Читать книгу: «100 лет Перекопской победы. Сборник научных статей», страница 5

Мельгунов С. П. Красный террор в России 1918–1923. М. : СП "PUICO", "P.S.", 1990. 209 с.

Островская И.В. «Оставить эти концентрационные лагеря для… господ…» // Военно-исторический журнал. №8, 2011. С. 46-49.

Павленко А.П. Офицеры Черноморского флота России в революции 1917 г. и начале Гражданской войны (март 1917 г. – апрель 1918 г.). Дисс… к.и.н. Екатеринбург, 2015. 291 с.

Пученков А.С. 1920: агония белого Крыма // Россия на переломе: войны, революции, реформы. XX век: Сб. статей. СПб.: Лема, 2018. С. 175-203.

Реабiлiтованi iсторiєю. Автономная республика Крым. Симферополь: ИПЦ «Магистр», 2004. Кн. 1. 408 с.

Ревкомы Крыма. Сборник документов и материалов. Симферополь, 1968. 243 с.

Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Документы и материалы. Т. 1. 1920–1922 гг. Кн. 1. М.: Гея, 1998. 432 с.

Симбирцев И. ВЧК в ленинской России. 1917-1922. М.: Центрполиграф, 2008. 382 с.

Скоркин К. В. На страже завоеваний революции. История НКВД – ВЧК – ГПУ РСФСР. 1917-1923. М.: ВивидАрт, 2011. 1216 с.

Соколов Д.В. Организация и деятельность органов ВЧК в Крыму в 1920-1921 гг. // Революция и мiръ. Электронный информационный бюллетень. №3. 2017. С. 63-72.

Сорокин А., Григорьев С. «Красный террор омрачил великую победу Советской власти…» // Родина. 2016. № 8. С. 115-116.

Тепляков А. Г. Чекисты Крыма в начале 1920-х гг. // Вопросы истории. 2015. № 11. С. 139-145.

Усов С.А. «Россия опять может очутиться перед фактом потери Крыма…» (докладная записка М. Султан-Галиева) // Крымский архив (Симферополь). 1996. № 2. С. 83-97.

Ф.Э. Дзержинский – председатель ВЧК-ОГПУ. 1917–1926 / сост. А.А. Плеханов, А.М. Плеханов. М.: Международный фонд «Демократия», Материк, 2007. 872 с.

https://urokiistorii.ru/sites/default/files/2018-05/%D0%9A%D1%80%D1%8B%D0%BC%D0%A7%D0%9A.pdf

Колонтаев К.В. «Остров Крым» или как «свободный рынок» сокрушил режим генерала Врангеля

Колонтаев К.В., историк-краевед

Аннотация. Статья представляет собой краткий обзор идеологии и практики экономической политики режима генерала П. Н. Врангеля. Автор анализирует попытку со стороны режима Врангеля сделать так называемую «экономику свободного рынка» осуществляемую им на территории Крыма, привлекательной альтернативой экономике «военного коммунизма» в тогдашней Советской России. Показаны причины ее провала.

Ключевые слова: Врангель, Крым, экономическая политика, свобода торговли.

Kolontayev K.V.

local historian

The "Island of Crimea" or how the "free market" crashed the regime of general Wrangel

Abstract. The article is a brief overview of the ideology and practice of economic policy led by the regime of General P. N. Wrangel. The author analyzes the attempt on the part of the Wrangel regime to make the so-called "free market economy" established on the territory of Crimea, an attractive alternative to the economy of "war communism" in the Soviet Russia. The reasons for its failure are shown.

Keywords: Wrangel, Crimea, economic policy, free trade

Пару лет тому назад среди читающей публики был популярен роман «Остров Крым» писателя Аксёнова, в котором его автор, рассуждая по принципу «если бы да кабы» повествовал в какое бы райское место превратился бы Крым под властью генерала Врангеля, если бы в 1920 году, он был не полуостровом, а островом, а союзники Врангеля – англичане и французы действовали бы поэнергичней против наступающих красных.

Но если от художественной литературы обратиться к истории, посмотреть архивные документы тех лет полистать пожелтевшие страницы газетных подшивок того времени, то можно было бы увидеть, что даже если бы все предлагаемые в этом романе условия были бы соблюдены, то находящийся в то время под властью Врангеля полуостров Крым, вряд ли бы стал «райским островом», даже если бы  и не был затоплен в ноябре 1920 года «красной волной». И, не стал бы Крым под властью Врангеля «райским островом», прежде всего по причине той экономической политики врангелевского режима, рассматривая, которую вдруг обнаруживаешь поразительное сходство с нынешними рыночными реалиями.

Именно реалии тогдашней 1920 года жизни в Крыму и Севастополе, опровергают досужие пропагандисткие рассуждения о том, что если бы не разгром врангелевского режима грубой военной силой со стороны Красной Армии, то он мог бы вполне успешно развиваться, процветать и своим экономическим процветанием усиливать кризис советской власти на остальной территории, тогдашней России. И, как писал в 70 – е годы один западный советолог: «Врангель в глазах тогдашнего русского народа мог бы стать привлекательной альтернативой Ленину».

Но, какова же была реальная сущность этой «привлекательной альтернативы»? Её очень конкретно выразил сам Врангель в одной из бесед с тогдашним известным идеологом белогвардейского движения Шульгиным: «Я сделал так: я дал возможность людям наживаться… Я стою за свободную торговлю. Надоели мне эти крики про дороговизну смертельно. Публика требует, чтобы я ввёл твёрдые цены. Вздор!».

Проводя политику «свободы торговли» или пользуясь нынешней терминологии «свободного рынка», режим Врангеля рассчитывало, что в условиях свободы частного предпринимательства буржуазия восстановит крымскую промышленность и насытит рынок товарами. Однако крымские предприниматели совместно с несколькими тысячами своих коллег, сбежавшими от большевиков из Петрограда. Москвы, Киева, Одессы, Харькова и ряда других крупных городов, отнюдь не спешили заниматься восстановлением промышленности, поскольку, это, по их мнению, не сулило им того, что они именовали «нормальной прибылью».

Пользуясь инфляцией и острым товарным дефицитом в тогдашнем Крыму, господа-предприниматели устремились в сферу спекуляции с финансами и экспортно-импортных операций. Врангелевское правительство несколько ошарашенное результатами своей экономической политики , начало со страниц официозной прессы убеждать, скопившуюся в Крыму буржуазию, что её долг – «возродить производство и оздоровить экономическую жизнь», однако буржуйский кот Васька слушал эти призывы и продолжал есть, тогда со стороны официозной печати начались нападки на тогдашние крымские торгово-промышленные круги с обвинениями в «отсутствии патриотизма», «классового достоинства», «нежелании помочь армии», «подрыве тыла» и прочего. Но эти призывы и угрозы, которые не воплощались в жизнь, никого из тогдашних предпринимателей не трогали и они продолжали стремиться с помощью торговых спекуляций и финансовых махинаций, побыстрее нажиться и, обратив нажитое в иностранные валюты и драгоценные металлы и камни, затем выехать в Европу, чтобы пустить награбленное уже в более спокойный оборот.

По поводу всего этого, выходившая в тогдашнем Крыму газета «Русское дело», писала следующее: «Начало свободной торговли превратилось у нас в свободу произвола торговцев, не знающих предела своим аппетитам. Приливы и отливы товаров, сопровождаются притоком миллионов в бездонные карманы хозяев рынка. Торговля превратилась в ряд фокусов белой и черной магии, в результате, которой у обывателя исчезает последний рубль из кармана».

Всё это вскоре привело к катастрофическим последствиям для экономики Крыма. Если в 1918 году уровень промышленного производства в целом оставался на уровне довоенного, а 1919 году начался медленный экономический спад, то  после установления в начале апреля 1920 года в Крыму врангелевского режима, развал экономики на полуострове принял стремительный и необратимый характер и к моменту занятия Крыма Красной Армией к середине ноября 1920 года его экономический потенциал составлял 20% от уровня 1913 года.

За этой цифрой, стояла картина всеобщего обнищания, когда при роскоши магазинных витрин, основная масса населения от рабочих и до большинства офицеров, ходила в старой обтрепанной одежде и обуви, при наличии большого ассортимента продовольственных продуктов на рынках, большинство населения жило впроголодь.

Поскольку стремительно ухудшавшееся экономическое положение затрагивало кроме трудящихся слоёв населения, так же семьи офицеров и многих правительственных чиновников, вызывая среди них недовольство и ропот , некоторые представители как гражданской администрации, так и военного командования врангелевского режима, начали приходить к выводу, что: «при такой свободе в области экономических отношений, армия не сможет иметь спокойного и налаженного тыла» и ссылаясь на опыт государственного экономического регулирования в Германии в период с 1914 по 1920 год, они предлагали ограничить «свободу торговли», усилить контроль за банками, ввести нормирование прибыли для предпринимателей, ужесточить карательные меры против спекулянтов. Однако врангелевское правительство, тесно связанное с этими самыми банками и спекулянтами не хотело принимать подобных мер, ограничиваясь лишь увещеваниями и угрозами.

Выход из состояния экономической катастрофы режим Врангеля искал исключительно в западной помощи, доходя в её поисках до откровенного предательства национальных интересов. Пока в крымской прессе раздувалась псевдопатриотическая шумиха в Париже между французской и врангелевской правительственными делегациями велись переговоры о заключении экономического соглашения согласно, которому в обмен на большой денежный заём, Врангель признавал все русские долги Франции и обязывался погасить их путём передачи права эксплуатировать железные дороги в европейской части России французским компаниям, французские финансовые структуры согласно этому соглашению получали право взымания таможенных и торговых пошлин в портах Черного и Азовского морей, другие французские фирмы должны были получит право на добычу 25% донецкого угля и 75% добычи нефти. Эти данные стали известны благодаря публикации текста этого договора английской газетой «Дейли геральд» в номере от 30 сентября 1920 года.

Но к счастью для тогдашней России эти французско – врангелевские планы по её экономическому закабалению потерпели крах, когда врангелевских «патриотов» и «спасителей России» Красная Армия вышибла из Крыма к великой скорби французских охотников за процентами.

Панюта И.Н. Герой «белого дела». Эскиз к социально-психологическому портрету

Панюта И.Н., политолог, публицист

Аннотация. Автор показывает феодально-дворянские истоки социальной психологии типичного активиста белого движения. Они предполагали отождествление родины с собственным элитарным сословием и его интересами. В связи с развитием капитализма этот типаж устарел, не смог адаптироваться к вызовам буржуазной эпохи и к растущему коммунистическому, пролетарскому движению. Это и предопределило неэффективность противостояния белого движения большевикам. С другой стороны, особенности социальных стереотипов заставили часть офицерской элиты поддержать большевиков. Автор указывает на значительные опасности, которые создает для будущего развития общества идеализация и популяризация дворянско-сословных стереотипов в современной России.

Ключевые слова: белое движение, Россия, гражданская война, патриотизм, отечество.

Panyuta I.N.

political scientist, publicist

THE HERO OF THE "WHITE BUSINESS". SKETCH FOR SOCIO-PSYCHOLOGICAL PORTRAIT

Abstract. The author shows the feudal-noble origins of the social psychology of a typical white movement activist. They assumed the identification of the homeland with its own elite class and its interests. In connection with the development of capitalism, this type is outdated, unable to adapt to the challenges of the bourgeois era and to the growing communist, proletarian movement. This predetermined the ineffectiveness of the white movement opposition to the Bolsheviks. On the other hand, the peculiarities of social stereotypes forced part of the officer elite to support the Bolsheviks. The author points out the significant dangers that idealization and popularization of noble-estate stereotypes in modern Russia creates for the future development of society.

Keywords: white movement, Russia, civil war, patriotism, fatherland

1. Постановка проблемы

Без попыток создать социально-психологический портрет представителя белого движения мы никогда не сможем объяснить противоречивые факты, с которыми часто сталкиваются исследователи гражданской войны. С одной стороны мы видим невероятное ожесточение основных противоборствующих сторон в период этого конфликта. С другой стороны, бесспорен крайне малый процент вовлеченных в борьбу не за «землю» и другие экономические интересы, а за абстрактное «белое дело», за абстрактное «отечество», даже среди так называемой элиты царской России ¹.

Бросается в глаза и другое противоречие. С одной стороны – тотальное отрицание белыми тех ценностей, которые несла революция. С другой – факт, что половина царского офицерского корпуса (из тех, кто выбрал активную линию отношения к событиям 1917 года) перешла к красным. Причем еще до того, как стал ясен исход борьбы. Т.е. большинство из этой категории служило не ради спасения жизни, тем более, не за паек.

Сегодняшняя идеологическая борьба монархистов, правых либералов и прочих реакционеров так же приводит к весьма противоречивым результатам. С одной стороны, на наших глазах происходит героизация белого движения. Прислужниками нынешнего политического режима в России ведутся постоянные разговоры о необходимости исторического примирения между ведущими сторонами гражданской войны. С другой стороны – очевидно даже не неприятие, а отстраненность современного общества от данной официальной идеологической тенденции ².

Тут надо оговорить, что дело не в политических предпочтениях основной массы современного населения. Увы, через 3 десятилетия после развала СССР эти предпочтения достаточно далеки от научного коммунизма. (Тем более, в таких регионах как Севастополь, Крым, где господствуют консервативные настроения). Реакционная пропаганда, игра на псевдопатриотизме, демонизация большевиков, Ленина делают свое дело. Но при этом массовое сознание не переходит одной черты.

Отказавшись под влиянием такой пропаганды от идеи необходимости революционного переустройства общества на началах социальной справедливости, массовое сознание при всех потугах нынешней власти никак не может отказаться от необходимости этой самой социальной справедливости. Причем бессильными оказались не только либеральные атаки 90-х- начала 2000-х, но и консервативно-охранительные, государственнические, черносотенные атаки, которые предпринимаются последние 10-15 лет [6; 7].

Возможно, понять многие социальные процессы, происходящие на наших глазах, будет легче, если мы обратимся к достаточно удаленному прошлому.

Автор доклада делает предположение, что в России длительное формирование сословно-феодального общества привело к образованию замкнутой касты дворян-офицеров (только в предреволюционные десятилетия разбавленной разночинцами). Эта каста выработала весьма своеобразный «кодекс чести», систему ценностей, отношение к обществу, государству, трудящимся сословиям. Данные элементы массового сознания рубежа XIX-XX веков, сегодня в XXI веке остаются непонятыми и слишком «идеализированными» массовым сознанием наших современников. Более того, сегодня обращение к архаичным элементам массового сознания со стороны официозной пропагандистской машины, культивирование этих консервативных элементов может создать фатальные негативные последствия для всего общества.

До наступления капитализма в России подобная морально-психологическая система элиты, «кодекс чести» ее военных представителей, делала поведение сотен тысяч граждан, представлявших верхушку общества вполне адекватным в условиях существования сословного государства. Но с наступлением кризиса Империи в начале XX века именно эти элементы общественного сознания сделали военно-дворянскую «элиту» наиболее уязвимой частью населения, раскололи ее, толкнули часть офицерского корпуса и генералитета на самую жестокую борьбу против всего прогрессивного, а другую ее часть привели к самой бескомпромиссной поддержке революции, большевиков, Красной Армии.

Исходя из сказанного видно, сколь неприемлема сама постановка вопроса о «русском исходе» в 1920 г. как потере российским (советским) обществом некого стабилизирующего, наиболее качественного, духовного, творческого элемента. Бегство из страны сотен тысяч активных участников и сторонников «белого дела» являлось безусловно личной трагедией людей, многие из которых были вполне честными, порядочными людьми. Но данное бегство никаким образом не было трагедией для остального народа, так как в стране остались сотни тысяч бывших царских военных и гражданских специалистов, талантливых управленцев, ученых, деятелей искусства, помогавших создавать новое общество миллионам людей, которые решили сами творить свою историю. Ушедшая же часть не обладала какими-то особыми достоинствами, лишившись которых советское общество попало как неразумное дитя в пучину бед и страданий. К слову сказать, бед и страданий в последующие годы хватило с избытком. Но их причина вовсе не в поражении «белого дела» и не в «исходе из страны цвета нации».

2.Феодально-помещичье сознание VS сознания буржуазного

Развитое буржуазное сознание «принципиально беспринципно», т. к. оно отстаивает буржуазные ценности наживы, прибыли. Разумеется, оно может быть и «национальным» и «патриотичным», но только в той мере, в какой это позволяет добиваться названных целей. Такие примеры «патриотизма» демонстрировали Тьер, Пилсудский, Маннергейм. Современная российская элита проделывает тоже самое. Там, где надо защищать интересы частной собственности, интересы верхушки своего класса, она готова пожертвовать и «государственными интересами». К счастью для трудящихся России в 1917-1920 гг. «белая элита» в этом смысле была весьма неповоротлива.

Архаичное сословное сознание элиты умирающей феодально-помещичьей российской монархии заметно отличается от сознания защитников развитого капитала. Оно рождено докапиталистическими представлениями о том, как именно должна формироваться верхушка общества (чистота рода, древность происхождения, служение трону). Поэтому в период гражданской войны белая верхушка путается в системе ценностей и поступает крайне непоследовательно. Иными словами, как представители крупной (в том числе финансовой и земельной буржуазии) белая верхушка готова торговать Родиной «оптом и в розницу». Но как элита, выросшая в среде с развитыми феодальными пережитками, она даже это отвратительное дело совершает крайне неумело: то продешевит, то начнет портить Родину, как «товар» (разваливать экономику, истреблять народ), то не захочет придать ему привлекательный вид (цеплялась за монархию, неохотно внедряла буржуазно-демократические институты в жизнь общества), то не определится с покупателями (Германцы, Антанта, Япония), то в момент торга начнет ссориться между собой. Данное поведение характерно, для социального слоя, вызревшего в тепличных условиях крепостничества, когда его благополучие не зависело напрямую от навыков капиталистического производства и конкуренции.

Деникин, Юденич, Колчак, их высшее офицерство (правда, с разной степенью активности) выступали за «единую и неделимую Россию». Но далеко не всегда следовали этому принципу на практике. Георгий Константинович Гинс (1887 – 1971) – ближайший соратник Колчака – отмечал, что период колчаковщины «весь был приникнут отвлечёнными идеями: «единой России» и «единоличной власти». Эти идеи выставлялись как самоцель, им приносились жертвоприношения… Адмирал Колчак был символом этой идеи, её пламенем он горел и за неё погиб» [Цит. по: 2]. С другой стороны, автор публикации ссылается на письмо Колчака к Деникину, в котором он заявил о необходимом «временном раздроблении единого Российского государства» во имя устранения разногласий между антибольшевистскими силами [2].

«Прагматичный» стиль поведения (т.е. полная готовность торговать Родиной и ее территориями) вырабатывался у вождей белого движения по мере того, как таяли силы этого белого движения. Например «…«либерализм» Врангеля во многом стал следствием прагматизма и максимально трезвой оценки реального положения дел. Именно прагматизм вынудил его отказаться от концепции «единой и неделимой», обещать в аренду Франции минеральные богатства юга страны и даже заключить союз с врагом России – Польшей (естественно, что Польша предала Врангеля, как только ей это понадобилось)» [1, c. 5, 6].

Как уже упоминалось, белое движение разлагал ряд существенных факторов. А именно: постоянная грызня между его реальными и потенциальными лидерами. Это можно считать признаком маргинально-дворянской «незалежности», уважения не общего дела, а себя в этом деле. Далее идут постоянные грабежи и реквизиции у «подлого низшего сословия». Они сочетались с невозможностью и нежеланием четко объяснить, что именно это сословие (кулаки, казаки, городская мелкая буржуазия) получат в случае восстановления Империи. Террор по отношению к низшим сословиям проводился одновременно с плачем по судьбе этих сословий, обманутых большевиками-немецкими шпионами. Причем, часть белых генералов прекрасно сотрудничала с теми же самыми немецкими и австрийскими оккупационными войсками.

Все это привело к стойкому комплексу неполноценности у значительной части среднего звена белого офицерства. Он проявился разными способами, в т.ч. и «запредельным» террором. А также и в том, что даже согласившись формально вступить в белое движение, значительная часть офицерского корпуса прожигала жизнь в тыловых кабаках и вовсе не рвалась на фронт.

3.Элементы социально-психологического портрета

Было бы неверным с научной и политической точки зрения просто пойти по пути дегуманизации образа наших идейных врагов. Мы бы опустились на один уровень с нынешними идеологами «России, которую мы потеряли». Они сегодня действуют подобным образам, тиражируя в сотнях телепередач, фильмов, статей образ воинствующего хама, захватившего власть в 1917 году.

Давайте разберем обстоятельства возникновения некоторых ключевых элементов коллективного психологического портрета царского (т.е. дореволюционного) офицерства. А также подумаем, могут ли эти психологические черты стать образцом для подражания у современных официозных пропагандистов и тех постсоветских обывателей, которые всерьез восприняли «белый и пушистый» образ защитников «Матушки-России».

Среди царских офицеров было достаточно людей, для которых понятия: Честь, Отечество, единство с народом, моральная чистота, профессионализм – были не пустым звуком. Но это не абстрактные понятия. Они наполнялись конкретным социально-экономическим, а потом и политическим смыслом. Многое зависело от того за какое социально-политическое наполнение данных понятий бывшие царские офицеры были готовы жертвовать жизнью.

За XVIII век население Российской империи увеличилось с примерно 15 до 35 млн чел. В основном рост происходил за счет территориальных захватов. Дворян в этой массе было 1.5 %. Богатых и богатейших дворян всего несколько сотен семейств [8]. Все они за последующие годы до начала XX века были перевиты родственными, брачными узами, деловыми связями. И хотя царская военная элита медленно расширялась, особенно после отмены крепостного права, государство к началу XX века – было по-прежнему корпорацией нескольких сотен тысяч человек во главе с царем. Служить такому отечеству было легко, понятно и приятно в той сословно элитарной форме, какую представляла из себя армия. Как говорил один из героев романа А. Толстого «Хождение по мукам», белый офицер Рощин: «Родина – это был я сам. Большой и гордый человек».

В то же время с конца XIX века в России капитализм втягивает в экономическую жизнь как потребителя-производителя материальных благ миллионы людей. Он просто не может существовать без этого. Капитализм – это общество индустриального, массового производства и потребления. Причем, массово потребляются не просто материальные изделия, но и такой товар как «рабочая сила». Сословные перегородки в таком обществе неизбежно разрушаются. Даже нормы морали, нравственности в значительной мере унифицируются, в той мере как унифицирована производственная деятельность. Т.е. отклонения от «нормы» присутствуют, но одновременно эти «нормы» и осознаются почти всеми как общие, универсальные, нарушать которые предосудительно.

В России начала XX века (остававшейся сословным обществом) даже мораль не имела общей «нормы». Человек из «высшего» сословия, демонстрировавший образцы безупречного поведения в своем кругу (на балу, в кадетском корпусе), по отношению к представителям другого сословия мог проявлять хамство, рукоприкладство, быть инициатором пьяных дебошей. И это не казалось зазорным и наказуемым. Такими примерами пестрят десятки страниц мемуаров царских, а затем и белых офицеров.

Военно-дворянская честь подобных деятелей измерялась количеством дуэлей и скандалов;

отечество – количеством полезных связей;

народность – мордобоем нижних чинов;

товарищество -невероятной «дедовщиной» в кадетских, пажеских корпусах; фантастическими пьянками;

профессионализм – угодливостью и карьеризмом;

идейная мотивация – полной кашей в политических взглядах или желанием обустроить брак, спокойный сытый быт ³.

Так, что образ супер-культурного офицера-дворянина, внедряемый в сознание современного обывателя – «очень большое преувеличение».

Читая мемуары уцелевших лидеров и активистов белого движения (как тех, кто затем пошли в услужение фашизму, так и тех, кто отказались сделать это) можно прийти выводу, что в «сухом остатке» (т.е., независимо от чувств и поступков их авторов) идеология «белого дела» была ни чем иным, как идеологией и методикой разграбления и расчленения Родины.

Не слишком ли категорично такое утверждение? Ведь белогвардейцы постоянно говорили о спасении России. Более того, значительная их часть была готова отдать за это свои жизни. Экономика не рассматривалась высшими сословиями Российской империи как нечто самоценное, если она не являлась собственностью данных сословий. Если бы это было не так, то земельный вопрос (главный вопрос начала XX века) руководством Империи решался бы более гибко. Тоже самое можно сказать и о территориях Российской империи. Для значительной части верхушки общества того времени это была только «кормовая база». О ней можно было тосковать, любя издали: из Парижа, Нью-Йорка или средиземноморских курортов. Кстати, примерно такое же отношение к Родине у самых больших (читай – самых богатых) патриотов в современной России.

Сто лет назад ее можно было превратить в объект торга, в обмен на военную помощь белой армии со стороны Антанты, Германии, Японии. Страна, в которой царствовали «быдло и хамы» теряла свое значение для «патриотов». Набор феодально-помещичьих стереотипов (православие-самодержавие-народность) привел к тому, что дворянское самосознание просто не могло воспринимать «низшие слои» как успешный субъект экономической деятельности.

Кстати, не случайно что сегодня, как и сто лет назад у российских реакционеров очень модна насмешка над фразой о кухарке, которая сможет научиться управлять государством (мол, куда ей!). Данный принцип организации пролетарского государства был провозглашен в конце 1917 года большевиками и затем многократно тиражировался (и искажался) их противниками [3, c. 289]. Тот факт, что ни одна кухарка не нанесет такого вреда экономике, как дипломированные успешные менеджеры 90-х годов, обычно ускользает от сознания этой публики.

Итак, именно данные, весьма живучие стереотипы ослабили элиту дореволюционной России, раскололи ее, заставили лучшую ее часть поддержать революцию и большевиков, а другую подтолкнули к самому остервенелому террору против трудящихся (на который те так же ответили террором).

4.Выводы

В начале XX века, с развитием капитализма (и выросшими в его недрах ростками коммунизма) объективно носителями понятия «Родина», «Отечество» стали миллионы пролетариев и разночинцев, десятки миллионов крестьян, пока безземельных, но уже лично свободных. Однако, сознание военно-феодальной элиты все еще воспринимало только себя как социальное воплощение России. Расплата за такие иллюзии была неизбежной.

В новой, Советской России, а затем в СССР, нашлось место десяткам тысяч бывших царских офицеров и генералов. И не потому, что они вдруг все стали социалистами, марксистами, а потому что именно марксисты обеспечили поступательное социальное развитие общества. А это позволило военной и бывшей дворянской элите, пошедшей за красными, реализовать на практике новое понимание и защиты Отечества, и товарищества, и профессионализма, и единства с народом, и самоотверженности. (И это несмотря на тяжелейшие испытания 30-х годов). Только теперь все эти понятия были лишены дворянской карикатурности, т.к. обеспечивали интересы уже не сотен тысяч, а многих миллионов людей.

Нынешний олигархический российский капитализм не случайно снова реанимирует прянично-медовый образ царского и белого офицерства. Столкнувшись с неразрешимыми противоречиями, сконцентрировав в руках 1.5-2 % населения 90% богатства общества, не умея им управлять, посадив страну на «нефтегазовую иглу», проигрывая экономически крупному зарубежному капиталу, нынешний режим в идеологических и политических преобразованиях пытается реанимировать элементы некой «квази-феодальной» системы.

Речь идет о патологическом недоверии к демократическим институтам, сакрализации режима личной власти, опоре на религиозные институты, воинствующем «государственном патриотизме» и шовинизме. Отсюда же вопиющее пренебрежение к материальным нуждам и духовным интересам простых людей, вседозволенность олигархического капитала и высшего чиновничества.

Все это (как и в начале 20 века) рождает не только разрыв «низов» и «верхов» общества. Данный тип организации государства приводит к снижению качества управленческих решений, неспособности «играть на несколько ходов вперед», приводит к боязни и просто к неумению проводить хоть какие-то прогрессивные реформы.

Но если подобная консервация идеологических институтов сословно-монархического, абсолютистского общества не прошла в начале XX века у белогвардейцев, то в начале XXI века она тем более обречена на поражение. И если Россию от распада сто лет назад спасли большевики и другие радикальные революционные движения, то теперь с еще большим развитием мирового капитализма и с отсутствием серьезного леворадикального движения в России подобное стремление российской верхушки пустить историю вспять может привести к более трагическим последствиям для нашей страны.