Читать книгу: «Маленькая Троянская война. Новая мифология»

Шрифт:

ISBN 978-5-0062-0985-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я посвящаю эту книгу памяти нашей незабываемой дочери Теодоры.

ВВЕДЕНИЕ

Фракиец был неизлечимо слеп, но не от рождения. Огонь сжег глаза в детстве, но память была настолько сильна, что спустя пятьдесят лет после пожара роковой еще снились цветные сны и таквоспроизводил внутри себя все, что успевали обходить до тех пор глаза.

Боги забрали один, но с годами остальные сенсоры были усовершенствованы до уровней, неизвестных другим зримым людям.

Пальцы каким-то удивительным и необъяснимым образом могли различать разные цвета красок, которые специально обученный раб готовил в глиняных пахартах и заказывал на деревянном столе, чтобы им было удобно пользоваться.

На ощупь фракиец ковырял в тарелках, а затем кончики чувствительных пальцев проводили нежные пятна, линии и пунктиры на большом холсте, натянутом слева от незрячего художника.

Почти вся площадь была занята огромным яблоком, в котором как бы небрежно стали образовываться различные фигуры и предметы, не имеющие никакой логической связи для стороннего наблюдателя.:

Только что под зеленой корой лобная щиколотка и пятка проткнули стрелу тонкой. Отец же мучился сыновей своих от змей меднолюспещи отбронить. Справа Бог огромный с красно-огненными доспехами сносит каменные стены, которые он до недавнего времени сам строил. А дальше от чрева лошади деревянными рождаются мужчины с гривами и тяжелыми копьями ясеня.

Огонь, пепел, кровь, снова кровь. Много огня, много пепла, много крови и горя, крики до небес. Вплоть до тех нехарактерных Олимпийских зрителей, которые имеют судьбы смертных.

Слепой Тамир творил Илиаду…

ИТАКА

«Мифы могут не гарантировать достоверности исторических фактов, но в них есть неостаряющая правда и бесчисленное множество уроков.»

Автор

Шерсть животного плохо пахнет и сплетается между пальцами. Хорошо, что там, где вымя, их не так много. Изнеженные пальцы все-таки совершают правильные движения, как с мерной силой сжимают сиськи, а молоко со звуком медленно наполняет деревянную посуду. Сейчас утро, но солнце жарится, и толпа потеет, хотя только смотрит. В любом случае, вид стоит потеть, потому что не каждый день можно увидеть такую высокопоставленную особу в странном положении доярки. Король Итаки Лаэрт доит овцу, а его сын Одиссей держит ее очень неподвижно, потому что овцы двигаются, независимо от того, кто их доит, будь то принц или крестьянин. Доение спорит, руки совершают заученные движения, как будто правитель только этим занимался всю жизнь, и все его существование перешло в компанию добродушных, волнистых животных. Если кто-то думает, что из каждого становится доярком, то он определенно заблуждается в этой мысли. Для всего в жизни требуется не только желание, но и немного таланта, пусть речь идет о сверлении отверстий в земле. Подданные молча наблюдают символический ритуал, повторяющийся в этот день уже много лет, независимо от климатических условий. Оба доятца одеты довольно просто, ничем не отличаясь от остальных зрителей, являющихся в основном представителями плебса, хотя между ними можно наблюдать несколько царских бояров вместе с семьями, но они предсказуемо также выглядят обычно, как будто где-то забыли свои блестящие украшения и мягкие ткани одежды. Царские руки умело тянут вымя, молоко черцает в деревянном ведре, но это не руки рабочего, как бы мы ни смотрели на них. На одной руке видно большое царское кольцо-печать, которая совсем не мешает доению, но странно стоит на розовом фоне, отражаясь от шкуры овечьего виме. Невооруженным глазом видно, как уменьшается объем молочного пузыря, белая жидкость больше не свистит силой и давлением, а идет на перекладинах к своему финалу…

В тенистом месте сидит слепой гуслар Тамир, возможно, не настолько рваный, чтобы вызвать сожаление, уверенно играющий с щекоткой, каканижет песню, Больше как декламация, чем как музыка:

«Не каждый король сделал бы это, но Лаэрт-не каждый. И не то, чтобы кто-то из них не смог бы доить эту рунтавелку, но традиция подсказывает это. Пусть видят итакийцы, что тот, кто их ведет, не превозносится и не забывает, какими были его предки, ибо кто-нибудь из дальних был бы ее пастухом, я козаром. Таким образом, народ приобретает больше любви и уважения к своему властителю.»

Рядом с путешествующим певцом было тканое полотенце, а на нем кто-то позаботился о том, чтобы разложить буханку, немного мяса, лук и сосуд со свежим молоком. А он, не проявляя ни малейшего признака голода, предпочитает отметить событие, проявляющееся в доении овцы, как будто что-то великое совершается под убийственными солнечными лучами.

Под палящим солнцем появляется всадник, спускающийся с запотевшей лошади и посылающий вопрос домой и людям.:

– Кто здесь король Лаэрт?

Он, естественно, не может себе представить, что доят, одетый в простые и грубые одежды, был правителем острова. Молодость и отсутствие жизненного опыта и чистая логика мешают его прозрению. Посланник с удивлением слышит, как этот слегка побелевший мужчина держит овечку виме в ответ:

– Это я, солдат. Что привело тебя ко мне и откуда ты взялся таким запыхавшимся?

– Из порта иду, царь. Я принес тебе приглашение из Илиона, столицы Троады. Мой правитель Приам приглашает короля Итаки Лаэрта на праздник в честь 20-летия его восшествия на престол. Он посылает этот свиток как знак уважения и добрососедства – размахивает свернутым пергаментом.

– Хорошо, только закончу свою работу здесь. Мы рассмотрим это сообщение, но не сейчас. Иди во дворец, умойся, поешь и отдохни, а потом тебя вызовут, чтобы получить мой ответ!

Посланник куда-то уезжает, а один из местных приводит его лошадь по случаю. Доение заканчивается, как всегда, успешно, без осложнений, кто-то услужливо забирает овцу, другой берет ведро с молоком и разливает в вытянутые толпой глиняные горшки. Все это символика, которая каждый год повторяется аналогичным образом, но таковы традиции, и они должны соблюдаться и сохраняться, что говорит отец сына:

– Чтобы народ уважал тебя, сын, ты должен делать то, что столетиями делалось под небом Итаки. Если ты изменишь обычаи, перестанешь выполнять ритуалы, однажды ночью ты окажешься с перерезанным горлом, и на твоем месте воцарится другой. Народы в своем собственном заблуждении считают, что таким образом они подчиняют своих правителей, пока последним совершенно ясно, кто что может, а что не может. Поэтому это заблуждение следует питать и оберегать, чтобы не проснулся Спящий лев.

– Ты Льву этому народу говоришь? – реагирует Одиссей – глядя на них, какие они кроткие, как только что доенная овца, мне ни в чем не подобает хищного зверя, как лев.

– Не смотри на них сейчас! Ты понятия не имеешь, какой стихией является разъяренная толпа. Все стихийные бедствия, которые обрушиваются на наш остров, похожи на легкий ветерок по сравнению с тем, что может сделать должным образом поведенный человек.

– И об этом оба говорят по дороге к единственному двухэтажному зданию в городке, которое является царским дворцом…

Должно быть, прошло много времени, когда два дояра уже выглядят совершенно по-другому. В зале Дворца Лаэрт был одет как подобает царю, но не обескровлен, как это принято в большинстве полисов. Он смотрит на написанное на донесенном пергаменте, а его сын, также в красивой чистой одежде, выглядывает через плечо отца и шевелит губами при чтении. Одиссей – молодой человек, около 16—17 лет, с наболевшими усами, крепким телосложением и умным взглядом. По-видимому, текст не очень длинный, потому что чтение заканчивается менее чем за минуту. Царь откинулся назад и даже не задумываясь заявил об этом.:

– Нет ничего мудрого. Мне это не идет. У меня достаточно работы, чтобы ходить на гулянки и пустоши. Ты пойдешь – слова от отца к сыну-Ты уже не маленький, и тебе пора делать что-то большее, чем плавание и стрельба из лука! И в любовных играх тебе пора развернуться, потому что в Итаке ни одна девушка тебя не заслуживает. Эти толстоглазые дочери моих вельмож не подходят тебе ни внешне, не говоря уже о уме и разуме.

– Может, мы с тобой перепрыгнем в Троаду, пап. Вот где он?!

– Может, но не может! Тебе пора взять на себя часть отцовского бремени, и это их приятная часть. Ты идешь погулять. Вы идете, чтобы повеселиться, посмотрет на красивых девушек или они посмотрят га тебя. Какой красавец вырос! Но имей в виду, что они попытаются заманить тебя в свои сети. Я не говорю о девочках, хотя с ними тоже нужно обращаться осторожно! О сплетнях этих царедворцев, которых ты там увидишь, я говорю. О царях и их сыновьях мое слово. Все будут тянуть тебя за союзника, предлагать тебе разные военные и торговые соглашения, но ты ни с кем не соглашайся полностью! Наши корабли известны, как и их экипажи, но это не значит, что мы должны обслуживать всех, кто не способен создать хороший флот. Ты будешь держаться на расстоянии, улыбаться и не будешь много болтать! Ты ничего не обещаешь, не говоря уже о том, чтобы подписывать! Что бы ни предложили, ты должен сначала обсудить это со мной! Ты даешь им какие-то туманные надежды сделать то, что они тебе предлагают, но когда унаследуешь меня на престоле! Не так уж сложно лавировать между всеми этими, потому что ты превосходишь их умом и образованностью. Не зря так долго жил в Талесе и Афинах, что даже на острове Самотраки. Уделяй больше внимания хорошим блюдам, разбавляй вино большим количеством воды и задевай королевским дочеркам, но не трогать, потому что это опасно, и они могут женитьпо, даже не успев кашлять! Я ясно выражаюсь или все еще объясняю?

– Хорошо, папа, я поеду в Илион. И буду остерегаться как царских дочерей, так и царской лести. Мне нужен только один телохранитель, которого я выберу из твоей личной гвардии!

– Вот чего я хочу, сын! Я дам тебе целый корабль, чтобы ты явился принцем, а не бродягой. И свиту я тебе дам, а не телохранителя. Я знаю, что ты никогда не опозоришь меня. Давай напишем ответ царю травки и позовем посланника, чтобы передать его ему!

– Не хотелось бы, чтобы со мной таскались разные блюда и интриганы. От друзей надо защищаться, а не от врагов! Корабль и моряки могут, но они будут стоять в порту и на самом корабле, а не бродить по моим ногам. Один из твоих элитных бойцов мне нужен для охраны и больше ничего.

– Мы не будем ссориться. Принято явиться со свитой, но как только ты тянешься так сильно, берешь того, кого там выбираешь, па готовится к путешествию, что время не стоит на месте!

Одиссей выпивает на одном дыхании стакан с водой, который он держал в руке, и выходит наружу, где солнце чуть не ослепило его. Он идет по тропинке через редкую рощу, окружающую небольшой дворец Итаки, и, подтягиваясь по ней, быстро достигает желтизны прибрежного песка. Он бросает легкую одежду, чтобы отдать свое обнаженное тело соленой воде. Он плывет внутрь и только когда задыхается, он серьезно поворачивает тело и расслабляет его на теплой воде. Раздвинув руки, отдается спокойствию, которое бьет отовсюду. Только Солнце является свидетелем таинства, но оно торжественно обещает никому не говорить, подмигивая частью своих лучей. Закрыв глаза, голый принц представляет себе блестящие украшения на нежных девчачьих пальцах и шее, видит сочные столы, заваленные угощениями, золотые чашки, наполненные тяжелыми винами, и полуобнаженные танцовщицы, перехватывающие, как Ласточки, между полупьяными мужчинами и женщинами. Он улыбается, потому что чувствует поднимающуюся мужественность там, где начинаются бедра, и поворачивается на живот. Медленно плывет к берегу, где довольный проплывает на горячем песке. Желтая неизбежность каменных зерен сразу же прилипает к мокрой коже, не создавая неприятного ощущения. Юноша задумывается над простым фактом, что песок может стать как порошком, так и связывающей камни смесью, если его правильно смешать с нужными материалами, пока порошок не сможет снова вернуться в форму песка. Он задыхается от идиотских мыслей, которые откуда-то сводят его с ума. Он положил мокрую голову на руки, закрыл глаза, и это видение во второй раз поразило его объемом, цветом, даже звуком. Почти та же картина в деталях обособляется где-то внутри, а лицо как бы доминирует среди разноцветных образов. Образ молодой и красивой девушки, с темными глазами, и тяжелыми вьющимися волосами. Он запомнил это и застрял глубоко в своем сознании с какой-то упорной надеждой, что увидит это совсем близко…

МИКЕНА

Если мы сможем представить себе Древнюю Элладу примерно 5000 метров в высоту, мы сможем обозначить полисы один за другим и мысленно обозначить их одной красной, жирной точкой. Совсем немного этих алых кругов на зеленовато-коричневом фоне земной поверхности. Каждая такая точка имеет свое название, а каждый полис укрыл определенное количество живых существ, будь то разумных, полуразумных или совершенно немыслимых. Но с такого расстояния нельзя увидеть жизнь в ее непрерывной динамике, почувствовать постоянный переход от существования к смерти и обратно, в тот нескончаемый природный круговорот. Чтобы удовлетворить свое любопытство, нам нужно либо спуститься вниз, либо приблизить точку к себе. Теперь давайте приблизимся к полуострову Пелопоннес вместе с красной точкой микенской столицы Фива, чтобы превратить его в городскую площадь, которую принято называть Агорой. Царь Атрей вершит правосудие, сидя на большом стуле из тяжелого черного дерева, инкрустированного золотыми орнаментами. Он был одет в дорогую одежду, его сандалии сделаны из самой мягкой и красивой кожи, а на голову он положил обруч из драгоценного желтого металла, словно над лбом искры из алого огромного рубинового камня. Перед ним стоял один из граждан Микены, в почтительной позе и бледном лице. Его толстые пальцы усыпаны кольцами, на шее у него золотая цепь, Хитон из материи, похожей на царскую, а все тело трясется в вибрациях беспокойства и откровенного страха.

Где-то в стороне сидит слепой Тамир, который скребет луком свою гуслу. Вездесущ этот старик, и везде мы будем видеть его постоянно, как своего рода призрака объективности и герольда исторической правдивости. Он припевает слепого под нос почти одной и той же мелодией, но разными всегда словами:

«Такова традиция народов, и всякий правитель, если ему дорог трон, должен ее соблюдать. Раз в месяц Царь Микены Атрей выходит к своему народу и вершит личное правосудие в качестве Милостивого внимания к плебсе. Так поступали те, кто был до него, так будут делать и его сыновья, когда они станут царями. Микенцы любят своего правителя. И делают они это, прежде всего, из страха, а преклоняются перед ним, потому что хорошо знают его пресловутую жестокость и бессовестность.»

Толстяк набирается смелости и говорит заикаясь через слово, мы уже знаем, по каким причинам:

– Уважаемый царь из рода Атридов, я пришел жаловаться на моего соседа Ионоса, который каждое утро совершенно нарочно выбрасывает свою грязь из ночного горшка у моей двери. Никогда не пропускает день. Это продолжается уже целый год, и я решил пожаловаться прямо на тебя, рассчитывая на твою премудрую справедливость. Я больше так не могу, и поэтому я здесь, потому что я ничего не заслужил такого унижения. Ни мое положение в обществе, ни мой авторитет в том же обществе не дают этому невоспитанному ремесленнику поступать так со мной. Я пытался поговорить с ним, умилостивить его, понять причины этой его ненависти, но тщетно. Умоляю тебя, господин, накажи этого плохого человека, отдай свою справедливость! Я честный торговец и регулярно плачу налоги в казну. Мой сын служит в твоей гвардии, а моя дочь шьет простыни для твоей спальни. Вся моя семья на службе царству и, естественно, твоей величайшей особе. Наша преданность ищет справедливости, царь!

– Честных продавцов нет. Не говори больше, ублюдок! Чтобы сделать это, ты чем-то его разозлил. Никто так ни за что не испортит отношения с соседом. Не недооценивай меня, торговец! Я приговариваю обоих заплатить по сто драхм и ударить по десять палок-Атрей явно рассержен заранее!

Стража тащит куда-то кричащего и плачущего человечка, который бросает ноги свои на камни, а солдаты силой тащат его за подмышки.

– Подождите минутку!

Стража останавливается на секунду.

– Ударь ему пятнадцать палок за то, что он меня задевает!

Торговец кричит еще сильнее, но его уносят, и вопли постепенно затихают. Царь спросил двух молодых людей, стоящих рядом с ним.:

– Есть ли еще кто-то, кого можно осуждать, или пришло время смеяться? Смотрите и учитесь, потому что я не буду жить вечно, и как вчера придет ваше время! Правитель должен быть суровым и беспощадным, не позволять вести его за нос. Не могли бы вы выбросить свою ночную грязь у чьей-то двери без повода?

Перед тем, как ответить на него, слышен стук копыт. В этот момент прибывает запятая лошадь с пыльным всадником на ней. Проходя между разъезжающей толпой, всадник сходит с лошади и на этот раз, не спрашивая, усиливается к сидящему правителю. Сразу двое упираются мечами в его грудь.

– Разве вы не видите, что я не вооружен. У меня приглашение от правителя Троады, царя Приама, к правителю Микен, Атрею. Будет большой праздник по случаю 20-летия его правления, на котором будут присутствовать все правители соседних и не очень соседних государств. Вот и письменное приглашение!

– Давай сюда свиток и иди, чтобы тебя накормили на кухне дворца, – приказывает Атрей, берет рукопись и кричит своим сыновьям – пойдемте со мной, почитаем, о чем идет речь!

Двое молодых людей, которые до сих пор держали мечи на теле курьера, кладут их в ножны и идут по лестнице за отцом. Площадь быстро опустела. Откуда-то слышны вопли наказанных и удары по их телам…

Правитель вместе со своими сыновьями уже находится в роскошном саду с беседкой, на мраморных скамейках которой стоят ожидающие вышитые подушки. Рядом фонтан извергает воду из ритона в руках красивой бронзовой нимфы. Воздух несет аромат сотен цветов и цветущих кустарников. Бурление сильной воды смешивается с шипением сотен птиц, которыми населен парк. Пергамент раскладывается на столе, который находится в середине беседки. Атрей говорит довольно громко, чтобы превзойти всю эту какофонию.:

– Я Не хочу унижаться перед этим надутым индюком Приамом. Но я не могу совсем игнорировать дружескую протянутую руку, потому что она сейчас сильнее. Илион в настоящее время является самым мощным во всей Элладе и даже во всем мире. Так что кто-то должен пойти, и это будете вы двое, как мои представители и послы! Я дам вам корабль, моряков и охрану. Вы явитесь с грохотом, самым блестящим образом, чтобы забрать у них ум этих размягченных роскошью самовлюбленных индюков. Таким образом, униженным будет он, великий царь Приам Троянский. Только обещайте мне не делать глупостей, что ваша кровь сейчас кипит и кипит! Здесь достаточно вина, женщин и развлечений, чтобы искать их через море. Делайте все умеренно! Не думайте, что вы богоравны, потому что вы не богоравны! Знайте, что на чужом месте стоит кротко, ибо каждая палка сначала бьет, а потом думает, не царственные ли это задницы. Ведите себя скромно и воспитанно, а возвращаясь сюда, беситесь как можете!

– Хорошо, папа, – говорит старший Агамемнон, – это будет не в первый раз, не так ли, брат?

Он обращается к Менелаю, который немного ниже, но широкоплечий и с телом, которое не соответствует его годам. В остальном он более красив лицом к лицу, чем его брат, с более мягкими чертами лица и добродушным выражением. Оба были одеты во фрапантно-грубую одежду. Их избалованная и роскошная жизнь под крылом дворца. Агамемнон тоже не уродлив, но на одной скуле есть шрам от ножа, который делает его уродливым и очень серьезным. Для его возраста такой знак говорит о том, что он уже участвовал в боях, оправдывая свое имя, что означает «Очень решительный». Он определенно более активный, амбициозный и, конечно же, худший из двух братьев. Менелай кажется более романтичным. Все знают его слабость к вину и поэзии, а также к трагедиям, которые артисты играют на сцене в микенском амфитеатре.

Опять вездесущий слепой Тамир с щекой говорит слова, сидящий под огромным смоковником:

«Так царские сыны принесли в Илион проклятие на род Атреидов. Агамемнон обладал характером, соответствующим имени, и не позволял никому высмеивать его, в том числе отцу или брату. С самого детства он очень хотел, чтобы к нему относились как к царю, а не как к ребенку правителя. Но именно в Илионе его так высмеяли, что вся Эллада подпрыгнет, а микенцы получат вечное клеймо и обидное до боли прозвище.»…