Читать книгу: «Зверь выходит из вод», страница 3
Он устало замотал головой. Хотелось сбросить все услышанное, стряхнуть с себя.
– Я ничего не понимаю, – чуть ли не плаксиво признался.
– А чего ж тут понимать? Потом понимать будешь, сейчас нужно действовать. Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Да ты щегол еще! Вся жизнь впереди. Не разрушай ее, вот что я тебе советую. А пока на – выпей.
Михалыч вручил ему стакан и заставил дотянуть до губ, а затем и сделать несколько глотков. Жгучая горечь пробуравила горло. Выступили слезы. Одеревенело застыв, он пробовал отдышаться.
– Так, парень, теперь вот, – Михалыч выложил перед ним листок и ручку. – Пиши.
Повисла пауза. Очень гадкая и жуткая. Он поднял голову и уставился на склонившегося над столом доктора. Тот спешно выпрямился, достал из кармана пачку. Зажав ртом сигарету, поднес к ней спичку. Крохотный огненный язык заметно плясал.
Затяжка. Мучительно долгая затяжка.
– У тебя есть время до рассвета, – Михалыч отошел к окну. – Утром заедут товарищи, заберут бумагу. Делу дадут ход. И завтра же, думаю, тебе следует пойти домой как можно позже. А лучше всего – вообще остаться на работе.
– Что мне писать? – грубо спросил он. Теплота в желудке разгоняла кровь.
– Ты и сам знаешь, – вдруг тихо, печально прохрипел Михалыч. И надсадно прокашлялся.
Но он не знал. Или знал. Наверно, знал сразу. Знание – не всегда сила. Иногда знание самое обессиливающее, что может лечь на плечи человеку.
– Нет, я не знаю.
– Прекрасно знаешь.
Что-то в этой тишине вдруг напомнило ему ту тишину, когда он был с ней в ванной. Тишина, которой столько же лет, сколько они помнили друг друга. Тишина его взросления рядом с ней, дней и ночей, прожитых в одной комнате. Их обоюдная тишина, которая всегда была их родной стихией, хотя то и дело прерывалась болтовней.
Но ее больше не было.
– Но она же моя мать! – сорвался он, подскочив. На искривленном лице тряслась губа.
– Потише ты, – ядовито рявкнул Михалыч. – Она старая, больная женщина. Ее время прошло. И ты не в ответе за ее ошибки. – Михалыч пошел к двери. – А тебе еще жить и жить. Если повезет, то счастливо. Или, по крайней мере, не изувеченным. Хотя бы это в твоих руках. Не упусти свой шанс спастись.
– Спастись? – тупо повторил он, будто впервые услышал это слово. – Спастись? Это называется – спастись?
Михалыч закрыл за собой дверь. Щелкнуло в замке. Остался лишь густой, мглистый мрак.
Он плеснул в стакан и залпом осушил.
Перед ним лежали лист бумаги и ручка.
Хотелось показным, размашистым жестом закрыть лицо и устало сгорбиться. Но он сдержался.
Он не сводил взгляда с чистого листа бумаги.
Стена
Командир поднял отекшее лицо и глянул на отображение в дверце тумбы.
Исхудавший коврик. Прорезиненные, подавляющие шум тапочки. Мелкое подрагивание острых стрелок брюк. Локти, воткнутые в натянутость колен. Темные кляксы в области подмышек. Вислые запонки офицерской рубашки. Браслет часов, цепляющий ушной завиток. Тень склоненного лица. Лоснящийся нос. Вздутые бугры лобных вен. Нити седины на висках. Голова, крепко сжатая руками. Пятерни пальцев вздыбили короткую военную стрижку.
Затаенная скованность, накаленная одеревенелость, обманчивая неподвижность.
Сигаретные отметины на диванной обивке. Фотография в позолоченной рамке, смотрящая в потолок. Полированный дуб стола. Полка с книгами. Карта с жирными отметинами. Листок, усеянный цифрами координат. Закрытый ноутбук. Замкнутое в себе изображение на иконе.
С патефона звучали меланхоличные трубные раскаты Луи Армстронга. Музыка мягко оттесняла мерный, непрерывный гул атомных двигателей субмарины.
В дверь капитанской каюты постучали. Командир вздрогнул, повернул затекшее, осунувшееся лицо. Остервенело кривясь, потер вислую кожу, устало откинулся на спинку дивана.
С нажимом век проморгавшись, стянув костяшкой предательский ком влаги из гусиных лапок, воспаленными глазами воззрился на дверь.
Прочистив горло, осипшим голосом командир выкрикнул:
– Войдите!
Заметив фотографию, наклонился и подобрал. Держал в руках небрежно, чуть ли не помахивая, с нарочитым равнодушием, будто стыдясь быть разоблаченным в сентиментальности.
На пороге показался старший помощник. Высокий, худощавый, сутуловатый. Его лицо напоминало замороженный пельмень, который начинал оттаивать.
Он стрункой замер и выпалил:
– Разрешите доложить, товарищ командир!
– К черту формальности, – сухо ответил командир. – Погрузился и взял курс?
– Так точ…
– Скорость максимальная?
– Набираем.
– Сколько еще?
– Триста километров, товарищ командир.
– Хорошо. На подходе до Объекта сообщишь.
– Есть, – с готовностью ответил старший помощник. – Я так же принес вам сводку с центра. Это отчет об операции «Выскочка».
– Не вышло? – быстро, едва скрывая волнение, спросил командир.
– Похоже, что нет.
– Положи на стол, я гляну, – сникнув, устало попросил командир.
Старший помощник шагнул и с шелестом выложил на стол белый лист, испещренный мелким текстом.
В этот момент игла закончила вытягивать музыку из Армстронга. Командир поднялся и поставил иглу на начало. Меланхоличная мелодия заиграла вновь.
В воздухе повисла недосказанность. Старший помощник стоял у порога. Он не решался уйти, не получив разрешения.
Поставив возле патефона рамку с фотографией, не оборачиваясь к старшему помощнику, а рассеянно наблюдая за круговым вращением иглы по исцарапанному полю, командир вымолвил:
– Как ребята?
– Плохо, товарищ командир, – с досадой в голосе сказал старший помощник. – Пьют по-черному, ругаются. Недовольство растет.
– Домой хотят?
– Так точно, товарищ командир. Попрощаться хотят успеть. Ведь мы как раз вышли в море, как все началось.
Командир болезненно сжал желваки. Проскользил взглядом по фотографии.
– Да, я помню, прекрасно помню, – едва подавляя дрожь, ответил. – Но мы же морской флот, а не кучка салаг с соплями вместо мозгов. Приказ есть приказ. Потому будем выполнять его до последнего. Иначе наказание по высшей строгости.
В сложившихся обстоятельствах слово «наказание» звучало как насмешка. Командир почувствовал это, невольно скривился.
– Я передам ваши слова, товарищ командир.
– Давай-давай, – подбадривающе махнул рукой.
Старший помощник козырнул и улетучился. Командир лишь тогда обернулся, еще долго смотрел на грубый квадрат двери, затем невнятно вздохнул и отошел. Став у рабочего стола, притронулся к листочку со сводкой, он вдруг взглянул поверх – и заметил маленькую иконку. Изображение божественного лика было суровым, неприступным, ничем не наводящим на мысли о милосердии и человеколюбии.
Их холодные взгляды пересеклись.
– Я знаю, что ничего не вышло, – тихо, сквозь хриплый бас афроамериканца, сказал командир.
Икона твердо стояла на своем молчании.
– И ты знаешь, что я решусь.
Икона снова не проглотила наживку. Пронизывала неестественным, давящим взором, но отвечать не удосуживалась.
– Я ведь и тебя убью, – продолжил командир сквозь зубы, – ведь и тебя не будет, если не будет нас…
Пару мгновений спустя командир размяк, рухнул на диван. Он болезненно побелел, закусил губы и с закрытыми глазами отвалился к стене. Продолжалось это не больше минуты. Затем краски вернулись к его лицу.
Он принялся степенно расхаживать по каюте.
В коротких фортепианных паузах было слышно, как вибрировали от глухого рокота стены. Субмарина, покинув полынью, вальяжно и гладко шевелилась сквозь толщу ледяной воды. Командира пронизало острое желание взглянуть за борт. Иметь бы хоть крохотное окошко, иллюминатор размером с глазок. Увидеть хоть раз толщу подводного льда с его угловатыми выступами, изгрызенные треугольники синих скал, остро смотрящих в черную бездну. Увидеть пулевидные тюленьи туши, косяки бесшабашной рыбы. Или, быть может, угрюмые морды неких чудовищ, нашедших убежище от человека лишь посреди миллиардов тонн мерзлой воды.
Вышагивая, командир привычно жевал щеки и твердел взглядом на каждом попадающемся предмете. Иногда – мельком, украдкой, вскользь – ухватывался за рамку фотографии. Саму фотографию, до мельчайшей крупицы и надлома в левом нижнем углу, он помнил наизусть. И каждый раз, когда рамка появлялась в поле зрения, командир твердо сжимал челюсть, сжимал кулаки, сжимался внутренне и, если б мог, сжался бы до уровня хордового планктона. Того самого, что обвивал сейчас бока его подлодки.
Сделав ненужное и бессмысленное количество шагов, командир нервно прервался. В его внезапной остановке чувствовалось больше напряжения, чем в ходьбе. Как на расстрел, он привел себя обратно к рабочему столу. Тем же старательным, едва подрагивающим движением взял листок.
Чуть заметно шевеля губами, командир читал сводку. Очки сползли на кончик носа, голова провожала глаза, поглощающие буквы.
«…в результате точечного удара, нанесенного по заданным координатам, целостность Объекта осталась прежней. Не было замечено каких-либо структурных изменений. Изменения в консистенции и цвете еще предстоит определить.
Следует отметить, что спустя тридцать две минуты в радиусе поражения на поверхности Объекта возникло грушевидное выпячивание, около километра в диаметре. Продолжая расти и отдаляться от Объекта, выпячивание обрело округлые очертания и дало два отростка – на семь и одиннадцать часов при боковой проекции. С отростков отпочковались еще два шаровидных образования, в три четверти от первого, материнского. Просуществовав пятнадцать минут, фигура стала уменьшаться, возвращаясь к поверхности Объекта.
На момент проведения связи итоги операции «Выскочка» считать неудовлетворительными».
Положив листок, командир излюбленным движением лихорадочно растер лицо. Бездумно, не вчитываясь, прошелся по россыпи черных букв, выхватывая отдельные слова отчета. Очки почти сползли с сального, огрубелого носа, и он судорожно отдернул их с лица.
Беспричинно блуждая по предметам, его снова привлекла фотография в рамке.
– Все, Надюша, это конец, – грустным голосом произнес командир. Он обращался к застывшей, ухоженной, зрелой даме с властной полуулыбкой. Возле дамы, обнимая, стоял молодой мужчина, издали сходясь с дамой чертами. А с другой стороны – молодая девушка, сходясь с дамой чертами даже при мимолетном сравнении.
Вдруг деловито и уверенно командир открыл монитор ноутбука. Экран враз выбелил остатки цвета с его широкого, слегка одутловатого и дряблощекого лица.
В мелькнувшем отражении командир заметил, что лицо это было страшно, несправедливо постаревшим, изнуренным, помятым.
Он без труда отыскал нужную папку. Ее содержимое пестрело большим количеством документов, файлов, вкладок с сайтов. Нервно перетаскивая курсор вниз, он наобум выбрал текстовый файл.
Открыв его, командир внимательно уставился и тихо бубнел строки:
«Прицельная микроскопия Объекта выявила скопление неизвестных человеческой науке атомов молекул, по форме напоминающих сотни скрепленных сабель. Просачиваясь внутрь, на каждую из «сабель», будто проткнутые, нанизываются атомы водорода и кислорода.
Не удалось взять материал для проведения лабораторных исследований. Потому выявить происхождение Объекта не является на сегодняшний день возможным.
В результате массированных ударов крылатыми ракетами класса «воздух-земля» (координаты указаны выше)Объект оказался неуязвим. При этом никаких признаков брони и защитного поля не обнаружено. Следует отметить, что Объект не поддается ни деформациям, ни структурным изменениям вследствие механического, физического или же химического воздействия…»
Закрыл документ. Опустился ниже, открыл следующий:
«…на шестые сутки появления Стены была выявлена первая аномалия. В районе Гренландии, на высоте трехсот метров было зафиксировано громадное выпячивание. Сначала едва заметное, выпячивание постепенно увеличивалось, и на пике активности достигло порядка километра в поперечнике. Крайний участок образовавшегося мешка был несколько светлее. Создавалось впечатление, что он напряжен, и потому при дальнейшем росте способен к разрыву. Затем от мешочного конгломерата стала отделяться продольная часть, напоминающая балку, или перемычку. На конце продольной части постепенно тоже росло округлое образование. Стена создала двухкилометровую фигуру, и практически отделила ее от своей поверхности. Фигура, напоминающая формами гантель, просуществовала около часа, а затем постепенно словно сдулась, скукожилась и всосалась обратно в Стену… »
С тихим щелканьем документ исчез. Наконечник белого копья прошмыгнул к краю открытого окна папки, вдавился и поволок серый блок вниз, вскрывая новые и новые залежи ярлыков. Дойдя до дна папки, двойной сухой треск выудил на экран одно из первых сообщений:
«То, что издали могло показаться белесой дымкой, оказывается огромной Стеной! Невероятно! Всего в сотне километров от берегов Бразилии высится необозримая, колоссальная Стена! Может показаться, что сам Создатель воткнул в океан огромный лист бумаги – так она ослепительно и девственно бела!
Мы летим вдоль Стены и не видим ей конца-края. Это немыслимо. Это чудо света…»
Закрыл. Открыл следующее:
«В 00:43 на всех спутниках мира, вдоль всего меридиана было обнаружено внезапное и молниеносное появление Объекта – огромной Стены. Замедленная съемка со спутников дает представление, что Стена стала образовываться с «краев», то есть с полюсов планеты – с Антарктики и Антарктиды. В течении двух минут сорока девяти секунд Стена сомкнулась в центральной части, в экваториальном поясе, и одновременно достигла стокилометровой высоты. Состоянием на 6:15 происхождение Стены является неизвестным, равно как и причина возникновения. Ни одно из государств или организаций ответственность за происходящее на себя не берет. В течении часа после появления, потерпели катастрофу три трансатлантических самолета, количество жертв по предварительным данным около семисот человек».
В глазах защипало. Надавив на яблоки, он унял резь. Тут же избавился от документа. Взглянул на часы. Замер, разглядывая секундную стрелку. Глаза завороженно следили, как она надменно, с непреклонной решимостью продолжала свой ход. Затем, чуть шкодливо, укоризненно ловя себя на недержании обещания, все же оглянулся к фотографии – и тут же спешно отвел взор.
Командир поднялся и снова принялся вышагивать. Остановился напротив зеркальца. На него издали смотрел некогда статный мужчина, тронутый возрастной полнотой. Офицерская рубашка подчеркивала нависшие боковики, округлившийся живот. Ореол опущенной складки на подбородке.
Потрепанный мужчина с зеркала подошел ближе. Недосып выдавали глубоко запавшие пустые глаза. Стали заметны алые молнии, когтисто обступившие зрачки. Вялые покрышки подглазных мешков, сиреневых и удручающих. Носогубные изрезы все уютней вдавливались, укоренялись вокруг рта.
На него смотрел уставший, разбитый человек.
В дверь трижды постучали. И тут же, не дожидаясь ответа, нажали на ручку и открыли. В отражении зеркала командир увидел, что в каюту зашел заместитель командира по работе с личным составом, по старинке «замполит». Друг, проныра и тихий стукач.
Мелкая голова замполита напоминала оволосевший кулак. На верхушке которого располагались вечно прилизанные, сальные космы, а посреди – усы, похожие на раздавленный помазок.
– А, это ты, – сказал командир. – Ну, заходи, чего там пороги оббиваешь.
– Пришел навестить затворника, – улыбаясь, сказал замполит. В руке он держал квадратную бутылку виски. Подстраиваясь под такт мелодии, он танцевально закачался. – А то ты совсем тут одичаешь, на людей бросаться начнешь.
– Я наедине расслабляюсь. Ты, кстати, я вижу, уже расслабился.
– Ну не серчай, кэп, – замполит застенчиво обнял бутылку, – обстоятельства-то особые, простительно.
– Да уж, особые…
– А что ты тут? Скуку нагоняешь? – замполит высадил свой тощий и упругий зад на диван. Он был худ, истончен до костяного остова, что придавало его фигуре сходство с большой метлой. – Прыщи давишь, что ли? Пора и тебя растормошить немного, с помощью вот этого чудодейственного напитка, – замполит игриво стукнул ноготком по стеклу бутылки.
– Нет, не хочу, – сказал командир.
– Ладно, – добродушно заметил замполит и сделал несколько глотков прямо с горла. – Джаз лабает, атмосферно у тебя. Аж завидую.
– Знаешь, я так постарел за этот месяц, – задумчиво проговорил глухим голосом командир, уже как-то нехотя, для галочки продолжая рассматривать свое собственное изображение. Неопрятную, неуставную щетину, жилки крыльев бугристого носа, углубления на лобном холме, похожие на борозды в почве.
– О, брат, все мы постарели за этот месяц, – хмыкнул замполит. – Стремительно и неизбежно постарели. Но! – он решительно поднял стручок пальца. – Мы готовы дать последний и решительный бой!
– Говна сожрать мы готовы, а не бой дать, – брезгливо заметил командир. – Что там нового?
– Скажу так. Твое состояние сказывается на атмосфере личного состава. Экипаж встревожен, взбудоражен, еще немного, и начнется непослушание на почве нервного срыва.
– Пока они выполняют команды, беспокоиться нечего.
– Замечательный вывод, – едко сказал замполит. – Может, ты бы вышел все же? Поговорил с ребятами, провел разъяснительную работу. Побыл бы на рубке, как настоящий командир. Старпом там издерганный ходит.
– Мне и здесь уютно. Старпом у меня надежный, я ему доверяю.
– Да, он надежный. И парень хороший, моряки его любят. Но он ведь зеленый, опыта не имеет. А уж тем более сейчас…
– Скоро это не будет иметь ни малейшего значения.
– Ой, – недовольно крякнув, замполит глотнул с бутылки. – Чем ты тут еще занимаешься, помимо самобичевания?
– Да так, выдержки об Объекте читаю.
– О, это правильно. Врага надо знать в лицо.
– Что там слышно, кстати?
– Об Объекте?
– Нет, о твоем простатите! – с нотками раздражения сказал командир.
Замполит засопел в усы. Затем продолжил более сухим тоном:
– Все как обычно. Наступление на всех фронтах. Португалии уже гаплык, Испания в руинах, половина Великобритании и Франции тоже. В скором времени доберется до США.
– Рубежи наращивают мощь?
– Со страшной спешкой. Это будет что-то немыслимое. Как только доберется до Германии – будет дан залп. Боюсь представить, какой развернется шквал огня.
– До одного места шквал этот…
– Объект выдает большую активность. По всему периметру возникают фигуры. От самых примитивных, двух-трех шаровых, до сложнейших многоуровневых структур – под сотню километров площадью.
– Если б мы хоть понимали, что это, – сказал командир. – А впрочем, какая разница. Недолго нам осталось куковать.
– Упаднические настроеньица, товарищ капитан первого ранга, – лукаво щурясь, заметил замполит. – Не веришь, что Европейский рубеж даст отпор?
– Можно подумать, хоть один здравомыслящий человек верит.
– Разумеется, верит. Я верю, например.
– Не расстраивай меня своим мнением о себе.
– Что ж, тогда ты понимаешь, что нам всем абзац?
Командир обернулся и внимательно посмотрел на замполита.
– А ты разве этого не понимаешь? – язвительно осведомился.
– В твоем сердце нет места для надежды, – утробным голоском сказал замполит. – Покайся, грешник, и возверуй!
– Твои паясничанья в данной ситуации неуместны как минимум. Это напоминает танец на могиле.
Замполит брезгливо поморщился и выпил из бутылки.
– Я стараюсь не падать духом, – деловито ответил замполит. – Если светлое будущее нас и бортанет, то это не повод впадать в депрессию и запираться в каюте. Я не узнаю тебя. Закаленный волк, а ведешь себя, как баба.
Командир сел к столу, машинально отвернул рамку и забегал по монитору. Прочистив горло, зачитал:
«Оно возникло ниоткуда. Я понятию не имею, как это случилось. И ни малейшего звука. Странно. Жутко и странно…»
– А, тусовщик Хосе, – перебил весело замполит. – Наш первый контактер.
– Ага, он самый, – сказал командир и продолжил читать:
«…Мы с друзьями отчалили от Ресифи около полудня. Была ясная солнечная погода. Ни малейших признаков чего-то ужасного, обычный день. Вечером мы устроили вечеринку. Вдаваться в подробности не стану – было очень шумно и весело, никто и внимания на океан не обращал.
Когда я отошел к носовой части выкурить сигаретку, тут-то это и случилось. Яхта вдруг ударилась об преграду. Я испуганно отпрянул. Невидимая. Прозрачная. Нематериальная преграда. Я медленно протянул дрожащую руку, как в тот же миг преграда стала резко светлеть. Взялась белыми, быстро сливающимися пятнами. Будто изнутри окрашивалась.
Считанные секунды – и перед моим взором уже высилась стена. К самому небосклону, и по сторонам, куда глаза глядят.
Я онемел. Я просто не мог поверить в то, что вижу. Все похолодело внутри – хотелось бежать. Я даже не сразу понял, что это стена. Просто жутко испугался. Было похоже на огромную белую волну, на цунами. Я думал, что через мгновение яхту накроет, но волна все не приближалась. Мои ноги стали ватными. Она стояла, эта стена. И ничего больше не происходило. Она не падала, не кренилась, не гудела, не трещала. Ничем не пахла. Пытаясь разглядеть, где она заканчивалась, я терял малейшие остатки самообладания.
Я дотронулся до нее. Она не была холодной, как могло показаться на первый взгляд. Но и не горячей. Теплой, скорее. Хотя я бы сказал – никакой. То есть, стена была лишена своей температуры. Будто хладнокровное животное. И когда подушечки пальцев водят по ней, то практически ничего не осязают.
Медленно, постоянно оборачиваясь, в каком-то шоке, я брел от стены прочь. С расстояния она становилась все грозней и величавей. Вокруг переставали резвиться друзья, и в таком же ступоре смотрели на стену. Кто-то крикнул, чтобы выключили музыку. В тишине я уловил едва различимый гул. И он все нарастал, нарастал. Становился оглушительным. Упорно соображая, я наконец догадался, что это рев моторов. Поднял голову – в звездном небе виднелась мигающая красными огнями точка. Самолет. Одновременно снижаясь и поворачивая, огромная махина пыталась избежать столкновения. В ушах стоял невыносимый свист. Я бросился навзничь, закрываясь руками, и дико закричал. И через миг раздался оглушительный грохот. Сквозь сжатые пальцы я видел, как разлетались повсюду горящие обломки…»
Командир замолчал. Замполит развел руками.
– Наверно, именно пассажиров рейса 5319 корректней называть первыми контактерами.
– А мы грешным делом подумали сразу на американцев, – задумчиво вставил командир.
– Да на всех подряд! Америкосы, китайцы, япошки, бриты. На нас тоже пальцем тыкали. Пришлось вот даже бомбой жахнуть, а толку ноль.
– Как думаешь, сообщество взбеленилось уже?
– Наоборот, нам аплодируют, как самым решительным. В этой войне все средства хороши.
– Думаешь, все же это война?
– Явно не форма приветствия! – иронично воскликнул замполит.
– А сколько мы времени драгоценного упустили…
– Все равно этот Зиберман старый кусок дерьма, – вдруг со злостью произнес замполит. – Только взбудоражил массы.
– Взбудоражил? – не скрывая удивления, уставился командир.
– Разумеется. Вот найди это его дурацкое, бляха, интервью… как же его…
– «Добро пожаловать в панику», – подсказал командир.
– Да-да. Вот почитай. С него ведь и начался сыр-бор.
Командир порылся в папках, выудил крупный текст. Прокашлялся и стал читать:
«Профессора Якова Зибермана представлять излишне. Выдающийся физик, лауреат всех мыслимых премий, включая Нобелевскую, вчера ночью сделал сенсационное заявление. В его аккаунте в твиттере глубокой ночью появилось сообщение: «Она движется!». Эти два слова произвели небывалый эффект и резонанс. Особняк профессора оцеплен, сам профессор заблаговременно заручился охраной. Спустя несколько часов профессор разослал приглашения в международные новостные агентства – и теперь более ста журналистов со всего мира расположились в конференц-зале его особняка.
Зиберман. Дамы и господа. Рад, что вы откликнулись на мое приглашение. Разумеется, будь у меня обострение язвы, пришла бы лишь жена, и то, впрочем, не факт. Что нас здесь собрало? Беспрецедентное явление под названием Стена. Я глубоко уважаю того журналиста, простоватого и честного, судя по всему, парня, который первым дал название этому сооружению. Ибо название самое точное и емкое. А не какой-нибудь Неопознанное Сооружение Повышенной Плотности.
Кроме как катастрофой, случившееся никак не назовешь. И по старой доброй традиции к очередной катастрофе мы оказались совершенно не готовы.
Вчера я пролетел вдоль нее. Битый час летел, а конца все не увидел. Стена, стена, стена. Огромный сплошной вал. Что удивительно – волны не плескались об нее, не ударялись, а будто проходили сквозь. И на всем протяжении огромное скопление кораблей, яхт, парусников, танкеров.
Что это? Заграждение пришельцев? Невиданный природный катаклизм? Явление Божественного начала? Феномен какого происхождения перед нами высится столь громадно и грозно?
Четыре дня, как она вдруг возникла с бухты-барахты и стала неотъемлемой частью моей жизни, оттеснив на время хронический пиелонефрит. Четыре дня, скажу я вам, не мало. Как истинный физик, напомню, что на четвертый день Боженька создал светила на тверди небесной. И потому, изнывая от безделья и скуки, томясь от неясных желаний и груза свободного времени, мне ведь все же восемьдесят два – я решил заняться Стеной основательно.
И что нам на сегодняшний день известно?
Ответ очевиден – мало. Слишком мало. Кто-то из сидящих здесь саркастически прошептал «шиш с маслом», но смею заверить, и это перебор.
Факт первый. Стена является сверхпрочной структурой, об которую можно лишь проломить голову. Никогда наука не видела частиц, из которых она состоит. Мы прислоняли микроскопы к ее поверхности, и смотрели в окуляры, как смотрели бы питекантропы на ноутбук. И с подобными же выводами.
То, что ее происхождение инопланетное, у меня не вызывает ни малейших сомнений. У нас просто невозможно такое создать. Особенно учитывая, с какой скоростью это было создано. Даже китайским рабочим не под силу, и не спорьте.
Счастливцы те, кого Стена не разделила с родными и близкими. Кто ничего не утратил, ничего не лишился. Но таких с каждым днем все меньше.
Первый шок прошел. Возможно, настанет время, и мы сможем привыкнуть к Стене. К ее равнодушной колоссальности. Или к ее колоссальном равнодушии, если угодно. Но где-то в глубине души каждый из нас верит, что Стена – это не навсегда. Что это чья-то ошибка, которая в свое время решится. Что это все же временное ограждение, пробить которое человечеству удастся. И что Стена должна исчезнуть.
А теперь вопрос – зачем она вообще появилась посреди Атлантического океана?
Смею предположить, что ее координаты произвольны, она могла появиться вдоль любого другого меридиана, хоть у меня на даче в качестве забора – и особой страсти к соленой водичке не выказывая. Но тот факт, что Стена тянется от темечка планеты до пят – весьма удручает. И я не о преграде для транспорта или частотных волн, которые она, кстати, ни капельки не глушит. А о том, что возникновение такого масштабного объекта невольно наводит на самые тревожные мысли. Кларковские черные монолиты по сравнению с этим – просто куцый плевочек.
Внеземное происхождения Стены уже давно не должно вызывать ни у кого сомнений. Не так мы себе представляли контакт, не так. Но всего и не предугадаешь. Это я понял еще в шестьдесят втором, когда вдруг заимел триппер.
Путем сложной и, я бы сказал, курьезной микроскопии, когда нашим ученым пришлось буквально прислонять аппаратуру к поверхности, мы ничего толком не добились. Увеличенная структура Стены ни на что не похожа. Так же был проведен ряд экспериментов. Во-первых, появление махины такого чудовищного веса должно было сказаться на уровне Атлантического океана, но мы все прозрели, а пыль дедушки Архимеда и вовсе всполошилась – уровень воды остался прежним. Вода не вытеснила Стену, Стена пропустила, или, скажем так, поглотила воду. Этот феномен ставит нас в тупик.
Теперь о самом плохом. Понимаю ваше нетерпение, и вскоре его утолю. И начну я с главного – да, Стена действительно движется. Нам потребовалось четыре дня, чтобы это выяснить. Целых четыре дня. Я до конца своих дней буду корить себя за столь плачевную нерасторопность. Впрочем, я немного слукавил. Если быть точным, Стена не движется, а расширяется – в обе стороны. Ее будто что-то распирает изнутри. Своего рода инопланетный метеоризм. Пока что, от начального состояния, она расширилась на два с половиной сантиметра. Не ахти какое ожирение, но боюсь предположить – это только начало. Ни в коем случае не претендую на лавры Кассандры, но моя жизненная опытность вкупе с интуицией и некой долей фатализма подсказывают мне, что Стена не остановится.
Да, вы не ослышались – она будет продолжать расширяться.
Я хочу выдвинуть теорию, что Стена вообще являет собой живой организм. И весьма ненасытный, в придачу. Попав зародышем на Землю-матушку, она укоренилась на океанском дне, внезапно, в следствии некой реакции, разрослась до полюсов, и теперь продолжает потихоньку кушать. Как вы догадались – кушать кислород и водород. Подобное чревоугодие приводит сейчас к ее непрерывному разбуханию, распиранию. И чем дальше, тем сильнее и быстрее ее будет раздувать вширь.
Теперь представьте себе эту картинку. Огромнейшая, колоссальная Стена движется вперед и тащит перед собой все живое и неживое. Как немыслимых масштабов вертикальный пресс. Люди, животные, дома, автомобили, корабли, мосты и на планете под угрозой даже не вымирания, а насильного отправления в космос. Стена, однажды сомкнувшись, просто выдавливает органику и неорганику в космос. А что не выдавливает – сплющивает до неузнаваемости.
На сегодняшний день я вижу два пути развития событий. Первый – нас сплющит до размеров молекул, эти самые молекулы выдавятся в бесплатный вояж по вакууму. И вполне возможно, что чье-нибудь семя аккуратно осядет на другой планете, способной вынести человека. Эти перспективы не самые радужные, я полагаю. Потому есть второй вариант. Скорейшая постройка челноков, способных вывести и дать жизнь человеку на орбите.
Мне восемьдесят три года, я прожил жизнь. Не скажу, что она была очень веселой, это естественно, когда имеешь дело с физикой. Но меня одолевает вселенская грусть, что у каждого из вас едва ли соберется половина моих годков. Потому прошу – распространите эту информацию по всем возможным каналам, достучитесь до самых влиятельных людей планеты. Пришло время покидать планету, и покидать как можно скорее. По моим расчетам, если Стена не изменит скорость, к концу года она прихлопнет Землю…»
В дверь постучали. Старший помощник доложил, что подводная лодка около Объекта.
– Всплываем, – оживленно приказал командир.
– А всплывать нам зачем? – тут же поинтересовался замполит.
