Читать книгу: «Медичийские звезды», страница 2
– Это ты нас всех убил… Найди бумаги… Найди и… – он закашлялся.
– Что и? Что? – прошептал музыкант.
– И… – прохрипел аптекарь Папской аптеки при монастыре кармелитов, что на piazza della Scala, 23, Антонио Капелли и упал на мостовую. Ветер подхватил его большую шляпу и покатил вниз по улице.
Массимо и Дионизио стояли над стариком. Молчали. Не сговариваясь, взяли тело под руки и оттащили к ступенькам монастыря. Раздалось шарканье. Дионизио поднял голову и едва различил человеческую фигуру. Присмотревшись, музыкант узнал черноволосую старуху в ветхом платке, черной юбке и с покореженной временем палкой в руке. Дионизио подхватил парня за руку, и они быстро пошли прочь с площади в сторону реки.
– Н… Н… – Дионизио с силой выдохнул. – Надо уходить. Тебе, Массимо, нужно срочно покинуть город. Лучше даже Италию.
– Почему? – по-мальчишески удивился юнец.
– Если уж я в кабаке понял, что ты выслеживаешь Антонио, то и еще кто-нибудь мог это понять. И возле аптеки ты спектакль устроил шумный. Н… Н… Наверняка зрители были, – он огляделся. – Обвинят в убийстве – жизнь сломана. Так что, срочно уезжай.
Сбиваясь на бег, они перешли Тибр.
– Есть возможность? – отдышавшись, спросил Дионизио.
– У меня знакомые в Остии. Моряки. Они на Мадагаскар ходят.
– Отлично. Я дам тебе денег. Н… Н… Немного, но на первое время хватит.
– Странно…
– Что именно?
– Никогда не замечал, что ты тарталья.
Колизей остался за спиной, и вскоре они оказались на via Baccina.
– Все, Массимо. Вот тебе деньги, – Дионизио достал туго набитый небольшой шелковый мешочек и вложил в руку юному спутнику. – Старайся много не говорить. Если в Остии возникнут трудности, н… н… найди там Джузеппе Конти, лютниста. Скажешь, что я просил помочь. Теперь ступай.
Массимо развернулся и направился прочь, но остановился и обернулся:
– Дионизио…
– Что? – Дионизио стоял, не отходя, на том же месте.
– А ты?
– Я? – этот вопрос ошарашил, так как еще не обдумывался. – Не знаю. Мне тоже здесь делать нечего. Хорошо бы бумаги забрать. И я уеду из города.
Массимо понимающе кивал.
– Что-то еще?
– Скажи. Ты любил ее? Я видел, как она тебя любила. А ты ее? – Массимо напряженно вглядывался в лицо лютниста и взволнованно дышал.
Дионизио прикусил губы почти до крови. Черная тоска снова ледяной рукой схватила за сердце. Что он мог сказать этому пылкому юноше, безответно влюбленному в Анну. Антонио прав: это он, Дионизио, принес бумаги, которые и погубили ее. Но и старуха оказалась права.
Массимо развернулся и побежал прочь в ночную темень, заполненную дождем, ветром и неизвестностью.
Музыканта затрясло от холодного дождя, который все не унимался. Капли стекали по лицу, попадали в глаза и рот. Он достал из кармана платок и вытер лицо.
* * *
Денис открыл глаза. Моросило. Он вынул платок, вытер лицо и обнаружил себя под маркизой кафе на Campo dei Fiori по левую руку от Бруно. Совсем рядом под черным зонтом прошла афроитальянка в белой куртке и юбке-волане, не отрывая взгляд от застывшего философа, и любопытствующие туристы в разноцветных пальто и легких шарфах. Молодая официантка склонилась у столика и, сжимая руки, тревожно тараторила. Денис мотнул головой: какая нетипичная для Рима внешность – светлые кудряшки обрамляли ангелоподобное личико, а голубые глаза смотрели с сочувствием. Девушка перешла на английский.
– Как вы себя чувствуете, синьор? Вам нехорошо? – нарочито четко произнесла она каждое слово.
– О, простите. Видимо, я вздремнул, – смутился Денис.
– Вы совсем промокли. Если хотите, можете перейти в помещение.
– Да, пожалуй. Спасибо, синьора.
Девушка взяла чашку, блюдце, и Денис расположился внутри кафе. Стало теплее, трясти перестало.
«Что же это сейчас было? Господи… Что я сейчас видел? Кошмар какой-то», – пронеслось в голове. Денис ощущал раздвоение сознания. Все, что он наблюдал, пока пребывал в непривычном состоянии, ощущалось отчетливо и физически реальным, происходившим «на самом деле». «Боже… Это же казнили ту самую Анну Стампи?!» Он попытался вспомнить, что предшествовало внезапно нахлынувшему видению.
«Так, успокоились, – скомандовал он себе. – Давай вспоминать. Все, по порядку. С чего все началось. Помнится, тринадцатого января…»
Начало
Морозным зимним вечером тринадцатого января в год столетия русской революции из главного здания Санкт-Петербургского Университета неспешно вышли двое, чинно ведя беседу. Первый – невысокий и неприметный с виду человек лет семидесяти – Игорь Сергеевич Вульфиус, доктор наук, профессор и бессменный директор одного из музеев при СПбГУ. Его широкое добродушное лицо нисколько не портила оттопыренная нижняя губа, хотя тяжелые складки у рта делали общее выражение скорбным и склонным к постоянным раздумьям. Взгляд небольших глаз сообщал о прямодушии натуры и привычке разговаривать уверенно и без обиняков. Высокий лоб, увенчанный седой шевелюрой, пересекала большая горизонтальная складочка, а к вискам разбегались лучиками морщинки. Черное узкое пальто с поднятым воротником дополняли широкий шерстяной шарф в крупную клетку и кепка сходной фактуры. В руках он держал черный кожаный портфель.
Сопровождал его Денис, кандидат наук, темноволосый, харизматичный, с живыми и умными серо-голубыми глазами. Он слушал крайне внимательно, лишь изредка темные ресницы чуть подрагивали, и возникала доброжелательная улыбка. В глаза бросалась тонкость профиля, нос с аккуратной, но заметной горбинкой и изящная линия лба. Небольшая ямочка на твердом подбородке добавляла обаяния, а четкое очертание губ и ясное выражение глаз говорили о всеобъемлющем интересе не только к теме разговора, но и к жизни как таковой во всех ее проявлениях. Темное элегантное пальто и шелковый шарф сообщали образу истинно петербургскую скромность.
Мужчины не спеша повернули к Меншиковскому дворцу. Беседа шла о Галилео Галилее. Пару часов назад Денис прочел лекцию о «Процессе над Галилеем», и теперь наставник и ученик обсуждали свершенное. Игорь Сергеевич являлся автором многих серьезных исторических исследований в сфере истории науки. Среди всех объектов его трудов, будь то Коперник, Френсис Бэкон, Лавуазье или Менделеев, наиболее интересным героем представлялся Галилео Галилей. В рамках различных мероприятий профессор прочитал уйму лекций об этом весьма неординарном ученом.
– Хочется, – говорил Вульфиус, – чтобы вы усилили акцент на следующем – Галилей ни с какой церковью не воевал и богоборцем не был, как часто представляют. А отречение нельзя трактовать как предательство по малодушию или по какой еще причине.
Вечер выдался на редкость сухим, чтобы не запачкать ботинки и не огибать лужи и сугробы-смеси снега с песком. Собеседники пересекли Румянцевский садик и оказались на Третьей линии.
– Я прекрасно понимаю, – прервал небольшую паузу профессор, – что в таких форматах мы ограничены во времени. И все же, нужно концентрироваться на самом важном, а не разоблачать устоявшиеся мифы. В конце концов, не так принципиально, бросался Галилей с Пизанской башни ядрами или нет. Важна суть. Папу Урбана VIII беспокоило не то, как Галилей трактовал любую, подчеркиваю, любую научную теорию, не только Коперника. А именно – Галилей оценивал научные теории в рамках бинарной оппозиции «истинное – ложное». В глазах Папы Галилей провинился в том, что посмел, – на этом слове мэтр сделал акцент и поднял многозначительно указательный палец вверх, – утверждать, будто научная теория, заметьте, любая научная теория может описывать реальность и раскрывать реальные, – он опять поднял палец к небу, – причинно-следственные связи, а это, по мнению понтифика, прямо вело к тяжкой доктринальной ереси. Отрицанию наиважнейшего атрибута Бога: его всемогущества. Для Урбана в этом и заключалась ересь тосканца.
Собеседники свернули в сторону Большого проспекта.
– Нам нужно, – увещевал профессор, – противостоять воинствующему дилетантизму. Беда не в том, что существуют два мира – мир культуры, знания и профессионализма и мир полу-знания. Так было всегда. Беда в том, что этот второй мир набирает силу и властные полномочия. Сегодня фантазии какого-либо вольного сочинителя или ученого из иной области науки украшают страницы якобы прогрессивных журналов или страницы интернета. Завтра они окажутся в списке рекомендуемой литературы для студентов, а то и школьников. Потом просто войдут в учебные программы!
За беседой ученые мужи прошли аптеку Пеля на Седьмой линии, перешли Большой проспект и вышли на пешеходную аллею. Утомившись от ходьбы, они присели на пустую деревянную лавку чуть поодаль фонтанчика напротив трехэтажного дома желтого цвета.
– Кстати, коллега, вы читали последнюю работу Дмитриева?
– «Упрямый Галилей»? Да.
– И что скажете?
Денис замялся, поскольку водил знакомство с исследователем истории науки и большим знатоком жизни великого тосканского ученого, двойным тезкой Вульфиуса доктором наук Игорем Сергеевичем Дмитриевым. Как и подобает в таких случаях, мэтры находились в оппозиции другу к другу.
– Сильная работа. Меня впечатлила глубина и скрупулезность разбора взаимоотношений Беллармино и Галилея.
– Да, труд хорош. Но! – при этом Вульфиус поднял указательный палец вверх и после мхатовской паузы спросил. – Обратили внимание, как освещена деятельность «Голубиной лиги»? Опять однобоко. Просто как некая оппозиция Галилею. И все.
Профессор разулыбался и огляделся, словно искал похвалы.
– А разве не так? – с досадой уточнил Денис.
– Все верно. Изначально – так. Как Дмитриев и пишет, спор Галилея с Коломбе и другими аристотелианцами дал толчок к созданию этой группировки консерваторов-перипатетиков, настроенной против новых идей в астрономии и физике. И вот тут, коллега, заметьте! Не просто против Галилея, а против новых идей! А теперь вспомните, я рассказывал о находке писем одного из членов этой «лиги» Рафаэлло Коломбе к Джованни Медичи.
– Да, про какие-то письма относительно Беллармино.
– Верно. Напомню. Рафаэлло спрашивал у Джованни, как лучше передать в Ватикан бумаги, указывающие на чрезмерную лояльность кардинала к идеям Галилея не по причине их верности, а потому как сам Великий инквизитор вынашивает замыслы относительно государства, церкви и наук.
– Да, припоминаю, – кивнул Денис.
– И оба из «лиги». Я вам так скажу – найти те бумаги оказалось бы бесценным.
– Мне представляется, что в отношении жизни и работы Галилея можно найти еще много интересного, не так ли?
Увлеченные беседой ученые не заметили, как рядом на скамеечку присел человек, чуть выше среднего роста, сутулый. Телосложение имел умеренное. Вдумчивый взгляд карих глаз и седеющие пышные волосы контрастировали с молодостью лица, а тонкие губы усиливали общую печальность выражения.
– Кстати, прошу вас, меньше уделяйте внимания переписке Галилея и Марии Челесты. Письма уничтожены, их нет. Надо быть аккуратным, чтобы не возбуждать авантюрные мысли у людей. К тому же, скажу вам, – продолжил Вульфиус тоном, желающим оставить тему, – даже если бы сегодня и нашлись эти письма, ничего нового мы там не прочтем. И так уже все известно о позиции Галилея, о его взглядах на истину и аргументациях в диспутах. Они просто представляли бы собой весьма дорогую в финансовом плане музейную ценность, не более того. Собственно, как и оригиналы письма к аббату Кастелли.
– Это вы о недавнем заявлении Сальваторе Риккардо о находке в библиотеке Лондонского королевского общества?
– Именно.
Сидящий рядом незнакомец кашлянул.
– Прошу прощения, – мягким баритоном произнес он. – У вас такая увлекательная беседа. Я, кстати, только что с вашей лекции.
Денис приподнял брови и чуть кивнул. Игорь Сергеевич с любопытством посмотрел на неожиданного собеседника поверх очков.
– А вы, как я понял, тот самый профессор Вульфиус, автор захватывающих и подробнейших исследований взаимоотношений Галилея с Матерью, как вы изволите писать, католической Церковью? – незнакомец приподнял квадратный подбородок, и оттого выражение лица стало надменным.
Мэтр кивнул.
– К вашим услугам. А вы, позвольте, тоже интересуетесь Галилеем?
Мужчина несколько раз кашлянул:
– Можно сказать, и так.
– И что именно увлекает вас в ученом? Его творчество, философия? Личная жизнь? – из вежливости спросил профессор.
Незнакомец слегка улыбнулся.
– Пожалуй, личная жизнь. Я вот тут, так случилось, услышал отрывок вашей беседы о письмах.
– А, это, – Игорь Сергеевич сложил руки на груди, давая понять, что эта тема неинтересна.
– Так вот, вы мне, конечно, не поверите, но эти письма, правда, не все, но их часть, вместе с еще некоторыми бумагами, до сих пор целы и невредимы, – как бы самому себе произнес кареглазый. – Да, да. Они не уничтожены, а очень-очень хорошо спрятаны.
– Позвольте полюбопытствовать, откуда вам так достоверно известно? Их за четыреста лет не нашли. Это ж как надо было спрятать? – усмехнулся Игорь Сергеевич. – Вот видите, коллега, я вас об этом и предупреждаю. Надо быть очень осторожным с подобного рода информацией.
Все это время Денис пытался понять, как поступить. С одной стороны, внешний вид и манеры неизвестного не давали основания заподозрить неладное. С другой стороны, уж очень странные вещи он произносил. Действительно, откуда сей человек может знать судьбу столь далеких во времени и пространстве бумаг. Что-то не так. Наступила неловкая пауза.
– Прошу прощения, – промолвил Денис. – Вы, Игорь Сергеевич, безусловно, правы. Но, вы…
– Антон Семенович Волосов, простите, сразу не представился, – быстро произнес мужчина, слегка приподнявшись со скамейки.
– Но вы, Антон Семенович, почему так уверенно говорите? Есть серьезные основания?
– Безусловно, – сразу же ответил кареглазый.
– А вы, Антон Семенович, простите, кем работаете? – неожиданно поинтересовался профессор.
– А я аптекарь. Тут, на Седьмой линии, – махнул он в сторону Большого проспекта.
– Это аптека Пеля, что ли? – с удивлением уточнил мэтр.
– Она самая.
– И все-таки, – продолжил расспрос Денис, – каковы же ваши основания?
Тут Игорь Сергеевич, предчувствуя, что история склоняется в сторону клиники, встал:
– Коллега, я с вами прощаюсь до понедельника. Жду вас, как всегда, к шестнадцати часам. А сейчас, – он посмотрел на обоих, Денис при этом встал, – разрешите откланяться.
Пожав руку одному и кивнув учтиво другому, Вульфиус поспешил на метро, ибо ехать домой ему еще долго.
– Жаль, что он ушел. А вы хотите услышать мои веские основания?
– Пожалуй, что… – Денис смешался.
С одной стороны, уже поздно, прохладно, завтра на работу. Да и что серьезного может рассказать неизвестный аптекарь, если над биографией и творчеством ученого работали такие мэтры? С другой, безапелляционность и уверенность незнакомца вызывали любопытство. Вдруг и в самом деле ему что-то известно. Но почему сам не ищет? Страшно? Чужими руками хочет? Если бумаги реально существуют, и есть шанс их найти, то-то фурор будет! Этакие заголовки в новостях: «Сенсация в мире науки! Учитель физики из Санкт-Петербурга обнаружил утраченные бумаги Галилео Галилея!»
«Чертики!» – молнией пронеслось в голове.
– Пожалуй, что да, хочу.
Этот город пропитан духом авантюризма.
– Ну, что же. Тогда приготовьтесь услышать очень неожиданные для вас вещи. А вы в Риме бывали? – спросил аптекарь.
– Нет, не довелось еще, – с сожалением ответил Денис.
– Ну ничего, это не испортит впечатлений. Итак… В Риме есть район Trastevere. Там на piazza della Scala, 23 при монастыре кармелитов существует замечательная аптека – Santa Maria della Scala. Ее история восходит к тысяча пятьсот двадцать третьему году, и появилась она из обычного монастырского огорода. Спустя время огород превратился в роскошный сад, аптека стала самой известной в Риме – Папской – ее жаловал Ватикан. Произошло это, когда делами аптеки занималась некая Анна Стампи с братьями, и разыгрывались известные события, связанные с Галилео Галилеем. И вот, однажды, когда луч утреннего солнца пробился сквозь паутину веток и листьев, прикрывающих окно комнаты той самой Анны…
Обыск
Луч утреннего солнца пробился сквозь паутину веток и листьев, прикрывающих окно комнаты Анны. Бесшумно соскользнул со стены на постель и коснулся нежной щеки пребывающей в томной неге хозяйки чудного сада и знаменитой аптеки. Находясь на вершине блаженства, она еще и еще раз вспоминала нюансы прошедшего вечера и ночи, сделавшие ее бесконечно счастливой. Всеми клеточками тела и фибрами души она ощущала серьезные перемены, случившиеся с ней, да что там с ней, в целом мире.
Упоение воспоминаниями бурных событий, инициатором коих она сама и явилась, прервал беспокойный шум со двора. Тон голосов выдавал тревогу, а топот многих людей говорил о случившемся в монастыре кармелитов переполохе. Анна решила не обращать внимания и сладко потянулась. Шаги за дверью разрушили идиллию. Тут же постучали.
– Кто там? – с леностью в голосе спросила Анна.
– Синьора Анна, прибыл прокурор инквизиции и с ним судьи, стражники и другие люди. Требуют вас, синьора.
– Инквизиция? – Анна вскочила, накинув шелковую ткань. – Иду. Немедля спущусь.
– Спасибо, синьора Анна, – ответил юношеский голос, и обладатель оного спешно ретировался.
Анна начала торопливо одеваться. Мысли роились в голове, толкались, сбивая друг друга, натыкались одна на другую. Она едва попадала в рукава платья. Что произошло? Девушка уронила гребень и озабоченно оглянулась в поисках туфли. Почему вдруг прокурор инквизиции? С этим не шутят. Обычно, когда Его Святейшеству требовалось что-то из аптеки, приходил лекарь или посыльный. Но никогда из инквизиции.
Если обращались кардиналы, они не созидали столько суеты вокруг визита. Что-то случилось. Но что именно? «Массимо? Алхимия? Визит Дионизио? Бумаги? Никто не видел. Странно, все очень странно». Наконец она оделась и спустилась в сад, направившись к двери, что выводила на улицу.
Там ожидала большая группа людей. В красной сутане со стоячим воротником, застегнутой на множество мелких пуговиц, подпоясанной широким красным поясом, один конец которого опускался к земле, на скамейке возле двери сидел прокурор инквизиции, уперев руки в колени. Голову прокурора покрывала небольшая дзуккетто алого цвета. Рядом стояли трое мужчин с характерными стрижками в черных сутанах со спрятанными в широкие рукава ладонями – фискалы. С ноги на ногу перетаптывался настоятель, вид его выражал полную покорность и преданность. Анна быстрым шагом приблизилась к группе во главе с прокурором и увидела за открытой дверью на улице стражей из швейцарского корпуса. Там же ожидала большая карета с задернутыми плотной темной тканью окнами.
Подойдя к прокурору, Анна преклонила левое колено и, припав к протянутому перстню, спросила, не поднимая глаз:
– Ваше высокопреосвященство! Что побудило вас посетить нашу скромную аптеку лично?
Прокурор поднялся со скамейки и, чуть придерживая Анну под локти, помог выпрямиться.
– Синьора Анна! Как вы понимаете, мое личное присутствие здесь говорит о чрезвычайной важности и трудности сложившейся ситуации. Мы все попали в весьма щекотливое положение, – начал он.
– Неужели одна скромная синьора может поставить в неловкое положение столько досточтимых мужчин? – попыталась снять напряженность Анна.
– Синьора! Положение действительно серьезное. Вы и ваша аптека, ваш сад слишком популярны в Риме. Мы доверяем вам и с удовольствием пользуемся услугами аптеки. Мне бы очень хотелось, чтобы доверие осталось на прежнем столь высоком уровне. И потому я прошу вас отказаться от всякого легкомыслия. Мы знаем остроту вашего ума и умение серьезно вести дела.
– Да, ваше святейшество.
– Не льстите. Вам не к лицу. Вы знаете, как ко мне обращаться.
– Да, ваше высокопреосвященство, – отреагировала Анна, опустив глаза и чуть голову.
– Итак. Отныне я прошу вас, прежде чем что-либо произнести, очень тщательно, – это он проговорил с особым напором и поднятием указательного пальца вверх, – взвешивать каждое слово.
Казалось, даже пчелы перестали жужжать, и птицы расселись по веткам, чтобы послушать, о чем пойдет речь.
– Видите ли, синьора Анна, – начал речь прокурор, – у вас есть то, что вам не принадлежит, но то, что необходимо мне и его высокопреосвященству Беллармино.
Маска удивления покрыла лицо Анны.
– Да, синьора, именно так. Я полагаю, что вы стали невольным, а может, даже о том и не ведающим, соучастником очень нехорошего дела. Вас использовали. Если вы сами, добровольно, отдадите нам бумаги, – тут прокурор повысил голос и развернулся, – сегодняшнее событие станет совершенно незначимым, и мы – кто здесь находится, – его высокопреосвященство обвел рукой, – обо всем забудем.
При этих словах присутствующие, крестясь, склонили головы.
– Так, о чем идет речь, ваше высокопреосвященство? – со всей искренностью недоумения и любопытства прервала тишину Анна.
Понимая щепетильность ситуации, инквизитор повернулся к девушке и наклонился, чтобы услышала только она.
– Сегодня ночью вам передали бумаги. Очень важные для нас бумаги.
«Письма!» Анну пробила невидимая молния от макушки до пят. Она почувствовала, как задрожали губы и напряглись мышцы. Ворвался огромный рой мыслей, едва не приведя к головокружению. «Как? Как они узнали о письмах? Кто же мог донести? Они взяли Дионизио!» Пытки… Ломание пальцев… Крик от невообразимой боли… Губы вновь предательски дрогнули при мысли о боли, которую могли причинить ему, кого она практически боготворила. Голову сжало в висках, и Анне захотелось поднести к ним руки.
– Вы его пытали? – тихо спросила девушка, боясь услышать ответ.
– Кого? – совершенно спокойно произнес прокурор. – Нет, нам добровольно принесли три denunciations. Вас это удивляет?
– О нет, нисколько, – с облегчением ответила Анна.
«Значит, Дионизио не у них. Кто мог донести на нас?» Кто мог видеть их в столь поздний час в саду, да еще в ее подвале? Это нереально. Это уловка. Никаких бумаг никто не видел.
– Ваше высокопреосвященство, мне, кажется, желают навредить, – уже более спокойным тоном произнесла Анна.
– У вас есть враги? – притворно удивился прокурор.
– Не всем нравится, что я успешно веду дела в аптеке, коей пользуется и Ватикан.
– О да, совершенно верно. Более того, ваше поведение порой вызывающе. Но сейчас у нас нет сомнений в достоверности полученных сведений. Вернемся к теме, – прокурор глубоко вздохнул. – Отдайте нам добровольно эти письма. И ваша репутация не пострадает.
– У меня нет никаких писем, ваше высокопреосвященство.
– Синьора, – по-прежнему терпеливо и монотонно говорил прокурор, – вы помните историю Адама, которого соблазнила вкусить яблоко запрета жена его Ева?
– Я кого-то соблазнила? – опять решила пошутить Анна.
– Бог спросил Адама: «Адам, сын мой, где ты?» Адам же, с женой своей Евой, прятался в кустах, – слегка повысил голос прокурор.
– Да, помню, конечно.
– Не скажете ли мне, синьора Анна, почему всеведущий Бог трижды, – указательный палец прокурора взлетел вверх, – трижды спрашивал Адама, где он? Господь наш Бог разве не знал, где Адам и что сделал?
– Конечно, знал. Он же всеведущ!
– Тогда почему трижды спрашивал?
Анна в размышлениях пожала плечами. В чем подвох, непонятно.
– Так я вам скажу. Господь не только всеведущ, но и милостив. Он трижды давал Адаму шанс быть честным перед Творцом своим.
Анна не понимала, к чему ведет прокурор.
– Вот и я в третий раз вас прошу, отдайте письма, сами. В противном случае…
Прокурор развернулся, чтобы его услышали.
– В противном случае мы вынуждены будем использовать два denunciations, – речь прокурора замедлилась, – для обвинения вас в…
Взоры присутствующих обратились к нему, ожидая пока еще не официального обвинения. Только Анна смотрела куда-то вдаль через плечо прокурора.
– … в колдовстве!
Над садом пронесся всеобщий вздох ужаса. Это было, пожалуй, самое страшное обвинение для женщины. Для любой женщины. Но для Анны – молодой, красивой, упрямой, с острым умом – оно предполагало единственный исход – костер. Присутствующие прекрасно знали, как быстро расправлялись с обвиненными в колдовстве и во Франции, и в Германии, и в иных странах. В отличие от заподозренных в ереси, колдунов судили безотлагательно. Так, процесс по обвинению в ереси, если только еретик добровольно не отрекался, начинался только через месяц после ареста. Дело по обвинению в колдовстве инициировалось сразу.
Прокурор специально сделал паузу перед тем, как озвучить характер обвинения. Если Анну обвинить в ереси, то у злоумышленников будет достаточно времени и возможностей, чтобы еще надежнее спрятать письма. Обвинение же в колдовстве означало, что до казни пройдет от силы несколько недель и времени что-либо сделать с бумагами не будет совсем. Потому прокурор рассудил, что правильнее припугнуть Анну именно обвинением в колдовстве. Малый срок разбирательства и неотвратимая жестокая казнь должны сделать ее сговорчивой и подтолкнуть к выдаче нужных документов.
– Итак, синьора. Бумаги или… – прокурор опять замолчал, чтобы все прочувствовали чудовищный вкус альтернативы.
Анна поняла, что попала в хитроумно расставленную ловушку. Если она отдаст бумаги, рано или поздно инквизиция доберется до ее возлюбленного. Но до того подвергнется риску синьор Галилей, которого так любит Дионизио, большой друг ученого. Если Дионизио схватят, его обвинят в государственной измене и предадут светскому суду. Это – пожизненное заключение, если не казнь. С другой стороны, если она сохранит спрятанные, как ей казалось, крайне надежно, бумаги, будет инквизиционный суд и самые страшные истязания для обвиненных в колдовстве – пытки и сожжение на костре. Девушка прекрасно понимала, что на волоске от смерти не только ее жизнь, но и жизнь, которая едва начала зарождаться в ней самой.
«Ваш выбор, синьора!» – долетели слова прокурора. «В колдовстве не обвинят, – продолжала лихорадочно думать Анна. – По приговору надлежит конфискация имущества. Вряд ли они разорят аптеку, которой пользовались столько лет. Да и к тому же, получается, что аптекарские услуги им оказывала ведьма? Смешно. Значит, это просто угрозы. Алхимия? Ересь? А это займет много времени. Тогда что-нибудь да придумаем», – молнией промчалось в голове.
– Никаких бумаг нет, – произнесла она с безразличием в голосе.
Прокурор удивился, что шантаж не подействовал:
– Но мы будем вынуждены обвинить вас в колдовстве? Вы же понимаете, это путь на костер.
– Вы хотите сказать, ваше высокопреосвященство, лекарства для Ватикана, которые вы потребляли, готовила ведьма? – с некоторой надменностью спросила Анна.
– У нас есть denunciations на вас! – уже несдержанно заговорил прокурор.
– Я на кого-то навела порчу? Кто-то умер от моих лекарств? Где-то произошли несчастья? – не унималась девушка.
– Чума в Тоскане, – ехидно спросил прокурор, – не ваших ли рук дело, синьора? Хватит препираться. Бумаги.
– Их у меня нет! – отрезала Анна.
Прокурор отвернулся. Выдержав паузу, он объявил:
– Синьора Анна не захотела добровольно разрешить сложившуюся ситуацию. Посему начинайте обыск. Ищите все, что может относиться к практике колдовства… – прокурор несколько замялся. – И к ереси.
Анна тихо произнесла:
– Вы мне не предъявили обвинение?
Наклонившись, прокурор тихо произнес:
– Предъявим по результатам обыска. Может, это будет государственная измена.
На обозленном лице застыла нехорошая улыбка. Тем временем несколько мужчин в черных сутанах из службы инквизиции двинулись от ворот по дорожкам, заглядывая под кусты и деревья.
– Они погубят весь сад! – возмущенно воскликнула хозяйка.
– Они будут осторожны, синьора, – громко произнес прокурор. – Ведь теперь мы не знаем, с кем имеем дело, – продолжил он насмешливо.
Мужчины неспешно двигались вдоль клумб. Ничего страшного не предвиделось, по размышлениям Анны. Ведь в саду даже инвентарь никогда не оставляли.
– А! – напряженную тишину разорвал почти нечеловеческий вопль. Все обернулись на источник жуткого звука.
Один из фискалов, пятясь назад, одной рукой будто отмахивался от невидимого чудища, а длинным артритным кривым пальцем другой указывал куда-то под куст. Лицо выражало крайний ужас, изо рта вырывалось нечленораздельное: «Э! О-о-о! А!!!» Отмахиваясь и пятясь, он опрометчиво наступил на небольшой камешек и грузно завалился назад, прямо на большой куст белой розы. Куст, будто не желая принять на себя тело мужчины, впился в него всеми шипами и иглами, прокалывая грубую ткань и кожу. К душевным травмам добавилась жуткая физическая боль, и фискал вновь завопил: «А-а-а!» И в тот же момент обмяк.
Все произошло так быстро, что никто не успел тронуться с места. Только после второго вопля ринулись на помощь.
– Что он там увидел? – командным голосом задал вопрос прокурор.
Один из мужчин подошел к кустам, где находилось нечто, напугавшее несчастного, отодвинул несколько веток и отшатнулся с тихим вскриком. Под кустом лежала сломанная пополам фигура одного из деревянных bastardi, что охраняли сад. Странная свернутая голова с длинным, задранным вверх напряженным носом и выпученными глазами в упор смотрела на присутствующих. Все невольно сделали шаг назад и начали истово креститься.
– Что за brutto bambola? – раздраженно воскликнул прокурор.
– Это мои burattini, ваше высокопреосвященство. Они охраняют сад.
– Да вы, синьора, идолопоклонница?! Разве не Господь Бог охраняет ваше заведение, сад, монастырь и вас? Вы доверяете более legno idoli?
Один из служак подбежал к прокурору и зашептал на ухо.
– Отправьте беднягу во дворец и немедленно ему лекаря, – тихо ответил прокурор и обратился с угрожающими интонациями к Анне. – Молитесь, синьора, чтобы преподобный Джузеппе остался жить.
– Его может осмотреть наш лекарь, синьор Антонио, – с тревогой предложила Анна, понимая, что произошло что-то ужасное.
– Нет уж, благодарю вас, – отрезал прокурор.
Группа мужчин подняла страдальца с земли и на руках понесла на улицу.
– Жаль, но вы усугубляете свое положение, синьора, и вынуждаете нас использовать серьезные меры, – имитируя сочувствие, но все же с плохо скрываемым упреком произнес прокурор.
Анна перекрестилась. Оказавшись возле главной двери сада, она бросила взгляд на улицу и быстро осмотрела окружающих. Что-то неправильно, неестественно, не вписывается в обстановку. Она еще раз огляделась.
Странным выглядело лицо Антонио. Не выражало ни страха, ни удивления, ни иной другой эмоции, соответствующей происходящему. Было спокойным и даже довольным. Он испытывал удовлетворение от того, как разворачиваются события. «Странно, – думала Анна. – Почему Антонио так спокоен? Он? Но зачем ему обвинять меня в колдовстве? Сам принимал участие в приготовлении новых лекарств, поиске нужных ингредиентов. Искусно создает яды. Скорее его можно заподозрить в магии, а не меня. Может, увидел Массимо со странной обезьянкой? Нет. К тому времени из аптеки все ушли. Он не мог стоять на улице так долго. Да и никто не мог знать, зачем приходил Массимо. Обвинил бы в разврате, это понятно. Но в колдовстве?» За размышлениями она не заметила, как встретилась с аптекарем взглядом. Антонио улыбался.
