Читать книгу: «Болотный Человек Bogman», страница 3

– А ну колись! – велела я.

– Не понимаю, – улыбнулся Фил.

– Чего ты наврал, что туалет заперт? Где ты был?

– От тебя не утаишь. Потом расскажу.

– Сейчас говори. Спер что-нибудь? Вставил богмэну пломбу, чтобы создать сенсацию?

Но Фил уперся как бык, отобрал у меня шляпу, натянул себе на глаза и притворился спящим. Я так и не выяснила тогда, что он там натворил, но было ясно, что он неспроста вцепился в свой рюкзачок. Он долго отнекивался, а потом пригрозил, что если я не отстану, он сам начнет приставать ко мне и даже будет ломиться в дверь номера всю ночь, потому что выпьет виски. Это Фил-то?

Случай 5. Чужая душа – потемки

Папа Марты был невысок, светловолос, жилист для своих лет. Он мне напоминал Паниковского, только покрепче и без шляпы. У него были гнилые зубы, множество морщинок на лице и противный голос. Кроме того, он был ужасно болтлив. Я подумала, что это он так пытается отвлечься от грустных мыслей и предположений о судьбе дочери. Арвис Виляускас отвечал на вопросы Стива, тот делал пометки в папочке и иногда выбегал позвонить оперативникам. Сначала мы долго сидели в кабинете, потом сели в машину и поехали по городу. Арвис не знал ни одного адреса наизусть. Говорил он много и утомительно (для меня), указывал из окна машины на различные дома, где жили его знакомые и знакомые Фархада, где жил сам Фархад и его многочисленные братья. Братья тоже пропали куда-то. День кончился, мы отвезли его в гостиницу к жене и внукам и договорились продолжить на другой день. Стив оказался общительным офицером. Мне показалось, что он наблюдает за мной во время работы. Мне от этого становилось тревожно и неприятно. Но, как говорится, когда мерещится – крестись. Днем еще ничего, а с наступлением темноты его глаза провалились за очки и оттуда посверкивали недобрым огнем. Даже по дороге домой я не сразу согрелась в своей машине.

Дома Катька лежала на полу и творила. Ее новый шедевр был очередным автопортретом, но на этот раз углем. Несмотря на пару развернутых газет, на полу были видны черные полосы, и я тут же наступила на обломок угля и раздавила его. Но рассердиться на нее я не смогла. Я велела ей убрать все и ложиться спать. Она не верила, что уже почти одиннадцать вечера. Кот путался под ногами, ломился за мной в ванную комнату, нагло распахивая дверь. Мне же был оставлен холодный ужин в виде салата из тунца и макарон.

– Не могла Сэмэна покормить?

– Я его кормила двадцать раз, – прозвучал ответ с лестницы, – это наглая клевета с его стороны.

Но ругаться не было сил. Как уже не было сил и на еду. Я опять стала разваливаться на куски, как только вошла в дом. А все вчерашние похождения в болоте, коллективная пьянка и обратный путь в состоянии похмелья. После поездки в Ирландию меня не особо мутило, но осталась какая-то противная усталость. Там у нас получился старый многонациональный анекдот: собрались как-то русский, англичанин, француз и американец водки выпить… Но вот конец анекдота остался мне неизвестен. Фил в тот вечер проводил до номера и спросил напоследок:

– Ты как?

– Как видишь, – ответила я.

– Ну, не так плохо, как я думал. Вот только глаза блестят. Ты уверена, что мне не нужно тебя караулить?

– Фил, ну что я сделаю теперь? Через час-другой мой упятерившийся от водки тестостерон придет в норму, и я опять стану слабой женщиной. К тому же – больной.

– Тогда ладно. Я вообще не знаю, как ты на ногах стоишь.

– Чему быть, того не миновать…

– Говори по-английски, пьяница.

– Я говорю, любишь кататься… имей сто фунтов стерлингов.

Фил махнул рукой и пошел к себе в номер.

– Взялся за гуж – полезай в кузов! – бросила я ему вслед и закрыла дверь.

В общем, стыдобища! Но пора переменить тему. Все это нытье выеденного гроша не стоит. Да и ломаного яйца – тоже.

Итак, в понедельник мне удалось отпроситься из школы, так как в спортивный день и без классного руководства это несложно. Началось все с поездки на индюшиную ферму, где Арвис подрабатывал во время визитов к дочке. Он опять рассказывал, Стив задавал ему вопросы, а он отвечал. Вероятно, от горя ответы путались и часто были просто неправдоподобными. Хотя иногда старик был даже весел, держался молодцом и всхлипывал только тогда, когда речь снова заходила о том, какая замечательная женщина – его дочка Марта. Однако Стив переборщил. Весь день мы мотались без отдыха и обеда. Ну, ладно сам Стив привык так работать. Следствие тоже торопило, каждая минута была на счету. Мне тоже подобное не впервой. Но тут пожилой человек без обеда и передышки, уже измученный беспокойствами за дочку, наконец затолканный в какую-то каморку на стул, отвечает на вопросы шестой час подряд. Немудрено, что он сорвался.

– Знаете что? – сказал он вдруг в ответ на попытку Стива прояснить какое-то несоответствие в его ответах. – Я больше ничего говорить не буду. Я, что ли, преступник? Вы, вместо того чтобы искать дочу мою, трясете меня, как на допросе.

А Стив, сволочь, извинился и выскочил из комнаты звонить. Я осталась с закипающим Арвисом. Был у меня случай. Вот так же вышел полицейский, оставив меня с пьяной иркутянкой, а она возьми и кинься на меня в гневе. Я увернуться не успела, а потом ходила, как боксер, с красивым таким фонарем под глазом. Пришлось срочно заговорить:

– Арвис, Стив же не один. Их там человек двадцать сейчас бегает по всему Эссексу, звонят, допрашивают, ищут – посторонние для Марты люди. А вы так много знаете про то, как она жила, какой он, этот Фархад. Вот они и спрашивают о том, что вам покажется ерундой, а на самом деле – зацепка.

Когда Стив вернулся, Арвис, в отличие от меня, был спокоен. И даже рвался еще помогать по мере сил. Но решено было отвезти его в гостиницу и продолжить в другой день. Обратно к участку мы со Стивом ехали одни. Он задавал вопросы уже мне, отвлекая меня и себя от тяжких мыслей. Посыпались шуточки. Я высказала ему, что Арвиса нужно было устраивать поудобнее, бутерброд ему купить, чаю побольше, перекур устроить. А то загнал бедного дядьку. Стив согласился, и разговор перешел на детей. Оказалось, что Стиву тридцать четыре года, он женат и его дочке – годик. Потом он долго ахал и охал, реагируя на возраст моей дочери. Полилось обычное вежливое:

– Вам не так много лет, чтобы иметь такую взрослую дочь!

А я заученно отвечаю:

– Мне много лет, через пару лет будет сорок.

– Ах, вы выглядите на десять лет моложе!

– Ерунда! Вы мою маму не видели!

– Значит, это наследственность! А позвольте, сколько лет вашей федоре?

– Она старше меня, это память о дедушке.

– Очень вам она идет!

Стив осторожно флиртовал. Ну, ничего не поделаешь. Я на работе. В конце концов, на посту офицеры крайне редко рискуют расслабиться. Законы здесь суровые на предмет ухаживания на службе. Живо можно «загреметь под фанфары» за элементарный харассмент. Мой самый первый случай в полиции был с одним пьяным калининградцем, который проспал последнюю электричку и заночевал на платформе. Приперлась местная девица и попросила сигарету. Ну он ее хватанул там за что-то играючи. Она в полицию – хлоп – заявление. Повязали его на той же скамеечке, к его величайшему удивлению. Он мне ныл, что случись такое на родине, этой девке сами менты сказали бы, что у них настоящих забот полно, чтоб шла домой и не болталась в три утра по вокзалам.

Вот и в самой полиции, как нигде больше, свои собственные правила мало кто решится нарушить. Но со мной история другая. Не такая уж я роковая женщина, просто переводчик существует как бы за рамками обыденности. Я не одна из полисвуменш, которые носят форму, отнюдь не подчеркивающую женскую красоту. Это вам не кино: тут все глухо, мешковато, черно-бело, без каблуков и косметики. Я и не свидетель по делу, не арестант. Этих строго защищают статьи по правам человека, и которых без надобности и нудных объяснительных отчетов никто пальцем не тронет. За это может грозить статья и потеря работы. Я и не юрист, строго одетый сноб, который слишком хорошо знает все законы. Я не дежурный медработник, который приходит без малейшего энтузиазма, отрабатывает и тут же убегает, часто и справедливо уверенный, что зря время потерял. Это же касается прочих регулярно приходящих представителей экспертных и надзорных служб, соцработников, попечителей, курьеров, охранников, ответственных взрослых, механиков, айтишников и уборщиц.

Я редкий в следствии персонаж, почти инопланетный и загадочный для полицейского, особенно рангового. Вроде бы я чужак и в то же время допущенный к самому главному – к той стороне иностранного подозреваемого, которая остается невидимой для следователя. Она доступна только мне в той тесной комнате для собеседований. Джулия и Фил однажды объяснили, что такое иногда действует как магнит. Вот и прячусь я обычно под шляпой, ношу брюки и кутаюсь в плащ, чтобы не скомпрометировать себя.

Домой я добралась достаточно рано, чтобы приготовить нормальный ужин. Катюши дома не было, но кот выглядел сытым. Я вытащила из холодильника сметану, купленную давеча в польском магазине, бросила на горячую сковороду пригоршню нарезанной говядины, покрошила лучку с грибами, сварила картошку и смастерила неплохой бефстроганов.

Дочь явно загуляла. Я села прямо у тарелки готовить план урока и очнулась, когда часы прокуковали десять. За дверью послышалось Катькино хихиканье. Она ввалилась в дом и стала кого-то гнать от двери.

– Кто там у тебя? – спросила я из кухни.

– Это Кайлам.

– Привет, Кайлам! – гаркнула я, как в классе. – Как дела в колледже?

За входной дверью стало тихо. Кайлам – это такое непонятное существо в виде английского тинейджера, с которым моя дочь почему-то дружит. Причем их дружба проявляется в виде взаимных оскорблений, розово-пушистых подарков Кате и телефонных счетов – мне. Пацан что-то вежливо пролаял и утопал домой. Катька уже включила телевизор и принялась за еду. До кровати еще надо дойти. Я вытянулась на диване и закрыла глаза. В дверь позвонили.

– Кайлам забыл получить пинка, – сказала Катька и пошла открывать.

Но в комнату вошел Фил. Такого никогда раньше не бывало.

Случай 6. Возвращение богмэна

– Привет? – сказала я, удивляясь. У Фила был вид довольно странный, но на плохую новость он не был похож. – Ты пришел мне предложение сделать или вернуть долг, про который я не помню?

– Тонья… Прости, что я так поздно, я ехал мимо и подумал, что если свет горит, заеду и все расскажу сегодня. До завтра я не выдержу.

– Кать, чаю ему налей, пожалуйста. С молоком и без сахара.

Ехал он мимо! Как бы не так! По А127 до его деревни, конечно, мимо, но чтобы по улице моей проехать, нужно дать крюк в пару верст.

– Тонья, дело открыли!

– Какое дело?

– По богмэну. Назвали операцию – «Лаг».

Я села на диване. Я ничего не поняла, но по позвоночнику пробежал знакомый алчный демон и зазвенел в ушах. Фил был у меня дома только дважды. Один раз в компании на шашлыках отмечавших новоселье, а второй раз с одной лишь Джулией сразу после похорон жены. Раз пришел, значит, все не так просто.

– Так ты все-таки напакостил там?

– Постой. Помнишь, я тебе показывал свой портативный набор для отпечатков пальцев? Ну, с гелем в тюбике. Я взял тогда его с собой в Ирландию и…

У меня перед глазами встала как наяву рука с почерневшей от болотной грязи кожей, торчащая из целлофанового свертка, в ванной мутной жижи раствора PEG. А Фил уже рассказывал, как он долго смотрел на эту руку, думая, что взял отпечатки уже у всех знакомых и незнакомых людей, а вот у богмэна еще не брал; как он задержался в вагончике и быстро вытер мертвую ладонь платком и намазал гелем. Пока гель сох, с Фила сошло семь потов. Потом он содрал серые пленочки пинцетом и покидал их в стеклянный цилиндр с пробкой. Он благополучно вернулся в группу. Его трясло, но кроме меня, никто ничего не заподозрил.

– Ну и что? – я уже пришла в себя от выходки Фила. От него такого можно было ожидать. Я не знаю второго такого человека, который жил свою жизнь, как киноприключение. Может быть, ему так легче потерю пережить? Все мы что-то живем, а что-то переживаем.

– Я их пропустил через систему, – Фил сделал большие глаза, – вчера!

– И оказалось, что богмэн воровал глиняные горшки сотни лет до нашей эры? – засмеялась я, но Фил даже не улыбнулся на шутку.

– Не горшки, а детей. И не до нашей эры, а всего восемь лет назад.

Катька маячила на кухне с наушниками в ушах и не слышала моей реакции. Фил продолжал:

– Наши эксперты выезжают за ним завтра. Привезут и сразу к форензикам. Болото тоже прочешут вдоль и поперек. А вдруг там еще чего. Голова его, например.

– Я не понимаю, как могли ученые принять его за мумию?

– Тонья, он был только что найденный. Полевики еще не могли знать, что он сравнительно свежий труп. Они бы и без меня это выяснили, только чуть позже. Зато теперь этим будет заниматься именно наша дивизия, я сам, ну и тебе работа будет.

– Мне-то с какой стати?

– Потому что звали его Константин Свиридов.

По полу со звоном покатились моя челюсть и глазные яблоки.

– Фил…

– Я не шучу! Сам он, конечно, не нуждается в переводчике, но нам придется искать его знакомых и беседовать с ними. А они, возможно, будут русскоязычными. Есть целые группы эмигрантов, живущих и работающих вместе, которые и после десяти лет так и не выучили язык и просят переводчика. Да не мне тебе рассказывать.

Я снова принялась громко не верить ему, он ждал, а я все не верила. Затем после получасового рассказа я сдалась.

Пока все было туманно. В девяностые годы хваткие люди России принялись посылать своих детей на учебу в Англию. У них для этого появились и возможности, и деньги. А организаторы таких мероприятий тоже нашлись, и немало. Даже одна моя знакомая оформляла визы, курсы, билеты и проживание для подростков фунтов тысяч за тринадцать с носа за семестр. Родители платили, а дети тут то ли учили английский, то ли бездельничали за папин счет. И вот один пацан, вырвавшись из дому, решил, что попал в Лас-Вегас, стал сорить деньгами и пробовать на вкус все радости жизни. Свиридов тогда уже жил здесь, за плату занимался организацией досуга и возил детей на микроавтобусе по городу и за город. Послушал он, как сынок кричит на всех углах, что его папа заплатит за то и за это, ну и придумал себе занятие поинтереснее. Пацан в один прекрасный день исчез, а папе был выставлен счет по телефону в пятьдесят тысяч долларов наличными, иначе он получит от сына лишь рожки да ножки. Папа деньги нашел, привез в Англию и выкинул из окна вагона поезда где-то за городом, повинуясь немедленным телефонным инструкциям. Этот способ получения выкупа Свиридов содрал из какого-то боевика. И ведь получилось.

Сын вернулся на родину, даже не зная своего похитителя в лицо, а на Свиридова тогда никто и не подумал. Работу он не бросил, а наоборот, стал усердно и весело общаться со студентами пансиона, не хуже мамы родной о них заботиться, а в минуту острой ностальгии быть им жилеткой и твердым плечом. Он таким образом щипнул шесть или семь семей. А вот один раз у папы денег на выкуп не оказалось. Не был он олигархом. Родители продали дачу, чтобы отправить дочь учиться. Она по дурости шиковала, а Свиридов поверил, что она из нового гнезда. Папа денег не стал занимать, а позвонил в Интерпол. Как Свиридова вычислили и арестовали, Фил еще не выяснил, но за недостатком доказательств сначала его отпустили условно. Адвокат постарался. А когда было все готово для предъявления обвинения, он исчез и до сих пор числится в розыске. Четыре года назад пришло в полицию письмо из Москвы, что Константина Свиридова видели в Новгороде. Это его родной город, и его там многие знают. Однако эти данные не подтвердились, на снимке был другой человек, которого с арестованным ранее в Англии Свиридовым ничего не связывало. Мало ли в России Константинов Свиридовых. И вот теперь его отпечатки пальцев оказались на ирландском богмэне. Бред.

Фил подошел к бару и плеснул себе в чайную чашку «Лафройг», купленный для папы. Я никак не могла переварить новость. Надо же! Мало того что богмэна опознал не кто иной, как Фил. Ну он-то особенный человек, это все знают. Но то, что богмэн в ирландском болоте оказался русским, это вообще кошмарный сон. Да еще и с моим участием. Я поморщилась на виски и открыла кьянти. Самое смешное, что в 52-м году нашедший одного из богмэнов фермер вызвал полицию, решив, что это недавний труп. Потом оказалось, что это мумия. А тут – наоборот.

– Фил, а что теперь?

– Сначала его просветят и просканируют по всем правилам. Будет вскрытие. Жаль, что головы нет. Можно было бы по зубам многое сказать. Установят время смерти, начнется следствие. Его кто-то обезглавил и утопил. Это серьезно. Это убийство. Нам придется к нему домой съездить и собрать описания, фотографии, поговорить с друзьями и близкими, если найдем их. Есть вариант, что это кто-то из пострадавших родителей тех детей его ухайдокал. С помощью киллера, конечно. Поедешь с нами?

– Куда ж я денусь. Вот только школа…

– Это будет уже поздним летом, наверное. Холодные дела никогда не спешат.

– Фил, ты меня сегодня убил.

– Всегда пожалуйста, обращайтесь в любое время.

– Ма-а-ам! Я спать пошла, – прозвенел Катин голос сверху.

– Я тоже пойду, – сказал Фил, вставая. Мы проболтали до полуночи.

– Спокойной ночи.

– Завтра работаешь?

– Не знаю, Стив позвонит.

– Ты знала, что у него есть кличка – Волкодав?

– Нет. Он что, такой крутой коп?

– Так их команда по регби называлась в школе. «Волкодавы». Клуб распался, а он один так и остался Волкодавом.

– Смотри, как бы тебя Богмэном не прозвали. Правда, есть английская фамилия Богмен. Фотограф знаменитый…

Уснуть долго не получалось. Как только я погружалась в сон, вокруг меня вставали из зловонной лужи богмэны, шипели по-русски. Мне было страшно. Один безголовый, по колено в воде, уверенно, но неуклюже направился ко мне. Я пыталась бежать, но у меня не получалось. Богмэн впился в спину когтями. Пришлось проснуться и скинуть кота на пол. В ванной слишком яркий свет слепил меня, и я долго дышала перед зеркалом зажмурившись. Когда я наконец открыла глаза, из запотевшего зеркала на меня смотрела размытая мумия.

Утром, по счастью, у меня было всего два урока с малышней. Старшеклассники теперь к экзаменам готовятся и на уроки не ходят. Стив не звонил, и вечером я заставила себя пойти в тренажерный зал. Работать было тяжко, и я сократила свою программу с восьмидесяти минут до часа. Все это время я думала только о вчерашней новости. В бассейн прыгать мне было лень, и я спряталась в парилке. Там были полумрак и тишина. У меня нет таких больших денег, чтобы оплачивать круглосуточный абонемент, а за пределами час пик – с семи вечера до семи утра – меня даже больше устраивает, да и стоит вдвое дешевле. Вечерами в зале народу меньше, прохладнее и музыка спокойнее.

Я почти задремала, сидя на полке в горячем тумане, как вдруг в сауну вошел красавец Донован. Я кивнула ему в ответ на приветствие и закрыла глаза. Донован мой чернокожий инструктор по кардио-тренингу. Он очень красиво сложен, его бритый череп идеальной формы всегда блестит от трудового пота, а полные губы напоминают мне грибы боровики в сибирском лесу. На нем нет ни жиринки, каждый мускул отточен, а голос глубок и проникновенен. Однако при первом же взгляде на него видно, что Донован – дамский баловень. Это не удивительно. Просто невозможно устоять перед такой красотой. И я бы тоже не устояла, не будь он так молод, а я так ленива.

Я приоткрыла глаза. Донован тоже успел покрыться каплями пота, но это из-за сауны. Он как раз следил глазами за ручьем, бегущим по моей ключице. Увидев, что я это заметила, он отвел глаза и спросил:

– Какие новости? Были интересные дела?

– Нет пока. Все тихо. Одни карманники.

– А я машину разбил.

– Молодец.

– Ты чего такая вялая сегодня была. А ведь заметил, что ты рано с педалей слезла. Опять не спала?

– Не спала.

– В следующий раз выспись, не то я на беговую буду гнать.

Он выбежал из сауны и нырнул в бассейн. Я посмотрела сквозь стеклянную дверь, как его плечи бьются по подсвеченной голубым светом воде, и вздохнула. Не хочу я на беговую. Там думать вообще не получается. Может быть, врет? Пустые угрозы. Весь он какой-то ненастоящий. Сплошные стероиды и белковый порошок.

Одевшись после душа, я проверила телефон. Стив так и не позвонил, но сообщение маячило. Я прослушала его и принялась быстро сушить волосы феном. Потом позвонила по оставленному номеру, сказала, что выезжаю, и побежала к машине. Этим делом закончился мой день. Обычный пьяный водитель. У него ко всему прочему оказалось косоглазие. На юридической консультации один его глаз смотрел на меня, а другой – на юриста. Очень неудобно было с ним разговаривать. Он только что приехал из Таллина и не имел постоянного адреса. Поэтому ему назначили суд на следующий же день. У меня завтрашний день был занят под завязку, и я позвонила подруге Лане – лондонской переводчице. Вот кто роковая блондинка. У нее томный голос и глаза с неземной поволокой. Я прямо видела, как она в длинном халате и с телефонной трубкой в руке повалилась на диван и медленно затянулась, прежде чем сказать с московской певучестью:

– Але. Привет, То-онечка.

– Привет. Хочешь завтра поработать?

– Где?

– У тебя там рядом, в Хайбери. Быстренький такой суд. Я не могу завтра далеко ехать. Одно дело есть, а второе висит на старте.

– Не-а. Я тоже не могу. Что-то мы с мальчиком заболели малость. Он всю ночь кашлял. Да и няни завтра не будет… Постой. А что я, собственно, выделываюсь? Бабки нужны, козел папаша приходил наш, вот пусть он завтра сам и сидит…

Вообще-то эта речь была длинная. Сигареты на две. Но ее я опущу и вернусь к делам. Ведь именно в этот самый момент произошел перелом. Как будто кто-то в шумной комнате прошелся и выключил сначала телевизор, потом – магнитофон, плейер и ДВД. Оставил только радио, которое еле слышно бормочет на заднем плане. Примерно на неделю стало тихо и спокойно. Целых пять дней не было вызовов. Никто не отвлекал меня от уроков, проверки тетрадей, работы со Стивом и мыслей о богмэне.

Случай 7. Все там будем

Я сменила постельное белье, приняла душ после пробежки, сонно поболтала на ночь с Катюшей о ее делах, выпила слабого чаю с ликером и блаженно вытянулась на прохладной простыне с чувством выполненного долга. Завтра в школу не надо. Там у нас сегодня тренинг, дети отдыхают, а меня отпустили по условиям контракта. В темноте тикали часы, кот по-пластунски постепенно подбирался к кровати, замирая при каждом моем движении, как партизан. В соседнем лесу тявкали лисы и изредка стонала сова. Время от времени проезжал автомобиль, и тогда по потолку пробегала световая геометрия. Сон отсек одно за другим все органы чувств и перемотал время вперед, как пленку видеозаписи. Из мира снов передо мной возник морской берег и старый дом. Я уже точно знаю, что это мой дом, но мне опять будет незнакомо расположение дверей и комнат. Я снова буду искать что-то по коридорам и ездить вверх и вниз на лифте, про себя отмечая, что надо бы сменить обои и покрасить плинтуса…

Телефонный звонок прозвучал сначала из-за какой-то двери. Второй раз совсем рядом, почти над ухом. Мне понадобилась долгая минута, чтобы понять, где я нахожусь, и узнать собственную спальню. Телефон я уронила. Пришлось включать свет и искать его на полу. Почему электрический свет так раздражает меня последнее время? Мы с Сэмэном предпочитаем полумрак.

– Да! – сказала я чужим голосом.

– Тонья.

– Да! – я никак не могла перейти на английский.

– Это Стив.

– Привет.

– Прости, что разбудил. У нас кое-какой прогресс по делу Марты.

– Это хорошо…

– Нет. Прогресс – не совсем удачное слово. Мы нашли тело.

Мне стало жарко. Стив дал мне секунду и продолжал:

– Мы должны сообщить родственникам. Можешь сейчас приехать?

– Могу, но почему не дать им спокойно поспать до утра? Они же потом больше не лягут. Господи! Вот ведь горе-то…

– Мы должны это сделать до того, как их начнет волновать с утра пресса. Они что-нибудь не так поймут. Мы должны первыми им сообщить.

– Сейчас приеду.

Положив трубку, я посмотрела на часы. Всего час ночи. А мне казалось, что я спала долго. Прошло больше недели с тех пор, как пропала Марта. Как была – не накрашенная, одетая в первое попавшееся, – я закуталась в плащ и сунула ноги в кожаные монки. Я плеснула в лицо холодной водой, волосы наспех заколола в пучок и заглянула к Катьке.

– Я в полицию, а ты спи.

– Мхм… – сонно промычал мой ребенок, широко раскинув конечности под одеялом. Совсем как когда ей было года три.

В машине меня знобило. То ли с недосыпу, то ли от волнения. В голове почему-то всплыла из подсознания и закрутилась давно забытая песенка: «Наша служба и опасна, и трудна…», только почему-то на мотив из «Розовой пантеры». Что за глупости. Какая у меня служба? Моя роль суфлерная…

Стив ждал меня на полицейской стоянке и вышел из тени, как призрак дурной вести. Видимо, он заметил мою растрепанность, потому что снова извинился за поздний подъем. Мы пересели в его служебную и поехали к гостинице. Мне чего-то не хватало, и я поняла, что забыла взять из машины шляпу. По дороге он рассказал, что поступило заявление в полицию о том, что на стоянке у одного дома, где паркуются только жильцы, вот уже неделю стоит незнакомый «форд». У машины плохо пахло. В багажнике нашли труп в таком ужасном состоянии, что даже цвет волос было трудно определить, – так они слиплись. По одежде узнали Марту, но точное опознание будет позже. Я предположила шанс, что это не она. Стив ответил, что очень удивится, если это не она. Я сжалась, а Стив вдруг взял меня за руку. Я подумала, что это очень чутко с его стороны. Он-то закаленный в таких делах. Не то что я.

Мы вошли в гостиницу и вскоре постучали в номер. Прошло минуты две, когда Арвис открыл дверь в одних трусах. Мы пригласили его спуститься вниз, чтобы сообщить новости. Он оделся и пошел с нами. Нам разрешили посидеть в темном баре за столиком. Стив был полосато освещен светом уличного фонаря сквозь жалюзи, а мы с Арвисом забились в темный угол напротив него. Он довольно сухо сказал по-английски то, что уже говорил мне. В тех подробностях, в которых это можно было рассказать на данный момент. Я ждала, пока он закончит, а сама думала, как это странно, что плохая новость уже произнесена, а реакции еще нет, потому что человек не понимает, о чем ему говорят. Я начала переводить. Мне показалось, что я переходник… устройство, в которое влилась информация электрическим током, а наружу вышла горящим топливом. Я не просто переводила. Я пропускала через себя, через свое сердце эти слова. Я сделала их русскими, понятными и, хоть и точными, но более прочувствованными. Иначе я не могла. Иначе это жестоко. Иначе просто не получилось бы. И не без последствий для меня. С первыми же словами Арвис заплакал. Он в один миг стал похож и на глубокого старика, и на маленького потерявшегося мальчика. Он прижал всеми пальцами глаза, словно хотел вдавить их, закачался на стуле и зашептал молитву то ли по-литовски, то ли по-польски. У меня защипало в носу и глаза затопило. Я изо всех сил старалась сдержаться и договорить до конца. Но Арвис, по-моему, меня уже не слышал. Стив посидел минуту смирно, а потом стал выражать соболезнования. Он говорил обычные и вполне правильные вещи. Меня это успокоило, а вот Арвис еще долго не мог ничего сказать. Наконец он отнял руки от лица и спросил, глядя куда-то в сторону:

– Как она умерла?

– Мы еще точно не знаем, – ответил Стив, – эксперты доложат через несколько дней.

– Она не мучилась?

– Будем надеяться, что нет.

– Почему через несколько дней?

– Потому что разобрать машину можно только после того, как каждый сантиметр изучен на месте. Потом так же осторожно по сантиметру будут разбирать багажник. Там ищут отпечатки и возможные следы участников преступления в виде ДНК. Каждая ниточка или ресничка может навести на след. Вы жене сами скажете или нам ее теперь позвать?

– Нет-нет! Я сам.

Поговорив еще немного, Арвис поднялся и побрел вверх по лестнице, к себе на второй этаж, где в номере его ждали жена и внуки. Там он решил постоять немного сначала, а мы со Стивом пошли к дверям номера мужа Марты, Валерия. Тот быстро проснулся и пригласил нас в номер. Он тоже заплакал, но тут же ушел в ванную комнату. Мы простились с ним через дверь и договорились о встрече на завтра. Он извинился, что не может проводить нас, но мы просили не беспокоиться.

Мы шли по коридору, когда услышали ужасный крик Веры, матери Марты, из номера Арвиса. Тут я не выдержала. К горлу подкатил ком, я остановилась и зажмурилась. Меня затошнило. Не дай бог никому потерять своего ребенка. Да еще так… Какой ужас! Как страшно, когда это все так близко, чуть ли не на глазах. Мы часто слышим новости о похищениях и убийствах. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Но когда это не по телевизору, а наяву, это ужасно больно. Хотя вроде бы чужие люди. Стив оказался прямо передо мной и обхватил меня руками. Он прижал меня к плечу и что-то сказал, но я его не слушала, так как переводить ничего и никому не надо было. Я пришла в себя уже у него в машине. Пришлось извиняться за дозволенную себе слабость. Все-таки в первый раз такое дело. Стив признался, что ему самому пришлось трудно. Он проводил меня до моей машины и снова обнял, заявив, что мою поговорку «Утро вечера мудренее» теперь прекрасно понимает. Я была какая-то размякшая от потрясения и вдруг почувствовала его губы на шее. Решив, что мне уже черт знает что кажется, я отшатнулась и заторопилась домой. Прощаясь, я глянула на Стива и поняла, что мне ничего не кажется.

По дороге домой меня трясло, но теперь от злости. Рядом на сидении лежала федора. Можно было думать вслух. Ах ты скотина! Кобель паршивый! Ну нет ни стыда, ни совести! У людей горе неописуемое, а этот тут как тут. Воспользовался моментом, сукин сын! А я-то – тоже хороша. Ну разве можно так раскисать? Распустила нюни, сопли на полверсты. Еще подумает, что я ему подыграла. Ну я тебе устрою завтра, мало не покажется! Пусть я потеряю эту работу, но…

Федора все терпеливо выслушала. Мне стало легче.

А что, собственно, «но»? А что он такого сделал? Ну ты расползлась по швам, а он прислонился так кстати. Каждый по-своему переживает. Может быть, это у него реакция такая. Может, тебе от слез легче, а у него слеза скупая, мужская… То есть вместо слез ему нужно кого-то обнять, стать ближе…

Я покосилась на шляпу, у которой был насмешливый вид.

Ну, хватит ерунду пороть. Уже защищаю его? Я реагирую совершенно иррационально. Завтра прикинусь, что ничего не было. Да и он, скорее всего, сделает то же самое.