Цитаты из книги «Осень в карманах», страница 4

Перед чтением ты – как оторванный от электрички вагон. Поезд умчался куда-то вдаль, а ты стоишь на рельсах – и ни туда ни сюда. Как шут гороховый. Книга в такой ситуации – вещь незаменимая. Она дает тебе крепкий поджопник, как строгий армейский сержант неопытному салаге. И вот ты уже не стоишь как идиот на месте, а катишься ровным ходом туда, куда ведут прямые рельсы. И безо всяких вихляний в разные стороны и посторонних мыслей. Слава богу, в книгах нет ни людей, ни вещей. А есть одни черные крючочки и закорючки, собранные на страницах в длинные рваные цепочки. Их просто надо перебирать глазами – и всё… Труд это небольшой, но уважаемый.

Последний день форума посвятили акционистам и еще — художникам-геям, которых, как мы узнали, всячески притесняют. (231)

— Главное, — назидательно говорит Погребняк, — что у нас тут получается создавать новые смыслы, а потом их разрушать. Понимаешь? Прямо как у Роба-Грийе. (107)

Наверное, в тот момент он острее всего почувствовал, что все бессмысленно. Что люди давно уже провозгласили относительность всех вещей, исключая шкурные. Что бессмысленно даже искусство, особенно профессиональное. Что нужно всеми силами пресекать красоту, пресекать всякую складную, членораздельную речь, что нужно картавить, запинаться, безжалостно ломать ее косноязычием. (97)

— Надеюсь, вам, доценту кафедры, не нужно объяснять ваши прямые обязанности?! Кто на лекции сказал, что Драйзер - дерьмовый писатель?! (95)

Я, конечно, хорошо знал, что некоторых студентов посылать в библиотеку совершенно бесполезно. Библиотека их только озлобляет. Если они находят мало книг по теме, то жалуются, что не могут писать, потому что им не хватает научного материала. Если же книг оказывается много, то они тем более жалуются, что все уже написано, и им нечего добавить. (85)

Книги Аствацатурова уместны, как советские сборники анекдотов про Штирлица. Ты читаешь, смеешься, а потом пытаешься понять – зачем было трать на все это бумагу, если анекдоты являются устным народным творчеством в самом чистом виде.Каждую книгу Аствацатурова я открываю с каким-то сладким предвкушением, что сейчас-то начнется самое интересное; ради чего я учился все эти годы и терпеливо выслушивал комментарии друзей о том, что я снова читаю Джойса. Как будто Аствацатуров-то откроет мне некий смысл происходящего и растолкует суть бытия.

Но каждый раз я наталкиваюсь на выспренные рассказы о том, как все не очень: жизнь не очень, времена года не очень, отношения не очень, студенчество тоже как-то так себе. «Осень в карманах» совсем уж ударила под дых мелодраматичными историями, наполненными в своей описательной части катастрофическим количеством эпитетов, настолько же неуместных, насколько неуместно повторяющееся через каждый полстраницы слово «жопа». Аствацатуров, спекулирующий на своей потомственной интеллигентности, снова и снова пытается продемонстрировать потенциальным читателям свою начитанность, используя знакомые литературные приемы и упоминая знакомые литературные имена. Это все радует первые страниц двадцать, а потом сильно утомляет, ибо зачем?

Попытки спрятать настоящую человеческую драму за скабрезными шуточками и силиконовыми сиськами кажутся не то чтобы жалкими, но сильно надуманными. И вроде бы перед нами даже есть нечто, сильно похожее на сюжет, но сюжета все-таки нет, как нет ничего, что роднило бы эту книгу с высокой литературой, с которой имеет дело на постоянной основе филолог в третьем поколении Андрей Аствацатуров.

В итоге ты сидишь и смотришь на крупный шрифт и поблескивающую в свете торшера обложку с чувством предательства – как будто тебя обманул уважаемый преподаватель или близкий друг.

Не надо так.

Случилась, например, со мною странность, и я, например, влюбился не в человека, а во что-нибудь другое... Не знаю во что... В кустарник, короче, и хочу с ним, с этим кустарником, короче, законно сожительствовать. И не просто туда-сюда, а чтоб по закону, чтоб семью создать. И еще хочу, чтобы мы с кустарником могли кого-нибудь усыновить. Например, барсука, или енота, или лесную мышь-самца. Надо, чтобы у меня были на это права. А? И где, с позволения сказать, наши правозащитники? Нужно мои права, чтобы жить с кустарником, закрепить, короче, конституционно, нужно их отстаивать. Чтоб постапокалипсис как-то быстрее наступил.

По крайней мере, я всегда могу взять в руки книгу и сказать, что я – просто читатель.

Едва я сажусь теперь заниматься, читать свои книги..., ко мне тут же начинают стучаться многочисленные родственники, чтобы сообщить какую-нибудь новость...

- Я занят! - отвечаю.

- Но мы только на минутку! - отвечают родственники и заходят ко мне в комнату.

"Я к вам только на минутку", - говорит у Ионеско хозяевам квартиры бранд-майор. Он заходит к ним и остается там до конца пьесы.

...Новости всякий раз оказываются одна другой важней. " Мы прожгли туалетную бумагу!",... "К нам в гости зашел дядя Юра. Спустись поздороваться!"