Читать книгу: «Сон разума», страница 33

Наташка молча кивнула.

– То, возможно, это их единственный способ ориентироваться в пространстве. Потому он и не видел камень, который потерял свой модуль, – с сомнением закончил я.

– А не видел он тебя, потому что?.. Ты долго подвергался излучению камня? – предположил лейтенант.

Я взглянул на свои руки и оглянулся в темноту леса за нашими спинами.

– Он сказал, что этот камень накопитель. Как наши диски, на которые пишут информацию. Если информация храниться в камне в виде энергии, то каким образом она может просачиваться? Разве тогда это не дерьмовый накопитель?

– Может он работает по какому-то остаточному эффекту. Или экранирует все излучения вокруг нас, потому для урода мы и были слепым пятном? Кто знает, из чего он сделан.

Я представил прохладу камня в своей ладони, его ровные, гладкие грани.

– Кто знает, – повторил я за Николаем.

Когда мы добрались до нашего шалаша, лейтенант удивленно присвистнул:

– Вы даете. Я бы в жизни его не нашел, если бы вы мне не показали. Спрятались надежно. Наши ребята могли бы тут часами бродить даже при свете дня и ничего бы не увидели.

– Так нас искали? – спросила Наташка.

– Скажем так, теперь это уже не важно, – уклончиво ответил солдат.

– Кто это? – окрикнул нас, внезапно вышедший на встречу Стас. В его руках была огромная палка.

– Тише, здоровяк, – похлопал я его по плечу. – Он с нами.

– Ну ладно, – буркнул Стас, медленно опустив палку.

– Вы вернулись, – с облегчением вздохнул Саня, сжимая мои плечи, пока остальные пацаны, обнимали Наташку, подозрительно обходя лейтенанта стороной.

– Вернулись, брат, – с улыбкой кивнул я.

– Выглядишь паршиво.

– На себя посмотри, – крякнул я. – Твое лицо, что моя задница.

Мы облегченно рассмеялись.

– Эй, смотрите, – окрикнул нас лейтенант.

Мы оглянулись. Верхушки деревьев залил яркий свет. Тени отступили и подались назад, вытягиваясь все дальше. В столбе яркого, бело-голубого света, в небо поднимался корабль, похожий на огромное куриное яйцо. Он был серого цвета с какой-то неясной с такого расстояния текстурой. Переплетение углов и других геометрических фигур.

Корабль накренился и начал подъем по параболической траектории.

– Это странно, – прокричал лейтенант, перекрикивая звук двигателей инопланетного корабля. – Наши ракеты взлетают вертикально.

– Кто знает, что там у него за двигатели, – ответил я.

Не уверен, что лейтенант меня услышал. Не уверен, что меня вообще кто-то услышал. Я просто стоял и с сомнением смотрел на свидетельства первого контакта землян и инопланетной расы.

Корабль набрал скорость и стал быстро удаляться, превращаясь в яркую точку.

– Он что, так и улетит? – удивленно оглянулся на нас Серега.

– Подождите, – с улыбкой ответил лейтенант, глядя на свои часы. – Подождите.

– Чего тут ждать, он уже вне пределов нашей досягаемости! – настаивал Серега.

– Подождите…

– Может, его собьют ракеты? – предположил Стас.

– Ну да, сесть ему дали и не сбили, а улететь внезапно не дадут, – сомнительно покачал головой Саня.

И как в подтверждение его слов, корабль полностью исчез из поля нашей видимости.

– Улетел? – спросила Наташка.

– Камуфляж, – коротко ответил я.

– Почему не сразу?

– Откуда я знаю, женина? Может, ему нужна была вся энергия на двигателях?

– Так что там с вашими «подождите»? – усмехнулся Серега, надменно взглянув на лейтенанта «сверху вниз».

– Подождите, – продолжал гнуть свое лейтенант Шаманов, неотрывно глядя на часы. – Подождите… вот! Сейчас.

Он указал рукой в небо и в ту же секунду прогремел далекий взрыв. Конечно, сначала мы увидели яркую вспышку красного пламени в небе, которое в дальнейшем окрасилось в голубой. А затем прогремел взрыв, принесший с собой ударную волну, что повалила нас с ног.

– Отлетал свое, уродец, – усмехнулся лейтенант, поднимаясь на ноги.

Пламя исчезло, уступив место черному дыму. Вниз длинными дугами летели горящие осколки.

– Не такой уж он и не уязвимый, – заметила Наташка.

– Верно, – кивнул я, все еще с сомнением глядя на то место где секунду назад была яркая вспышка.

– Этой ночью будет отличный метеоритный дождь, – рассмеялся лейтенант.

Все присоединились к его веселью. Я же продолжил молча созерцать ночное небо.

7

– Что дальше, лейтенант? – спросил я, когда сквозь падающие обломки просочилась правда о нашем незавидном положении.

– Ты можешь звать меня Николай, малыш, ты помнишь? – с улыбкой ответил лейтенант. – Для дяди Коли еще рановато.

Заметив мой серьезный взволнованный взгляд, лейтенант залез в карман и извлек оттуда нелепо большой телефон с выдвижной антенной.

– Вас увезут отсюда, – сообщил он. – Никто не узнает ваших имен.

– Увезут? – насторожился я. – Куда увезут?

– Домой, – рассеянно ответил солдат, производя с телефоном какие-то манипуляции. – У меня есть друзья.

– Какие друзья?

Но лейтенант только шикнул на меня и отошел в сторону. Разговора я не слышал.

– Что думаешь о нем? – кивнул в сторону лейтенанта Стас.

Я оглянулся на сгорбившуюся у ствола сосны фигуру. Лейтенант говорил по телефону, упершись рукой в дерево и глядя себе под ноги, словно его все еще мутило.

– Он хороший человек, – ответил я, не оборачиваясь.

– Ты ему веришь?

– Он помог мне дважды. Вытащил из зоны. Вывел нас из леса, хотя мог сдать своим и заслужить звездочку за поимку нарушителей.

– И тебе этого хватило?

Я повернулся к Стасу и положил руку ему на плечо:

– Мне этого достаточно.

Продолжая похлопывать друга по плечу, я повел его к остальным, что тесным кольцом стояли поодаль.

– Вот и еще с одним делом разобрались, – улыбнулась нам Наташка. – Прямо как в тот раз.

– Не стоит радоваться раньше времени, мы еще в лесу, – напомнил я.

– Вечно ты такой негативный, – сказал Серега. – Мог бы, и порадоваться хоть чуть-чуть.

– Порадуюсь, когда буду дома.

Раздались шаги, и мы все как один замолчали и оглянулись.

– О, как тут у вас напряженно. – Лейтенант поднял обе руки вверх. – Словно тайный заговор затеяли.

Мои друзья смотрели на него с открытой враждебностью. Мы с Наташкой виновато переглянулись. Было неловко перед человеком, что помог нам, но и винить друзей я не мог. Солдаты стреляли в нас, зная, что мы всего лишь дети. Они хотели нас устранить как свидетелей. Уничтожили Морриган. Сожгли в овраге, как ненужную рухлядь. Да, я мог их понять.

– Я договорился, что вас вывезут отсюда и вернут в город, – сказал лейтенант, когда выдерживать напряжение было уже невозможно. – Да не смотрите на меня волками, я вас не съем.

– Скажите это тем, кто по нам стрелял, – огрызнулся Стас.

Неловкое молчание висело довольно долго. Никто не решался произнести ни слова.

– Простите нас за это, – осунувшись, сказал лейтенант. – Мы не враги вам. Мы не враги своей стране. Не враги ее детям.

– Да? – хмыкнул Саня. – А кто-то так не считает.

Телефон в руке лейтенанта скрипнул.

– Тот, кто в этом виноват, скоро понесет свое наказание.

Мы все уставились на солдата, который только что казался маленьким и жалким, как вдруг его грудь расправилась, а в глазах заполыхало пламя.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Человек, который стоял за всем этим, скоро получит свое.

Нас этот ответ не удовлетворил и лейтенант продолжил:

– Один офицер, – осторожно начал он. – Затеял всю эту операцию. Он один. Ни правительство, ни министерство обороны были не в курсе. Власть только сменилась, до полного порядка еще далеко, если он вообще хотя бы маячит на горизонте. В армии бардак. Машины ржавеют или пропадают с баз. Самолеты стоят без топлива, даже на стратегических точках. Один тренировочный вылет, дай бог в месяц. Про патрулирование границ я вообще молчу. Базами управляют зажравшиеся и заворовавшиеся уроды, которых волнует только личная выгода, да количество и размер звезд на погонах. И это все на фоне того, что творится сейчас в Афганистане.

Лейтенант в сердцах сплюнул.

– Контроля со стороны государства нет. Нет вообще никакого надзора за техникой, амуницией, что не менялась, хрен знает, сколько лет, боеприпасами, личным составом. Любой полковничек может перекинуть половину личного состава базы в другую точку, и никто с него не спросит. Да и кто станет? Многие солдаты только и занимаются тем, что отстраивают дачи военным генералам. Кого волнует, что там вздумал себе отстроить очередной уродец? Главное, чтобы во времена редких проверок все было чики-брики.

Мы с друзьями с улыбками переглянулись. Такого слова мы еще не слышали.

– Вы думаете, собери мы все силы государства, все его умы, не прорвали бы оборону этой твари? Может не сразу, может, ушли бы месяцы… но мы бы это сделали, уж поверьте мне на слово.

Лейтенант принялся топтаться на месте, переступать с ноги на ногу, а затем и вовсе расхаживать перед нами и размахивать руками.

– Но ведь этому уроду хотелось выяснить все самому, оценить важность находки, назначить ей эту цену. Уж не знаю какую: деньги, звание, солидная пенсия. Все сразу. И вот, – лейтенант раскинул руки, – к чему мы пришли. Калечим своих людей, стреляем по детям, морозим жопы личного состава в лесах Сибири. Скрываем якобы эпидемию в шахтерском городке.

– Но ничего, – продолжал он, рассматривая вдали что-то, видное только ему. – Скоро всему придет конец.

– Вы это уже говорили, Николай, – осторожно напомнил я. – Но что конкретно вы имеете в виду?

Лейтенант оглянулся на меня, и первые минуты смотрел пустым немигающим взглядом, словно разглядывал что-то внутри себя.

– У меня есть друзья, – повторил он. – Друзья в разных сферах. А на руках у меня секретные данные. К тому же, есть один человек – он из старой гвардии, – который взялся мне помочь, понимая, чем рискует. У него друзей еще больше, вы уж мне поверьте.

Я прищурился и с улыбкой посмотрел на лейтенанта.

– Кажется, у нас с вами общие друзья, Николай.

Лейтенант только отмахнулся от меня:

– Какие у нас могут быть общие друзья?

– Скажем так, люди, которые умеют не только делать отличные снимки, но и отливать пули сорок пятого калибра. А так же доставать спутниковые снимки засекреченных лагерей военных.

Лейтенант замер и всем корпусом повернулся ко мне.

– Откуда ты его знаешь?

– Ну-у-у, – загадочно протянул я. – Однажды мы спасли ему жизнь.

Пацаны и Наташка расплылись в улыбках, поняв, о ком я говорю. Лейтенант долго сверлил меня взглядом, но, в конце концов, просто кивнул:

– Ему давно было пора завести себе друзей. Пусть и таких…

– Каких? – насторожился Серега.

– Таких безголовых.

Мы долго переглядывались, решая злиться нам или наоборот принять за комплимент. Сошлись на промежуточном варианте.

Больше часа мы провели в шалаше, дожидаясь, когда до нас доберется тот самый друг лейтенанта, который должен был вывезти нас из леса. Сидели по большей части в тишине, лишь изредка удрученно перебирали пустые пакеты из-под чипсов. Скрип колес раздался на исходе второго часа.

– Ты долго, док, – вместо приветствия заявил лейтенант.

– Дак, найди вас тут в такой темноте, – ничуть не смутился высокий мужчина в коричневой парке.

Он подошел к нам, деловито попыхивая сигаретой и осмотрел.

– Кому тут нужна медицинская помощь?

– Вот этому малышу, – указал на меня лейтенант.

Отпираться было бессмысленно, мое сопротивление подавили грубой силой. Не слушая мои причитания, доктор, который представился Анатолием, бесцеремонно разрезал на мне футболку, а затем и перевязку Наташки.

– Хорошая повязка, – похвалил ее док, не вытаскивая сигарету изо рта и даже не поворачиваясь к девочке. – Из тебя выйдет отличный врач.

Наташка зарделась и отвернулась, чтобы никто не видел заливающий ее румянец. Хотя кто мог? В такой-то темноте! Светом нам служили лишь фары старенького уазика.

– По большей части ничего страшного, – заявил доктор после осмотра. – Ребра целы, много ссадин и ушибов. Сейчас обработаю и все.

И когда я уже хотел вздохнуть с облегчением, он добавил:

– А вот эти два глубоких пореза меня очень волнуют. Их придется зашивать.

Кажется, я сперва побледнел, потом позеленел, а затем, бесконечно шипя и строя ужасающие гримасы достойные Данте, терпел бесконечную боль и совсем не успокаивающие подбадривания дока.

– Ну, ничего, терпи, солдат, офицером станешь.

– Вы не помогаете… черт… твою мать…

– Следи за языком, малец. Сейчас боль, затем шрам, а затем все бабы твои.

– Какие нахер бабы?

– Язык! Да все, кто увидит. Шрамы красят мужчину.

– Вот пусть их и красят, а я еще пацан.

– Терпи, пацан, мужиком станешь.

– Вы нихрена не помогаете… мать твою!..

Когда все было закончено, док выдал нам с лейтенантом таблетки:

– Эти две сейчас. Одна поможет справиться с тошнотой, вторая снимет головную боль. Тебе две этих, малец, болеть будет сильно. А эти выпьете перед сном.

– Сомневаюсь, что мне выпадет возможность поспать, док. Да и сейчас туманить разум мне ни к чему.

Доктор повернулся на пеньке и исподлобья взглянул на лейтенанта, сместив сигарету набок:

– Коля, я, что и с тобой должен нянчиться? Тебе перед детьми не стыдно? Делай, как говорю, и не капризничай. Ясно?

– Ясно, док, – скривился лейтенант, проглатывая таблетки.

– Хорошо, а теперь все в машину, мы выдвигаемся немедленно.

Мы все набились в ужасающе тесный и твердый уазик как шпроты в банку. Я как раненый сел спереди, где мне было намного удобнее, чем остальным. Хотя возможность потискать Наташку перекрывала все неудобства. Всегда перекрывала.

Лейтенант подошел к двери. Поднял на меня взгляд.

– Это… – замялся он. – Спасибо, малыш, я этого не забуду.

– Спасибо, Николай, – ответил я. – Я этого тоже не забуду.

Он протянул мне свою крепкую руку, и я ее пожал. Кивнув водителю, лейтенант ударил по крыше уазика, и мы двинулись в обратный путь.

Я не могу точно сказать, сколько мы ехали. Для меня все было как в тумане. Возможно, это сказались таблетки, а возможно, и пережитое за последние дни. Я все время проваливался в беспокойный сон, в котором моя мама стояла возле окна, все в той же позе, как и в тот день, когда я нашел ее и все так же не двигалась. Я все звал и звал ее, но она меня не слышала.

Когда я очнулся первый раз, то обнаружил, что мы проезжаем колонию строгого режима в Громадске. Оглянувшись, я обнаружил, все мои друзья спят, сжавшись, как котята в коробке.

Анатолий весь путь молчал, лишь изредка поглядывал на нас в зеркало и все время курил. Краем глаза он заметил, как я смотрю на его сигарету, но лишь усмехнулся.

Следующий раз, когда я пришел в себя, мы уже въезжали в город, наполненный ярким утренним светом. Я резко подскочил на сидении даже не почувствовав натяжение швов и боли. Сердце бешено заколотилось в груди. Я прильнул к окну и принялся рассматривать пустые улицы.

Хоть один человек, пожалуйста, ну хоть один.

Мои друзья тоже проснулись и принялись шумно перебираться ногами, стараясь рассмотреть все вокруг.

– Здесь! – закричала Наташка. – Нас здесь!

Анатолий приподнял брови глядя на ее отражение в зеркале.

– Высадите нас здесь, – повторила она.

Док свернул к автобусной остановке, такой же пустой и заброшенной, как и все вокруг.

Открылись двери, все вывалили на улицу. Я и забыл, что все они живут рядом и лишь я в другой части города.

– Андрюш, мы… – нервно начала Наташка, теребя волосы.

– Я знаю, – ответил я, не поднимая головы. – Идите.

– Увидимся, – крикнул мой брат, и все они что-то крича на ходу, кинулись по своим домам. Стас очень сильно хромал. А ведь мы и не вспомнили, что здоровяку тоже пригодилась бы медицинская помощь. Я зажмурился и стиснул челюсть.

– Ну, едем? – спросил док, через минуту.

– Да, – коротко ответил я.

Мы вновь выехали на дорогу и продолжили свой путь вниз по Ленина. Здание общежития справа. Дом Владимира Викторовича напротив. Овощной рынок. Слева здание универмага, разбитого и разграбленного. Длинные, приземистые бараки белым забором тянуться справа. Вот и место старого вещевого рынка. Автовокзал. Стелла.

– Тут налево, – прохрипел я.

Несколько секунд в тени любимой аллеи. Памятник Ленину справа. Зеленые ворота моего дома.

Машина остановилась. Анатолий повернулся ко мне.

– Приехали, – сообщил он.

– Да, – кивнул я, деревянной рукой открывая дверь уазика.

– Потом сразу в больницу, – наказывал док.

– Хорошо, – машинально ответил я, не слыша его и не помнимая, что он говорит.

За громкими ударами сердца, я не слышал своих мыслей.

Я слепо шел вперед, с трудом переставляя ноги. Ощущение было таким, словно я не управляю телом, словно это вообще не мое тело. Сердце билось в груди, а угасающий разум в черепной коробке, как птица, что стремится покинуть клетку.

Двери подъезда. Знакомые деревянные ступеньки, что безбожно скрипят, когда на них наступаешь.

Я продолжал двигаться вперед. Переставлял одну ногу за другой. Поднимался все выше. Держался рукой за перила.

Моя дверь. Ключи лежат в кармане. Кажется, я сейчас грохнусь в обморок.

– Держись, – шепнул я себе. – Мы почти на месте.

Поворот ключа, еще одни. Дверь отварилась и подалась на меня. Я зашел внутрь. В коридоре темно и прохладно. Пахнет хвоей.

Машинально закрыв дверь, я скинул сапоги и прошел в зал.

Комната залита ярким солнечным светом, что бывает здесь редко. На фоне слепящего окна стоял женский силуэт. Он не шевелился.

Придерживаясь за дверной проем, я прошел внутрь.

– Мам?

Никакой реакции.

– Мама?

Женщина вздрогнула и повернулась.

– Сынок? – на ее лице рассеянная улыбка. Такая любимая, такая родная.

– Мам! – Я кинулся к ней. Обнял, сжал крепко, как мог.

– Кажется, я уснула, сына. – Ее рука рассеяно погладила мои волосы. – Ну что ты. Что ты. Все хорошо?

Я молчал, не мог выдавить и слова.

– Давай сядем?

Мы сели на диван. Я внимательно посмотрел в ее глаза.

– Мама, ты в порядке?

– Ну конечно, сынок, все хорошо.

Увидев ее улыбку, я не смог сдержаться и поспешил обнять, чтобы мама не видела моих слез.

– Мам?

– Ммм?

– Давай так еще посидим?

– Сколько захочешь, сынок.

Лучи солнца в зале нашей маленькой квартирки еще никогда не были такими яркими.

Глава седьмая: «Мы не узнаем, пока не попробуем».

1

Прошло три дня как мы вернулись. Три дня, как все, кто был в этой страшной коме, очнулись. Наши родные понемногу приходили в чувства, хоть казались еще слегка рассеянными. Бывает, что иногда они могут ненадолго уйти в себя уставившись в одну точку за окном, словно пытаясь свыкнуться с новообретенной свободой воли. Но с каждым днем эти ступоры становятся все более редкими. С каждым днем жизнь постепенно возвращается в привычное для нас русло.

По телевизору и в газетах упоминают о случившемся лишь в контексте понесенных городом убытков. По официальной версии взрыв на подстанции, что обесточил город, привел к невиданному ранее разгулу преступности и вандализма. За несколько дней было разграблено множество магазинов, павильонов и квартир. Администрацию города забрасывают жалобами и судебными исками. Никто не говорит о том, что случилось на самом деле. Хотя кого это может волновать? Правдой в наше время считается то, что нам говорят с экранов телевизоров.

Что касается нас, то мы все еще не можем полностью очнуться от этого кошмарного сна, в который мы против воли были погружены весь последний год. Мы пребываем на самой грани той реальности, что разделяет мир кошмарных сновидений и наш мир. Реальный мир. Мир, который все меньше кажется нам реальным.

Я сидел на скамейке перед одиннадцатым домом, разглядывая широкую, заросшую травой площадку передо мной. Зимой здесь обычно устанавливают Новогоднюю елку, летом же, куча детворы играет на ней в футбол или просто веселится, гоняясь друг за другом. Сейчас же дети бродят молча, нерешительно разговаривая друг с другом.

Наташка подошла незаметно и с молчаливой улыбкой взглянула на меня. Я видел, сколь многое прячется за этой искусно натянутой улыбкой, как много боли в этих прищуренных глазах.

– Привет, Полтораш, – сказал я, сдвигаясь в другой конец лавочки и уступая девушке место.

– А остальные? – спросила она присаживаясь.

– Будут чуть позже.

– Хорошо.

Мы молчали. Вокруг вообще было слишком тихо для прекрасного летнего денька. Солнце ярко светило нам с безоблачного неба, а легкий ветерок тревожил лишь изредка, принося освежающую прохладу.

Последние дни я видел мир немного иначе. Цвета казались мне яркими, а солнечный свет ослепительным. И люди в нем двигались медленно, словно с силой продираясь сквозь бесконечную бомбардировку фотонов. Мне это напоминало эффект зарубежных фильмов когда режиссер пытается показать нам семейную идиллию маленькой кухни залитой ярким светом, где все члены семьи счастливы. Вот только нет звуков. Мы не слышим голосов, не слышим скрипа половиц или звона фарфора. И это помогает нам осознать всю нереальность происходящего.

– Как твоя семья? – беззаботно спросила Наташка, откидываясь назад.

– Немного не в себе, но в целом хорошо. А у тебя?

– Все так же. Иногда застывают с кружкой в руке и подолгу могут так мешать чай, пока тот совсем не остынет.

Она повернулась ко мне и крепко схватила за руку:

– Как думаешь, это пройдет?

– Уверен, что скоро пройдет. Дай им отойти от этого сна. В конечном счете, он был слишком долгим.

Наташка долго смотрела на меня, а затем отпустила руку и кивнула.

Мимо нас прошел маленький мальчик, что лениво пинал свой мяч вперед. То ли футбольный, то ли волейбольный. Он был так сильно изношен, что кроме матерчатой подкладки не осталось ничего. В нескольких метрах от нас он замер, мячик откатился далеко, но ребенок на него не среагировал. Он просто продолжал стоять задумчиво глядя себе под ноги. А уже через минуту, словно вспомнив что-то, пошел совсем в другую сторону.

– Эй, малыш, – позвала его Наташка. – Твой мячик.

Мальчик взглянул на нее непонимающе. Взгляд был слегка рассеянный, и он явно не понимал, о каком мячике она говорит.

– Твой мяч, – сказал я, указывая рукой. – Ты забыл его.

Мальчик оглянулся, уставился на мяч, словно первый раз видит и только затем робко улыбнулся. В его глазах мелькнуло понимание.

– Точно! – кивнул он. – Спасибо.

Подхватив мяч под мышку, он заспешил вниз по склону холма, чтобы присоединится к группе товарищей на поле.

– Это намного хуже того, что было в прошлый раз, – покачала головой Наташка.

– Думаешь? – сомнительно протянул я. – Как можно выбрать худший из кошмаров?

– Поверь мне, можно.

Наташка быстро отвернула голову, чтобы я не видел. Но я знал, что она хотела утереть слезы. Ее беспокоило что-то еще, а я просто не хотел этого знать. Слишком много свалилось на меня за этот год. Кажется, еще одна проблема и я просто не выдержу. Сойду с ума или того хуже. К тому же чертова головная боль снова вернулась. Не так остро, как в тот день на болоте, но все же беспокоит.

– Как твои раны? – поспешила спросить Наташка, несколько раз шумно вдохнув воздух.

– Все хорошо.

– Был у врача?

– Да. Она сказала, что швы наложены очень хорошо. И заживает все как на шелудивом псе.

Наташка натянуто усмехнулась.

– Скоро можно снимать.

– Тебя спрашивали, откуда раны?

– Сказал, что упал, когда бродил по стройке. Налетел на арматуру.

– Опять? – на этот раз искренне, рассмеялась Наташка.

– Ага.

– И что?

– А ничего, – пожал я плечами. – Походила, поохала. Посетовала на то, что детей как магнитом манит в такие места. Взяла с меня обещание больше не лезть туда.

– А ты что?

– А что? Обещал, что не полезу. Не в первой же.

Наташка с улыбкой хлопнула меня по плечу.

– Да и лезть-то больше некуда, – добавил я, и наши улыбки моментально угасли. – Штаба больше нет.

– Вы всегда можете сделать новый. Принесете еще мебели, все будет… как раньше.

Наташка вновь отвернулась, чтобы промокнуть глаза, а я вновь ощутил особую горечь в ее словах. Всмотрелся внимательно в ее худенькую фигурку и уже собирался открыть рот, как она резко повернулась ко мне с поддельной улыбкой и хлопнула ладонями по коленям.

– Ну и хорошо, что все кончилось, – бодро заявила она. – Нет худа без добра. Теперь мы точно знаем, что там, среди звезд есть еще жизнь и… ты чего?

Я с сомнением смотрел на пачку сигарет в своих руках и без остановки крутил ее.

– Я не уверен, – наконец ответил я.

– Не уверен в чем?

– Что это была инопланетная жизнь.

Следующие пять или около того минут мы сидели в полной тишине. Я все так же бессмысленно крутил пачку, не решаясь достать сигарету, а Наташка, все так же ошарашено смотрела на меня.

– Что ты хочешь сказать? – наконец не выдержала девушка.

– Что все это не имеет никакого смысла.

– Что не имеет смысла? – Наташка встала передо мной и встряхнула за плечи. – О чем ты говоришь?

– Все это, – обвел я рукой город. – Все, что произошло. Какой в этом смысл? Мы словно в каком-то низкобюджетном фантастическом фильме, у создателей которого не хватило денег на нормальный сценарий.

– Не говори так! – прошептала Наташка. – Все это имело смысл! Имело!

– Да? – распалился я. – Все? И вот эта вот невероятно техничная хрень, которая по причине замусоренной орбиты упала на землю? И одна из тварей, исследователей космоса, что открыли способы межзвездных перелетов, прибыла сюда, чтобы ее забрать. Но вот проблема, она ее не видит. Ирония, да?

– Ты всегда говорил, что мир в крайней степени ироничен!

– Да, говорил, но мир всегда существовал по определенным законам. Нарушь закон – рухнет и мир. И этот мир сыпался по частям еще с момента того рисунка Ульяны.

– Просчужник? – спросила Наташка, громко сопя.

– Чужхищтос, – с улыбкой поправил я. – Я уже тогда высказывал сомнения по поводу этого рисунка.

– Но ведь рисунок правдив!

– Это-то и сбивает с толку, Наташа!

Я тоже схватил девушку за плечи и несколько раз несильно встряхнул, словно желая ее пробудить.

– Ты не видишь в этом противоречий?

– Нет, – честно ответила она.

Я без сил опустился обратно на скамейку и покачал головой. Наташка осторожно села рядом и положила руку мне на плечо.

– Расскажи, – попросила она. – Расскажи мне.

– Я словно… – я плотно сжал губы, скривился и продолжил: – Я словно спал все это время, а когда проснулся, не смог отличить явь от сновидения. Все, что происходило, вызывает у меня стойкое чувство дежа вю. Ну, может и не совсем так. Мне просто кажется, что все это уже было, но было не со мной. Не с нами. Но уже было. Было там, там, там. Словно чертов коллаж из разных событий никак между собой не связанных, кто-то нарочно связал вместе, соединив настолько тонкими нитями, что потяни слегка, и швы разойдутся и вот тогда-то, все хлынет наружу.

– Что хлынет наружу? – осторожно спросила Наташка.

– Правда, – ответил я, глядя ей прямо в глаза.

– У меня от тебя мурашки. – Наташку передернуло. – О какой правде ты говоришь?

– Что все это происходит по какой-то причине. Следует, определенному сценарию. Что все это, лишь часть какой-то большой игры, в которой мы пешки, а правила для нас размыты.

– Если мы пешки, то кто же игроки?

Я несколько раз кивнул Наташке, показывая, что она задает правильные вопросы, но вынужден был развести руками, так как дать на них ответов я не мог.

– Если это все было запланировано, и двигалось вперед согласно какому-то плану, – я все время продолжал кивать, пока Наташка двигалась вперед по паутине своих мыслей, – то для чего произошло то, что нам удалось остановить?

– Может, мы задаем не те вопросы?

– Поясни?

– Может, правильнее будет спрашивать, не для чего это произошло, а почему это произошло?

– Я не вижу разницы.

– Смотри. – Я положил пачку сигарет на скамейку и, уперев в нее палец, стал медленно двигать пачку к краю. – Допустим, эта пачка сигарет то самое к чему все должно прийти, согласно твоей теории. Это то самое событие, которое должно случиться в будущем. Мой палец это то, что случилось в этом году. Совокупность всех событий. Итак, пришелец падает и начинается общее помешательство, что должно было привести к гибели целого города.

Пачка сигарет медленно, но неотвратимо движется к падению. Наташка смотрит внимательно, даже не мигает.

– Вот события подходят к своему апогею и… – я отпускаю палец и пачка летит вниз. – Бах! – все кончено. События, что запустили всю эту цепочку, привели пачку туда, куда им было нужно.

– Я все еще не понимаю.

– Я говорил о том, что мы задаем неверные вопросы. А что если пачка уже была там?

Наташка удивленно уставилась на пачку сигарет в пыли и постепенно начала что-то понимать.

– Ты хочешь сказать, что какое-то событие уже произошло и потому случилось все это? Падение, толпы зомби, пришелец?

– Верно, – хлопнул я в ладоши. – Что если что-то уже произошло? Что если это что-то и послужило сигналом к началу всех этих событий?

– Что, например?

Я поднял пачку сигарет, подул на нее, стряхивая пыль, и пожал плечами:

– Этого я не знаю. Так далеко я не заходил. В мире много чего происходит.

– А при чем тут мир, страдаем-то только мы!

– А ты в этом уверена? – спросил я. – А что если то же самое сейчас происходит где-то еще в этот самый момент?

Наташка позеленела и прижала ладонь к губам.

– Гипотетически, – поспешил добавить я.

– А если не предполагать гипотетически? – не отнимая руки, спросила она. – Если взять только нашу страну?

– Афганистан? – ответил я. – Хотя это тоже весь мир. Тогда, отставка Ельцина?

Наташка смотрела на меня несколько мгновений, пока не поняла, что я шучу.

– Дурак, – уверенно заявила она, шлепнув меня по плечу.

– В общем, я не знаю, что происходит и почему происходит, – продолжил я через минуту. – И если честно, я не хочу знать.

– Почему? Ты же всегда говорил, что хочешь знать все.

Я взглянул на Наташку, но она не шутила и не подкалывала. Она была очень серьезной.

– Потому что я боюсь, – признался я. – Если такие силы играют нами как пешками и двигают свои фигуры вперед, стремясь к какой-то своей цели, то я не хочу застать тот момент, когда одна из них скажет: «Шах и мат».

– И тут не смог? – сурово спросила Наташка.

– Ты же знаешь, я соткан из пафоса, – с улыбкой ответил я, опуская голову ей на плечо.

– Тебе надо развеяться, – посоветовала мне девушка. – И обязательно найти себе подружку. Твоя голова забита черт знает чем.

– А подружка поможет?

– Конечно, – уверенно кивнула Наташка. – Выметет все это поганой метлой. Ведь в твоей голове должно быть место лишь для нее.

Мы рассмеялись. Я закрыл глаза, но даже сквозь них солнце слепило меня. Не знаю, сколько я так лежал, пока Наташка не сказала:

– А ты попробуй. Она очень красива. И ты ей нравишься, ты знаешь?

Я открыл глаза. К нам приближались три размытые фигуры. Я присмотрелся. В центре шла Варя в удивительном и воздушном зеленом сарафане, который то и дело подхватывали порывы ветра, открывая красивые длинные ноги. Она улыбалась. Махала нам рукой. Девочкой слева была Ульяна. Девочкой справа Настя. Варя держала их за руки, а девчонки, подражая своей взрослой подруге, махали нам руками. Яркий свет солнца, плотный воздух. Все как в иностранных фильмах.