Читать книгу: «Однажды в СССР», страница 18
Глава 48
– А, шалава, приперлась! Вся в мать!
Бабка внучку не любила, именовала только шалавой и норовила стукнуть клюкой при каждом удобном случае. Удавалось это не всегда – старуха была слепа как крот, да и с годами легкости в суставах не прибавлялось.
Внучка была незаконнорожденной. Единственный сын бабки, некогда, не вставая с больничной койки, заделал ребенка смазливой, по его мнению, медсестричке. Позже сына зарезали в какой-то тюремной разборке, однако внучка осталась.
«Сука не захочет, кобель не вскочит», – заключила бабка, осуждая также еще трех матерей ее внуков.
– Шалава, в отцовский дом хахаля притащила, – бранила она Валентину.
На самом деле в дом старуха их не пустила и на порог, но удалось устроиться в пыльной и гадкой летней кухне, которую сдавали бы квартирантам, если бы они все же смирились со скверным характером бабки.
Аркадий презирал себя за то, что оказался зависимым Валентины. Она весь день где-то пропадала, и появилась лишь под вечер, принесла бутылку ситро «Буратино», буханку хлеба, да банку бычков в томате.
– В городе облавы. Половину дружков Пашки замели. Везде ментов полно: на вокзале, на автостанциях. Говорят, на дорогах машины перетрушивают.
– И что теперь делать? Сдаваться?
– Я тебе сдамся!
– Пересидеть тут?..
Валентина покачала головой:
– Нам нельзя тут оставаться. Не сегодня-завтра бабка проболтается про тебя. Что хахаль – это чепуха, а вот то, что ты сидишь в этом курятнике безвылазно – это подозрение. Тут обычно пьют да орут дурным голосом.
– И что мне делать?..
– Постарайся выспаться. У меня есть план.
–
Из двора бабки вышли в самую темень, в два часа ночи, шли тихими улочками, по краю поселка, обогнули кладбище по дороге, что шла по краю кручи.
Затем снова улица поселка. Минули дом, в котором свой беспокойный сон смотрел Карпеко, мимо двора деда Коли, который спал куда крепче на своем жестком топчане. Один раз залаял разбуженных их шагами пес, но он замолчал, как только пешеходы удалились.
Вышли к садам, повторив частично тот путь, который проделали два дня назад с Пашкой и Викой. Но у кварталов не свернули вверх, а пошли прямо. Потом брели по спящим дворам, по закоулкам. Лишь раз вышли на центральную улицу, когда требовалось перейти по мосту на другую сторону реки. Снова подворотни. Только раз им попался автомобиль, да еще встретилось три человека – двое спешило куда-то, третий выгуливал пса.
– Куда мы идем?
– Узнаешь.
Прошли весь город, стали спускаться. Чуть левее был вокзал. Город для пассажирских поездов был конечной станцией, и составы отправлялись лишь днем, в удобное для пассажиров время.
На подъездных путях дремали электрички. Завтра они проснутся, отправятся в путь, понесут живой груз через жаркие поля. Неужели Валя хочет его спрятать в каком-то вагоне, в рундуке?.. Но их наверняка проверяют, благо поездов немного. Но нет, Валентина повела его в Приморский парк, который меж пансионатов сбегал вниз к морю.
Чего-то ждали в какой-то роще, сидя на цоколе заброшенного фонтана.
В четыре часа стало сереть, в полседьмого сыграли побудку в пионерском лагере на взморье. В начале восьмого из пансионатов на море потянулись отдыхающие. Аркадий и Валентина пошли с ними. На пляже расположились в метрах трех от воды.
Она бросила ему плавки:
– Иди, переодевайся.
– Это и есть твой план?..
– Да…
Когда он, переодевшись, вернулся, Валентина протянула ему огромные солнцезащитные очки с зелеными стеклами и панамку. Затем из бумаги сделала лепесток, который крепился на переносице очками. Такой носили многие – чтоб кожа на носу сильно не облазила. Ушла переодеваться сама. Вернувшись, пошла к морю. Солнце только встало, и лучи мягко очерчивали женское тело. Валентина определенно была хорошо сложена: в ней имелось все то, что обычно нравится мужчинам: большая грудь, которой тесно в купальнике, трусики обтягивали мускулистую попу, ровные стройные ножки, вполне отчетливая талия.
«Интересно, а Пашка ее…» – уколола ревность. Аркадий постарался прогнать это чувство: все же нехорошо ревновать к мертвому, да и никаких прав на эту женщину он не имел.
Подойдя к полосе прибоя, Валька потрогала ножкой воду, затем наклонилась, отчего ее попа стала еще более соблазнительной. Поплескав на себя водичку, девушка вошла в море и поплыла. Плавала она аккуратно, не поднимая брызг, чтоб не замочить волосы.
– Водичка – просто чудо. Ты не желаешь освежиться? Неизвестно когда придется поплавать, сказала Валька по возвращению.
Аркаше было не до купаний.
День был субботний, и пляж стремительно заполнялся. Лефтеров ожидал, что вот сейчас кто-то крикнет, на него бросятся, скрутят. Но мужчин куда больше привлекали студенточки здешнего института. А женщины, если и смотрели, то лишь пока не натыкались на взгляд Валентины. Да и вообще, на этом пляже Валентина привлекала куда больше внимания.
Аркадию оставалось быть максимально незаметным: он лежал на покрывале, загорал. Когда нестерпимо уже было лежать на животе, поворачивался на спину, прикрывая лицо панамкой.
– Мужчина!
Сердце ушло в пятки.
– Мужчина! Вы обгорите, идите покупайтесь.
Аркадий закивал, может быть, слишком часто, не в силах совладать с облегчением:
– Да-да, конечно…
Море тоже кишело людьми: на мелководье возилась малышня, строила из мокрого песка замки. Рядом, полузакопанные в песок, охлаждались бутылки с ситро и с пивом. Вдоль берега брел фотограф, собирая желающих сфотографироваться с измученной обезьянкой, что на привязи спешила за ним. Тут же разносили пирожки и мороженое из столовой при ресторане. Ушлые бабки торговали жареными семечками и яблоками. Цыгане предлагали сахарных петушков на палочке.
Пробившись через толпы купающихся шумных подростков, Аркадий вышел на глубину, поплыл, осматриваясь по сторонам. В узком загоне между волнорезами плескалось, наверное, сотни три человек, но ближе к буйкам народ плавал реже.
Там же была и Валя. Оказавшись рядом, Аркадию вдруг захотелось прижать эту женщину к себе, коснуться ее кожи. Но после подумалось – надо сейчас же спросить, в чем все же ее план. Бежать вплавь? Взяв водный велосипед?..
Но в этой стране любят, когда заплывают за буйки, за этим пристально следят на водной станции спасатели. Или, положим, угнать, захватить прогулочный катер. Но Азовское море внутреннее – из него трудно выплыть… А если, положим, как-то пробраться на сухогрузы, которые стоят на рейде?.. Ведь иногда сюда заходят суда под греческим или итальянским флагом…
Услышав шум за спиной, Валя обернулась, увидела Аркадия, удивленно вскинула бровь:
– Ты тут? А деньги?
Перед уходом Валентина перепаковала деньги, сложив их в два сравнительно небольших чемоданчика. На пляже, прислоненные к лавочке, они не выглядели чем-то чрезвычайным. Многие из гостей города перед возвращением шли на последок искупаться.
– На берегу.
– Аркадий! Ты как ребенок малый! А если украдут! Не мог меня подождать?
Он снова остался в одиночестве. В душе как черви закопошились сомнения: а что, если она сейчас соберется и уйдет. И он останется на пляже без вещей, без денег. Захочет сдаться – и будет выглядеть безумно глупо. Аркадий поспешил на берег.
Валентина благостно лежала на покрывале, и, когда Аркадий лег рядом, сказала:
– Сохни да переодевайся. Нам уже скоро уходить.
По рельсам из порта шел состав с порожними полувагонами. Укрыться в вагоне, пробраться в порт? Это и есть ее план?..
Народ все прибывал, но некоторые, уже вкусив утреннего загара, отправлялись с пляжа продолжать отдых в другие места.
Достав из кармана сумочки крошечные дамские часы, Валентина посмотрела на циферблат, кивнула: пора.
– Переодеваемся.
Они переоделись в дощатой кабинке, где песок был влажен, и пахло мочой. Затем в киоске Валентина купила два билета. И тогда Аркадий понял ее план.
Глава 49
В тот день, торопясь на службу, Карпеко вдруг обнаружил, что мир совершил еще одно свое движение. С улиц пропали праздные дети – впрочем, их и так было мало в те ранние часы. Вместо них протоптанными дорожками пошли школьники. В руках их были букеты хризантем и георгин, похожих чем-то на купчих с картин Кустодиева. Сбитые коленки, помазанные зеленкой, были скрыты под скучной униформой. Лишь ладони, измазанные йодом из грецких орехов, напоминали о недавних забавах.
Листопад начнется позже, после первых морозов. И дворники сгребут листву в огромные кучи, чуть не в рост человека, зажгут их. Они будут тлеть несколько недель к ряду, мешаясь с туманом и заливая дворы и улицы белесым варевом. Но это лишь ожидало город.
Не заходя в свой кабинет, Сергей отправился в зал заседаний. Туда, не предчувствуя ничего хорошего уже начал собираться народ. Легушев-старший уже не посещал их, но вполне мог заглянуть Кочура.
Переступив порог, Карпеко осмотрелся, проговорил:
– Я спину, где-то не то потянул, не то простудил, так что, хлопцы, извините.
Он, поджав ноги, повис на открытой двери. Находясь в подвешенном положении, Сергей принялся рассказывать:
– А вот был у моего учителя случай. Один брат-близнец накуролесил и вроде бы исчез, словно в бегах, а сам убил, значит, брата и стал жить вместо него. Так самое интересное – жена убитого не заподозрила.
Карпеко распрямил ноги и встал на пол.
– Вроде полегчало… – заключил он, разминая поясницу. – Хотя, думаю, врала она. Жена-то. Женщина по-любому бы разницу заметила бы.
Сказано это было не просто так. Искали женщину. Далинин вполне резонно предполагал у Лефтерова если не невесту, то подругу. Однако соседи никогда не видели Аркадия с девушкой, а цеховые вспоминали, что девушка была, но расстались они не то в конце весны, не то в начале лета. Ее начали и искать, и, верно, не нашли бы. Но Легушев-младший Марию Александровну Грекову выдал. У мужчины не выдержали нервы. Он тоже счел милицию всесильной, хотя у той не имелось ни малейших зацепок. Свое знакомство с Машей Легушев-младший изобразил как некую необязательную связь: уж лучше аморалка, нежели подозрения в соучастии.
Но напрасно: пошли разговоры, что один из воров и сын партийного функционера делили одну женщину.
Мысленно Кочура мог потирать руки. Все шло не самым худшим образом. И если грабителей не поймают, а еще лучше убьют при задержании, никто не опровергнет связь между грабителями и семьей Легушевых. Подтвердить ее, впрочем, тоже никто не сможет. Но говорить будут о том, что будоражит умы. И если пару раз в нужных местах обронить, что возможно, воров было не двое, и что им содействовал начальник цеха…
Меж тем, появился начальник РОВД, сел на главенствующее место. Означало это, что планерку будет проводить он.
В Жданов уже была отправлена оперативная группа, но ее вылету мешал грозовой фронт, разлегшийся над каким-то столичным аэропортом. И не было желающих руководить совещанием, чьи решения будут пересмотрены, отменены. Впрочем, был ничтожный шанс распутать дело до прилета московских специалистов.
Вначале доложился Данилин:
– Я обратил внимание на бинты и распорядился провести дополнительное вскрытие.
– И?..
– В крови убитого обнаружен морфин. На теле – свежий след от укола.
– Наркоман? – предположил Карпеко, чувствуя, как сердце уходит куда-то вниз.
– Нет, иначе бы уколов было множество. Думаю, ему вкололи обезболивающее между ранением и смертью.
– Лекарство могло быть в машине скорой помощи.
– Врачи говорят, что нет, не могло. Такое сильное они в машине не оставляют.
– Шприц нашли? – вмешался Папакица.
– Пока нет. Но его могли сбросить в реку. Следовательно, надо проверить всех врачей, медсестер, которые имеют или имели доступ к сильным обезболивающим. Особое к тем, кто увольнялся, снимался с учета последние недели две-три.
Папакица кивнул, сделал пометку, затем сверился со своими заметками:
– А что у нас с Грековой?
За Грековой было установлено негласное наблюдение. Но оно пока ничего не дало, о чем и было доложено. Папакица сделал пометку.
– А по Павлу Шульгину местный криминальный элемент опрошен?
Теперь поднялся Карпеко. Из его доклада следовало, что Пашка крутился среди воров, но те полагали его мелкой, хотя и задиристой рыбкой.
– Еще Павла видели на посиделках вместе с какой-то женщиной, – дополнил Карпеко. – Словесный портрет получен. Знаем о ней только имя – Валентина. Их видели вместе с другой парой. По описаниям подходит Аркадий. Что за женщина была с ним рядом – установить не получается.
– Фотографию Грековой показывали?..
– Да.
– И что?..
– Неоднозначно. Кто говорит, что она, кто говорит – что сомневается.
– Вы что, не знаете что делать?.. Живо устройте им очную ставку!
–
Это Первое Сентября помнили в школе еще лет десять. После праздничной линейки начался традиционный Урок Мира. Где-то на середине, когда речь пошла о зверствах империалистов и их извечном стремлении к войне, началось самое интересное.
Больше всего повезло неспокойному 7-«В», у которого урок вела Мария Александровна Грекова.
К зданию подъехала милицейская машина со включенной мигалкой – и у многочисленных школьных хулиганов душа ушла в пятки. Но, к их удивлению, с собой милиция забрала учительницу.
Оставшийся без присмотра класс вопреки обыкновению вел себя тихо. Ошарашенные семиклассники перешептывались, пытаясь угадать причину негаданного счастья. На перемене они были героями школы, об обстоятельствах задержания Марии Александровны спрашивали не только иные ученики, но и учителя.
Чем больше времени проходило – тем все более цветастыми, авантюрными становились детские рассказы. Говорили, что при появлении милиции Мария Александровна побледнела, отшатнулась к окну – верно, хотела сбежать. Но этаж был высоким, третьим, и учительница не решилась – все равно бы попала в милицию, но со сломанными ногами.
Сходились во мнении, что ТАМ, конечно же, разберутся, но не имелось бы причины – не забирали на глазах детей.
После уроков собрались на педсовет, и сетовали на то, что так извлекать учителей – непедагогично, и это роняет авторитет преподавательского состава.
– Зато поднимает авторитет милиции, – ворчал военрук.
–
Пока задержанная, как полагали в милиции, была в шоке, ее попробовали расколоть. Но дама вполне оправдала свою школьную кличку и растерянности не показала. На допросе Мария сначала упирала на знакомство с младшим Легушевым, но затем поняла, что это не помогает, что мужик в очередной раз оказался козлом и бросил ее. Причем умудрился бросить первым. Нет-нет, на этого планы девушки были куда более далеко идущими.
В тот день Маша с удовольствием бы выдала Легушева, если б знала о нем что-то криминальное. Но такое ей было неизвестно, и спрашивали все больше про Аркадия.
Поступок Аркаши, меж тем, восхищал Машу. Ей и в голову не могло прийти, что бывший ухажер вообще способен на такое. Если бы в начале лета она знала, что мягкий Аркадий способен на подобную решительность, с расставаниями стоило бы повременить.
Затем с Марией Александровной провели семь очных ставок. Трое присутствовавших на тех посиделках не узнали Машу. Еще один – засомневался. Зато трое утверждали что женщина – та самая, хотя прическа у нее была этакая, а платье – такое… Маша все, конечно же, отрицала. Но, отправленный к ней домой наряд привез похожее платье.
– Что теперь скажете?.. – спросил Данилин.
– Да в таких платьях половина Советского Союза ходит! – в сердцах воскликнула Маша. – А прическа-то! У меня не было такой прически, спросите кого угодно!
Данилин был того мнения, что женщине поменять прическу пару пустяков.
Но ничего конкретного предъявить девушке не получилось. Ее выпустили около трех часов вечера под подписку о невыезде, кою Маша дала не задумываясь. Оставшиеся милиционеры дружно и задумчиво закурили. Дым злых папирос валил из окон так, что кашляли от него и на улице. Мужчины были выжатыми – у кого-то даже на рубашке проступала соль.
Молчали.
Пришла новость, что будто бы над Москвой светлеет небо, и следственная группа вылетает. Чуда, похоже, не случилось. С молчаливого согласия начальства, со службы уходили пораньше.
Глава 50
Не воспользовавшись машиной, Данилин заглянул в больницу и забрал Вику на прогулку. Ощущения у московского следователя были тягостными. Надо было возвращаться в столицу и рвать эти отношения.
Уловив смутность настроения мужчины, Вика поинтересовалась причиной. Тот сослался на служебные неприятности.
Троллейбусом доехали до магазина спорттоваров, что на проспекте Нахимова. Рядом лежал Приморский парк, совершенно неизвестный для приезжего Данилина. Прошлись по аллеям, мимо катера, вознесенного на пьедестал.
В обрамлении деревьев было видно не то море, не то неба. Дымкой горизонт размыло совершенно. Казалось, что некто всесильный украл море и заменил его отражением небесной голубизны.
Стояла душная и липкая жара.
Аллея заканчивалась террасой, которая возвышалась над акваторией.
От вида Данилину стало дурно. Земля чуть ушла из-под ног.
– Тебе плохо?.. – спросила Вика.
Ему было действительно скверно. Внизу узкая полоса пляжа была забита людской массой, она же просто кишела в пространстве между волнорезами. А за буйками белели запятые парусов, по акватории чертили линии моторные лодки. Но что еще неприятней, от пристани отходили прогулочные катера.
– Чего они плавают?.. – он указал на крошечные кораблики.
– Погода хорошая, вот и плавают.
– А у меня чего ты не плавают?.. Там, где я живу?..
– А где ты живешь?
– Около Виноградного.
– А там плавать негде: перекаты идут – мелко очень.
– А этот вот куда поплыл? – Алексей тыкнул пальцем в прогулочный теплоход, который как раз сдавал от понтона.
– Этот прогулочный…
И, едва Данилин выдохнул, Вика добавила – словно ударила следователя под дых.
– А тот, что вон появился – с Ейска, наверное, идет!
– Телефон. Мне срочно нужен телефон.
–
В опустевшем профилактории, располагающемся на склоне кручи, нашелся телефон, из которого Данилин позвонил Легушеву. Пока ожидал прибытия подкрепления, сходил на пристань. Наихудшие подозрения подтвердились – на узком пирсе и примыкающей территории милиции не было и близко.
Даже раньше Легушева примчался Кочура. Затем прикатила милиция. К тому времени Вика уже была отправлена домой на такси.
– Он просто купил билет в кассе на берегу – на него никто внимания не обратил, пояснил Данилин. – Прогулочный катер принадлежит не пароходству, а водной станции завода. Про него, естественно, все забыли.
Волна лениво шевелила песок на морском берегу. Запоздалые купальщики поглядывали на оживление, которое происходило на понтоне. Приплывший из Ейска теплоход задержали. Прибыл другой теплоход, катавший отдыхающих к Пещаному пляжу, высадил пассажиров, погасил в салоне свет. И, включив сирену, отчалил, ушел в сгущающиеся сумерки.
Опросили экипаж. Один матрос действительно припомнил подходящего под описание мужчину, который пересек море позавчера. С ним была вроде бы женщина, но ее матрос едва помнил: глаза беглянки были скрыты огромными очками в толстой пластмассовой оправе, а волосы – тонким платком.
У капитана нашлась карта, кою разложили тут же, в салоне.
– До Ейска – четыре часа ходу. Оттуда до узлового Тихорецка – два часа на автобусе, – заключил Данилин. – А оттуда полдня езды, скажем, до Волгограда, где огромный вокзал, все направления и никто Лефтерова там не ищет. У него уже форы два дня, он мог отъехать на полторы тысячи километров в любую сторону. Надо объявлять во всесоюзный розыск! Теперь их масштабы больше – им нужно скрыться в СССР. Поэтому портреты во все аэропорты, на все аэродромы где хотя бы «кукурузник» имеется.
–
Не дожидаясь утра, принялись проверять медицинских работников. В Стране Советов текучесть их была небольшой, поскольку везде им предлагалось приблизительно одно и то же. Довольно быстро список подозреваемых медиков сузился сперва до трех, а потом и до одного человека. Была это, разумеется, Валентина. Уволилась она без обязательной отработки – ей, якобы, требовалось срочно выезжать. Что еще более важно – под описание она подходила четко.
Разумеется, были опрошены сослуживцы, но с тем же ничтожным результатом, что и на заводе. У Валентины, как и у Аркаши, вдруг не оказалось близких друзей. Биография же девушки отличалась краткостью. Практически выросла в больнице, с детства небрезглива – куда ей идти, кроме как в санитарки?.. Вике удалось избежать допроса, поскольку работали они с Валькой в разных отделениях. А их дружбу никто особо и не замечал –девчата общались по работе, а дружили больше вне службы,
Следствие отработало дальше – явилось на поселок с обыском. С удивлением Карпеко узнал, что Валентина жила совсем недалеко, и они наверняка встречались в магазине, по дороге на работу.
В сарае нашли велосипед, банку с отпечатками пальцев Аркадия.
Бабка была единственной родственницей Валентины.
Узнав, что Валька сбежала с грабителем, старушка запоздало зауважала внучку, и своими показаниями, греша на память, стала по три раза в день вводить сыщиков в заблуждение.
На этом следствие в Жданове достигло своей мертвой точки.
–
Валька, скрашивая безделье в пути, читала «Пересадку жизненно важных органов в эксперименте» Демихова, купленную по случаю на блошином рынке. А когда девушку никто не видел из посторонних – доставала самоучитель английского языка.
В воображении Лефтерова перспективы были куда скромнее.
Какие бы знания пригодились бы в камере смертников? – размышлял он. – Библия?.. Так вокруг страна Советов – здесь библию не купишь.
Аркадий помнил, что у его бабушки имелась всего одна книга, кажется Псалтирь, напечатанный неизвестным для мальчика алфавитом. Бабка порой облачалась в свой любимый черный платок и, наводя на детей трепет, читала книгу голосом заговорщика. Незнакомые слова звучали как заклинание.
После смерти бабушки книга куда-то делась: не то положили в гроб, не то забрали товарки, кои в последний путь обряжали старуху.
Потому Аркадий читал центральные газеты, кои распахивал с предвкушением катастрофы – он ожидал словно в каком-то иностранном кино увидеть свой портрет на первой странице. Однако передовицы обычно иллюстрировали портретами кремлевских старцев, передовиков, знатных хлеборобов, кои по сезону были в чести. Об ограблении не было и маленькой заметки где-то внизу последнего листа. Очевидно, что их искали молчаливо. Аркадий и мысли не допускал, что о них забыли. Он чувствовал: родина помнит, родина знает.
Также рассуждала и Валентина, но ее мысли были более предметны. Она думала, как уйти от преследования. Быть может, следовало все же залечь, скажем, где-то в Астрахани. Снять комнату на берегу моря, изображать отдыхающих, отсидеться, пока не уляжется… Но уляжется ли?
Имелось такое ощущение, что остановиться – ошибка.
Валька покупала бы билеты только в плацкартные или общие вагоны, где проще было затеряться. Но от усталости и нервного истощения Аркадий стал разговорчив во сне, и требовалось скрыть его болтовню от чужих ушей.
Аркадию снился Пашка – как обычно веселый и задиристый, но с дыркой во лбу. Еще снилось преследование. Погони шли обычно по улицам Жданова, и в них ноги становились непослушными, а воздух вязким как кисель.
Но чаще снилась мама: то дома, то на кладбище. Говорила, что соскучилась, звала…
Открыв глаза, Аркадий часто не мог понять – проснулся ли он. А если этот кошмар наяву – где он, куда несется этот поезд?
– Куда мы едем? – спросил он, продирая глаза, у Вальки.
– Ты был рядом, когда мы покупали билет, – напомнила та.
– Нет, куда мы должны приехать вообще?..
– Я еще пока не знаю, – сказала девушка, переворачивая страницу.
Чтение, меж тем, давалось с трудом. В голове кружили мысли: в самом деле, что делать, куда ехать после того, как…
Отложив книгу, она взглянула на часы: следовало переодеваться. Она стянула рубашку, обнажив свою ничем не стесненную грудь. Она чуть заметно подрагивала в такт с движениями поезда. Бордовые пирамидки сосков венчали это чудо природы.
Аркадий отвел взгляд, сделав вид, что его больше интересует то, что творится за окном.
– Ну что же ты… – сказала с укором Валентина. – Смотри. Тебе же нравится. От меня не убудет, а тебе приятно.
Парень не ответил, сделал вид, что не расслышал. Валентина пожала плечами и принялась наводить красоту, так и не удосужившись прикрыть свою полунаготу. Из дамского ридикюля были извлечены расчёска, пудра, помада. И скальпели, бережно хранимые в черном замшевом чехле. Увидав скальпели, Аркадий поежился.
– Мне надо выйти побриться. Запахнись, – сказал Аркадий.
Он начал отпускать усы, но бороду приходилось сбривать в холодной воде тупыми лезвиями «Нева». В этом было что-то от ежедневной казни.
В тот момент кто-то робко постучал в дверь… Аркадий замер – сердце ушло вниз. Однако же никто не стал дергать ручку. Немного выждав, мужчина все же вышел в коридор и выдохнул с облегчением. По вагону шли «глухие», которые нелегально торговали фотокопиями всяческих сонников, гороскопов, церковных календарей и прочей внесоветской ерунды. В тамбуре, если удавалось столковаться, можно было приобрести порнографические карты. Кажется, и глухими-то они не были, а изображали таковых, чтоб удобней было изображать непонимание.
Оказавшись в туалете, Аркадий с тоской посмотрел на безопасную бритву в своей руке. Он подумывал сменить ее на опаску и перерезать себе горло, если милиция все же насядет. Но хватит ли решимости не даться живым?..
