Читать книгу: «Полярные чувства», страница 9
Блузка пришлась Клавдии Евгеньевне в самый раз и по размеру, и по фасону, а маковый цветок вообще вызвал умиление. Помада тоже оказалась кстати – утром учительница выжала остатки и уже ломала голову, как быть завтра.
– Ты моя спасительница, – расчувствовалась Клавдия Евгеньевна.
– А ты, мама, все еще красавица, – уверенно заявила Василиса и вдруг предложила:
– Мама, а давай я тебя с кем-нибудь познакомлю! Хватит дома сидеть в одиночестве. Найдем тебе мужчину.
– О, Василек, я пожалуй, пойду-у… ножи потачу, – муж постарался ретироваться за дверь, но Василиса вцепилась в его руку и горячо уверила: – Подожди, Леша. Нам без тебя не справиться.
– Василисочка, я уже…
– Не надо, мама, – перебила Василиса и снова обратилась к супругу: – Ты говорил, отец одной из твоих коллег на каком-то сайте нашел себе пару.
Лешка вздохнул, смутно припоминая тот случай. Да, действительно Отец Витька через сайт познакомился с женщиной, но дальше одной встречи дело не пошло. Избранница оказалась помешанной кошатницей, а у отца Витька аллергия на всех пушистых. Об этом он и напомнил супруге.
– Ну и что! – не отставала Василиса, – ему не повезло, а вдруг маме повезет? Ничего ведь не произойдет, если попытаться, правда? А тебе, мама, пора… пора забыть про одиночество.
Грусть промелькнула в желто-зеленых глазах, но лишь на долю секунды. Василиса не позволила себе размякнуть и с жаром затараторила:
– Да, папа был путешественником и, наверно, самым замечательным человеком на свете, но, мама, его больше нет, а ты все еще жива, поэтому я запрещаю тебе чахнуть и прямо сегодня зарегистрирую на сайте. Найдем хорошего мужчину и тоже путешественника, и ты вновь будешь счастлива. Отговорки не принимаются. Я уверена, папа бы со мной согласился.
Клавдия Евгеньевна ничего не возразила. Молча вышла из комнаты и, включив воду на кухне, долго смотрела на грязные тарелки, силясь остановить поток слез.
– Мама? – теплая ладонь легла на плечо, – я тебя обидела? Я слишком напориста? Извини. Мне лишь хотелось…
– Все хорошо, Василисочка, – Клавдия Евгеньевна принялась отмывать грязную посуду, не в силах заглянуть в глаза дочери.
– Но почему ты плачешь?
– Просто ты такая замечательная, что иногда я удивляюсь, как ты такая выросла.
– Ну, мама, у меня был пример. Ты и папа – мои лучшие учителя.
– Ну да. Ну да…
– Мама, не плачь, а то я тоже расплачусь. В последнее время нервы ни к черту. А в понедельник УЗИ, так что я вообще места себе не нахожу. Вот-вот и узнаем пол.
– Не буду, Василисочка, не буду. Ты иди и не нервничай, я вымою посуду и присоединюсь к вам.
– И мы обсудим мою идею? – Василиса кухонным полотенцем стерла слезы с морщинистого лица и быстро чмокнула мать в щеку.
– Хорошо, Василисочка, хорошо. Иди.
Дочь ушла, а Клавдия Евгеньевна включила воду на полную мощность и начала ожесточенно тереть губкой чашку. Слезы непрерывно стекали с подбородка, растворяясь в мыльной пене. Пожилая женщина плакала не от чувства радости и не от признательности – от боли. Ее Василисочка жила в иллюзиях относительно родного отца, и она не знала, как признаться в том, что он не был путешественником. Как объяснить, почему она сама его выгнала? И стоило ли вообще говорить правду спустя столько лет? Что было, то было. Пусть лучше дочь пребывает и дальше в неведении. А личная жизнь… Клавдия Евгеньевна уже давно позабыла и понятие такое, но, поразмыслив, решила все же уступить дочери. Закрутила кран и крикнула:
– Василисочка, мне нравятся темноволосые! – и после тяжелого вздоха, будто признаваясь самой себе в чем-то постыдном, едва слышно добавила, – особенно с родинкой на правой щеке.
Глава 21
Раньше серый блочный дом легко бы потерялся среди собратьев, но недавно сделанное красочное граффити на стене сделало его узнаваемым.
«А ТУТ В СТО ПЯТАЙ ЖЫЛ КРУТОЙ МАНЯК!» – гласила она, пугая соседей не только жуткой неграмотностью подрастающего поколения, но и восклицательно-радостной формой самого высказывания. Александра передернулась, живо представив последователей Шифровальщика – этаких лишенных внимания и причем не обязательно подростков, считающих себя незаслуженно обиженными вселенной и уверенными в собственных мотивах, какими бы мрачными те не были. Детектив знала много таких случаев. К примеру, история Эдварда Гина, захотевшего повторить славу фильма «Психоз» и на самом деле совершить преступление, основанное на фантазии Хичкока. Поговаривали, что в его доме были найдены человеческие головы, развешанные по стенам. Правда позднее было доказано: тяга к убийствам началась еще с прочтения о зверствах нацистов во время Второй мировой и к Хичкоку имеет мало отношения. Или последователи Чарльза Мэнсона, вступившие в его секту с теплым названием «Семья», слепо доверившие ему свои жизни и считавшие самим пророком. Люди, продолжившие дело Чикатило в России, Зодиака в США, Джека Потрошителя в Великобритании.
Александра боялась даже предположить, во что может вылиться подражание Шифровальщику, а ведь оно возможно. Все яркие преступники так или иначе получали своих поклонников, и у Шифровальщика на это имелись все шансы. Во-первых, три убийства меньше, чем за трое суток и во-вторых, журналистская шумиха, созданная явно не столько для информирования жителей, сколько для рекламы убийцы. Стоит только вспомнить заголовок: «Дерзкий маньяк ищет новую жертву!»
«Дерзкий… – с отвращением подумала Александра, – скорее хитрый и продуманный. И совсем не похожий на Петрова».
Не обнаружив поблизости камер, она смахнула с воротника рой снежинок и подошла к подъезду. Как раз в этот момент дверь открывала девчонка лет тринадцати, и детектив зашла следом, про себя возмущаясь подростковой неосторожностью. Она уже хотела возмутиться в открытую, как дверь возле лифта распахнулась, и на пороге возникла дама неопределенного возраста с поварешкой в руке.
– А вы, простите, кто такая? К кому? Я вас не знаю, – женщина подозрительно оглядела детектива, задержав взгляд на фиалковых сапогах, вернулась к лицу и недовольно обратилась уже к девчонке:
– Леська, ну как так можно? Сколько раз говорить, чтобы ты никого не впускала в подъезд!
– А я и не…
– Не надо оправдываться. Мало маньяков по нашу душу? Еще захотела?
– А я как раз по этому поводу, – моментально ухватилась за слово Александра.
– Журналистка, что ли? – подозрение в глазах никуда не делось, – сапоги красивые. Журналисты нынче хорошо зарабатывают?
Селиверстова не уловила связи между цветом и стоимостью. Да, обувь на ней была дизайнерская – подарок от успешного клиента, но с первого взгляда человеку, не разбирающемуся в подобных вещах, понять это было невозможно. Хмыкнула и ответила:
– Я не журналист – частный детектив.
– Сыщик, что ли? – перебила та.
– Именно.
– И кто вас нанял?
Любопытство дамы нервировало, но именно такие представительницы знали все и обо всех.
– Никто не нанимал, но у меня есть основания полагать, что… – и Александра заговорчески добавила: – поймали не того.
Как она и ожидала, любопытство, которым загорелся взгляд женщины моментально открыл дверь в квартиру – детектив получила любезное приглашение на чай.
– Леська, ты иди чай завари. А вы документы покажите, – дама протянула ладонь.
Александра заметила, что дверь все еще открыта и придерживается рукой с крепко зажатой поварешкой. Предусмотрительно, хотя она и знала – преступнику такой жест не помешал бы. Открыла сумку и продемонстрировала корочку.
– Селиверстова, – прочитала дама, – вроде все правдиво. Проходите.
– Вообще подделать любой документ довольно просто, – не удержалась Александра, – но вы можете не волноваться. Удостоверение настоящее. Я частный детектив и оказываю помощь полиции. Но на будущее: не стоит так необдуманно впускать в дом посторонних. Даже тех, кто обещает посплетничать.
– Что?! Я не…
– Я как представитель закона обязана следить за гражданской бдительностью.
Дама замолчала, хлопая не накрашенными ресницами. Александра понимала, что, возможно, как часто говорит Соколов, много умничает. Возможно, не к месту, но сплетницы ее раздражали, даже несмотря на свою полезность следствию.
Наконец, к хозяйке квартиры вернулся дар речи, и она дружелюбно произнесла:
– Я и сама наглая, так что вы мне нравитесь.
Дверь закрылась, а детективу протянули неухоженную руку:
– Александра Юрьевна. Мы с вами тезки.
Девчонка поставила вазу с подсохшим печеньем и после довольно грубо была выдворена с кухни.
– Ни к чему Леське эти разговоры слушать. Пусть лучше к контрольной готовится. А то гуляет все выходные, а об учебе не думает, – зачем-то пояснила Александра Юрьевна и придвинулась к Александре: – Так что там насчет Петрова?
– Я считаю его подставили, воспользовавшись психическим расстройством.
– Да-да, – закивала хозяйка, – я сразу не поверила в его виновность. Убивать женщин он не мог. Хлюпенький, болезненный. Это делал кто-то другой.
– Он мог убить, – не согласилась Александра, – не судите по внешности. Преступники редко выглядят, как атлеты.
– Ну да, я так и говорю. Мало таких вот преступников? Так и что?
– Он мог попасть под дурное влияние, – озвучив фразу, детектив поняла, насколько нелепо та звучит, но ведь именно это она и подозревала.
– Да, больным людям легко запудрить мозги. Я так сразу и подумала. Вы чай-то пейте.
Селиверстова взглянула на ободок чашки в налете, отодвинула и продолжила:
– Человек он не общительный, по крайней мере так говорит его мать, но переехав сюда мог завести какие-то знакомства или, напротив, у него могли возникнуть конфликты. Сами понимаете, новый дом, соседи. Всякое случается.
– Конечно понимаю, – поспешно закивала Александра Юрьевна, – только я вам вот, что скажу. Егора я знала лично – мы всегда здоровались. Точнее первое время, а потом он стал натягивать капюшон по самое лицо и все что-то бубнил себе под нос. Ну, я к нему не лезла. Не здоровается и ладно. Но как-то это подозрительно. Я об этом сразу догадалась. Стала наблюдать. Никого он к себе не приглашал. Во дворе ни с кем не встречался, только однажды я мусор выносила, а он по телефону разговаривал. Подозрительно так.
– Шепотом?
– Кричал! Кричал, что он все сделает, только бы она его полюбила и, прощаясь, назвал того, с кем разговаривал «друг моих ос».
Селиверстова, не сдержав эмоций, подскочила:
– Так почему же вы полиции об этом не сообщили? Почему никому не рассказали?
– Ну мало ли, о чем может общаться больной парень, я же не думала, что это так важно, – пошла она на попятную, – и вообще когда его забирали, меня дома не было. Мне Лесь рассказала. Школу прогуляла, нахалка.
– Это могло повести следствие в другом направлении, – с досадой вздохнула детектив, – и, наклонившись к хозяйке квартиры, уточнила, – а больше вы ничего не припомните? Может еще какие-то поведенческие странности?
Александра Юрьевна нахмурила лоб, вгрызлась в печенье и ответила:
– Обувь.
– Что обувь?
– Я безумно люблю обувь и всегда обращаю внимание на то, кто во что обут.
– Продолжайте.
– Так вот, я как-то из магазина возвращалась, а он как раз из подъезда выходил, и на нем были лакированные туфли. Большие и явно чужие.
– Почему вы так решили?
– Во-первых, он всегда был в черных ботинках. Высоких таких. А во-вторых, туфли эти были ухоженные. Не из дешевых.
– Вы уверены?
– Конечно. На обувь у меня память отменная. Хотите я покажу вам свою коллекцию?
– Нет, – Александра поспешила на выход.
– Подождите! А чай? – кинулась хозяйка следом.
– В другой раз.
– Подождите, я вам все рассказала, а вы мне ничего! Кто на примете-то? И что, получается, маньяк на свободе?
– Получается. Больше рассказать не в праве. Тайна следствия, – и выскользнула на лестничную площадку.
– Леська! По ночам больше не гуляешь! Поняла? И подружек предупреди, чтобы были осторожны!
Селиверстова, не дожидаясь лифта, вихрем неслась наверх. Ключей добыть не удалось, но благодаря обширному кругозору, природному любопытству и буйному подростковому периоду, детектив умела многое из того, за чтобы никто ее по головке не погладил. Например, вскрывать несложные замки. И, в эту минуту, нагнувшись над отверстием и, звеня собственными ключами, она надеялась, что никто не поднимет тревогу. Никто не уличит ее в нелепой попытке обыграть взлом, бренча связкой в кармане пальто. Похоже, сегодня ей везло: на лестнице сохранялась тишина, замок открылся быстрее, чем она ожидала. Привалившись к двери изнутри квартиры, Александра принялась осматриваться по сторонам.
Оливковые обои, полное отсутствие каких-либо интерьерных украшений, минимум мебели. Компьютер на столе – не изъятый, рядом тарелка с овощным салатом – засохшим. Вилка на полу, огрызок батона. А еще опрокинутые ящики со столовыми приборами, выпотрошенный шкаф с одеждой, перевернутое мусорное ведро – переполненное до такой степени, что можно было смело сказать: перед тем, как Егора взяли, мусор он не выносил. Или… но такое предположение казалось очень маловероятным – кто-то здесь жил в его отсутствие.
– Что же именно ты искал? Зачем устроил этот погром? В квартире осталось что-то изобличающее? Но что? И нашел ли ты то, за чем явился?
Надев перчатки, она принялась изучать разбросанные вещи: замызганные свитера – все черные и один потрепаннее другого, обертки от шоколадных конфет – в основном, советских, но встречались и мини версии «сникерса», обрывки бумаги: чистой, измятой. И рекламные листовки. Много листовок. На одних имелись пятна земельного цвета, края других были надорваны, третьи изрисованы человечками с замысловатыми кудряшками из оранжевых и красных волос. И среди них была та, которая особо цепляла взгляд детектива: разноцветное приглашение на открытие пиццерии – точно такое же, как и найденное во рту у двух жертв.
«М-м-м, не только пальчики оближешь, но и ноги проглотишь! – гласили скачущие по диагонали буквы, – каждому предъявившему флаер, любая маленькая пицца в подарок! Спешите, мы открылись! Количество пицц ограничено!»
Селиверстова не сдержала тяжелого вздоха: не то, чтобы она была ярой противницей подобной еды, нет. Иногда заказывала, часто баловалась в школьной столовой, только ту пиццу можно было назвать скорее «лепешка с колбасными обрезками», или «ленивая нудятина», или «сырный бум без сыра» – и все бы они прекрасно гармонировали с содержимым, но именовать пиццей эти «блюда» язык не поворачивался. На листовке все выглядело напротив, крайне аппетитно: жареное мясо, вьющийся спиралью пар, глянцевые помидоры, аккуратно нарезанные тонкие кружки маслин, огурцов и много еще чего на пышном облаке из теста. И все бы ничего, но упоминание о пиццерии в этом деле порядком надоело и вызывало скорее рвотный позыв, а не ожидаемое слюноотделение. Александра отложила листовку и продолжила поиски, переходя в ванную комнату.
Единственной интересной находкой оказался шампунь для крашенных волос и бальзам по уходу за ними же. Селиверстова вздохнула, а затем открыла шкафчик с грязным бельем. Сюда решила заглянуть до кучи. И уже пожалела. Белье не стиралось давно. Очень. Запах стоял ошеломительный, и, если бы не джинсы, комком громоздившиеся на куче нижнего белья, скорее всего закрыла дверцу и бросилась на свежий воздух. Но джинсы смущали. Не вязались они с этим местом. Выглядели словно чужеродный предмет. Все равно, что взять кусок свежего торта и положить на гору мусора. Превозмогая отвращение и, как никогда радуясь наличию перчаток, детектив выудила джинсы и, расправив, с любопытством принялась их рассматривать. В отличие от остальных вещей, они были не просто чистые – новые. Бирка висела на заднем кармане. В том же месте торчал уголок уже знакомой ляпистой расцветки. Догадываясь о находке, Александра вытащила лист и прочитала знакомый заманчивый текст. Внизу под телефонным номером имелась приписка размашистым почерком: «Приходи, когда осы достанут. Помогу». И имя – Андрей Степанович.
«Кажется, ты это искал. Что ж, искал ты, а нашла я, – злорадно подумала детектив, – настало время узнать, что за пиццерия фигурирует в деле и кто ты такой, Андрей Степанович. Кто. Ты. Такой». Сердце между тем забилось как спятивший барабанщик, и, дрожа от переполняющих эмоций, Александра спешно принялась набирать цифры. Уже через пару секунд с ней заговорил певучий голос, подобно зову сирены, заманивающий мореплавателей в свои чертоги:
– Вас приветствует Максипицца! Самый широкий выбор пицц в городе: вегетарианская, индийская, тайская, мексиканская, морская, русская, итальянская, индонезийская, китайская, японская, десертная, фруктовая, детская. У нас не только пальчики оближешь, но и ноги проглотишь! Не пропустите! Количество пицц ограничено. Каждому, предъявившему флаер любая маленькая пицца в подарок! Вы все еще раздумываете?
Глава 22
Василиса не скрывала радости и как могла помогала маме прихорашиваться у зеркала в прихожей. На свидание та согласилась легко. Подходящего кандидата нашли в тот же вечер. Не путешественник – бывший военный, но Клавдия Евгеньевна заинтересовалась: высокий, для своего возраста статный, на лицо добрый, темноволосый. Седина тронула лишь виски.
И теперь обе трудились в поте лица, примеряя то один шарфик, то другой. Причем выбор каждый раз не устраивал Василису, а пожилой женщине, не желавшей спорить с дочерью оставалось лишь послушно развязывать шелковый атрибут и приниматься за следующий. Наблюдающий за всем этим из-за угла гостиной Алексей, радовался тому, что шарфов у Клавдии Евгеньевны в разы меньше, чем шляпок.
Спустя пятнадцать минут, показавшимися ему бесконечностью, жена довольно пригладила выбившуюся из маминой прически прядь и выдохнула:
– Готово. Мама, он твой.
– Спасибо, Василисочка. Я пойду.
– Удачи, – они обнялись.
– Мама, тебе пора вспомнить о личной жизни! – напутствовала Василиса спускающуюся по ступенькам Клавдию Евгеньевну, – и будь собой!
Когда хлопнула дверь подъезда, Алексей обнял жену и поинтересовался:
– Василек, а с чего ты вдруг так резко обеспокоилась ее личной жизнью?
– Лешка, я давно говорила с мамой на эту тему, а скоро у нас будет ребенок и… – запнулась.
– И что, Василек?
– Обещай, что не будешь йорничать.
– Василек…
Она вздохнула:
– Лешка, я вижу, как мама старается делать вид, что ей живется хорошо, но ты и сам знаешь: сердце, ноги. Я хочу, чтобы кто-то всегда был с ней рядом. Родится ребенок, и я буду навещать ее еще реже. А если она познакомится с хорошим человеком, то они смогут помогать друг другу. И еще… Папы нет. Он не увидит, как родится наша дочь и никогда не сможет с ней играть, а мне… Мне бы очень хотелось, чтобы у нашей дочки был дедушка.
Алексей еще крепче обнял жену, погладил по волосам и тихо произнес:
– Все хорошо, Василек. И у твоей мамы тоже все будет хорошо.
Клавдия Евгеньевна чувствовала себя неуютно. Кафе она не посещала уже много лет – последний раз они с мужем пережидали в общепите дождь, согреваясь чаем. На пирожные денег не хватило, потому что ее муж, но об этом она узнала только спустя долгих семь лет брака, тратил почти половину общего бюджета на свои развлечения. Семь лет она жестоко ошибалась в любимом человеке. Семь лет.
Она пришла раньше условленного часа – по старой привычке и сидела за дальним столиком, без интереса, изучая меню и, рассуждая о причинах, побудивших согласиться на эту встречу. От одиночества она не страдала: у преподавателя младших классов просто не было на это время. О любви перестала мечтать после второго мужа – очередная жестокая ошибка повергла в уныние и навсегда отбила желание встречаться с мужчинами. Назвать жизнь скучной она тоже не могла: один взгляд на веселящихся первоклассников вызывал улыбку, а их успехи заряжали хорошим настроением и дарили понимание, что она делает нечто очень нужное и важное. Это знание буквально окрыляло. Когда тебе далеко не тридцать и даже не сорок – очень важно чувствовать себя нужной.
Василисочка навещала, вместе они ходили по магазинам. Взять ту же «Шкатулку» – Клавдия Евгеньевна никак не могла запомнить правильное название – ездили туда вместе, присматривали вещи, помогали друг другу с выбором. Правда было это до того, как ее Василисочка стала общаться с Ксюшенькой. Но пожилая женщина не обижалась: все-таки у молодежи больше общих интересов и общаться им проще, и это правильно. Внимания дочери ей хватало. Так почему же она согласилась на эту авантюру с первым попавшимся мужчиной?
«Да потому что лучше делать вид, что занимаешься личной жизнью, чем выслушивать, как Василисочка восхищается своим отцом, уверенная в том, как мне тяжело живется после его смерти. Как жалеет меня», – мысленно сама себе ответила Клавдия Евгеньевна и, отложив меню, продолжила грустные размышления, но уже вслух:
– А ведь я его даже по-настоящему не любила.
– Клавдия? – вывел из задумчивости мужской голос.
Она подняла глаза и кивнула. Подошедший выглядел чуть старше своего двойника на фото. От приплывшего вместе с ним сигаретного запаха защекотало в носу. Женщина поморщилась: она терпеть не могла курящих мужчин, считая пагубную привычку едва ли не худшей среди всех свойственных человеку.
– Владимир. Очень приятно, – поклонился и сел, введя Клавдию Евгеньевну в ступор. Никогда никто перед ней не кланялся, и она смутилась.
– Простите, – он развел руками, – не знаю, о чем говорить. Моя дочь настояла на этой встрече. И снова простите. Я не должен был этого говорить. Я давно не общался с женщинами, – и умолк.
Клавдия Евгеньевна тоже не знала, о чем говорить, но точно для себя поняла: этот мужчина не сможет ее заинтересовать. Она любит понапористее, поувереннее. Таких, какими были оба ее мужа.
«И оба оказались чудовищами, – напомнил голос из недр памяти, – забыла, сколько пролила слез? Как долго восстанавливалась после того, как узнала правду? Забыла?»
Нет, женщина все помнила. Но лишь ночная тишина была свидетелем того, как она плакала, закусив кулак. Как образы прошлого врывались в память, тревожа сердце и, оставляя глубокие, нестираемые следы горечи. Василисочка об этом и не ведала. Для нее мама всегда была той, кто счастливо прожил в браке семь лет. Той, чей муж-путешественник погиб где-то на горном перевале.
– Простите. Клавдия, у вас все в порядке? – Владимир с участием заглянул в ее глаза, но тут же отодвинулся, не решаясь посягнуть на чужую территорию.
– Да. Задумалась.
– Вы изменились в лице, но, конечно, это не мое дело.
– Вы правы, не ваше, – устало согласилась та.
– А у меня еще есть сын, – неожиданно признался бывший военный, – он зубной врач.
– У меня тоже был сын, – тихо произнесла Клавдия Евгеньевна и замолчала.
Спустя пару минут Владимир предложил:
– Может, что-нибудь закажем?
Она безразлично пожала плечами.
Они просидели больше часа, обменявшись от силы десятком фраз, но уйти раньше Клавдия Евгеньевна не могла – боялась, что дочь заподозрит о неудавшемся свидании. Владимир тоже не торопился, хотя явно был не в своей тарелке. Из кафе вышли вместе, дошли до остановки, как-то нелепо попрощались. Он сказал что-то о несварении желудка, она упомянула о неотложных делах. Пожелав хороших выходных, Владимир сел в автобус, а Клавдия Евгеньевна побрела по запорошенному снегом асфальту в сторону дома.
В душе не было ни досады, ни разочарования – пожилая женщина и не надеялась встретить достойного человека. К тому же, ей было страшно снова ошибиться. Двух раз хватило, третий без надобности. Зато теперь она могла с чистой совестью сказать дочери, что попробовала и не получилось.
Порой Клавдии Евгеньевне казалось, что им стоит поговорить откровенно, но пока она не придумала, как обойти больную тему. Как рассказать все так, чтобы утаить правду.
Ветер ненавязчиво ворошил снег. Рано пришедшая в этом году зима набирала обороты. Клавдия Евгеньевна всегда любила зиму, и ее Василисочка любила. Когда дочь была маленькой, она часто читала ей перед сном «Снежную королеву» – любимую сказку из собственного детства. Василисочка тоже полюбила эту книгу, и когда подросла, сама читала ее маме. Обе представляли себя королевами льда, но только добрыми. И каждую зиму после школы, когда позволяла погода, лепили из снега замок, фантазируя, как бы они обустроили свои ледяные хоромы.
Да, Клавдия Евгеньевна любила зиму: видела прелесть в снежных «балеринах», замысловатых ажурных узорах инея на стекле, в хрустальных сосульках, которые, словно серьги свисали с крыш домов. Она всегда была натурой романтичной, не обделенной воображением, и, наблюдая за выросшей дочерью часто видела в ней себя. Вот только она все же повзрослела и утратила иллюзии, а ее Василисочка – нет. По этой причине Клавдия Евгеньевна часто испытывала страх за судьбу дочери, боясь последствий ее доверчивости и инфантильности. Но все обошлось, и, хотя она очень походила на мать, судьбу не повторила, повстречав нормального мужчину.
Подъем на этаж, как всегда дался нелегко. Клавдия Евгеньевна отдышалась и только тогда повернула ключ. За дверью раздалось радостное мяуканье и знакомое восклицание. Приятно было знать, что дома ждет дочка, ведь такого не случалось уже давно. Натянув на лицо улыбку, женщина вошла в квартиру.
– Мам, ну как? Он тебе понравился?
– Не сложилось, Василисочка. А вы тут как?
– Да мы-то что? Рассказывай!
– Взрослым людям сложно угодить, Василисочка, но мы попробовали.
– Наверно, – вздохнула Василиса, прижимаясь к супругу, – ладно, подумаем. А мы с Лешкой присматриваем кроватку, – и продемонстрировала фотографию на телефоне.
– Василисочка, так рано еще выбирать. Пол не известен. Подожди, УЗИ…
– Да! УЗИ уже в понедельник! – Василиса погладила животик и улыбнулась так, как могут улыбаться только будущие мамы.
– Василисочка, а если будет мальчик? Все эти рюшечки и цветочки. Это в моей молодости радовались тому, что удалось вообще купить хоть что-то, а сейчас выбор большой и можно подобрать подходящие вещи.
– А нам с Лешкой кажется, там девочка.
– Василисочка, ну а если все-таки мальчик?
Мальчика она бы не хотела, но сказать об этом маме значило обидеть, невольно напомнив о сыне, поэтому опустила глаза и молча вернулась в комнату. В интуицию мамы Василиса не верила. Не хотела верить, но доля сомнения уже дала первый росток, поселив в душе суеверный страх, а вместе с ним и, воскресив образ брата, пропавшего много лет назад.
