Читать книгу: «Как был создан и разрушен ад», страница 3

Кровь из его раны залила мне оба глаза. Я кричу и падаю на корточки, отползая назад. Теперь я в ряду тех, кого презирал и кому сопротивлялся. Я принял это и сдался, лицо стало удлиняться, кости адски болеть. Я потерял равновесие и упал на бок, потеряв сознание.

Открыв глаза, я почувствовал себя по-другому: тело стало гибким и сильным, нюх обострился. А мир поменял краски. Я взглянул в темно-алую лужу крови и наконец-то понял, что не так. На поле сейчас один мёртвый человек и пять шакалов, во главе которых я. Немного позже я учил страх, страх овец. Он был густой, сладкий, немного с кислинкой, я мог чувствовать его на языке. Вкус смешался с моей слюной, заполнил всю пасть. Это было невыносимо, невыносимо приятно. Желание берет надо мной верх. Лапы сводит вместе – я животное, и всегда им был. Мои попытки измениться – все впустую. Я буквально застрял в этой шкуре и не хочу больше сопротивляться, я сдаюсь.

Разогнавшись, я парю, мои лапы лишь на долю секунды касаются земли. Сначала передние, затем задние. Все остальное время я лечу в потоке ветра, со мной сорвалась и стая, они тоже радуются, я чувствую это. Но наше веселье сильно отличается от обычного – нам предстоит весело и игриво убивать.

Расправа была недолгой, мы даже не ели овец, а просто вгрызались в шею. Сильнее и сильнее, до тех пор, пока пульсация крови на языке не ослабевала, затем мы бросались на новую добычу, забирая у них всё ради нашего чуть-чуть. И вот стадо из тридцати овец было разорвано. С моей человечностью было покончено.

Я во главе и четыре убийцы за моей спиной подошли к телу. Вглядевшись ещё раз в кровь, я увидел черноту в своих глазах и…проснулся.

05. Казни не будет

Я не мог отдышаться. Такие сны не сулили ничего хорошего. Я был сильно напуган. Ведь я, как и ты, увидел в этом больше смысла, чем просто кошмар. На лбу проступил холодный пот, я вытер его и вздрогнул. Как только рука коснулась лба, я резко дёрнул голову назад от незнакомого и неправильного чувства. Больно ударившись о ствол дерева, я на секунду зажмурился и тут же открыл глаза. Со страхом и опаской я взглянул на левую руку, правой взявшись за меч. Удивляться было нечему – просто рука со множеством вен с сухой кожей. Но ведь я точно почувствовал лбом длинную, жёсткую, как леску, и режущую шерсть. Может это тоже сон, я уже ничего не понимаю. Я трижды проклял это дерево, встал и пнул его от злости, отчего костяшки пальцев хрустнули и заболели. Упав на копчик, я взвыл и поднял глаза к облакам, усмехнулся собственной глупости. Я завалился в молодую траву, улыбка переросла в смех, а напряжение ушло.

Полностью расслабившись, наблюдать за облаками, большими и низколетящими – вот чего мне не хватало. Я уже давно перестал замечать, что происходит вокруг меня. Последний год я всё больше живу своими проблемами. Всё больше живу попытками скрыться от них. Да, вы есть, да, я признаю вас, с этого момента я не хочу видеть свою жестокость.

С этого момента я открываю свои глаза по-настоящему. Я удивляюсь, как же тут красиво. Этот холм, это одинокое дерево на нем, и это прекрасное вечернее небо надо мной. Я полюбил вас снова. Как приятно чувствовать тепло солнца на своём лице. Погладил ствол дерева, и оно качнулось, отвечая на ласку, мягко вздохнул и встал. Кажется, сейчас я понял, что смогу проложить дорогу домой.

Чтобы найти дом, нужно было разогнать тучи и чем-то осветить дорогу. С такими мыслями я просыпался этим утром. Ко мне в комнату забежал Бонис. Он был кем-то вроде посыльного. У него не было одного уха, и когда ему надо было слушать кого-то, он поворачивал свою голову и немножко приседал. А когда он слушал меня, то ещё и улыбался. А мне постоянно казалось, что он увидел на мне какую-то гадость и смеется надо мной. Теперь я понимаю, что это не так. Он просто рад. Рад жить, рад слышать. Я вытащил его из вольера, когда за него уже принялись голодные псы. Это был единственный раз, когда я сделал что-то наперекор Нарыку.

Мне кажется, Бонис будет рад, если я позову его с собой. Мы пойдём на восток – туда, где протекает река Жилен, к зелёным лугам. Туда, где живут фермеры и делают замечательный сыр. На мои сбережения мы построим небольшой дом, останется даже на…

Додумать я не успел. Бонис протянул мне короткую записку, я отвлёкся и прочёл: «К полудню будь на площади у реки».

Записка от Нарыка. Я уже давно не получал от него личные указания, и это не сулило ничего хорошего. Тем более, на площади…

На площадь я пришёл заранее и увидел огромное количество людей, их никогда тут не было столько много. Площадь могла вместить всех жителей города, но не сегодня. Добираясь сюда медленным шагом, я увидел, как улицы превратились в реки с людьми. Люди были даже на крышах близлежащих домов. Огромная круглая площадь, разделённая рекой, с берегами из огранённого камня. Она разделяла город на две неравные половины: бедные и богатые, грамотные и неграмотные, знать и не знать. Люди и люди. Все они наблюдали за человеком на мосту. Человек из моих кошмаров на один день стал для всех центром мира.

Три моста соединяли берега реки воедино. Центральный был самым широким и просторным из них. Именно на нем был установлен подиум с крестом для казни и большой шатёр для чиновников и богачей. Можно было не сомневаться: Нарык ждёт меня там.

Я начал пробираться через толпу. Каждый уступал неохотно. С толканием и ругательствами я снял плащ, под которым была одежда и латы для старшин стражи. Люди сразу же стали отступать, вдавливаясь друг в друга и образуя узкий коридор. Они сами оттягивали тех, кто стоял впереди и не видел идущего старшину. Они хотели помочь и хотели жить.

Стражники пропустили меня сквозь заградительные отряды на мост. Я прошёл до шатра, у края которого стоял Бат. Он был писарем у Нарыка и точно знал, где среди всей этой знати найти его. Едва заметив меня, быстро зашагал мне навстречу, прихрамывая и качая головой. Едва дойдя до меня, он затараторил.

– Где ты ходишь?У него для тебя важное дело, вступай за шатёр он ждёт тебя там.

– Я понял.

Не я бегу к нему, а он меня ждёт. Чего ожидать, я даже не знал. Зачем я пришёл в такой день? Надо было бежать, но все мои сбережения хранятся в хранилище, а без Нарыка его даже казначею не открывают. Естественно, он не отпустит меня никуда, и скажи я, что хочу построить дом в том месте, про которое он мне говорил, он мне не откажет. Там раньше жил он сам. Но чин заставил его сместиться ближе к центру этого проклятого города. Я дошёл до середины, отодвинул штору и увидел Нарыка, стоящего ко мне спиной. Горбатый, с частыми седыми волосами и кожей, покрытой пятнами. Я увидел его старым за все семь лет службы. Я увидел его таким в первый раз. Услышав мои шаги, он обернулся, выпрямился и махнул рукой, призывая подойти ближе.

– Вы звали меня?

– Да, Ян. Я звал тебя. У меня для тебя есть хорошие вести. Для начала мы должны с тобой все обсудить.

«Хорошие вести, для кого?» – подумал я.

– Я слушаю

– Видишь ли, Ян, я стар, и пост, который я занял пять лет назад, не без твой помощи, конечно, мне уже не поддаётся, ты и сам это видишь. Большинство работы и так выполняешь ты. Ты многое для меня делал, иногда из-под палки, но делал, в отличие от других, ныне не живущих.

«Как же у тебя это получается: хвалить и угрожать одновременно», – пронеслось в мыслях.

– Я собираюсь покидать свой пост и хочу, чтобы его занял именно ты. – После этих слов мышца возле верхней губы начала едва заметно подрагивать, подтягивая одну часть щеки выше, чем нужно. Мои планы летели с моста в воду. – Для этого мне пришлось убедить Совет. Каждый из них и сам не прочь пристроить на эту должность своего зятя или сына. – Мне не выбраться отсюда. – И я приложил очень много усилий для того, чтобы твою кандидатуру взяли на рассмотрение. И знаешь, что?! Совет дал добро. С одним но. – Вся чернь в моей жизни была связана с этим но. У меня были два брата, отец и мать, но они ненавидели меня. У меня есть и кров, и хлеб, но калечу людей за это. У меня даже есть любовь, но за серебряные монеты. – Сегодня ты должен казнить проповедника! Представь, какая это возможность.

Представить возможность. Я не хочу представлять, но картина из сна сама встаёт прозрачной пеленой на глазах. Тики на лице усиливаются. Я чувствую гнев и жжение.

– Думаешь, я не понимаю, в чем тут дело? – У меня нет ни страха, ни уважения к этому человеку, я обречён, с моста мне не уйти, и возможность, которую он мне предлагает, я не приму. – Думаешь я не понимаю, как все было. Сенату нужно две вещи: первое – убить проповедника, второе – найти козла отпущения. Весь город сейчас на взводе. – Я нависаю над ним, в моей безысходности тлеет огромная сила. – Тебе предложили место в Сенате взамен на то, что ты все организуешь, после казни Сенат успокоится, но люди, которые не поддались на провокации и пропаганду, никуда не денутся. Меня никто не отпустит, и завтра же утром меня найдут под этим мостом, убитым якобы народными мстителями и всё, всё наладится для вас. Так? Так, я спрашиваю?!

Из-за ширмы сзади выскочили два амбала – личные телохранители Нарыка. Когда я шёл сюда, сразу понял, что они где-то рядом, только от них пахнет выпивкой и старыми тряпками. Огромные марионетки. Они заломили мне руки и ударом в заднюю часть колена заставили меня упасть на колени. Этого оказалось мало. Им пришлось наступить мне на икры, чтобы полностью сковать моё тело.

Нарык навис надо мной. Схватил меня за волосы, но почти сразу отпустил. Приседая на корточки, он говорил в пустоту. Я даже не поднял головы, всего меня занимали раздумья, но я все же выслушал.

– Ты считаешь себя самым умным, правильным, так я полагаю. Я же вижу тебя насквозь, ты хочешь сбежать. Но нет, я тебе этого не позволю. Куда или от кого ты бежишь, ответь мне. Чего ты хочешь, я знаю. Я знаю это! Я был таким же, таким как ты. Дрянь! Ты обязан мне всем, что у тебя есть. Без меня ты ничто, ты бы загнулся в канаве без меня. И теперь что я вижу? Как ты хочешь меня отблагодарить, а? Предательством. Несмотря на все это, я прощу тебя за верную службу. Мне хочется простить тебя. Но ты, именно ты должен заслужить прощение. Дам тебе последний шанс. Смотри туда, за тебя всё сделают вон те парни.

Взявшись за мой подбородок, он повернул мою голову в сторону узкого прохода между трибунами. Там неподвижно стояли стервятники, городские палачи без выражения на одинаковых лицах, в серых халатах в пол.

– Ответь же мне, ты все понял?

– Да, я всё понял.

– Ты все сделаешь, как я сказал! А как они закончат представление, – так он это называет, представление, твою мать, – ты просто проткнёшь гада, тебе ведь это не впервой.

Я поднял голову и взглянул ему в лицо. В нем Нарык увидел решимость.

Меня опустили, кровь хлынула к ногам, и они с силой закололи. Как только я встал, стервятники заметно оживились. Пропустив меня сквозь узкий проход под трибунами, они двинулись. Выйдя следом из тени, я обернулся, взглянул через плечи палачей на Нарыка. Выходя из-под трибуны, солнце ударило светом мне в спину, обронив тени на брусчатку. Взгляд стыдливо пробежал по проповеднику и остановился на тенях: их края плясали, извивались от жары и вдруг приняли форму зверей. Сон стал явью. На этот раз было страшнее, в висках заломило. Откуда-то сзади доносилась громкая речь, реальность сменялась картинами сна. Речь утихла и меня обошли четверо: два палача и два шакала. Они моментально меняли друг друга, смешивая отрывки сна с реальностью. Вот один из них, дойдя до проповедника, привязанного к столбу, достал хлыст, замахнулся и тут же обратился в шакала, укусил его за бок и отскочил. От укуса остался длинный рубец. Кадры сменялись, застывали, рябили и вновь менялись среди криков толпы, ударов хлыстами и брызг крови. Я увидел взгляд человека, который не относился ни к чему из того, что происходило. Этот взгляд принадлежал ребёнку, который учит мальчишку, как найти путь.

«Похоже, все закончено для тебя», – сказал я.

Стервятники, услышав мои слова, остановились, развернулись ко мне и встали по два с краю, приглашая, таким образом, закончить церемонию. Я достал меч и, скребя им по брусчатке, медленно подошёл. Нужно было закончить все быстро. Без лишних слов, ибо путь мой окончен.