные голоса одновременно что-то говорят ему. На вопрос, есть ли у него телефон на тот случай, если надо позвонить друзьям, шизофреник ответил, что телефон есть, разряженный, но он ему не нужен. «А я всегда на связи!» При этих словах он хитро улыбнулся, коснулся пальцем виска и тут же ткнул им в потолок. Типа «ку». Когда консультанты вышли посовещаться, я обратилась к Урмасу сама.
