Читать книгу: «Четыре дня», страница 2

Глава 4. Корзина без ручек

Сегодня утром моя любимая бабушка-вахтерша встретила меня в хмуром настроении. Её брови были сдвинуты на переносице, серый жакет украшал её строгое чёрное платье. Почему-то вместо «Доброе утро, солнышко» и «Приятного дня» она заявила:

– Я смотрю, вот у вас там психологический центр… – насупилась и пробормотала она, – что вы там с ними делаете? У вас там что, паломничество? Идут и идут туда…

Бабуля просунула голову немного вперед, так, чтобы через толстые стекла очков могла посмотреть мне в глаза, и шепотом добавила:

– Вот я, например, сама могу так себя растерзать! – сказала она, сжав кулак, – а могу так собрать! Что и никто мне не нужен!

Она забралась обратно в свою стеклянную комнатушку и продолжила бубнить что-то под нос.

Пожелав удачного дня, я отправилась пешком наверх. Пока я поднималась по лестнице, думала о том, каково живется её семье? Если она может так «растерзать» себя, наверняка периодически «терзает» детей, мужа и внуков? Облик милой бабушки-вахтерши раскрылся для меня с неожиданной стороны – бабушка-тиран.

Десять ступенек. Один лестничный пролет. А как произошла метаморфоза у нас? Почему мы стали такими… Чужими?

В коридоре возле моего кабинета стояло три человека: двое взрослых и один ребенок.

– Здравствуйте! Вы сегодня полным составом? – удивилась я.

Не люблю. Ох, как не люблю, когда так делают. Не люблю, когда так подло поступают мои клиенты. Терапевтический контракт – это такая вещь, которая описывает правила посещения психолога. Время, дни, оплату, длительность… И, конечно же, оговаривается состав участников. Нарушение контракта тоже о чем-то говорит. Сейчас узнаем…

– Сегодня я проснулась и поняла, что в этом доме никто меня не слышит! —рассерженно и с надрывом сообщает клиентка.

Её зовут Оксана, она ходит ко мне уже три месяца. Светлые кучерявые волосы, растрёпанные на лбу, – остатки бывшей челки. Муж, Денис, одет с иголочки, на нем идеально выглаженная оливковая рубашка, на запястье часы дорогой марки. Сын, Миша, забился в угол, скрестил локти и на всякий случай надвинул шапку на самый лоб. Хорошее начало.

– Расскажите, что произошло?

– Нина, меня никто не слышит, – повторяет Оксана. – Никто, вы можете себе это представить?

– Расскажите подробнее, что случилось, – пододвигаюсь я чуть ближе и смотрю в глаза, чтобы показать, что моё внимание направлено на неё.

– Может, хоть вы меня поймёте! На вас вся надежда, – она махнула рукой, вздохнула и отвела взгляд наверх.

Когда Оксана произносит эту мольбу о помощи, я замечаю, что белая футболка на ней помята. И вид её… Такой же помятый. Человек без сил так и выглядит. Образ жены с мужем никак не вяжется. Как будто они не из одного дома приехали, а встретились тут, в холле. Нелепица какая-то…

– Продолжайте, – прошу я.

– Вот сегодня! Прямо с утра! Я сто раз сказала Мише, убери свое «Лего» наконец!

Её грудь вздымалась, она тяжело дышала, возмущение вместе со слезами подкатывало к горлу. Оксана продолжала:

– И кота покорми, он скоро сдохнет! Твой кот, ты и заботься! Нет, никак! Пошла сама, убрала и покормила, а он уперся в этот свой «Майнкрафт», хоть кол на голове теши!¹

«Какое чудесное выражение! Точнее и не скажешь про нас с Валерием», – подумала я.

– А этот? – презрительно покосившись на мужа, продолжила жена, – этот что мне в ответ? «Отстань от ребенка, у него выходной!» Все, не могу больше! Достали!

– Денис, расскажите, а вы сами в чем видите проблему? – обращаюсь я к мужу.

– Я? – Денис поднимает надбровные дуги, и его глаза почти выкатывается из орбит, он сжимает и разжимает крылья носа несколько раз: такое ощущение, что он все эти минуты был погружен куда-то под воду, и вот, с удивлением вынырнул в кабинете семейного психолога.

– Знаете, я зарабатываю бабки, и хочу, – постукивая пальцами по столу, продолжил он, – чтобы два дня в неделю, вот в субботу и в воскресенье, например, меня не трогали! Хочу отдыхать у себя дома, хочу тишины.

Денис молчал.

– Нет, все время разборки, – и потом добавил, скептически глядя на меня только что вынырнувшими глазами, – ну, это непорядок, как я вижу проблему.

– Миша, что происходит у вас дома, на твой взгляд? Расскажи.

– Мама кричит. Папа сидит у себя… Запирается в кабинете.

– А что чувствует ваш ребенок, когда вы в кабинете, а жена кричит? – спрашиваю Дениса.

– А ему пофиг. Пофиг все вообще! В телефон поиграет и забудет все через пять минут! – саркастическим тоном отвечает он, и мне кажется, что всё это ему не так уж нравится.

– Оксана, а что чувствует ваш ребенок, когда вы кричите? – спрашиваю я жену.

– Он хочет, чтоб всё само собой делалось, и ещё уроки сами делались, и чтоб отстали!

– Миша, а что чувствует мама, когда ты не слушаешь ее, и папа закрылся? Как ты думаешь?

– Наверно, она… хочет, чтоб все слушались.

Мне очень трудно вытаскивать из них чувства, как соленые помидоры со дна банки голыми руками. Вместо эмоций они называют какие-то действия. Руки скользят, но не вмещаются в эту банку. А если приглядеться… То в ней почти пусто. И чувств этих как будто и нет. Довольно распространенное явление для нашего общества.

Поколение травматиков, чьи семьи сами из родом Советского Союза, не могут и двух слов связать, когда их спрашиваешь о чувствах. Они воспитывались через «надо», «не надо», «стыдно» и «пошел вон отсюда». Сотни невротиков рождают сотни здоровых детей, чтобы превратить их невротиков.

– Вы очень хорошо описываете то, что вы делаете. Но я почти ничего не услышала про ваши эмоции.

Пауза.

– Давайте вместе поиграем?.. Все согласны?

Молча кивают.

Как донести до людей, которые истощены и озлоблены, где «сломан» семейный механизм? Мама, папа и ребенок лепят из пластилина своих любимых героев и сочиняют историю. Одну на троих.

Включается в основном одна мама, папа отмалчивается, сын оживляется и фантазирует, правда, уже к концу сказки.

– На что это похоже в вашей жизни?

– Да на всё. Вечно мне одной только надо. И порядок навести. И все делать, – грустно сообщает Оксана.

– Может, попробуете написать продолжение вместе?

Денис не очень охотно включается и даёт два-три совета. Миша в восторге. Оксана становится немного спокойнее.

– Чего бы вам хотелось изменить или добавить?

– Больше участия моего мужа, – говорит Оксана.

– Денис, очевидно, ваша жена хочет совместности в каких-то общих делах. Что бы вы могли начать делать уже сегодня, например?

– Я всё могу. Мне просто надо сказать, я намеков не понимаю. Что ты хочешь? – он спрашивает это спокойно, и в голосе слышатся нотки теплоты. Той теплоты, на которую только способен сильный, уверенный в себе мужчина, лидер, напрочь лишенный сантиментов.

– Я хочу, чтобы ты не делал так, как с этой уборкой… И ещё – нужна твоя помощь по пятницам и вторникам. Чтобы сына ты возил на занятия, а не я… Я со своей работой зашиваюсь.

– Ну, ладно. В пятницу я, во вторник водителя пришлю, – отвечает супруг.

– Отлично. Денис, расскажите, а что вы хотите от Оксаны? – спрашиваю я у него.

– Чтобы как раньше, я пришел, еда готова… Мы сели, поели. Чтобы вот эти вот слёзы… Не надо больше слез.

– Ага, – отвечает жена.

– Миша, расскажи… Расскажи нам, пожалуйста, как Человек-паук подружился с Эльзой и Бэтменом?

Семья находит «точки пересечения». Идея уборки как квест приходит в голову креативному папе: мама робко соглашается, а сын, кажется, впервые в жизни согласен помогать. Муж взял жену за руку.

Оксана ушла с выражением облегчения и радости на лице. Денис был невозмутим, а Миша уже не был похож на того ребенка, который забился в угол в самом начале встречи.

Вышла из офиса я уже затемно. Настроение после работы, как всегда, изменилось: было грустное – стало радостное. По дороге домой я думала о том, что если мне суждено умереть сегодня – прямо сейчас, вот в эту самую секунду! – то я умру счастливой…

Автобус ехал очень плавно и осторожно даже по пустынным улицам, ведь домой хотела только я, а у водителя был просто рабочий день: меня это раздражало. Через час мы прибыли к конечной остановке.

Вечером я зашла в тот же супермаркет, в котором состоялся наш неприятный телефонный разговор с Валерой. Но почему-то вместо поиска своих психологических защит я думала о том, что, наверное, мы оба упустили какой-то важный момент.

После этого момента жизнь разделилась на «до» и «после», и, попросту говоря, мы друг друга потеряли. Он потерял меня, ту, которая умела смеяться, а я потеряла его, человека с весёлым блеском в глазах. И от этого каждый чувствует себя ненужным. Как вот эта корзина передо мной.

В одном крупном супермаркете нашего города есть корзина без ручек. То есть как – без ручек? С ручками, конечно. Она имеет черную пластмассовую ручку справа и ручку слева, которые частично закреплены сбоку, но стоит лишь невнимательному покупателю схватить её второпях, так она сразу упадет вниз и покажет свою истинную сущность. Сломана.

Однажды таким покупателем оказалась и я: вокруг суетились уставшие, измотанные тяжелой рабочей неделей люди, каждый смотрел исключительно в свою сторону, и кажется, не заметил бы самого господа бога, президента или родного отца, пройди он рядом.

Мы встретились: я и она. Корпус у корзины был красный, как и у десятка корзин под ней, как и у десятка корзин в соседнем ряду, так что внешне все они были очень похожи.

Корзина без ручки и семейный психолог. Две души, два одиночества. Сначала я схватила её и осторожно поставила обратно с досадным возгласом. Но затем мой взгляд возвращался к ней снова и снова. Я смотрела, как мускулистый парень в пуховике выбирал корзину из соседнего ряда. Смотрела ей вслед, когда сама сделала то же самое, схватила обычную, не сломанную тару, и зашагала к полке с едой.

Вы не поверите, но в какой-то момент мне показалось, что я предала её. Я не разглядела в ней то, что половина заклепок еще целы. И ведь она совсем ещё ничего, стоит лишь немного поработать мастеру. А будет ли мастер? Кому это надо?

Может, её просто вышвырнут на свалку, туда, куда выбрасывают просроченные продукты, сгнившие фрукты, мясо, которое перележало свой срок годности и невыносимо воняет, а сверху заботливая бабушка-уборщица посыплет её мелкой крошкой стоптанной земли и фантиков из торгового зала. Мне стало так жаль…

В какой-то момент, я уверена, корзина вздрагивала он прикосновения чьих-то уставших рук. Она ждала чуда: она ждала, что её тоже выберут! Она знала, что она не такая, как все, но ведь когда-то она была ого-ого! Так что же, нет ручек, и всё, мимо неё надо проходить, не замечая?

Левая стопка корзин расходилась значительно быстрее, чем правая. Ведь правую возглавляла она, корзина без ручек.

Корзина без ручек как бы всем своим видом указывала уставшим покупателям на вопиющее несовершенство мира. «Подо мной десятки корзин, все они нормальные, но наверху стою именно я! Да, и поэтому они все не пригодятся ни сегодня, ни завтра.

Мое тело будет дрожать всякий раз, когда вы ко мне притронетесь, в надежде, что вы сможете меня выбрать. Всё-таки сможете? Когда-нибудь… Ведь правда?» – наверное, так она думала – если могла.

Глава 5. Внутренний навигатор

Каждый раз, когда я стою в очереди в магазине, мне звонит мама. Вот и в этот раз раздался звонок, когда я отбывала свое наказание длиной в десять минут с полной корзиной в руке.

Под вечер в ушах звенело, безумно хотелось есть, сорвать обертку с первой попавшейся шоколадки и проглотить её в один миг.

– А что ты готовила на этой неделе? – поинтересовалась мама.

– Ничего. Нет желания… Я устаю, и мне не хочется «извращаться».

– А надо «извращаться»! Всегда дома должно быть что-то вкусное: котлеты, отбивные!..

– А я думаю, что моей семье важнее жена и мама, чем котлеты, – устало пробормотала я.

Обычно наш разговор заканчивается тем, что каждый остается при своем мнении. Мама выросла в то время, когда еда была на вес золота. И так уж вышло, что в ее собственном мире еда была мерой любви. Хорошо кормишь – значит, любишь. Сварила макароны – значит, не любишь.

Выходит, я никого и не люблю? Я взяла пакеты и вышла на улицу.

Лучше поговорить, посмотреть фильм или полепить с ребенком из пластилина, чем печь пироги и жарить котлеты, обливаясь потом после тяжелого дня, заламывая спину и жалобно охая, просто потому что «хорошая хозяйка должна готовить разнообразно и много»… Никому я ничего не должна.

Мне вспомнилось детство, вечно пахнущее хлоркой, гудящее моторчиком стиральной машины и кричащее от бедности. Самой вкусной едой для нас, толпы дворовых детишек, были незрелые абрикосы, которые мы срывали еще кислыми. У нас не было поноса, и мы были счастливы.

Конечно, дети тогда развлекались, как могли. С подругами, Аней и Олей, собирали на улице всякую дрянь: например, окурки, бутылочные осколки, фантики, монеты, веточки и пуговицы, и называли все это «секретики». Потом, в отдельном месте, спрятанном от посторонних глаз, мы показывали друг другу свои находки и обменивались ими. Что-то шло в фонд кукол «Барби», что-то шло в копилку.

Мы проводили все дни напролет, лазая по деревьям и гаражам, и даже перелом руки во втором классе не смог меня остановить. Как только через три месяца мне сняли гипс, я вновь рассекала по тем же крышам.

Круче всего было играть в «апанаса» по гаражам. Одному участнику завязывают глаза, а остальные хлопают в ладоши, убегая.

Если бы я узнала, что моя двенадцатилетняя Илона играет в такие опасные игры, я бы, наверное, брякнулась в обморок. К счастью, мои подруги не заложили меня родителям. Аня и Оля побежали за мамой и сочинили на ходу, что мы на гараже играли в кукол, а я не удержала равновесие.

Несмотря на пустоту в желудке и в холодильнике, во дворе я чувствовала себя абсолютно счастливой. Нехватка еды уходила на второй план по сравнению с моими переживаниями и страхами, самым большим из которых был страх отвержения.

Папа молчал, а мама старалась нам с Катькой угодить, как могла. Ей было очень трудно разорваться на части, и если любовь нельзя измерить, то еду хотя бы можно взвесить или положить на стол. Её любовь была измерима.

А ещё я усвоила со временем, что есть вещи, которые категорически делать нельзя. Нельзя ныть и плакать, нельзя показывать, что мне больно, нельзя жаловаться, нельзя впадать в истерику и злиться. Если к самопровозглашенной немоте своего папы я кое-как начала привыкать, то потерять ещё и маму было слишком страшно.

Однажды мы слушали сказку о Крошечке-Хаврошечке. Мама брала в руки черную и блестящую, как смола, пластинку и вставляла её в проигрыватель, потом бережно прикасалась к нему волшебной иголочкой – и случалось настоящее чудо! Мы с Катькой прыгали от счастья, когда на наших глазах из безжизненной круглой штуковины рождался неведомый сказочный голос.

Нарядившись большую, взрослую кофту, завязав на талии платок и надев бусы, я играла в злую мачеху.

– А ты помалкивай! – скомандовала я маме, которая у меня выполняла роль падчерицы. Мой тон не терпел возражений: так уж я вошла в роль.

Катька тоже была важной персоной. Водрузив вязаную крючком салфетку себе на голову и обмотав ее ниткой жемчуга – чтоб не упала, она сказала, что будет моей подружкой.

Я помню, что мама ответила, что так нельзя разговаривать – и ушла. Мне было очень обидно, ведь это понарошку, ведь это для игры! С тех пор я запомнила, что проявлять неуважение запрещено. Этот урок надолго и прочно укрепился в моей памяти.

Возможно, местами я перегибаю палку, когда даю своей дочери то, чего не хватало мне самой. Звучит хорошо: любовь, понимание, принятие. Однажды Илона вырастет и спросит меня, почему я варила одни макароны? Неужели я не могла приготовить для нее что-то особенное?

Каждый лелеет свой детский невроз так, как умеет. Совершает свои собственные нелепые ошибки. Едет по своему нелегкому витиеватому пути, и в итоге попадает совсем не туда, куда хотел.

Мне вспомнился огород в станице, куда мы с подругами случайно попали в прошлом году. С Олей и Аней мы дружим с детского сада: выросли в одном дворе, вместе бегали по крышам, да, иногда ссорились по пустякам, не без того. Иногда не общались по нескольку лет. Спустя годы судьба нас свела снова, и мы стали вновь близки, как будто разлука только укрепила нашу дружбу.

Аня – умная и нестандартно мыслящая женщина. В свои годы достигла многого, она педагог с музыкальным образованием, лауреат международных конкурсов. В свои тридцать три она уже побывала с концертами в Италии. В свободное от преподавания время она гастролирует, у нее завораживающий голос, услышав который, нельзя остаться равнодушным. Аня – стройная блондинка, у нее длинные и гладкие, как струны, волосы, она большая любительница стильной и модной одежды.

Оля – невероятный человек, излучающий фонтан энергии. У нее есть одно редкое качество: она умеет воплощать в жизнь любые замыслы, самые смелые идеи в её руках обретают реальность. Сначала она преподавала живопись, а теперь сама директор творческой студии. Оля носит стрижку-каре с челкой и любит изысканные украшения из натуральных камней. В свободное время лепит скульптуры из глины и пишет пейзажи. У Оли есть дочь, ровесница моей Илоны, с которой они неплохо ладят.

Однажды мы отправились в небольшое путешествие по Ростовской области к собору, стоящему на берегу реки Дон. На дворе стоял самый обычный летний день: было безветренно, поля были затянуты ярко-желтым полотном пестрой ткани.

Цвели подсолнухи. Их медовые лепестки светились в теплых лучах солнца. Они поднимали свои тяжелые головки на рассвете, трогательно поворачиваясь вслед за солнечным шаром, который катился по знойному небу, обжигая всё вокруг и посмеиваясь, и грустно опускали их на закате, понимая, что день подошел к концу.

Навигатор вел нас к набережной, к собору, но впоследствии оказалось, что мы приехали… в огород! Сначала мы долго, но безрезультатно кружили по полю. Нежный голос убеждал, что мы едем правильно: «Направляйтесь на север. Через сто метров – резкий поворот налево».

Вот и всё путешествие: сухая грунтовка, заросшая выжженным сорняком. Острые, крючковатые ветки. Сказать, что нам как-то слабо верилось этому навигатору, так это ничего не сказать. «Вы прибыли, ваше место назначения находится справа».

Мы вышли из машины под лучи раскаленного солнца: я в розовом платье и босоножках на каблуке, Аня в бордовых брюках и обтягивающем топе, и Оля в синей юбке-клеш и белой хлопковой футболке.

Упрямо двигаясь к цели, мы пытались пройти сквозь заросли помидоров и огурцов, но куда там, безуспешно! Ноги были в пыли, и нам пришлось нести свою обувь в руках, чтобы не упасть в каблуках здесь, на грядке. Это было очень смешно: навигатор привел нас к задней стене собора. Через заросли попадаешь в чей-то частный дом – а через него лежит путь дальше. Но только в частный дом не попасть!

Иногда мы выражаем свою любовь так же нелепо, потому что наш «внутренний навигатор» барахлит. Хотим приехать в собор, а оказываемся на пыльной овощной грядке.

Как правило, те, кто живут рядом тобой, растут, болеют, учат тебя, как устроен мир, и те, кто близки тебе по духу – это совершенно разные люди. Мы часто боимся ранить своих родственников, сказать лишнее своим слово. Почему? Потому что они знают, как лучше, они слишком волнуются, им нельзя перечить.

Мы скрываем свою боль, чтобы вдоволь поплакать ночью. Наши глаза окутывает близорукость, потому что мы боимся такого будущего, где нас никто не понимает. Наше горло раздирает ангина, потому что в нем застревают, как ножи, вбитые в лед, невысказанные обиды. Мы жертвуем позвоночником и мучаемся от адской боли, потому что не умеем доверять, и нам надо все контролировать.

И в конечном итоге мы запрещаем себе быть собой. Потому что надо быть хорошими. Потому что то чудовище, которое живет внутри нас: настоящее, испытывающее гнев, страх, боль, разочарование, испугает интеллигентных родственников. Доведет до обморока. И не исключено, что по возвращении из царства Морфея они и вовсе от тебя отвернутся, по крайней мере, до того момента, пока ты снова не начнешь им подыгрывать.

Может, поэтому я так ценила то, что у меня были Аня и Оля. Духовная семья – это те люди, которые очень редко встречаются в жизни. И если тебе выпал такой шанс – хватай его, держи, цени. Даже если ты упадешь, расшибешься, наворотишь кучу ошибок, они скажут, что всегда на твоей стороне.

Глава 6. Бессонная ночь

Мысли о собственном бессилии часто посещают меня по ночам и добавляют в мою разумную, размеренную жизнь семейного психолога нотки идиотизма. Вообще я люблю ночь: только не такую. Эта ночь безжалостна, все тяжёлые мысли обнажаются и высвечиваются, как прожектором.

Час назад я завернулась в одеяло рядом со спящим Валерой и рухнула в тяжелый сон. Но сейчас мне не хотелось спать. Впрочем, так случается в последнее время.

Я поднялась с кровати и выключила беззвучно мелькавший телевизор. Заглянула в детскую. Дочка сладко посапывала в своей комнате, слегка приоткрыв рот во сне. Задержавшись на минуту, я погладила её по голове.

Пшеничные локоны пахли молоком, травяным шампунем и золотыми лучами солнца. Я поцеловала дочь и вдруг увидела, как теплая щечка приподнимается, а губы изгибаются в улыбке. Что она видит во сне? Может, ей снится красивый мальчик из её класса? А может, куклы, в которые она до сих пор играет?

Ночью так тихо… Я прошла на кухню. Здесь звуки живут своей жизнью, перемешиваясь с шумом улицы, подъезда и дополняя друг друга. Можно уловить еле слышное движение чьих-то шагов. Можно услышать, как кто-то заводит двигатель автомобиля, как горячее дыхание смешивается с дымом и летит куда-то вдаль.

Выйдя на балкон, я застегнула «молнию» на куртке и щелкнула зажигалкой. Снежинки медленно парили и садились на подоконник.

На улице было очень пусто. Покрытые сугробами машины напоминали спящих животных. Редкий свет из окошек мелькал то тут, то там, а огоньки новогодних гирлянд напоминали о том, что скоро праздник.

Праздника не чувствовалось, город стал совсем чужим, холодным, как ледяная пустыня. Мне не хватало воздуха: я вдыхала блестящие снежинки вместе с дымом и не могла надышаться. Вместе с морозным воздухом мои лёгкие наполняло чувство беспомощности: так бывает, когда кого-то теряешь.

Я вспомнила, как мы прощаемся с Валерой: сухие объятия, он чмокает меня на прощание в щеку, как будто он так и делал всегда, и я почти привыкла. Как соседи… Раньше это были страстные, жгучие поцелуи.

Страшно терять человека, оставаясь рядом с ним. Жить в одном доме, встречать праздники, ложиться в одну постель… И не знать, где он сейчас в своих мыслях, чей образ у него перед глазами, и кто стал для него вдохновением? Получается, что я так и не стала. Это страшно.

Я знала, что рано или поздно всему придет конец, мы закроем эту главу и разойдемся в разные стороны. Так должно случиться. Это неизбежно.

Мне вспомнилось детское ощущение страха и бессилия… Когда мне было восемь лет, я лежала в больнице с переломом руки. Это были самые тяжелые сутки ожидания в моей жизни. Я ждала операции, которая случится завтра, и каждая минута казалась мне вечностью.

Конечно, родители навещали меня после работы, они приходили каждый день. Однажды, когда я была в палате одна, медсестра распахнула дверь и быстро произнесла:

– Авдеева, завтра на операцию.

Я остолбенела от ужаса. Но дверь уже захлопнулась, и всё, мне было не у кого спросить, что это значит, как так, почему? Вскоре пришли родители.

– А это правда? – испуганно спросила я. – Я слышала, медсестра сказала, Авдееву повезут завтра на операцию.

Они наотрез отказывались от этих слов:

– Нет, нет! Тебя не будут оперировать! Они ошиблись, это однофамильцы.

Но я чувствовала нарастающее беспокойство: так не могло быть… Это все какая-то неправда… Родители мне врут.

Катька рисовала смешные картинки и передавала их с мамой или папой, но в больницу не ходила. Мама протянула мне стопку альбомных листов – Катькины художества. Видимо, таким образом она хотела меня хоть как-то отвлечь, и я начала вяло перебирать свободной рукой шуршащие рисунки.

Под вечер заглянули мои школьные подруги: Оля и Аня. Они пришли навестить меня всего один раз, но этот раз я запомнила на всю жизнь.

– Смотри, что у нас! – воскликнула Оля и протянула мне большую коробку.

Я чуть не подпрыгнула от радости. С нетерпением разворачивая её одной рукой, я пыталась угадать, что там… Невероятно! Они подарили мне куклу-русалку с красными волосами и изумрудными глазами.

Я назвала её Ариэль. У неё не сгибались ноги и руки, но это была самая прекрасная кукла на всей земле. Втайне я всегда о ней мечтала, правда, родители не знали о моем желании. У нас порой не хватало денег на еду и одежду, поэтому просить куклу было бессмысленно! И вот, мечта сбылась…

Позже подруги ушли, а я осталась в палате с какими-то чужими людьми. Я положила Ариэль на подушку рядом с собой, укрыла её одеялом и стала смотреть в окно. В свете фонаря медленно спускались на землю снежинки. Прямо как сейчас.

Ожидание того, чего ты боишься до смерти, чего-то неизбежного, снова застало меня врасплох. И ты ничего не можешь поделать – как тогда, в больнице, просто лежишь и ждешь следующего дня, так и сейчас, куришь ночью на балконе и думаешь: «Когда наступит конец?»

Возможно, этой ночью я смирилась и приняла страшную правду.