Читать книгу: «Медичийские звезды», страница 6

– Боже мой! Чучело сделали из беременной самки?! Ей даже не позволили сделать кладку!

– Синьора… – продолжал в беспокойстве невнятно лепетать Антонио.

Анна коснулась жесткого бока каймана. Этого оказалось достаточно, чтобы кусочек кожи буквально расползся от прикосновения, как раскрывается шуршащая оберточная бумага с подарком. Завороженная этим зрелищем, от которого у обыкновенного посетителя любого музея мира дурнота подступила бы к горлу, Анна храбро взглянула прямо в темно-карие глаза спутника и протянула руку к отверстию в боку рептилии.

Это была холодная прозрачного стекла склянка, очень небольшого размера, вплоть до самой залитой воском крышечки заполненная жидкостью коньячного цвета. У Анны расширились зрачки. Лицо покрылось испариной, и громко застучало сердце.

– Мне нужен нож, синьор Антонио, – глухо, но повелительно сказала она, не глядя на аптекаря, словно прекрасно зная, что нож окажется в ее правой руке в течение пяти секунд.

Она вскрыла восковую крышку. Ожидание тяжелого, несовременного и тягучего запаха сменилось восторгом самого женского свойства. Анна вдыхала аромат короткими легкими движениями, словно пытаясь впитать его до капли и сделать своим вторым «Я». Нет. Первым.

Она завороженно посмотрела на Антонио Капелли. Лицо грузного аптекаря было торжественным и значимым, будто он стал свидетелем истинного чуда человеческого.

– Вы тоже слышите эту музыку?

– Синьора спрашивает о лютне?

– Да.

– О! Virtuoso Bardi ludit lute. Ipse Est Enim Discipulus Vincenzo Galilei.

Какой такой Барди люто лудит? Ошеломленный взгляд Анны заставил его поспешить с пояснениями:

– Да, да. Это «Павана» и «Гальярда», авторство как раз мэтра. А исполняет синьор Барди. Ipse est virtuoso lute music.

– Синьор разыгрывает меня? Барди, Галилей? Какой Галилей?!

– Отчего же. Прошу вас во двор и сад, вы сами увидите.

 
                                     * * *
 

Денис покачал головой. «Вот так появилась в моей жизни Анна… Анна… Но флакон? Эти духи? А, Бруно? Где она их взяла, по-твоему?»

Поток промозглого воздуха из открытой двери обдал лицо, и Денис тряхнул головой. «Точно! Флакон! – он торопливо нащупал его в кармане. На месте. – Я уж начал забывать, что она его из крокодила достала. Что-то там в ее рассказе еще меня удивило. Не помнишь, каменный друг?»

 
                                    * * *
 

Анна медленно и с усилием открыла глаза, зажмурившись от света лампы. Напротив сидел аптекарь и настороженно вглядывался в просыпающееся лицо. «Синьор Капелли. Антонио Капелли, – вспомнилось женщине. – Знакомое имя, знакомая фамилия… Хм… Первый день в Риме и уже запоминаю имена?» Анна повела плечами и обнаружила себя возле камина в старинном кресле с высокой спинкой.

Поодаль, но так, чтобы прекрасно видеть выражение ее лица, расположился Антонио:

– Синьора, вам лучше? Я не смел тревожить вас… Это все жара, вас сморило, потому что вы не привыкли к сиесте. Мы обычно спим днем.

– О, да… Конечно.

Анна встряхнула примятой челкой и разгладила ее. Надо же так: задремать прямо в подвале аптеки. Перед путешествиями просто необходимо высыпаться, а то вот так ставишь людей в неловкое положение. В комнате пахло призывно и волнующе. И почему-то хорошо знакомо. Анна поднялась на ноги, проверяя, нет ли головокружения. Нет, все в порядке. И даже можно сказать, что она выспалась, здесь, в подвале старинной Папской аптеки в древнем, как сам Рим, кресле.

Антонио протянул ей маленькую склянку толстого стекла.

– Синьора, это подарок, возьмите, пожалуйста. Старинные духи, старинный флакон. Просто подарок. Его сделала когда-то хозяйка этой аптеки, можно так сказать… Звали ее Анна…

– О, это не подарок, синьор Антонио, это мечта! Благодарю вас!

И, довольная интересным совпадением, взяв из рук улыбнувшегося уголком рта аптекаря крохотную склянку, Анна в сопровождении синьора Капелли вышла из подвального музея в торговый зал. Немолодой итальянец проводил ее до двери и рассыпчато попрощался на своем музыкально-птичьем языке.

Анна потянула на себя тяжелую дверь и шагнула за пределы аптеки. Не успев сделать и пары шагов, она вскрикнула. Ее чуть не сбил с ног самокат. Точнее, его весьма шустрый, но неосторожный владелец – невысокий подросток с косой челкой, падающей на один глаз, резко затормозил в сантиметре от ее кроссовок:

– Scusi, signora, – буркнул он и остро глянул прямо в глаза.

Анна отошла в сторону. «Вот чертенок!» – первым делом пришло на ум сравнение. К ее удивлению, мальчишка легко толкнул высокую дверь аптеки и лихо влетел туда прямо на самокате, ловко подпрыгнув на самом пороге. «Ох уж эти цветы жизни», – усмехнулась про себя Анна.

Выйдя на маленькую площадь della Scala, что обрамляла монастырь и аптеку, Анна искренне изумилась. Перед ней открылась вечерняя римская улица. Стемнело достаточно, чтобы видеть лишь неясные очертания квартала, но фонари, льющие желтоватый свет на старинную мостовую, все же давали возможность разглядеть вкусные вывески тратторий, кафе и ресторанов.

Тут девушка осознала, что провела полдня без еды и питья и поэтому первое, на что упал взгляд – приветливо распахнутые двери итальянских кабачков. Запахи доносились оттуда изумительные: специи и кофе, слегка пахло зеленью и чуть-чуть сигаретным дымом, который при всей нелюбви Анны к табаку даже вписывался в окружающую обстановку. Поесть прямо здесь означало бы просто поесть, не насладившись мало-мальски приятным видом и красивым названием piazza или via.

Анне не был чужд эстетизм некоего интеллигентного свойства. Она предпочла отправиться в путь, но найти место, где бы ей не только подали вкусную еду, но и усладили бы взор мрамором палаццо, камнем брусчатки или хотя бы просто изъеденной временем, да еще каким долгим, дверью, ведущей в простой римский дом с одинаковыми ставнями и маленькими балкончиками, с которых можно обменяться газетой с соседом или быстрым поцелуем с очаровательной соседкой-студенткой.

Ну, не балкончики и не мрамор палаццо, но название приятно слуху: Campo dei Fiori. «Здесь и поужинаю», – Анна опустилась на белый стул уличного кафе с видом на памятник мужчине в капюшоне. Само олицетворение монашеской покорности. Это выражалось во всей его позе: сложенных перед собой руках и слегка склоненной голове. «Стоп, это же Джордано Бруно». Анна приподнялась, чтобы получше разглядеть внушительную фигуру философа. Последними словами Бруно перед страшной казнью были: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай». Чего другого, а покорности современникам Бруно ждать от него не приходилось.

Стараясь переосмыслить то, о чем подумалось, Анна уделила внимание скромному девичьему ужину по-итальянски. Салат Caprese и превосходные прошутто и мелоне – никак не чета бледным копиям в итальянских ресторанчиках родного города. Намеренно медленно поглощая свежую, несмотря на поздний час, еду, Анна испытывала легкое чувство дежавю. Заглянув в путеводитель и держа его в левой руке, чтобы правой неспешно накалывать на вилку кусочки моцареллы, она узнала, что площадь, которая доставляла несомненное удовольствие своей аутентичностью, долгое время использовалась как место проведения публичных казней, в том числе и сожжения ведьм.

На этих словах Анна полузакрыла глаза и услышала нечеловеческие крики объятой пламенем женщины, чьи каштановые волосы разметал жар огня. С отвращением увидела внимательные взгляды монахов-доминиканцев, которые старались не упустить ни одной детали ее поведения, чтобы потом подробно изложить в трактате «О ведьмах истинных», как отличить приличную женщину и ревностную католичку от колдуньи путем сожжения ее на костре. Разглядела нетерпение и любопытство во взорах людей, собравшихся на маленькой площади поглазеть, как сгорит очередная жертва просвещенности и стремления к познанию. Она увидела, как торопливо закрывали окна лавочники из домов, обрамлявших площадь: фу, того и гляди, сладковатый запах горелой человеческой плоти попадет в лавки. Наутро посетители опять будут брезгливо морщить и закрывать носы. Этого еще не хватало! Репутацию почтенного и честного торговца делают и такие мелочи, между прочим!

Но что же так свербило и не давало спокойно насладиться вечерней трапезой? Анна очнулась от неглубокого, но тревожного сна: ее осторожно потрогала за плечо хрупкая светловолосая официантка лет двадцати пяти:

– Простите, синьора, с вами все в порядке?

– Да… Спасибо. Счет, пожалуйста!

Расплатившись и трезво рассудив, что поздно вечером не стоит в одиночку гулять, даже по такому неспящему городу как Рим, Анна вошла в метро и поехала в сторону отеля.

В полупустом вагоне она разглядывала названия станций, но не могла прогнать навязчивую мысль. Как сложить воедино увиденный в странном сне акт алхимии, лютниста с документами. Аптеку со смешными старушками, готовыми поболтать с ней, будто они вчера расстались. Насмешливого монаха со странной бровью… «Есть! Завтра утром я должна снова побывать в аптеке по адресу… По адресу… Так». Анна щелкнула пальцами правой руки, как всегда делала в попытке что-либо вспомнить. Высокая дверь, розовые буквы вывески… Интуиция чуть иронично наблюдала за ее обескураженным видом и, проглотив зевоту, шепнула: «Ну, лестница… Ты же филолог». Santa Maria della Scala. «Вот так. Я все-таки вспомнила!»

Очень довольная собой, но необыкновенно уставшая от такого количества событий за один короткий день, Анна возвратилась в гостиницу, приняла прохладный душ, поставила кондиционер на девятнадцать градусов и растянулась на белых плотных простынях, привычно зажмурившись от удовольствия и слегка вытянув шею.

Ночь пришла в ее сознание, немедленно поглотив остатки непростого и полного причудливых эмоциональных испытаний первого дня в Риме.

 
                                     * * *
 

Мягкий звук колокола коснулся уха Дениса, возвращая его в здесь и сейчас. Кафе опустело. Едва ворковали официантки. Женщина, привлекшая внимание, ушла.

«Да, вспомнил. Понимаешь, друг Бруно, ее рассказы почти в точности совпадали с рассказами этого, как там его, Волосова. Это меня тогда напрягло. Причем, и о появлении бумаг тоже совпадали – точь-в-точь».

Дождь усилился, и капли заспешили по стеклу, создавая иллюзию движения каменного изваяния – Денису показалось, что собеседник сочувственно кивнул.

Письма Галилея

– Уфф, – вздохнула Анна. – Так закончился мой первый день в Риме.

Денис покачался взад и вперед, откинув голову.

– Мне кажется, стоило бы, Аня, – растягивая слова, начал он, – найти источник этих видений. Их что-то спровоцировало.

Анна лукаво глянула на собеседника:

– Ну, то есть, вы бы пошли в эту аптеку снова, так?

– Да! Обязательно! Только вот… Давайте посидим в более уютной обстановке, а? Кажется, начинается любимое питерское погодное состояние – моросит…

Они прогулялись до первого понравившегося кафе, где и устроились за бокалами кьянти. Пригубив, Денис взглянул на Анну:

– Вы туда пошли опять, я угадал?

Анна улыбнулась.

 
                                     * * *
 

Свежее и ясное утро началось для Анны с воя полицейской сирены. Город просыпался, умывался, лениво пил пахучий кофе, усаживался на небольшие городские мотоциклы или аккуратные «Фиаты» и начинал привычный утренний бег, объезжая замки, дворцы, набережные, парки, места постоянных римских раскопок, площади и фонтаны. Анна с удовольствием вслушивалась в эти звуки, прекрасно осознавая, что уж ей-то точно не стоит суетиться.

Как удачно, что, погружаясь в прохладную дрему, она взяла телефон и отключила все рабочие будильники. «Красота-а-а… – нежно потянулась в кровати. – Совсем никуда не надо…» Внезапно девушка села и обхватила колени руками. События вчерашнего дня пронеслись в голове галопирующей упряжкой.

«Не в моей натуре отступать. Решено!» Анна взглянула в окно и подумала, что таким прекрасным летним днем несомненно придет успех в делах и отдыхе. Быстро сделав круг душ – шкаф – любимые бежевые кроссовки, она сбежала по лестнице, вручила ключ девушке на ресепшн и вышла на теневую сторону улицы, буквально нежившейся в ласковых солнечных лучах. Решив ограничиться кофе, Анна быстро купила двойной эспрессо в первой же кофейне на перекрестке.

Чудесная погода, небо манящего синего оттенка, нарастающее тепло, обещающее жаркий день, располагали к пешей прогулке быстрым шагом. Ровное, спокойное настроение и восхитительный кофе сделали путь к аптеке короче и позволили путешественнице пройтись по красивейшим районам Рима и выйти прямо к Тиберине, острову на юго-западе исторической части города. Два старинных моста вели в нужный ей район Trastevere, третий пересекал Тибр в обход острова с востока. Анна перешла мост Garibaldi и двинулась на запад вдоль усаженной пышными деревьями набережной.

Оказавшись на площади della Scala, она вспомнила, что несколько лет назад видела в Лувре великолепную «Смерть Девы Марии» работы Караваджо и нашла упоминание, что художник писал ее именно для этой монастырской церкви. Сейчас же хотелось попасть в одноименную с площадью аптеку, где вчера произошли столь удивительные и необъяснимые события. Она уверенно и решительно толкнула огромную тяжелую дверь.

Дверь даже не поддалась. «Chiuso!» – заметила Анна на двери аптеки слева. Справа от здания затаилась полицейская машина, припаркованная крайне небрежно наискосок. Девушка удивилась: «Чудны дела твои, Господи! Где же это я вчера побывала?»

Стараясь не привлекать внимание полицейского в автомобиле, тем не менее проводившего ее взглядом, Анна медленно покинула площадь. Выйдя на набережную и глянув на мутноватую зеленую воду, она глубоко вздохнула. Что-то случилось в аптеке за время ее отсутствия. Что-то неприятное. Страшное. В любом случае, сейчас лучше там не показываться.

Рассматривая противоположный берег, Анна открыла сумку и нащупала вчерашний подарок аптекаря Капелли – склянку с ароматом. Вынув руку, она тут же уловила знакомый запах. Теперь он манил и звал, но куда и зачем нужно идти, пока она не осознавала.

Что ж… Я в Риме! И я хочу насладиться этим городом, этой страной в стране. И поэтому я направлюсь… В Ватикан! В государство в пределах городских стен. В хранилище бесценного и вечного. В мир католических воззрений, ошибок и жестокого прошлого. На этом пункте Анна одернула сама себя: «Я иду любоваться произведениями искусства, – строго сказала она. – Ошибки католической церкви оставим самой католической церкви».

С этой несложной мыслью девушка быстро и уверенно зашагала к мосту Sisto, чтобы легко пройти пешком несколько километров и насладиться… Чистейшим летним римским небом. Многочисленными вычурными вывесками магазинов и кафе. Попадающимися на каждом шагу небольшими храмами. Узкими, жарящимися на старом добром итальянском солнце, тротуарами. Крохотными машинками, запросто припаркованными перпендикулярно мостовой, а вовсе не вдоль…

Шумные итальянские женщины, обсуждающие свои дела по мобильным телефонам в режиме fortissimo, стройные и не очень итальянские мужчины с вьющимися черными волосами, мотоциклы с наездниками в костюмах различных приемлемых оттенков и, разумеется, в шлемах – все двигалось, гудело, разговаривало, смеялось и восклицало! И, безусловно, восхищало любопытную каштановолосую путешественницу! Ибо получать удовольствие от впечатлений и затем преобразовывать это удовольствие в размышления Анна считала одной из наивысших способностей рода человеческого.

Мимо одной вывески девушка, конечно же, не прошла. Внимание привлекла джелатерия с длинной витриной. От выбора не просто двоилось в глазах, но и становилось непонятным, а как же люди этот самый выбор делают? Абсолютно несложно выбрать из двух, ну, из пяти видов мороженого, но от витрины с сорока пятью вариантами кружилась голова.

Встряхнув челкой и зажмурившись от луча солнца, скользнувшего по щеке и задевшего глаз, Анна сделала выбор в пользу шоколадного лакомства. От вида огромного рожка с витой темно-коричневой башенкой счастливо улыбнулась. Умение получать удовольствие от жизни как таковой во всех ее добрых проявлениях и приятных мелочах – вот что бесспорно отличало эту красивую русскую женщину от частенько нахмуренных и чрезмерно собранных в узел недоверия и подозрительности соотечественниц.

С превеликим наслаждением облизав приятно охлажденные на жаре губы и тут же вспомнив о правилах приличия, Анна вынула из сумки платок и поднесла к лицу, одновременно подняв голову. Платок замер у рта и медленно прошелся по удивленно полураскрытым, чуть розовым губам. Такое чувство Анна испытывала всякий раз, когда считала, что прикасается к вечному, небесному, потустороннему, божественному, называйте это, как угодно. Ей с самого детства нелегко было воспринимать очередное произведение искусства творением рук вон того смешного сморщенного человека на старинном портрете или строгого черноглазого старика с очень старой гравюры, или же совсем молодого и оттого вечно смеющегося художника с автопортрета. Касание ласковой божественной руки, тонкая и ненавязчивая помощь Творца, озарение, посланное свыше – вот что сопровождало в глазах Анны создание любого музейного экспоната.

От легкого толчка в плечо она опомнилась. Непрерывно перетекающие одна в другую толпы людей старались попасть на площадь перед главным собором всего католического мира: San Pietro. Его полураскрытые объятия манили симметричной красотой колоннады, завораживали статуями святых по контуру здания, доводили до тихого исступления мощнейшим куполом, знакомым практически каждому человеку на Земле.

Анна решила завершить осмотром базилики сегодняшнюю прогулку и решительно зашагала направо вдоль стены Ватикана. На viale Vaticano она уперлась в шумную, но терпеливую очередь из таких желающих приобщиться к искусству, как и она сама. Нисколько не удивившись и покорно простояв в тени рослого американца в желтых шортах и белоснежных кроссовках впереди нее, Анна прошла все мыслимые металлоискатели и стала владельцем заветного билета стоимостью в сорок евро, который показывал дорогу в одну из мощнейших и величайших сокровищниц мира: Musei Vaticani. Она обрадовалась, что так удачно подкрепилась по дороге сюда и пообещала себе отведать чего-то более сытного сегодня-завтра вечером, не позднее.

Медленно перемещаясь из зала в зал и рассматривая статуи, бюсты, живописные полотна и шпалеры, Анна наслаждалась эйфорией от накрывавшего предчувствия. Что-то произойдет в этих старинных, видавших всякое залах. Теперь она четко осознала, что поездка в Рим сопровождается странными, но очень волнующими и любопытными событиями, коими нельзя пренебрегать, ибо за ними пряталось нечто, напрямую касающееся саму Анну.

Сердце девушки замерло и вслед за этим стукнуло три раза: Ра-фа-эль! Залы великого Рафаэля! Он расписал их по заказу Папы Юлия II. Анне иногда ужасно хотелось повидать этих столетиями назад почивших в бозе наместников Его на земле, чтобы искренне пожать руку в знак благодарности за такие плодотворные идеи приглашать для творения актов живописи и лепки самых поцелованных Богом людей тех или иных далеких времен.

Фрески, которые сейчас рассматривала Анна, заняли у Рафаэля Санти ровно десять лет. И вот уже пять столетий можно внимать этому бесспорному триумфу веры и церкви в залах, благородно названных по его имени.

Происходящее далее показалось Анне замедленной съемкой, участником которой она не стала. В абсолютной, как ей тогда казалось, тишине мимо, толкаясь и непрестанно фотографируя, проходили люди с детьми и без, одетые в футболки и платья, туфли и кроссовки, с разным цветом волос и кожи, разных политических и духовных взглядов, больные и думающие, что здоровые. Анна перестала воспринимать все, что происходило вокруг. Со стороны она выглядела просто сосредоточенной туристкой, слишком серьезно разглядывающей фрески высоко над головой. Однако в душе ее зрела уверенность, что она подошла к какой-то тайне, и тайна эта так просто не раскроется.

Она видела сидящих, лежащих, прогуливающихся, играющих или читающих людей, одетых в древнегреческие просторные одежды ярких цветов. Она любовалась чистым лазоревым небом, дополненным чистейшими же облаками, чистотой и прямотой линий здания, по которому гуляли персонажи «Афинской школы», сами казавшиеся образцами чистоты и помыслов, и устремлений. Фреска дышала чистотой и гениальностью, простотой и загадочностью. Анна знала, что видит перед собой не совсем Платона, а скорее Леонардо в его роли, не то, чтобы Гераклита, а Микеланджело, и уж точно это сам автор фрески предстал в образе Птолемея. «Какие глыбы, какие гиганты двигали нашу маленькую планету от первобытного состояния к тому, чтобы сейчас я цепенела от восторга при виде этой невероятной красоты… Неужели они были одиноки в попытках привнести в этот мир изящество, пропорции и монументальность? Едва ли. Рафаэль имел много учеников. Именно их заслугой стал зал Константина, который они расписали по эскизам своего гениального учителя. Как же так? Кто они на его фоне? Безымянные старатели, перемывающие песок в надежде отыскать золотой слиток? Они не смогут найти слиток золота, но попытаются хоть на грамм крошечного золотого фрагмента приобщиться к тому, чтобы войти в вечность вслед за талантом, трудолюбием и феноменальностью Мастера…»

Потрясенная Анна медленно покидала Ватикан, еще медленнее она прошла по собору и оказалась на начинающей вечереть площади. Сумерки в Риме показались особенными: нежно-сиреневыми, розовыми и чуть дымными, навевающими щемящую грусть.

Выйдя на мощенную брусчаткой узкую улицу, Анна заметила нескольких людей со смартфонами на трамвайной остановке. Девушка устало улыбнулась: она очень любила трамваи и прокатиться по Риму сочла бы за удовольствие. Обернувшись, нашла глазами автомат и купила билет.

Зеленый трамвайчик подкатил резво, но бесшумно. Над кабиной светилась надпись «Largo di Torre Argentina – Trastevere». «Трастевере, Трастевере… Поеду туда», – решила Анна. Прокомпостировав билет, она уселась и стала рассматривать быстро темнеющий город. Конечная остановка настигла путешественницу довольно скоро.

Впереди виднелся перекресток, который вел на площадь. Анна не спеша двинулась туда, рассудив, что идти по темным, хоть и людным улицам ей неуютно, а римские площади любого размера всегда имеют очаровательные пристанища в виде уличных кафе для одиноких путешественников.

Удивлению девушки не было предела, когда она поняла, что снова очутилась на знакомой площади. Полицейской машины нет, да и аптека закрыта. На площади гуляют туристы, но гомон стих, и, похоже, все потихоньку начали разбредаться по гостиницам. Анна устроилась на каменной скамье возле арочных сводов. Вытянув изрядно уставшие за долгий пешеходный день ноги, она глянула на дверь аптеки. В совпадения Анна, конечно, верила, но считала их порождением разума и результатом аналитической работы мозга. Иными словами, то, что она оказалась именно на этой площади уже в третий раз, указывало на подспудное желание побывать здесь и попытаться докопаться до истины. В чем она, эта истина, Анна пока не знала.

Открыв сумку, она увидела крохотный пузырек, но уже без восковой крышки, которую вчера сама так отважно сковырнула ножом. Антонио закрыл его другой, плотно прилегающей, но все же слегка пропускающей запах. Возможно, это ответ на вопрос, почему Анна пришла к загадочной аптеке трижды. Непроизвольно улавливая волшебный аромат сквозь крышку и сумку, она вспомнила о первом визите сюда. А раз так, что оставалось делать?

Оглянувшись, девушка не без труда вытащила плотно прилаженную крышку. Аромат немедленно разлился, как показалось Анне, по всей небольшой площади, хотя на самом деле никто этого не заметил и даже не обернулся в ее сторону. Уфф… Запах чересчур сильный, чтобы держать пузырек открытым хоть чуточку дольше. Анна провела пальцем по краешку флакона, а затем по левому виску и поспешно спрятала склянку в сумку.

Чудесный летний вечер плыл перед глазами, мимо перемещались люди, проезжали велосипеды и самокаты. На потемневшее, прежде безоблачное небо стали наползать черно-мрачные тучи. Анна не заметила, как на скамью опустился молодой человек с каким-то предметом в руках.

– Buona sera, signorina. Vuoi musica?

Анна вздрогнула. Она увидела в смуглой руке парня инструмент наподобие мандолины и поняла, что перед ней уличный музыкант – бездельник, зарабатывающий на простоватых туристках, млеющих от сладких струнных переливов и не менее сладких, но таких фальшивых, взглядов римских попрошаек. Решив уйти, Анна перехватила взгляд мужчины и осеклась. Он смотрел печально и серьезно, а инструмент так и держал в руке, обнимая как ребенка – естественно, но бережно.

– А вы произведения Галилея знаете? – спросила Анна.

«Боже, что я говорю… Какого Галилея, простите… Которого сожгли? Но он вроде не музыкант, нет? Ну, как это… Земля вращается вокруг Солнца и прочее… Не за это его казнили?»

Меньше всего Анна ожидала от собеседника, что он ответил также по-английски и то, что именно он ответил, все так же серьезно и даже печальнее, чем прежде:

– А что бы вы хотели услышать из Галилея?

– Э… «Павану», знаете такое?

Молодой человек уверенно взял инструмент, и начал неспешно ласкать струны. Он перебирал туго натянутые белые нити. Анна смотрела на покрытую густым мраком улицу…

 
                                     * * *
 

Она пристально осмотрела обе стороны дороги: горожане предпочитали в поздний час не показывать носа из дома. Ограбления не были столь уж редки в те неприкаянные времена, когда ум, честь и совесть забывались перед жаждой поживиться тем, что плохо лежит, да еще поздней и душной римской ночью.

Внезапно она зажала рот рукой: из темноты возникло смуглое лицо Массимо, который, несмело улыбнувшись, стащил с головы шляпу и стиснул на груди.

– Добрый вечер, синьора Анна, – прошептал он.

Анна опустила ладонь и выдохнула:

– Добрый вечер, Массимо… Ты хорошо смазал тачку – я не услышала ни звука.

Массимо кивнул, и Анна приоткрыла дверь пошире, чтобы впустить сапожника, толкавшего небольшую деревянную тачку, катившуюся, впрочем, без усилия: ее отменно смазывали для частых ночных визитов Массимо в алхимическую лабораторию…

 
                                     * * *
 

Остановившись и переведя дух, Анна заметила, что Денис чуть нахмурил брови и провел рукой по лбу. Он внимательно посмотрел на девушку. Ей показалось, что легкий дух недоверия и в то же время воспоминания коснулся его лица.

– Алхимическую лабораторию, значит… – задумчиво проговорил он, погладив верхнюю губу двумя пальцами.

Следующие несколько минут он слушал, слегка подавшись вперед, практически не поднимая на Анну взгляда, но все так же отрешенно трогая пальцем ножку бокала.

 
                                     * * *
 

– Письма… Письма… – музыкант прерывисто дышал и часто моргал. – Письма синьора, о которых я говорил тебе! Но они знают! Меня ищут! Я не понимаю, – продолжал он, отпустив ее руки и сцепив свои в судорожном рукопожатии, – как они пронюхали, что письма хранятся у меня?! Мне с таким трудом удалось вырваться из-под наблюдения. Весь день я ощущал на себе чей-то тяжелый взгляд. Это они!

Анна постепенно стала понимать, что произошло с ее любимым. Он мог и не пояснять, кто скрывался под именем «они». Анна задумчиво смотрела на переносицу Дионизио: «Шпионы Его Святейшества. Эти пойдут на многое, чтобы завладеть любыми бумагами синьора Галилея, заставить его молчать в угоду Папе и всей нашей Матери Церкви…» Снова посмотрев Дионизио прямо в глаза, Анна спросила:

– Где сейчас спрятаны эти письма?

И в тот же момент буквально лишилась дара речи, когда музыкант осторожно извлек из-за пазухи длинный свиток, перевязанный веревкой, и протянул ей:

– Нигде не спрятаны… Я не успел, просто не успел этого сделать, – прошептал он, ища безумным взглядом привычно ласковый и нежный ответ.

Ветка персикового дерева снова качнулась…

 
                                     * * *
 

Анна выжидающе посмотрела на Дениса:

– Вот. Столько событий произошло за один вечер… Они отчетливо врезались в память, – она развела руками. – Удивительнее этого со мной еще не случалось ничего!

В повисшей тишине Денис крепко сжал лоб и закрыл глаза. Словно очнувшись, он прервал паузу:

– Необычно как. Почему именно вам? Почему именно письма Галилея?! Алхимия, жаба, лемур?! У меня нет простого объяснения этим галлюцинациям. Хотя и галлюцинациями я бы их не назвал. Вот вы можете ответить на все эти вопросы? Может, вы книги какие прочитали перед поездкой в Рим, а? О Галилео? Нет?

– Да нет… Как-то не сказала бы, что я сильно интересуюсь его жизнью. Последний раз я вспоминала о нем в институте.

– На филфаке?!

– Брехт, «Жизнь Галилея» … Мы это обсуждали на пятом курсе.

– Ах, да… Познание мира через художественную литературу… Но сейчас не об этом. Так… Давайте еще по бокалу?

Они сделали заказ и сидели далее молча, думая каждый о своем. Анна видела, что Денис ошеломлен услышанным. Но заметила, что впечатлил не столько рассказ, сколько ненайденное объяснение – почему все привиделось именно ей. Казалось, он готов скорее исследовать этот вопрос, нежели всерьез заинтересоваться историческими документами.

Отпив еще вина, Денис улыбнулся:

– А что же делал молодой человек, игравший вам «Павану» Галилея-старшего, пока вы смотрели «кино»?

Анна рассмеялась:

– Хотите и об этом послушать?

– Обязательно!

– Так вот. С поворотом ключа в замочной скважине «кино» словно бы выключилось.

 
                                     * * *
 

Музыка не звучала. Молодой человек сидел рядом с Анной и скромно смотрел себе под ноги. Но стоило ей повернуть голову, как он серьезно взглянул:

– Лютневая музыка, да еще шестнадцатого века, и вправду усыпляет. Но вы словно грезили наяву – просто смотрели вдаль, абсолютно остановившимся взглядом. Площадь такая небольшая… А вы как будто на горизонт глядели.

– Ох… Простите меня, пожалуйста. Я задумалась, замечталась и, похоже, даже заснула.

– Нет-нет, вы не спали. Иначе я бы не стал играть. Знаете что, синьора? Вы же не римлянка, верно?

– Да, верно, – улыбнулась Анна.

– Давайте сделаем вот как, – сказал мужчина, деловито упаковывая инструмент в футляр. – Я вас провожу до отеля.

И, увидев недоверчивый взгляд, тут же добавил:

– Желай я причинить вам вред, не стал бы ждать, пока вы очнетесь… Ну, хорошо, мы пойдем только оживленными улицами, идет?

Убрав лютню в чехол и повесив за спину, он поднялся и протянул Анне очень смуглую руку. Парень был довольно симпатичным: невысоким, темноволосым и кудрявым. При этом серьезность его лица, даже какая-то вселенская печаль, контрастировала со способом зарабатывать на жизнь: