Читать книгу: «Честная книга», страница 7

Еще дальше, над безымянным ручьем, раскинулась деревня Сенькино. По легенде, за два года до нашествия Тохтамыша, московский и владимирский князь Дмитрий собрал в Коломне несколько тысяч всадников. Сделав большой крюк, 28 августа переправился здесь через Оку и двинулся в сторону Дона. Благодаря неожиданному маневру, уже через 10 дней разгромил войско Золотой Орды. Битву назвали Куликовской. Князя – Донским. В школе я сотни раз читал об этом. Но теперь всерьез задумался.

Был разгар паводка. Мощный зеленоватый  поток, проносившийся мимо, не оставлял даже мыслей о переправе. Питаясь водой, в основном, за счет растаявших снегов, к середине лета Ока сильно мелела. Я очень хорошо помнил, что в конце августа глубина в этом месте падала примерно до метра. Но течение оставалось сильным. Обычный легкий якорь не всегда держал лодку на тягучем песчаном дне. Лошадям князя Дмитрия, тащившим на себе всадников, оружие и доспехи, должно было прийтись несладко.

В таких условиях переправа нескольких тысяч воинов за один световой день представлялась не самым простым мероприятием. История, убедительно звучавшая в учебниках, в реальном мире казалась не очень правдоподобной. В голове промелькнула мысль. Возможно, ухватись я за неё тогда, ответы на многие вопросы нашлись бы гораздо раньше. Но было очень жарко. Солнце припекало лысину. Оводы мерно гудели. Легкий ветерок убаюкивал. Зевнув несколько раз, я провалился в глубокий сон. Проснувшись, понял, что уже пора ехать. Сложный маршрут по раскисшим полям лучше было проделать до темноты.

Буквально через неделю, взяв легкий спиннинг, я вернулся в то же место. Неожиданно для самого себя всего через полчаса вытащил небольшого, но очень бойкого судака. Через день – еще одного. Потом – двух. И так – почти всё лето. За пару месяцев поймал столько рыбы, сколько не ловил за всё время до этого. Что-то неуловимо изменилось. Обычные символические действия начали обретать цель. Не имея под рукой эхолота, простыми дедовскими способами день за днем я исследовал реку. Она удивляла, каждый раз открываясь с какой-нибудь новой стороны. Менялись погода и ветер. Скакало давление. Шли дожди. Уровень воды поднимался и опускался. Каждая мелочь влияла на поведение рыбы. Даже дно преображалось на глазах. Глубокая яма, из которой в один день удавалось достать пару небольших судачков, через неделю бесследно исчезала, занесенная тоннами песка. К осени участок протяженностью в пятнадцать километров был вдоль и поперек изучен. Я понимал, где, какой и когда может находиться хищник. На что и почему он может клевать. Однажды утром разговорился с аборигеном. Он похвастался, что за 30 лет поймал в этих местах целых двух стерлядей. Мой результат был таким же. Правда, всего за два месяца.

Почему-то именно тем летом рыбалка стала важной. Пару раз в неделю, вставая задолго до рассвета, я затемно успевал доехать до воды. Проводил там весь день. Уезжал после захода солнца. Чтобы не портить отдых большим количеством людей, делал это в будни. Настолько короткие выезды по-прежнему казались непривычными. Тем не менее я был практически счастлив. Мне нравилось всё. Отсутствие необходимости тратить время на лагерь. Простой обед из свежих овощей и фруктов. Приятная усталость и даже легкая боль в спине после двенадцати часов, проведенных на ногах. Казалось, ради этих ощущений уже стоит просыпаться. Но бывало и по-другому. Спина неприятно ныла. Плечи и руки болели. Вымотанный и злой, уже в полной темноте, я покидал реку. В эти дни мне не попадалась рыба. Двигаясь в сторону дома, я смотрел прогноз погоды. Прикидывал, когда смогу вернуться. Минута за минутой прокручивал в памяти события. Думал, что можно было сделать по-другому. Искал ошибки. Испытывал острую необходимость срочно всё исправить. Удавалось это далеко не всегда.

Однажды клевать совсем перестало. Казалось, этим летом я понял основной принцип. Нужно было следить за подсказками. Рельеф, температура, уровень воды, ветер, облачность и время суток лишь примерно говорили о том, где и какого искать хищника. Подбирать приманки, проводки и снасти для конкретных условий ловли можно было бесконечно. Удачное сочетание, работавшее утром, могло не дать никакого результата вечером. Хитрый голавль, стоявший на травянистых косах, жадная щука, охотившаяся у берега, ленивый судак, сутками спящий на дне. Все они требовали разного подхода. Как правило, в течение дня решение удавалось подобрать. Но внезапно, на протяжении трех недель сентября, я не получил ни одной поклевки. Месяцами копившееся напряжение стало вдруг практически невыносимым. Похоже, я погрузился в него достаточно глубоко. Источник был где-то совсем рядом. В один из вечеров, уже затемно поднявшись на берег, уставший и злой, я неожиданно столкнулся с зайцем. Ослепленный светом фар, стоя на задних лапах, несколько долгих минут он таращился в мою сторону. Потом, резко взмахнув ушами, скрылся в высокой траве. Меня сковало оцепенение. Перед глазами что-то вспыхнуло. В груди проснулся ледяной ужас. Разбитый внезапной догадкой, напуганный и почти обессилевший, надолго я остался на месте.

VIII. Разочарование

Большая розовая лужа медленно растекалась по асфальту. Из пробитого радиатора «Шевроле» капала охлаждающая жидкость. Стояла такая жара, что пара совсем не было. Что-то пошло не так. Как будто сначала я подумал «нет, только не опять». Потом – «нет, так не бывает». И лишь после этого ощутил толчок, сопровождавшийся звуком удара сзади. Сохраняя надежду, что ничего страшного не случилось, я медленно вылез из машины. Незадачливый виновник торжества явно нуждался в эвакуаторе. Мне же ничего не мешало придерживаться изначального плана. А именно – доехать до гаража, взять палатку и вечером отправиться на речку. Царапины на бампере и колпаке запаски, действительно, этому не препятствовали. Стоя и прикидывая, как быстро появится ГАИ, я размышлял, сколько времени займут бумажки. Удивился собственному отрывистому дыханию. Потом – легкой дрожи в руках. Сел за руль. Попробовал успокоиться. Ядовитый коктейль из чувств – злости, тоски и необъяснимой тревоги – упорно мешал это сделать. По спине пробежали мурашки. Напряжение резко подскочило.

Меня не очень волновала машина. Хотя тратить время на возню со страховой компанией представлялось не слишком интересным. Растущие на глазах пробки тоже уже не беспокоили. Где-то глубоко внутри возникло и крепло ощущение, что поездка сегодня не состоится. И дело было не в том, что планы внезапно разрушились. Просто я, отмахиваясь от действительности, в очередной раз пытался себе соврать. Всё это – и жара, и авария, и злость – со мной уже было. Приблизительно год назад. Примерно на том же месте. В то же время и при похожих обстоятельствах. Глаза закрылись. Отчаянно колотившееся сердце резко оборвалось и затихло. По телу прокатилась глубокая, обволакивающая слабость. Нахлынули апатия и безразличие.

Вспомнился тот день. Он не заладился с самого утра. За пару месяцев до начала эксперимента, проспав и встав с трудом, я долго отвечал на почту. Возился с домашними делами. В результате начал понимать, что опаздываю. В заметках был список мелочей, которые следовало закончить. Вечером я уезжал на Дон. Наскоро побросав в машину вещи, помчался в гараж за дополнительной канистрой. На полпути, на съезде с третьего кольца, на скорости около восьмидесяти услышал громкий хлопок. Кузов накренился. В зеркале заднего вида отразилось облако густого пара. Нога, инстинктивно упершись в педаль, тут же провалилась вниз. Тормозов не было. Прокатившись по инерции метров триста, я все-таки остановился, чудом никого не задев. Вышел посмотреть, что случилось. Канализационный люк с большим отколотым куском подпрыгнул после проезда переднего колеса. На какие-то доли секунды доступ в колодец открылся. Заднее колесо рухнуло туда. Диск разлетелся. Амортизатор был оторван. Из-под перекошенного заднего моста по асфальту струилась темно-коричневая тормозная жидкость. Конечно, в тот день я никуда не уехал. Но вскоре, в самом начале октября, снова собрался на Дон. Приготовив с утра вещи и заскочив в офис, чтобы разделаться с какими-то срочными делами, быстро отправился домой. Хотел вздремнуть пару часов перед длинным ночным перегоном. Незадачливая дама, решившая повернуть из среднего ряда налево, легким движением руки разрушила все планы. Провозившись с ГАИ до глубокой ночи, я отказался от поездки. Через месяц предпринял еще одну попытку. Около трех утра где-то за Тулой вышел, чтобы купить на заправке кофе. И больше не смог открыть машину. Она просто не снималась с сигнализации. Ни с брелока, ни через GSM-модуль. Поразмышляв пару недель о причинах таких странных совпадений, машину я решил продать. Но теперь, год спустя, автомобиль был другим. А проблема осталась прежней. Потому что снова, впервые за восемь месяцев, я планировал уехать на Дон.

Мне всегда представлялись выдумкой истории о Боге или другом высшем разуме, управляющем всем происходящим. Для этого в мире существовало слишком много несправедливости. Но в тот раз, рассматривая в телефоне фотки, я очень крепко задумался. Кадры двух аварий были сделаны с разницей в год. Дата была одинаковой. Время отличалось на две минуты. В одном случае я вышел из машины в 14:52. Во втором – в 14:54. Расстояние между точками на карте составляло пятьсот метров. Для совпадения это было слишком странным. Изо всех сил стараясь понять, что конкретно случилось, я почувствовал невероятную усталость. Весь вечер провел как в тумане. Рано лег спать. Проснувшись на следующее утро, ощутил себя полностью разбитым.

Пару дней мне было плохо. Странная слабость не позволяла ничего делать. Мутный вязкий туман, доверху наполнивший голову, совершенно не давал думать. Я превратился в овощ. Лежал, дремал и пересматривал старые фильмы. Сил не было даже на то, чтобы пойти гулять с собакой. На третий день стало легче. Постепенно вспомнились подробности последних печальных событий. Ситуации были схожими. Каждый раз, начиная с утра, я дергался, нервничал и что-нибудь обязательно не успевал. Меня донимали сомнения – стоит ли вообще ехать. Самые незначительные мелочи, сильно действуя на нервы, причиняли физический дискомфорт. Погода. Неожиданный телефонный звонок. Едва различимый скрип замка багажника. Казалось, всё вокруг сопротивлялось желанию уехать. Упорно придерживаясь плана, я все-таки терпел неудачи. На этом совпадения заканчивались. Вопросов становилось больше.

Почему я не мог доехать до речки? Почему страдала техника? Что я делал не так? Или, если на секунду предположить, что за всем этим стоял некий разум, то что конкретно таким образом он хотел мне сообщить? Внятных ответов не было. Я снова что-то упускал. Неожиданно в памяти вспыхнула деталь. За несколько дней до аварии случилась серьезная неприятность. Почти год мы с партнерами старались запустить проект. Но очередной потенциальный инвестор, на которого мы очень надеялись, наотрез отказался участвовать. Руки опустились. Стало понятно, что что-то идет не так. Я решил побыть в одиночестве и как следует всё обдумать. Поэтому собрался на Дон. Возможно, именно в тот момент совершил роковую ошибку.

Эта мысль многое объясняла. И напряжение, и сопротивление, и даже мучительные сомнения. Казалось, я что-то нащупал. Полистав дневники, нашел похожие события, случавшиеся перед каждой поездкой. В те дни я всегда испытывал почти одинаковые чувства. Гнев, тоску, разочарование и страх. Мир вокруг неотвратимо рушился. Неудачи представлялись фатальными. Было совершенно не ясно, как после них жить дальше. Меня преследовала почти физическая потребность отмотать события назад. Любой ценой вернуться к плану. Исправив несколько незначительных деталей, все-таки получить задуманное. К сожалению, это было невозможно. Изнывая от собственного бессилия и глубокой, всепоглощающей безысходности, я боролся с растущим напряжением. Не желая использовать алкоголь, просто спасался бегством.

Бог, высший разум, рок. Таинственные мистические совпадения. Всё это было ни при чем. Только я и мои собственные действия служили настоящей причиной. Год, прошедший после первого инцидента, не привел к заметным переменам. Время было потрачено впустую. Медленно, бессмысленно и бесцельно я прополз очередной круг. Это было унизительно. И, тем не менее, было правдой.

Мне хотелось бежать и кричать. Еще лучше – что-нибудь крушить и взрывать. Все мои нелепые попытки хоть как-то изменить жизнь закончились позорным провалом. Да, алкоголь остался в прошлом. Но это ни на что не повлияло. Напряжение все так же росло. Счастье по-прежнему не наступало. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько никчемным и бесполезным. Долгие годы я старательно избегал детей. Боялся стать таким папой, каким был мой для меня. Оказалось, могло быть и хуже. Ведь эти новые люди могли вырасти такими же, как я.

Во всем мире одна-единственная вещь удерживала меня на плаву. Казалось, глубоко внутри происходило что-то крайне важное. Как будто там кто-то собирал огромный и очень сложный конструктор. Пристально я следил за происходившим. Ждал. Прислушивался к ощущениям. Иногда они требовали действий. С восторгом я бросался их исполнять.

IX. Осень

Длинные серые уши скрылись в высокой траве. Притихший, сраженный внезапной догадкой, я всё еще сидел в машине. Какой-то охотник, наверняка, долго и безуспешно гонялся за этим зайцем. Но он был здесь. И вывод напрашивался один. Моя рыба, упорно отказывавшаяся клевать, ждала меня в другом месте. Именно в тот момент, несмотря на отчаянное желание соврать, я отчетливо понял, где именно.

Почти два года я боялся туда ехать. Хотел много раз. Но не мог. А теперь просто почувствовал. Пора. Встал в три ночи. Позавтракал. Спустил вещи в машину. Замер, прислушавшись к себе. Странного напряжения, не пускавшего на Дон, не было. Быстро проскочив спящий центр, я миновал проспект Мира. Двинулся к Переславлю. Солнце еще не взошло. В таинственной предрассветной тьме к реальности подмешивались воспоминания. Где-то здесь в ту далекую осень меня, совершенно пьяного, зачем-то остановили менты. Сюда мы доехали с таксистом. На этой заправке пили кофе. Тут, развернувшись, поехали обратно в город. Теперь, заново переживая те события, я совершенно не испытывал страха. Чуть заметная грусть с легким оттенком ностальгии была не похожа на то, что приходилось ощущать ранее.

Горизонт, ставший после темного серым, вспыхнул всеми цветами радуги. Впереди над кромкой леса показался крошечный осколок солнца. Небо, раскинувшееся над ним, тут же окрасилось в желтый. Облака, висевшие чуть выше, переливались красно-оранжевым. Огромная дождевая туча, медленно отступавшая на север, зеленела где-то вдалеке. Другой её край, зацепившийся за что-то на западе, по-прежнему отбрасывал вниз глубокую мрачно-синюю тень.

Зажмурившись, я надел очки. На объездной Переславля ушел в сторону Владимира. Незадолго до Юрьев-Польского свернул в село Сима. В 1708 году Петр Первый подарил эти места генерал-фельдмаршалу Голицыну. В 50-х его внук Борис возвел здесь величественную усадьбу. На несколько километров дальше, в живописной излучине реки Нерль, обустроил просторную дачу. В 1862 году Алексей Голицын, правнук прославленного генерала, проиграл летний дом, со всей прилегающей территорией, в карты. Повезло Ивану Андреевичу Первушину. Представителю старой купеческой династии подмосковного города Александрова. За пару лет в непосредственной близости от дачи он поставил винокуренный завод и несколько общежитий для рабочих. Новое поселение Лучки было официально зарегистрировано как местечко.

По замыслу купца, со временем там должен был вырасти город. Вскоре появилась пристань. За ней – резной деревянный мост. И небольшая плотина с ледоломом, получившим прозвище «быков». Каждый день сотни подвод доставляли на завод сырьё. Рожь, пшеницу, муку, солод и картошку. Обратно везли водку. Местечко хорошело на глазах. Раскисшие грунтовые дороги сменились длинными мощеными мостовыми. Вокруг раскинулись оранжереи. Имелись школа и училище. Пристань украшал паровой катер, купленный в 1870 году. Чуть позже в Лучках открылась лесопилка. Достроилось кирпичное здание декстринно-сагового завода. Увы. Золотые годы местечка к тому моменту остались позади.

По странному стечению обстоятельств в 1885 году купца Ивана Андреевича похоронили на Донском кладбище. В километре от моего дома. Спустя три десятка лет, сразу после революции, род Первушиных был практически уничтожен. Кто-то был повешен. Кто-то расстрелян. Кто-то пропал без вести. Тысячи тонн спирта, хранившиеся на заводе, оказались совершенно бесхозными. Местное волостное собрание, отчаянно сопротивлявшееся национализации, постановило раздать его крестьянам. Те собрали сход. Толпой двинулись к заводу. Столкнулись с группой красноармейцев, присланных в тот день из Владимира. Поразмыслив, не стали связываться с вооруженными голодными подростками. На время разошлись по домам. Решили немного подождать.

Через неделю отряд ушел. К местечку подступили жестокие, никому не подчинявшиеся банды. В бессмысленной борьбе за спирт погибли сотни людей. Сгорела деревянная винокурня. Новый завод, располагавшийся в кирпичном здании, уцелел. Национализированный, он проработал до середины восьмидесятых. В  девяностых снова стал частным. За годы советской власти культура предпринимательской деятельности была безвозвратно утрачена. Мимолетные владельцы, не совладав с рыночной экономикой, очень быстро обанкротились. От красивейшего некогда здания остались лишь кирпичные стены. Да пустые проемы окон, грубо и стыдливо прикрытые грязными фанерными щитами.

Впервые я оказался здесь еще лет восемь назад. Исследуя глухие, почти заросшие дороги между давно заброшенными торфоразработками, остановился, чтобы перекусить. Тихая и чистая река, навесной деревянный мост, останки столетнего ледолома и живописные руины завода, видневшиеся на противоположном берегу, пленили меня надолго. Но, торопясь в Москву, тогда я не стал задерживаться. С тех пор бывал здесь проездом. Каждый раз находил причину не останавливаться. Однажды, в конце ноября, когда лед еще не схватился, пролез сквозь сугробы к берегу и сделал несколько забросов спиннингом. Увидел в прозрачной воде, как бойкая небольшая щука с интересом преследует приманку. Убедившись, что рыба есть, решил вернуться позже. К сожалению, в очередной раз ошибся.

Видимо, это место тогда меня очень сильно пугало. В те годы я не знал его истории. Но обида, горечь и безысходность, витавшие здесь в воздухе, не давали к нему даже приблизиться. Простое и искреннее любопытство, подавлявшееся долгими месяцами, просыпалось во время срывов. Много раз, напившись, я старался попасть в Лучки. Иногда был настолько пьян, что не мог добраться до машины. Несколько раз оказывался в Переславле. Надеялся переночевать в отеле, чтобы утром отправиться на рыбалку. Конечно, всё было безрезультатно.

В ту памятную ночь события развернулись по-новому. Лишь обильные дожди, размывшие все подъезды к реке, не позволили осуществить задуманное. Всё еще сильно пьяный, пробиваясь обратно к местечку, я застрял в лесовозной колее. Спустя несколько часов, очнувшись посреди леса, впервые в жизни ухватился за смутные воспоминания о переключении. Огромная каменная плита, скрывавшая утраченные фрагменты, наконец-то дала трещину. Ужас, хлынувший оттуда, затмил все предшествующие страхи.

И вот теперь, спустя два года, я снова был здесь. Медленно подкатился к магазину. Вспомнил черно-белые фотографии, сделанные задолго до революции. Решил пройтись и осмотреться. Двигался по древней брусчатой мостовой. Сравнивал настоящее с прошлым. Увидел здание завода. Оно немного преобразилось. Фанерные щиты на окнах сменились металлическими листами. Стены кто-то подкрасил. Грубая металлическая крыша, сваренная из какого-то хлама, прикрыла здание от снега. Жизни в нём по-прежнему не было.

За запущенными, давно не чищенными прудами виднелся дом управляющего. После революции здесь было заводоуправление. Теперь, если верить вывеске, находилось отделение почты. Дальше стояли дома прислуги. Там до сих пор кто-то жил. Ближе к реке расположились двухэтажные бараки. В далекие времена Первушиных они назывались «белыми домами». Каждую весну бригада мастеровых покрывала их ослепительно-белой краской. Квартировали здесь только ценные специалисты. Инженеры, механики, агрономы и фельдшер. Сейчас эти здания представляли собой весьма унылое зрелище. Облупившиеся полусгнившие доски перемежались разбитыми, заткнутыми каким-то тряпьем окнами.

Чуть поодаль, немного левее дороги, возвышалась голицынская дача. Покосившееся, заросшее мхом крыльцо украшала облезлая вывеска. В восьмидесятые здесь размещался Дом культуры. Справа, среди высоких деревьев, притаился двухэтажный дом. За толстые и очень теплые стены его называли ватным. В нем, приезжая в Лучки, останавливался сам Иван Александрович. Советы устроили там квартиры.

Почти все деревянные строения, возведенные полтора века назад, по-прежнему были обитаемы. Ночи стояли холодные. Повсюду дымили трубы. Сквозь запотевшие полопавшиеся стекла то тут, то там пробивались отблески света. В отличие от газопровода, проведенного в местечко недавно, электричество пришло сюда до войны. Старая общественная баня, построенная еще большевиками, стояла практически разрушенная. Осмотрев печальные останки, я неспешно отправился к реке.

Несколько лет, размышляя об этих местах, я представлял, как поймаю рыбу. Реальность оказалась другой. Лишь небольшой участок берега – от Лучков до Подгорного болота – был достаточно проходимым. Дальше начинался бурелом. Но и на этом коротком отрезке, протяженностью километров в пять, не нашлось ни одной ямки глубже полутора метров. Всё дно реки, за исключением пары крошечных островков, представляло собой ровную поверхность. Местами посреди длинных песчаных прогонов виднелись кусты водорослей, вытянувшиеся по направлению течения. В них стояла щука. Правда, совсем мелкая. По виду, не больше пятисот граммов. В кристально прозрачной воде можно было с легкостью различить, как малыши выходят из травы, следуют за силиконовой рыбкой и, наконец, хватают её за хвост. Увы. Взятые из дома приманки оказались слишком крупными. Десятки детских поклевок не принесли ни малейшего результата. Впрочем, это было не важно. Я и так был безгранично счастлив.

Восемь лет, как гигантский магнит, это место притягивало меня. Насквозь пропитанное историей, таило в себе множество загадок. Пыталось пробудить чувства. Любовь, восторг, радость и гордость. Боль, обиду, тоску и безнадежность. Довольно долго я, как перепуганный ребенок, сбегал от чужих воспоминаний. Однажды наконец приблизился. С ужасом разглядел свои. И вот теперь, спустя два года, снова вернулся к ним. Нужно было закончить начатое.

Разыскав лесовозную колею, в которой тогда проснулся, я сел на поваленное дерево. Заново пережил то утро. Замер. Прислушался. Затаил дыхание. Наконец, с облегчением вздохнул. Страха больше не было. Плечи расправились. Взгляд устремился к небу. Там не было практически ничего. Ни облаков. Ни птиц. Ни даже надоедливых мошек. Только бездонное бирюзовое небо. Абсолютная, обволакивающая тишина. И желтоватое, всё еще высокое, но уже клонившееся к закату солнце. Его свет, тепло и спокойствие постепенно наполнили тело. С ними пришли мысли.

Я действительно больше не боялся. Ни чужих, ни своих воспоминаний. Ни этой реки, ни этого местечка. И, что гораздо важнее, не боялся самого себя. Что-то за эти два года очень сильно изменилось. Внутри стало меньше пустоты. Появились спокойствие и сила. Осторожно, стараясь их не расплескать, я встал и пошел к машине. Судьбоносные события и открытия, таившиеся в этом удивительном месте, для меня еще далеко не закончились.

X. Важное

Как-то раз в начале осени, когда учреждения уже оправились от карантина, я приехал в лицензионный отдел продлевать разрешения на оружие. Контакт с дамой, занимавшейся бумажками, наладился почти моментально. Всего через 5 минут она увлеченно рассказывала, как недавно выбирала машину. Я сидел и улыбался. Мы с папой, не сговариваясь, десятилетиями поступали так же.

Довольно долго мне казалось, что колоссальное значение автомобиля – это наша семейная особенность. Папа на своей первой «копейке» проездил, наверное, лет десять. Потом все-таки продал. С тех пор при малейшей возможности покупал себе что-то новое. Иногда доходило до абсурда. Дома заканчивались деньги, а он, сияющий и счастливый, приезжал на очередной машине. Мама страшно обижалась. Но сделать ничего не могла.

По странному стечению обстоятельств моим первым приобретением тоже была «копейка». Зимой в одиннадцатом классе, заработав на продаже дисков с играми, я стал обладателем экземпляра далекого семьдесят первого года. Прав у меня не было. Но друг их только что получил. Покупку мы оформили на него. Приехав по объявлению в газете, первым делом заглянули под капот. Попинали колеса. Тщательно проверили китайскую магнитолу. Отсчитав продавцу двести долларов, поставили автомобиль на учет. Заправив полный бак, до глубокой ночи колесили по городу. Счастье было практически безграничным.

На следующий день после школы мы долго возились с машиной. Старательно отмыли салон. Настроились катать девочек. Нас ждали великие дела. Неожиданно дверь дома открылась. На крыльцо вышел папа друга. Только-только проснувшись, он почесал взъерошенный затылок. Задумчиво поинтересовался, что за предмет мы притащили во двор.

Вопрос предвещал подвох. Но я был настроен оптимистично. Заверил, что это машина. Мужчина грустно улыбнулся. Подошел и открыл багажник. Стал извлекать оттуда странные и не очень чистые предметы. Сначала коробку с запчастями. Потом резиновый коврик. Какие-то тряпки. Газеты. И, наконец, доски. Медленно, но верно его рука погружалась всё глубже. Неожиданно замахала нам снизу. В багажнике не оказалось пола. Он просто сгнил от времени. Автомобиль был продан с дисконтом. Я немного приуныл. Дождался лета. Пошел учиться на права. Родители вспомнили про «Запорожец».

Чудо украинского автопрома досталось бабушке по инвалидности. По назначению никогда не использовалось. Запутавшись в бесконечной смене машин, папа проездил на нём пару месяцев. Однажды, будучи сильно нетрезвым, немного поссорился с трамваем. Машину починили и покрасили. Но до конца так и не собрали. Классическое заднемоторное купе с воздушным охлаждением двигателя, скучая в полуразобранном виде, лет пять простояло на складе.

Вместе с другом мы откопали его из-под хлама. Отмыли кузов от пыли и следов голубиного помета. Выгребли из моторного отсека пару ведер крысиного навоза. Нашли запчасти, хаотично разбросанные по складу. Докупили всё недостающее. Поставили на свои места. Заменили свечи, поменяли масло в двигателе и, на всякий случай, промыли топливную систему. Украв с электрокара огромный тяжелый аккумулятор, все-таки завели мотор. Я снова был счастлив. Неделю мы гоняли по складу. Отрабатывали полицейские развороты. Рисовали на асфальте красивые черные следы. Вскоре, получив права, я окончательно выехал на дорогу.

Школа закончилась. Начался институт.  Одногруппники ездили на иномарках. В крайнем случае, на «Жигулях». Я предпочитал трамвай. Но, возвращаясь с занятий, стремительно прыгал в «Запорожец». Его нельзя было не любить. Ведь он был практически новым. Белым, с черным кожаным салоном. И с автономной бензиновой печкой, весьма пригодившейся зимой. Но главное – он был моим. Просторное углубление в ногах в сочетании с удобными сиденьями открывало безграничные возможности. В первую же неделю, потратив пару дней, мы наглухо затонировали стекла. Бросили в багажник одеяло. С нетерпением стали ждать случая обновить прекрасный автомобиль. Планы, для которых покупалась «копейка», наконец, начинали реализовываться.

За следующие пару лет мы переделали в машине всё. Заменили резину на импортную. Прикрутили колпаки от «классики». Долго возились с салоном. Покрасили всё в черный. Внедрили центральную консоль от «нивы». Смонтировали на ней прикуриватель и модную магнитолу «Пионер». Впихнули под заднее сиденье колонки. Не заметили, как приобрели привычку. Каждую следующую машину мне приходилось доделывать под себя. И лишь недавно удалось понять, зачем это было нужно.

В детстве довольно много времени я проводил у маминых родителей. Там работали четкие правила. Дом был территорией бабушки. Каждая вещь подчинялась её воле. Когда телевизор барахлил, дедушка лез на крышу. Поправлял и настраивал антенну. Но решать, что смотреть вечером, он категорически не мог. Зато за пределами дома – во дворе, на улице и в мастерской – его власть была безграничной. Почти всегда он вставал с рассветом. Пропадал целыми днями в огороде. Зимой, или в плохую погоду, много работал в сарае. Я любил сидеть и смотреть, как он что-нибудь мастерит. Вдыхал аромат опилок. Восхищался красотой стружки. Мне нравились дедушкины руки. Нравилось, как он держал инструменты. Как тщательно наводил порядок после каждого трудового дня. Однажды я был допущен к работе. Мы сделали много хорошего. От табуретки до садовой тележки. Предметом особой гордости стал большой деревянный парусник. Я вырезал мачты и такелаж. Дедушка, ловко обращавшийся с машинкой, сшил красивые паруса. Корабль не дожил до наших дней. Машинка сохранилась как память.

Очень похожие порядки были у папиных родителей. Один-единственный уголок, где стояли магнитофоны с фотоаппаратами, полностью принадлежал дедушке. Вся остальная квартира находилась под управлением бабушки. Разумеется, у нас дома сложилась такая же картина. Папа владел двумя полками. Еще – половиной шкафа. Там хранились ружья. Немного игрушек для охоты. И несколько коробок с инструментами. Остальным заведовала мама.

У папы не было мастерской и огорода. Его исключительная территория всегда находилась в машине. Я скопировал это отношение. Но потребность что-то делать руками мы все-таки решали по-разному. Папа заряжал патроны и регулярно чистил ружья. Я всецело сосредоточился на бесконечных доделках автомобилей.

Было совершенно понятно, почему милицейская дама начала говорить о машинах. В детстве куски крашеного металла помогали нам знакомиться с девочками. Чуть позже, уже повзрослев, с их помощью мы оценивали владельцев. Автомобиль превратился в символ. Успеха, статуса, благополучия. В итоге мы научились прятаться за этими громоздкими предметами. Отчаянно боялись без них казаться самими собой. Тогда, в лице этой дамы, я просто встретил товарища по несчастью.