Читать книгу: «Однажды в СССР», страница 16
Глава 43
– Вика, а где Валька? Пашке помощь нужна.
Аркадий огляделся по сторонам, ожидая увидеть на территории больницы следы переполоха. Но та была будто притихшей.
– Какая помощь?
– Я ей скажу.
– Мне говори.
– А потом ей пересказывать буду?.. Позови ее сюда.
Виктория, подумав, кивнула.
– Подожди на улице.
Девушка принялась искать Валентину. Это было не так уж и легко. Из-за смутных слухов в больнице все были слегка растеряны и невнимательны. Часто медики были не на своих рабочих местах. Приемный день подходил к концу, но врачи словно не замечали этого. Шептались на лестницах, в курилках, сходились и снова расходились.
Достоверно было известно, что машина «Скорой помощи» выехала на машиностроительный завод, где будто произошел несчастный случай. Машина пропала, водителя с разбитой головой, старика с сердечнім приступом и окровавленного бойца ведомственной охраны привезли уже в милицейской машине. После оказания помощи их поместили в одиночные палаты, приставив к каждой милицейский караул.
После пронесся слух: на заводе случилось что-то настолько страшное, что вход и выход оттуда запрещен. Собирались у радиоприемников. Ожидали, что Гражданская Оборона сейчас прервет вещание центрального канала и сделает важное объявление. Однако же радио меланхолично рассказывало о новостях с полей, о визите Индиры Ганди и о договоре, подписанном между СССР и США.
По улицам хуже чумы поползли слухи и заползали в больницу: якобы на заводе страшная авария, что людей везут в Донецк на скорых сотнями.
Но перекрыв движение через проходные, милиция не догадалась отключить связь, и скоро достоверно стало известно – завод ограбили.
Собственно, в больнице узнали это через Викторию. Когда она проходила мимо кабинета старшей медсестры, ее окликнули, позвали к аппарату.
– Алло?.. – по голосу Вика узнала Данилина. – Как дела, солнышко?.. Я сегодня буду занят, много работы. Тут какие-то идиоты сперли на заводе четверть миллиона.
Положив трубку, Вика тотчас это пересказала медсестре, справедливо полагая, что слухи просочатся все равно.
Затем в манипуляторной Вика все же обнаружила Валю. С ней вместе вышли на улицу.
Аркадий дожидался их на лавочке – на той самой, на которой ожидал вестей о здоровье мамы. Все вокруг произошедшее с того дня, казалось ему страшным сном. И сейчас он очнется, и окажется, что мама жива, что на заводе его ждут.
Но нет. Реальность была несокрушимей бетона.
Минуты ожидания тянулись вечностью. Чудилось: сейчас кто-то крикнет: смотрите-ка, вот именно он украл два мешка полновесных советских рублей. Но нет: каждый шел по своим делам.
– Ну? – спросила подошедшая Валя. – Чего он там еще натворил?
– Его… Пашку подрезали. Зовет тебя к себе, просит перевязку сделать. Ну и обезболивающего…
– Ему надо в больницу.
– Он не хочет, говорит, что нельзя. Его ищут те, кто подрезал.
Валька кивнула, но лицо ее не выражало ничего хорошего.
– Где он? У тебя дома?..
– Нет. Туда ему еще нужно дойти.
Валентина кивнула еще раз.
– Хорошо, я сейчас отпрошусь. Жди.
Девушки ушли. Их не было еще около получаса. Наконец, появились обе в цивильных платьях. У Валентины в руках была безразмерная женская сумочка
– Ну что, пошли? – сказала она.
Аркадий взглянул на Викторию.
– Я с вами, – пояснила та.
– Тебе лучше остаться, – заметил Аркадий.
– Я сама решу, что мне лучше.
И они отправились по улице Блажевича – долгой, прямой, тенистой.
–
От памятника Ленину на одноименной площади Донецка, от обкома партии до алюминиевого Сталевара на въезде в Мариуполь обкомовская «Волга» ехала пятьдесят минут. Мчалась, прямо скажем, нарушая правила. А первый секретарь обкома, занимающий заднее сидение автомобиля, лишь торопил водителя.
Легушева-старшего бесило то, что почти час, проведенный в дороге, как бы выпадал из жизни. Он не знал, что твориться в Донецке, что твориться в Жданове, не мог руководить ничем и никем. В машине стоял «Алтай» – мобильный телефонный аппарат, размером с небольшой чемодан, но уже на окраинах Донецка созвониться через него с кем-то было большой удачей.
В Жданове Легушев, не заезжая в горком, направил машину прямо к заводским проходных. Через них перепуганные вохровцы машину сначала не пустили – пришлось звонить в заводоуправление.
– Лучше бы вы раньше такие бдительные были, – ругнулся на прощание секретарь обкома.
Машина понеслась к цеху, но там уж ажиотаж спал, лишь на месте преступления трудились флегматичные эксперты, кои отлично понимали, что преступление будет раскрыто не их трудами.
Как оказалось, оперативная следственная группа перекочевала в отдел кадров, до которого было минуты три езды от цеха. Легушев двинулся туда и застал бурную деятельность
– Проверьте всех работников, которые имеют судимости по любой статье. Особенно тех, кто устраивался последнее время или недавно уволился, – командовал Данилин. Начните с цеха, который ограбили, потом расширьте поиск по заводу. У кого есть судимость – собирайте в каком-то зале.
Появление самого секретаря обкома несколько обескуражило работниц. И Всеволод Анисимович сделал какой-то неопределенный успокаивающий жест.
– Продолжайте работать, товарищи! Алексей Владимирович, позвольте вас на пару слов.
Вдвоем они вышли из отдела кадров. Тот помещался в одноэтажном здании рядом с инженерным корпусом вне территории завода – иначе бы как туда попадали желающие устроиться.
На верх картотеки Карпеко положил руки, на них опустил голову, и, покусывая ремешок часов, наблюдал за разговором первого секретаря обкома и московского следователя. Беседа проходила на узкой полосе газона между заводскими корпусами и полотном трамвайных рельсов. Сергей, конечно же, не слышал беседы – мешал двойной оконный переплет и шумящие машины. Но понять, о чем шла речь, не представляло значительной трудности: Легушев-старший ярился и жестикулировал, очевидно, обвиняя в случившемся Данилина. Потом уже ярился следователь, он тоже изрядно махал руками, указывая на отдел кадров.
Оправдывается, – предположил Карпеко. – И все валит на местного следователя.
Так бы Карпеко и поступил на месте москвича.
Меж тем, картотеку перебирали ретиво. На тысячу с лишним работающих пришлось две с половиной дюжины осужденных. Каждую карточку отдавали Карпеко. Тот, потратив на осмотр карточки не больше четверти минуты, раскладывал их на две стопки – меньшая была в треть большей. Так продолжалось, пока ему не поднесли карточку Павла.
– Кто такой? – удивился Сергей. – Я же его видел возле тира!
– Откуда он вообще взялся? – спросил зашедший с улицы Данилин, узнав о находке. – Найдите мне его сейчас же.
В отделе кадров быстро припомнили – привел Лефтеров. Тут же стали искать его личное дело.
Найти же самого Шульгина Павла Васильевича не удалось. Он отсутствовал на рабочем месте, хотя сегодня была его смена. Спросили у других слесарей, те ответили, что утром он будто бы был.
Тем временем в архиве все же обнаружили личное дело Лефтерова. Следователь вчитался в автобиографию
– Это они, – заключил Данилин. – Они и больше некому. Этот Лефтеров учился в стрелковой школе – он в автобиографии написал. Показывайте его кабинет.
– У него нет кабинета, – сообщил Легушев. – Он работал тут мастером, после – уволен по согласию сторон.
– Без отработки? – сверился Карпеко с бумагами.
– Решили пойти навстречу.
– Но я тут читаю, что он был заместителем начальника цеха… Ах, простите, он перевелся на должность мастера, – не унимался Карпеко. – А заместили его на этой должности вы?..
Легушев мрачнел.
– Хорошо, покажите мне его шкаф или что тут у вас рабочему положено.
Следователи вернулись в цех. Шкаф Лефтерова находился в мастерской. Был он заперт на небольшой навесной замок, который тут же спилили ножовкой. В ящике не было ничего, кроме картонки, на которой переобувался Аркадий, да красная обложка от «Блокнота делегата». Легушев затаил дыхание, но записная книжица была вынута, и в обложке не находилось ни единого листика. Карпеко пошарил на шкафу и в пыли нашел несколько витков от пружины, недоточеную по причине неустранимого дефекта заготовку под затвор, шептало, лист металла, из которого вырубили заготовку под держатель магазина.
При сборке оружия Аркадий отнес обрезки и негодные детали к хламу, полагая подсознательно, что также поступят и остальные.
Разложив найденное на верстаке, Карпеко добавил для наглядности пачку сигарет вместо магазина, папиросу вместо ствола и сказал:
– Что же вы так, Владлен Всеволодович, – сказал Данилин притихшему младшему Легушеву. – У вас тут человек, можно сказать, из консервных банок и водопроводных труб пулемет собирает, а вы его в двадцать четыре часа рассчитываете. Не бережете кадры.
Из цеха вышли.
– Ну что, похоже, на заводе делать нечего. Айда на его квартиру? – предположил Карпеко.
– Сейчас поедем. Но надо еще группу на его новое место работы… И девушка. У него была девушка?
– Была, – кивнул Легушев. – Они расстались.
– Все равно: дайте мне ее фамилию и адрес.
Легушев похолодел внутри: от этой необязательной в его жизни девушки можно было перебросить мостик к самому Легушеву, превратив его в подозреваемого.
– Ну откуда у меня ее адрес?.. – промямлил Владлен Всеволодович.
Карпеко рассеяно кивнул: в самом деле, откуда?..
Глава 44
Глубоко внутри Аркадий надеялся, что за это время друг умрет. Это, пожалуй, упростило положение Лефтерова. Но подобные мысли Аркадий гнал как малодушные.
Они вызвали на бой весь СССР. И в этом бою товарищ ранен. И надо вынести его из-под огня в безопасное место. Но нет этой безопасности – отныне земля горит под их ногами, и остановиться – умереть. Бросить деньги? Все зло от них. Но если их оставить – получится даже не ничья.
Улица Блажевича в чем-то была символом человеческой жизни – она начиналась у больницы и заканчивалась у кладбища, того самого, где была похоронена мама Аркадия. Кладбище обошли слева, мимо поставленной в прошлом году братской могилы, в которой флегматично горел газовый цветок вечного огня. У братской могилы кончался асфальт и далее прошли по грунтовке вокруг узкого поля.
Аркадий опасался увидеть здесь милицейскую машину, но нет. Ветер по люцерне гнал свои волны, спрыгивал с обрыва вниз, в пойму, шевелил камыши, пускал мелкую зыбь по реке, гладил дозревающую кукурузу.
Пашка мог быть обнаружен многократно. Его могли найти дети, коротающие каникулярное время. Но стояла жара, и они предпочитали играть на тенистых улицах поселка. На него могли наткнуться бичи, которые как раз приходили ночевать в этих зарослях – однако те проводили время за стаканчиком вина на Тихом рынке.
И когда Аркадий с девушками спустились к шалашу, Пашка дремал. Шум разбудил его, Павел проснулся и не сразу вспомнил, где он, что с ним. Попытался вскочить с самодельного топчана, разбередил рану и завыл от боли.
– Ну, показывай ваву, горе ты луковое, – устало сказала Валентина.
Рубашку она взрезала скальпелем, увидав рану – стала еще мрачней.
– Так что, говоришь, с тобой?
Пашка молчал.
– Поножовщина… – промямлил Аркадий.
– Так, вот не надо из меня дурочку делать, – отрезала Валька. – Вы серьезно думаете, что я не могу отличить колото-резаную рану от огнестрельной? Где ты влип в перестрелку?
Ответ был ясен. Велосипеды лежали на мешках, и в них была явно не кукуруза с соседнего поля. Оружие спрятали, но оно явно чувствовалось.
– О, господи, – сказала Вика то, о чем думали все. – Вы украли деньги на заводе. Они ведь в этих мешках. Верно?
Аркадий отвел взгляд, но ответил:
– Я же говорил, что тебе лучше не идти.
– Придурки! Вам не меня надо было звать, а психиатра! – заключила Валентина. – И что вы теперь делать будете? Думаете, вас не найдут?.. Вы что думали, с мешками денег вернетесь домой и будете жить как раньше, только лучше?.. Вам лучше сдаться. Тогда вас, может, не расстреляют, а дадут лет десять…
– Нас не видели. Мы спрятали лица.
– Господи, да я со своими женскими мозгами понимаю! Сейчас кинутся проверять всех сидельцев. Пашку даже если не найдут – дернут тебя, Аркаша. Смоют пробы, а в них селитра от стрельбы. Еще можно было бы сыграть в несознаку, если бы Пашку не ранило. А теперь уже поздно.
– Мы были в костюмах химзащиты.
– Когда грабили, да?.. А когда свои плевалки испытывали тоже?.. Пороховая гарь долго держится, особенно в волосах.
– Я не вернусь в тюрьму… – буркнул Пашка.
– Ну если ты не вернешься в тюрьму, то попадешь в морг. Ладно, давай, посмотрю, что у тебя…
И Валентина открыла захваченный саквояж. Девушка была предусмотрительной: у нее имелся шприц и ампулы с обезболивающим. И использованные ампулы она не выбросила, а спрятала назад.
– Что ты делаешь? – возмутилась Вика. – Это же вор!
– Он человек. Ему больно.
От лекарств и ухода Пашке стало полегче, хотя снова потянуло в сон. Это было просто обезболивающее, – думал Аркаша. – Его действие пройдет, и будет, может быть, еще хуже.
– Пойдем?.. – предложил Аркадий.
– Куда? – ответила вместо Павла Валентина. – Вас все равно поймают. Можете побегать, но вы от этого только больше устанете.
– Молчи, – буркнул Пашка. – Я знаю, где укрыться. А вы – нас не видели, ну и мы вас – соответственно.
Аркадий протянул другу предусмотрительно прихваченную из дому футболку. Тот стал ее натягивать поверх наложенных бинтов, потом попытался взять велосипед.
– Да вы себя со стороны видели? – возмутилась Валька. – Ты как оживший мертвец, только на велосипеде. Подождите хотя бы сумерек.
Время тянулось патокой. Молчали. Сложив руки на груди, терзалась Вика – ей немыслимо хотелось уйти, но порядочность не отпускала ее.
– Я в магазин, – сказал Аркадий. – Схожу, куплю чего-то. У кого деньги есть?..
– У нас их два мешка…
С ним никто не вызвался прогуляться, и Аркаша вышел один. Пока шел по полю – нарвал полевых цветов, жестких, как колючая проволока. С ними явился на могилу матери. Земля на ней уже высохла, потрескалась и пошла сорняками, но еще не осела. Аркадий стоял и что-то бормотал, но что именно – неизвестно. Оставив цветы, отправился в магазин. В нем все было обычно – безразличные продавцы ожидали конца смены. Идущие с работы товарищи взрослые покупали нехитрую снедь. Аркадий купил булочек, к ним – баночку с кабачковой икрой. Запоздало вспомнил, что забыл сумку, и булочки завернули в кулек из грубой оберточной бумаги.
Затем он отправился назад.
–
К дому Аркадия подъехали не таясь, испугав мигалками старух, сидящих у подъезда. Не отвлекаясь на понятых, без затей выбили дверь. И, едва разошлись по комнатам, как Карпеко вызвали по рации.
– Нашли «скорую», ее утопили в реке, – пояснил Карпеко после окончания сеанса связи.
– Нам надо разделиться, – решил Данилин. – Я – на речку.
– Но я лучше те места знаю, – возразил Сергей.
– Именно поэтому и прошу вас остаться здесь. Я свежим взглядом могу что-то заметить.
Карпеко не спорил, и Данилин убыл. Оставшиеся вернулись к обыску.
В квартире стоял холостяцкий беспорядок. На кухне в мойке громоздилась уйма посуды, над мусорным ведром жужжали мухи. Рядом с ним стояла пустая бутылка водки, на столе – два стакана. С ними тут же принялся колдовать эксперт.
Сергей ушел в зал. Задумчиво осмотрел книги, поставленные на этажерке, взглянул на укрытый рушником радиоприемник марки «Даугава». Пять клавиш под шкалой настройки делали приемник отдаленно похожим на пианино. Нить настройки проходила не то через Варшаву, не то через Софию.
Затем Сергей подошел к серванту. И мгновенно обомлел. За стеклом была заткнута фотография, на которой были запечатлены Аркадий и Вика.
–
Над Тополиной улицей прошел вертолет. Двигался он настолько низко, что винты поднимали облака пыли и срывали пожелтевшую до срока листву с деревьев. Все затаили дыхание: вот сейчас с воздуха заметят «скорую» в реке, а дальше найти их не такая уж и проблема. Но нет, как оказалось позже, защитный колер «таблетки» слился с зеленоватой речной водой.
– А, может, и не найдут? – спросил Пашка. – Вообще и не найдут?..
– Ага, держи карман шире.
Пашка кивнул. Он смотрел, как солнце исчезает за перекатами холмов. Положение было будто не предельно дурное, но Павел чувствовал, что вот так, накоротке он видит солнце в последний раз. Не смотря на браваду о смерти не думалось. Его, возможно, возьмут живым. Но далее, наверное, расстреляют, или пропишут такой срок, что он вряд ли его переживет.
Появился Аркадий, принес харчи. Присутствующие перекусили без особого аппетита.
По Тополиной промчалась машина с включенной мигалкой – доехала до тракторного двора и пропала за ним. С другой стороны не появилась: не то остановилась, не то свернула вниз, к садам. Аркадий, подумал, что второе более вероятно.
Так оно и было.
–
– Нашли «Скорую», – пояснил встретивший Данилина милицейский старшина. – Они ее утопили в реке. Сейчас вытаскиваем. Но ребята ныряли, говорят, ничего нет особенного. Никаких отпечатков пальцев не будет…
– Кто нашел машину? – спросил Данилин.
– Рыбак с поселка. Позвонил из колхозного «холодильника», что рядом с винзаводом.
На узком берегу было тесно от милицейских машин. Еще имелся колхозный трактор, которому предстояло тащить «скорую» из воды. Пока пытались зацепить трос за скрытый водой фаркоп, тракторист курил самокрутки из злого самосада.
По всему казалось, что сюда Данилин приехал зря, и особых зацепок здесь не найти.
– Вероятно, у них был сообщник, который ждал их в чаще, – предположил следователь. – Мешки с деньгами перегрузили на автомобиль сообщника и ушли на нем. Иначе я не понимаю, зачем они сюда заехали, как ушли с деньгами.
Москвич взглянул на часы. С момента ограбления прошло уже более пяти часов. За это время даже пешком можно было уйти на другой конец города.
Вдоль берега реки шла грунтовка, земля на которой из-за жары схватилась до твердости камня. Впрочем, в выбоинах имелась пыль и в одной обнаружили след протектора, который несколько дезориентировал следствие.
В поисках других следов по грунтовке дошли до асфальта. Было слышно, как, заглушая кваканье лягушек, молотит компрессор колхозного хладоцеха. Над ним не вполне ароматно дышал винзавод. По стеклянным трубам-венам пульсировало рубиновое плодово-ягодное вино.
– Здесь же до чертей много народа. Опрашивали? Может, они видели, как кто-то выезжал из чащи? – спросил Данилин.
– Еще опрашиваем. Но пока результата нет. Они-то и «Скорой» не видели. А она тут в глаза бросается. Тут еще две дороги имеются – через посадку прямо на Тополиную ик пороховому складу, то есть в сады.
Можно было бы пройтись по тем дорогам, поискать свидетелей. Но Данилин зевнул: в том не было ни малейшей нужды. Личности грабителей уже были установлены – и одна-две улики уже ничего не решали.
Данилин вернулся в пятиэтажку, где находилась квартира Лефтерова. Следователь побывал во многих городах и уже давно заметил, что во всех «сталинках» пахнет одинаково, даже если они разделены тысячей километров. В пятиэтажках-хрущевках – свой аромат, который отличается от консервативного запаха «сталинок», но опять же, един для всех подобный домов от Владивостока до Калининграда. Республика девятиэтажек формирует свой флер – самый неприятный, поскольку в нем изрядную роль играет централизованный мусоропровод.
В квартире также пахло застоявшимся перегаром и газом – в пятиэтажках всегда пахнет газом.
Но Карпеко не было в квартире. Здесь верховодили эксперты. С их слов выходило, что местный следователь отбыл на новое место работы подозреваемого Лефтерова – в бурсу.
Едва слышно Данилин выматерился, и, было, собрался ехать туда же, но зазвонил телефон. Находящаяся в квартире группа напряглась, и следователь аккуратно снял трубку.
Ничего чрезвычайного не произошло. Казенным голосом товарища Данилина приглашали на встречу в Жовтневый исполком.
–
Ничего не обнаружив в училище, Карпеко вернулся в РОВД. Хотел зайти к себе кабинет, выпить чаю, но его остановил дежурный:
– Карпеко, тебя вызывают на инструктаж шеф.
Следователь ругнулся и поднялся на второй этаж, постучал в дверь и тут же вошел, не дожидаясь ответа. Его ждали – шеф в кабинете был не один. Другой мужчина в неброском, но ладно сшитом костюме стоял у окна. Казалось, что более всего его интересует происходящее на улице. Но Сергей знал: даже если бы во дворе и случилось что-то незаурядное, из-за листвы все равно не вышло бы ничего рассмотреть и днем, не говоря уже про сгущающиеся сумерки.
И, кажется, Карпеко узнал стоящего – это был Кочура, удельный владелец города.
– Ну что, Гордеич, – заговорил начальник. – Дым стоит до небес. Из Москвы шлют оперативников.
– У нас уже есть один москвич, – заметил Карпеко.
– Удалось бы избежать трагедии, если бы патроны были найдены раньше – не обращая внимания отговорки, шеф гнул свою линию дальше. – И, может быть, наверху захотят найти крайнего.
Разговор начинался неприятно. Но Карпеко решил отложить панику на неопределенное будущее. То, что его назвали по отчеству – было хорошей приметой. С другой – сесть не предложили. Но это могло произойти из-за чужака.
Поскольку чужак доселе молчал – Карпеко сделал свой ход:
– И что мне сделают? Выпишут выговор? Ну так я его повешу на стенку в сортире рядом с грамотами и благодарностями. У меня сортир на улице, если что. Уволят? Ну, я на завод пойду, охранники везде нужны.
– Тихо, тихо! – замахал руками шеф. – Успокойся, Гордеич.
Шеф мямлил, поглядывал на спину присутствующего. Тот, почувствовав взгляд, вздохнул и заговорил:
– Воры вооружены и очень опасны. Один вохровец ими отправлен в реанимацию, и если вы не захотите туда же – я не буду возражать. Мне они живыми не нужны – еще неизвестно, что они в тюрьме учудят. А единственный для них возможный приговор – высшая мера. Письменного приказа не будет. Но как то говориться – умному достаточно. А вы, Карпеко, умный.
Голос Кочуры был известен Карпеко – порой он выступал на митингах, участвовал в радиопередачах местной радиостанции.
– Если приказа нет, то и подчинятся мне нечему, – сказал Карпеко.
– Это да, – согласился начальник. – Но ты подумай.
– Уже. Разрешите идти? – спросил Сергей.
– Идите.
Из кабинета начальника Карпеко спустился в оружейку. Явился дежурный с потрепанным журналом выдачи личного оружия.
– Выдай мне «стечкин», – сказал Карпеко дежурному.
– Вот еще. Он не на тебя записан.
– Звони шефу. Он дал добро. И сразу насчет брони спроси – я ее тоже буду брать.
– Серега, ты на войну собрался? Тебе, может, гранаты и гранатомет дать?..
– Я бы и его взял, да у нас его нет.
