Читать книгу: «Беспросветная духовность. Операция «Каланча»», страница 4

Внезапно что-то проскрипела запрятанная в боковом кармане кителя рация. Чертыхаясь через зажатую в зубах уже прикуренную сигарету, шуршу жестким пластиком дождевика и спустя пару нецензурных фраз, все же достаю переговорное устройство:

– Дозорный-один, это Вельзевул. Что у вас стряслось? Прием.

– Вельзевул, это Дозорный-один. Клиент на подходе. Повторяю: клиент скоро прибудет. Переходим ко второму этапу операции. Прием, – отвечает изуродованный динамиком голос.

– Дозорный-один, это Вельзевул, принято. Отбой.

Ну, все понеслось. Хватит лясы точить: пора приниматься за работу. Отдаю по рации приказ строится вверенным мне группам, а сам почти бегом спешу к главному входу.

Пока я добирался, черный наглухо затонированный фургон успел подъехать к ступеням высокого крыльца огромной кладбищенской церкви. И вот шесть особо крупных сотрудников, пристроившись у задней двустворчатой дверцы микроавтобуса, уже принимают длиннющий, на скорую руку обшитый бордовым бархатом, почти трехметровый ящик. Это что ракета? Я, конечно, догадываюсь о том, кто внутри. Это только в обывательских шуточках сотрудников правопорядка принято считать тугодумами. Но в это трудно поверить. Мозг наотрез отказывается принимать очевидный факт. Я ведь еще лет в восемь догадался, что он вовсе не настоящий, как и Дед Мороз и прочая сказочная дичь. А теперь, вот вам, нате! Великан оказался вполне реальным и… Хотел сказать: «…живым». Ирония.

Если бы все взгляды сейчас не были устремлены туда, на виновника сегодняшнего сборища, наверняка кто-нибудь увидел мою, не соответствующую моменту, идиотскую улыбку. Надо бы собраться немного. Проще сказать, чем сделать. Как обуздать бурю, бушующую в моем мозгу, бешеное биение сердца, дрожь, разбившую все тело. Оглядываюсь на коллег. Им, похоже, вообще все равно, стоят себе с суровыми лицами, заранее заготовленными для подобных ситуаций, безупречно отыгрывая свои роли. Вы это серьезно? Неужели ни у кого сердце не екнуло?

Тем временем, помещенное в импровизированный гроб тело уже пропало в высоченном проеме храма. Вот бы пробраться туда: взглянуть хоть одним глазком на легенду. Но не дослужившимся до высших офицерских чинов путь туда заказан. Наше место на галерке. Ладно, возможно, повезет, когда закапывать будут.

Хорошо, что я, как отвечающий за личный состав, сам в построении участвовать не обязан. Поэтому, подождав еще несколько минут, срываюсь с места и быстрым шагом направляюсь в старую часть кладбища, чтобы занять место с хорошим обзором на финальную сцену.

Двигаюсь по уже знакомому маршруту. Однако на этот раз изваяния и памятники не слишком меня заботят. Всю дорогу в голове нескончаемой чередой крутятся сценки из старого спектакля, потом четверостишия из детской книжки превращаются в сценарий и вместе с ожившими персонажами с иллюстраций становятся мультфильмом. Сердце бьется все сильнее. Ноги сами собой срываются на бег. И вот звуки шуршащих по листьям капель, крики ворон, и гул шумящего вдалеке за высокой оградой города, внезапно исчезают, а ожившие иллюстрации превращаются в документальное кино. На воображаемом таймлампсе длинною в жизнь обычный постовой превращается в лихого следователя. Пролетают годы, а вместе с ними и сотни раскрытых преступлений: банальных, примитивных, беспричинно жестоких, изредка изобретательных и изощренных. Еще немного, и заматерелый борец с преступностью оборачивается усатым грузным генералом.

Дыхалка меня подводит, но, собрав силы, я делаю последний рывок: надо досмотреть мой небольшой фильм до конца.

Дальше пенсия. Со сверхсветовой скоростью проносятся годы. На заднем плане мерцают декорации. Вот уже одна эпоха канула в лету, уступая место новому времени. Вырастают внуки, появляются правнуки, и тоже вырастают. А дряхлеющий великан неподвижно сидит на фоне сменяющихся картинок и смотрит прямо на меня безучастным пустым взглядом. Еще мгновение. Но тут картинка обрывается.

Задыхаюсь, истекая соплями и слюной. Ни воли, ни физических сил бежать больше, нет. Но этого уже и не требуется: я стою у свежевырытой трехметровой траншеи и смотрю на утоптанную на ее дне землю. До нижней точки всего какие-то два метра, но кажется, что под ногами разверзлась целая пропасть, пугающая и одновременно завораживающая своей пустотой. И если ж оказался там, на дне, то это навсегда.