Читать книгу: «Замысел. Начало», страница 5

– Ты пишешь книгу? – спросила Анет, – и мама начинала писать несколько книг, но так ни одной и не закончила.

– Ты меня все больше удивляешь, – привстал на кровати Аристопан, – а у нее остались записи, дневники какие-нибудь?

– Думаю да, я ее вещи не вывозила ещё.

– И не вывози!!! Я приду к тебе, как нас отсюда выпустят. Какой у тебя адрес?

– Анет назвала свой адрес, убежденная в том, что Аристопан к ней не придёт, – может тебе телефон лучше мой дать?

– Нет. У меня нет телефона. Да и адрес надёжней. Он неизменен, а телефон меняют, когда вздумается.

– В смысле нет телефона?

– Нет и все. Мне он не нужен.

– И до тюрьмы у тебя не было телефона? – не унималась Анет, пытаясь докопаться до сути, но не осознавая даже ее крупиц.

– Ну понятно, что я и говорю о времени до тюрьмы.

– А как ты жил без телефона?

– А как мы здесь живём без телефонов?

Анет потупила взгляд. "Он точно сумасшедший! Ну ладно мама жила без телефона, но она то старая была, а он молодой. А как же делать селфи и читать комментарии под ними? Ведь так выпадаешь из общества", – заключила она и пошла легла на свою кровать, тем самым самолично завершив утомляющую ее беседу.

Ее не покидало чувство голода и тревожности из-за отсутствия питательной смеси. Ей хотелось из-за этого плакать. Страх все нарастал по мере отдаления последнего приема смеси. Даже казнь отошла на второй план.

Аристопан же, удовлетворённый такой беседой, дунул рапэ и лег, погрузившись в глубокое раздумье. "Ее мама добилась, что ей прям с комитета просвещения разрешили не идти в колледж!!! – размышлял он, – а я бегал от них в страхе, не зная, как поступить.... Увидеть бы ее переписки с комитетом. Неужели есть такие люди на земле. Точнее были.... Как жаль, что я не узнал ее лично!!! Это такая потеря. Как я хочу видеть все ее записи и переписки!! Я уверен, что это ценнейший материал. Какие мысли о Праве и Разрешении!!! Как они подошли под мою ситуацию. Я не плохо их обрисовал в разговоре с Анет. Она была ошарашена и не знала, что ответить."

Отвлёкшись от своих мыслей Аристопан переключился на жаркий спор его сокамерников. Священник Ераджио, попавший сюда за укрытие повстанцев и общественный сподвижник Симон спорили вот о чем:

– Так я так и не пойму зачем тебе стремиться выказать везде свои знания и унизить собеседника, выиграв спор? – разгневавшись, на повышенном тоне, говорил Симон.

– Я не стремлюсь выиграть все споры. Просто есть моменты, когда человек не знает о чем говорит.... – не согласился с ним Ераджио.

– Ты сам только что сказал, что ты его "сделал", показав всем, что он дурачок, ничего не знающий.

– Ну так и он правда не читал ни одной книги на эту тему, а дебаты вел, как тот, кто заслужил научную степень.

– Так по-твоему право на общение, размышление и рассуждение нужно заслужить?

– Право на общение заслуживать не надо, а вот право на отстаивание истины нужно доказать, и, как ты выразился, заслужить. Разве можно отстаивать то, в чем не разбираешься? Если ты мастер по сбору самолётов, например, а к тебе подходит невежда, берущийся тебе доказать, что ты собираешь самолёты неправильно, и что ты должен его слушать, как правильно, то, как ты думаешь, нужно ли такого "учителя" поставить на место?

– Во-первых, это уже этическая часть вопроса. Ты просто получаешь удовольствие от того, что кому-то доказал, что он не прав и показал, что твои знания преобладают в чем-то. В этом все дело. Хотя эти знания (многие из них) не несут практической ценности для человека, и смысл во всех этих соревнованиях? В простонародье это называлось "умничество". А во-вторых ты просто теоретик. Никакие свои знания ты не применил на практике, а строишь из себя ученого в высшей степени. Можно знать, как сделать лопату; знать всю технологию ее изготовления, знать из какого материала сделать черенок и саму лопату. А толку что, если ты сидишь с этими знаниями, а сам лопату сделать не берешься? И другой человек, не зная всей этой технологии возьмёт подручные средства и примется изготавливать эту лопату без всяких технологий. Результат: тот, кто кичится знаниями остаётся у разбитого корыта, так как не нашел подходящего материала, рекомендуемого научным сообществом и инструментов для изготовления лопаты, и, следовательно, не изготовил. А тот, у которого ничего не было, включая книжных знаний по изготовлению лопаты, во всю копает уже фундамент для дома, который также будет строить без определенных знаний.

Так вот теперь скажи, ты хоть что-нибудь сам попробовал сделать из того, что ты узнаешь из книг?

– Я применяю знания по психологии. Многим людям уже помог!

– Чем ты им помог? Ты научил их жить так, чтоб самостоятельно решать свои проблемы, а не лить сопли в платки (платки – это психологи). Человек должен сам научиться подтирать сопли. А ты лишь послужил очередным платком для их подтирания. В следующий раз другой такой "психолог" послужит платком и так до бесконечности. Научи человека самого высмаркиваться и он не будет нуждаться в чужих платках. Вот суть применения знаний. И почет тем психологам, кто не стремится задержать клиента, подсадив его на эмоциональный крючок по решению его проблем… А не то, что тебе там напели. Мало того, что ты слепо веришь всем учебникам, так ещё и превозносишься над реальными практиками, которые проверяют все самостоятельно. Как и этот твой конструктор самолётов и человек с лопатой. Откуда тебе знать, что самоучка не знает больше "обученного"? Уверен ли ты в том, что говоришь? Это называется предубеждение. И все тут!!!

– Может это и так.... Но знания у всех из поколения в поколение и складывались из книг! Если каждый будет заново изобретать велосипед, то толку от его личных практик?

– Ты не скромный. Очень не скромный.

– А я и не говорил никому, что я скромный. Я знаю, что я не скромный.

– Но ты же о Боге проповедуешь, как ты можешь возвышаться над людьми? Ты причиняешь людям боль, а не несёшь пользу, а проповедник, как я понимаю, должен нести пользу и освежение людям. Должен поддерживать других, а не втаптывать их в грязь. Должен смирять себя, а не возвышаться…

– Я над ними не возвышаюсь.

– Как не возвышаешься? Если ты не считаешь свое поведение высокомерным, это не значит что оно таким не является. Ты сам неоднократно говорил: "поставил его на место", или "сделал". Так на какое место ты его поставил? Явно не на то, что выше тебя. Ты его поставил на место – на нижнее место, указал ему, что он не равен тебе и должен заткнуться. Это и есть – возвысился. И не только в собственных глазах, а напоказ. Вот так!

– Ты не знаешь определения этих слов и применяешь их неправильно. Я очень настраивался не говорить с тобой на эту тему специально, чтоб не ругаться. Лучше тему значения слов обходить стороной.

– Как обходить стороной? – уже почти криком сказал Симон, – теперь ты и меня хочешь поставить на место и сказать, что я говорю о том, чего не знаю?

– Я не виноват в том, что ты говоришь о том, чего не знаешь! Ты сам себя поставил в такое положение! Возвышаться, согласно разным словарям (а я читаю много словарей и сравниваю их!!!) – это показывать равным себе то, что они тебе не равны. А в моем случае не было равных мне собеседников. Я не мог возвышаться над теми, кто и так ниже меня!!! – раздражённо ответил священник.

– То есть ты думаешь, что нормально считать себя умнее всех окружающих?

– Я не считаю себя умнее всех окружающих. Я лишь говорю о фактах. Я имею здравую самооценку. Зачем мне себя занижать? Лишь для того, что вы, в своем невежестве, хотите выглядеть умнее меня? Так предпринимайте шаги для этого! Учитесь. Читайте книги. И вы не будете нуждаться в том, чтоб я перед вами расстилался и лобызал вас с вашими маленькими знаниями!!!!

– Так что ж ты, самый умный, не можешь даже в своей жизни порядок навести? А уж куда там – других учишь и сопли девкам подтираешь, а сам тут сидишь!!

– Да хватит вам! – прикрикнул на них бородач, – сейчас из-за вашего шума надзиратели припрутся. Все попадут.

Симон и Ераджио гневно переглянулись и не сказали больше ни слова.

"Человек, – подумал Аристопан, – скоро и Бога будет ставить на место. Что там Бог… Он книг же не читал, откуда ему знать больше начитанного человека…"

Размышления Аристопана прервал скрип двери.

– Али Анет на выход, – сказал командным тоном конвойный.

Анет вздрогнула, посмотрела сначала на него, затем на всех присутствующих, и остановилась на Жюри, ожидая от нее поддержки и заверения в том, что ее не переведут в камеру смертников. Но Жюри не могла обнадёжить, она смотрела на Анет испуганными и полными сочувствия взглядом. "Все кончено, – подумала Анет, меня ведут в камеру смертников. Меня завтра казнят".

– Али Анет, на выход, – повторил конвоир.

Анет сделала судорожную попытку встать, которая не увенчалась успехом; ноги, казалось ей, налилось свинцом и тянули ее обратно на кровать. Поддавшись непосильному препятствию, она приземлилась, в ужасе оглядывая сокамерников и жаждя хоть маломальского заверения с их стороны, что все будет хорошо. Аристопан, как будто интуитивно почувствовал то, в чем Анет нуждалась. Желая ее приободрить, он сказал:

– Анет, держись!

Конвойный знаком позвал двух надзирателей и кивком головы указал им на Анет. Она смотрела на них, как ягнёнок на волков, не в состоянии пошевелиться или вымолвить слово. Надзиратели взяли Анет под руки и вывели из камеры. Она услышала последнее  "Анет, держись", выкрикнутое повторно Аристопаном.

Началась череда тех же коридоров-лабиринтов. Казалось дорога тянулась целую вечность. "Меня ведут в камеру смертников! Меня завтра казнят! Что делать? Как сбежать? Меня заперли и не выпустят? Главное ничего не подписывать!!! Я же уже подписала что-то!! Нужно отказаться от той подписи. Нужно прям сейчас отказаться от той подписи и меня отпустят!!!"

– Я хочу ..... – она, задыхаясь, прервалась, не в состоянии выговорить более ни слова, – Я хочу… – повторила Анет попытку, – отказаться от подписи....

Надзиратели ее проигнорировали.

– Я хочу отказаться от подписи, – повторила она чуть громче.

В ответ тишина и лишь тяжелая поступь двух пар конвойных сапог. Анет начала задыхаться. Она предприняла попытку выдернуть руки, но от проделанного движения живые кандалы сковали ее ещё сильнее. Она вскрикнула от боли.

– Я хочу отказаться от подписи! Пустите меня, – принялась она кричать и вырываться из цепких рук.

– Заткнись, дура! – крикнул надзиратель, идущий слева от нее и ударил ее по шее. В глазах у Анет потемнело. Она почувствовала, что теряет сознание. Это была не мгновенная, а долгая и постепенная отключка. Вначале потемнело в глазах, затем последовал звон в ушах.

После, мрак заволок все сознание, а сопровождавший его звон уносил разум Анет далеко за пределы настоящего. Ноги подкосились и на лбу выступила испарина. Сделав над собой усилие, Анет успела лишь произнести:

– Я сейчас потеряю сознание, –  и безжизненно повисла на руках ее мучителей.

Очнулась Анет в кабинете. Ее придерживали на стуле те же надзиратели, смачивая ее лицо холодной водой, приводя ее в чувства.

– Очнулась? – спросил тот, что ее ударил. Анет посмотрела на него, ничего не ответив, – Сидеть сама сможешь? – она отвела от него взгляд, полный презрения. Надзиратели отошли к двери.

– Али Анет, – обратился к ней полисмен, – мы разобрались с вашей ситуацией. Вы свободны. Можете идти. Извиняемся за причинённые неудобства, – Анет посмотрела на него, округлив глаза.

– Я могу идти домой?

– Да. Подпишите вот здесь, – полисмен протянул ей листовку с каким-то текстом.

Анет же, в привычной манере запамятовав о данном ей самой себе обещании ничего более никогда не подписывать, поставила свою подпись на требуемом месте  и уставилась на полисмена, в ожидании того, что он скажет.

– Эти мужчины проводят вас. Перед выходом вам выдадут ваши вещи. У вас есть какие-либо жалобы на ваше здесь содержание?

– Нет. Жалоб нет. Спасибо! – Анет встала, не веря своему счастью. Надзиратели покинули кабинет; Анет последовала за ними.

Смешанные чувства переполняли ее, что естественным образом препятствовало установлению здравого восприятия и оценки со стороны всего приключившегося минувшим днём. Анет не могла не только подавить всплеск эмоций, но и как следует в них разобраться: она и радовалась, и страшилась радоваться и не могла в полной мере осознать степень тревожности, препятствующей довести радость до своего предела. Таким образом внутреннее состояние было весьма неопределенно, что повлекло некоторую подавленность из-за невозможности самостоятельно распорядиться своими же эмоциями.

Забрав свои вещи, включая белый халат, Анет со смешанными чувствами выдвинулась в сторону дома. Покинув это злосчастное место Анет не забыла сделать несколько селфи на его фоне, не применяя установленных модных поз и мимики.

Добравшись до дома, Анет первым делом направилась к зеркалу, с целью выявить насколько отсутствие питательной смеси повлияло на ее внешний вид. Убедившись в том, что не все столь ужасно, как она то представляла, Анет прошла на кухню для контрольного взвешивания. Весы не умели льстить тем образом, коим имели преимущество пользоваться зеркала, и поэтому ей пришлось запечатлеть печальный факт: вес не доходил до нормы. Два килограмма как не бывало.  При её росте 165 см она должна была весить не менее 1/2 от роста, а именно 82,5 кг. А сейчас весы еле доходили до 80,5. Анет настроила будильник на усиленное питание и отправилась за питательной смесью. Открыв бутылку она принялась с жадностью заглатывать смесь, которая сочилась мимо рта, текла по подбородку и капала на грудь. Анет, не замечая этого, допила смесь до конца и облегчённо вздохнула.

Ещё раз взглянув в зеркало, она обтерла подтёки, поправила пучок волос и решила сделать селфи, прибегнув к рекомендованным модным позам. В этом месяце было в тренде, как все то именовали, оголять одну грудь, наклонять голову в сторону противоположную оголенной груди и усиленно втягивать внутрь щеки. Выполнив все необходимые условия, тщательно следя за деталями, Анет сделала несколько снимков с разных ракурсов и незамедля зашла на свою страницу, чтоб выложить все селфи и прочесть комментарии под позавчерашними.

Под снимком, сделанным возле леса было 7 тысяч лайков и 250 комментариев. Анет намеревалась прочесть все их, как, впрочем, делала всегда. Она включила телевизор и взялась за чтение.

Первый комментарий, оставленный однокашником был следующим:

«Ути ути ты така пуси!!» Под этой фразой стоял смайл с выпученными глазами и текущими слюнями. На это Анет ответила: «ты поц тоже пуси, о май гад! Чмоки тя!» – и поставила смайл губы.

Следующий комментарий был от сотрудницы по работе: "кросотка ты супер как всигда прикрасна виглядиш." Анет ответила: "пасиба радная ты мадняшечька" следующий комментарий оставил парень, которого она не знала: "ты такая маднявая крошка чмоки тибя везде". Она ответила: "спасиба поц и ты маднавый чмоки итебя лол".

Пока Анет читала комментарии под этими снимками, уже собралось двадцать новых под только что выложенными фотографиями. Вот некоторые из них:

От Сюилеен: "красавачка чмок тя" и смайл с вытянутыми губами,

От Робинерита: "такая красавачка ты маднявачка девачька".

От Лилирена: "чмоки тябя в модную груть ты супер детка канфетка." и т.д.

За чтением комментариев Анет просидела два часа. Ещё около часа она оставляла ответные комментарии под другими фотографиями. Так, постепенно, ее жизнь вернулась в прежнюю колею. Наутро она пошла на работу, после работы в порноклуб, затем дома, лежа на диване, смотрела "общежитие" и читая комментарии, наслаждалась множеством лайков, которые по ее мнению, не дотягивали до такого количества, чтобы иметь полное удовлетворение в жизни от осознания своей значимости. В остальном ее жизнь стала по прежнему наполнена и била, как говорится, ключом.

Одним вечером, по прошествии некоторого времени после минуемого злополучного события, Анет, занимаясь все теми же вышеперечисленными делами, так как других занятий, отличавшихся важностью, или хотя бы не уступающих по значимости, ей для себя найти не довелось, она услышала стук в дверь. Анет вздрогнула от неожиданности и насторожилась. По обычаю современности никто не приходил без звонка. Подобных гостей можно было  ожидать лишь из  полицейского комитета. Сердце у Анет застучало так громко, что она испугалась, полагая, будто этот стук слышен и за дверью. Она на цыпочках подошла к двери. Стук повторился.

– Анет, это Аристопан, – сказал знакомый голос.

Анет, облегчённо вздохнув, открыла дверь.

– Ну ты и напугал! Тебя отпустили?

– Как видишь! Я говорил, что меня отпустят.

– И сколько тебя там продержали?

– Почти три месяца. Но это не важно. Все это время я переживал лишь об одном, чтобы ты не выкинула вещи своей мамы. Мне очень нужно увидеть ее записи!!!! Я тебе писал три раза письма, но ни на одно не получил ответа.

– А, да, я получала твои письма. Я не трогала мамины вещи.

"Неужели так сложно было ответить!!! – разозлился в мыслях Аристопан, – Хотя бы одну строчку!"

– Спасибо, сказал он.

В этот момент на руке Анет зазвонил будильник, и она  отключив его прошла к холодильнику.

– У тебя с собой питательная смесь? – спросила она

– Я же ее не употребляю.

– А, точно!! – ответила Анет и залпом выпила свою порцию смеси, – Ну проходи сюда, – сказала она, указывая в сторону маминой комнаты, – здесь у нее все. Кроме бумаг у нее ничего и не было больше. Ну и компьютер столетней давности ещё. Не знаю, работает ли он.

– Супер! Я так тебе благодарен!!! Ты не представляешь, как это для меня важно! – Аристопан подошёл к тумбочке и выдвинул ящик. Первоочередно попал в руки конверт с письмами, обозначенный, как "Переписка по колледжу". Аристопан радостно воскликнул. Он не ожидал так быстро найти интересующие его документы. Он в нетерпении сел на кровать и раскрыл конверт. Вначале он бегло пробежался по всем письмам.

– Это нечто!!! Этим письмам цены нет!!! Ты можешь подробно рассказать эту историю с колледжем? – спросил он у Анет.

– Да, – ответила она и села рядом, – все началось с перепалок между мамой и моими дядями....

Глава 10

– Я хорошо помню эти дебаты. Мне исполнилось тогда двенадцать лет и я была очень заинтересована в их исходе. Я еще не знала буду я ходить в колледж или оставлю его. Я выбирала наиболее подходящий и выгодный для себя вариант. Вначале, конечно, эта мысль меня возмутила, но после, я предалась более приятным размышлениям – снятие ответственности, не нужно каждое утро ходить на учебу, не нужно переживать об экзаменах.... Хотя мамина затея казалась мне малоуспешной, но заинтересовала она меня очень.

Так вот, все беседы с моими дядями проходили у нас дома. Я не знаю, как они узнали о мамином решении, но они были в бешенстве.

– Ты вообще понимаешь, что ты делаешь!? – Кричал дядя Паулиций, – Да на нее все пальцем будут показывать. Изгой общества! Чему ты сможешь ее научить, забрав из колледжа воспитательного образования? Как она дальше будет жить, не получив оценочного табло? А институт по воспитанию полезной обществу личности? Или ты думаешь и институт не нужен?

– Паулиций, дорогой, мы с тобой на разных волнах. Чтобы тебе меня понять, нужно хотя бы выслушать, а ты никогда меня не слушаешь, – отвечала мама.

– Да это уму не постижимо! – Не унимался дядя Паулиций.

– Люсьен, мы переживаем за тебя, – вмешался дядя Миррозий, который по большей части предпочитал молчать.

– Я знаю, Миррозий, и я вас люблю за вашу участливость ко мне, но и меня поймите. Колледж совсем испортил Анет. Я не могу дальше допустить это общение и влияние на нее. Она и так осталась сиротой. Я воспитываю ее без моего Арниция уже четыре года. Его она больше слушала…

– Ты сама не сможешь дать Анет хорошее будущее, которое неизменно связанно с образованием! – не унимался дядя Паулиций.

– Ты думаешь я не в состоянии воспитать ребенка так, как хочет Бог?

– Как хочет Бог может ты и воспитаешь.... – немного замялся дядя.

– Так зачем мне стремиться к большему (если это вообще можно назвать большим) и воспитывать так, как хотят люди, если я могу воспитать так, как ожидает Бог? Я должна стремиться за меняющимся и почти всегда ошибочным мнением людей или за неизменным, истинным и верным мнением Бога?

– Это не то, что требует разграничений. Ты можешь воспитывать и как хочет Бог и как хотят люди. Разумные люди эти вещи совмещают!

– Нет – это неправильный вывод. В корне неправильный. Подстраиваясь под мнение людей, неизменно попираешь мнение Бога. Нельзя угодить двум господам. Почти не осталось таких человеческих учений, которые бы не шли вразрез Божьему учению, записанному в Библии. Ответь прямо – чьё мнение я должна ставить в приоритет? Бога или людей?

– Я не буду отвечать на этот вопрос, – нахмурив брови сказал дядя Паулиций.

– Ты боишься озвучить ответ на этот вопрос? А я настаиваю. Ответь!!!

– Все. Тема закрыта.

– Ну ты и лицемер после этого!!!! Когда твои поступки против меня выводят на чистую воду ты закрываешь тему. А именно: когда на просвет выходит желание своего, а не здравый смысл и логика! Молодец!!! Прикрытие лицемерия – это когда, не отвечая прямо на вопрос, понимая, что ответ разоблачит, отвечают стандартное "возможно", или, подобное ему гневное "тема закрыта".

– Я сказал все!!! Тема закрыта!!!

Дядя закрыл руками лицо, наклонился вниз, спустил, так сказать, пар и продолжил:

– Люсьен, колледж нужен!!! Пойми, нужен!!! Ну вот как ты будешь Анет учить отличать хорошее от плохого? Даже те же библейские учения?

– Паулиций, о чем ты? –  не скрывая раздражения спросила мама.

– Как Анет научится, не посещая колледжа, отличать хорошее от плохого если будет видеть, как ты того желаешь, только хорошее, а от плохого будет огорожена? – Повторил он.

– Скажи мне, брат, – в возбуждении, повысив тон, сказала мама, – нужно ли ребенка тыкать лицом в говно для того, чтоб он понял, что это говно и что трогать его плохо? Не достаточно ли просто показать ребенку на эту кучу, и просто объяснить: Это говно! Говно – это плохо! Трогать его не надо! Или ты считаешь, объяснений не достаточно и нужна практика по различию плохого от хорошего?

– Ну знаешь.... – В гневе произнес взбешённый дядя Паулиций,

– Подожди, я не договорила, – прервала его мама, и раздражённо продолжила, – колледжи, в том виде, в каком мы их знаем сейчас, а именно – стандартизующие, убивающие индивидуальность, разлагающие, появились около двухсот лет назад, или даже и того меньше. Так скажи, Паулиций, что, люди только в эти двести лет научились отличать хорошее от плохого?! По общим наблюдениям люди оставались людьми до появления колледжей воспитательного образования, которые раньше именовались просто школой. С появлением же колледжей подобного плана общество стремительно деградирует с неимоверной скоростью. Нельзя отрицать падения нравов, стирание моралей и введение повсеместных извращений. Так как, видя следствие можно игнорировать причину?! Или то, что человек разучился быть человеком – это беспричинное следствие, произошедшее с бухты-барахты? Или, так сказать, само по себе. Враз. Вмиг?! Все это падение происходило постепенно и именно с участием колледжей. Если ты это отказываешься видеть, то это не доказательство того, что этого нет.

– Уму не постижимо! – Поднял дядя Паулиций руки к небу. Так что, может ты теперь считаешь, что ты праведнее нас с Миррозием и всех живущих людей?

– Аааа...., тебя задевает то, что кто-то может поступать правильнее тебя? Если видя то, что кто-то поступает правильнее тебя ты злишься на это – то это во все времена именовалось зависть! Тебя задевает то, что я правильнее тебя могу поступать, вот и вся причина!!! Вот ты ее и раскрыл, дорогой брат! Не ожидала от тебя, что ты решить со мной соревноваться!

Ты, как старший брат, видя, что я в чем-то превзошла тебя по жизненным решениям должен был порадоваться, а ты брызжешь яд завести и сокрушаешься о том, как это кто-то может жить правильнее тебя!!!! Хотя, заметь, я вовсе не думаю и не думала, что живу правильнее тебя. Не мне определять, что правильно, а что нет. Я стараюсь лишь жить так, как замыслил Бог. Паулиций, а твои действия называются не желанием помочь мне и Анет в жизни, а "желанием своего!!!!" – мама завершила свою тираду и отвернулась в сторону, демонстрируя нежелание продолжать разговор.

– Мне не только это не нравится в твоей жизни. Еще много чего! Что ты ешь и чем пытаешься кормить Анет!!! Ты не употребляешь питательной смеси, а ешь одни фрукты!!! Ты худа и страшна! Тебя люди на улице обходят стороной, и к этому-то ты хочешь привлечь дочь!!! К врачам ты ее не водишь! Всей своей жизнью ты выражаешь протест всему привычному.

– Я не собираюсь жить так, как ВЫ привыкли, я живу так, как подсказывает разум и весь животный мир!

– Так ты себя приравняла к животным! Так и иди живи с ними! В лес!

– А это мое право уйти или нет. И если я уйду в лес, то явно не по твоему приглашению!!! А с животными я себя не равняю. Я гораздо выше животных, хотя они и прекрасны все. Это современный мир скатился ниже их и разучился делать элементарные вещи!! – У мамы хлынули слезы. Она выбежала из зала и закрылась в своей комнате.

– Зря ты так. Это на самом деле ее право выбирать, как воспитывать ребенка, – сказал Миррозий.

– Ее право!! А оскорблять нас – это тоже ее право?!

– Она не оскорбляла. Она защищалась. Да, она наговорила много лишнего тебе. Лучше бы ей было сдержаться …

– Ладно, я понял, – сказал Паулиций, похлопал по плечу брата и пошел в сторону маминой комнаты.

Подойдя, он негромко постучал.

– Люсьен, открой, – Мама сразу открыла. Она чувствовала себя и виноватой и оскорбленной одновременно, поэтому не знала, как себя вести, – Прости меня, Люсьен, я не должен был говорить о твоем питании и врачах.... Это было лишним....

"Значит ты считаешь, что остальное все должен был говорить...." – подумала мама, обняла дядю и поцеловала его. Она любила это его смирение и мягкость.

– Мы пойдем, – сказал Паулиций. Не обижайся на нас. Скажи нам потом, что ты решила. Хорошо?

Мама ничего не ответила. Оба дяди по очереди обняли маму и ушли.

Мама пошла в свою комнату и принялась что-то писать. Она всегда писала, когда была расстроена. Но такой расстроенной я ее не видела никогда в жизни. Несколько ночей, после этого, мама не спала и тихонько плакала на своей кровати. Иногда этот плач переходил в рыдание, и после, долгое время слышались прерывистые всхлипывания. Мне было очень жалко ее в этот момент. Однажды я не выдержала и подошла к ней.

– Дядя Паулиций очень тебя обидел? – Спросила я.

– Ты знаешь, Анет, я никогда ни на кого не обижаюсь …

– Почему ты тогда плачешь?

– Из-за сложившейся ситуации.

– Все же дядя Паулиций тебя обидел…

– Он просто ошибся. Через время он поймет, как он был не прав. Но я на него не обижаюсь и не злюсь. Он очень хороший. Ты знаешь, как я его люблю. Тем более он извинился.

– А твой пример с говном был очень мощный.

– Не повторяй его. Я не сдержалась. Мне не стоило этого говорить. Это утрированный пример. Не все его поймут.

– Так ты намерена забрать меня из колледжа?

– Конечно намерена и вопрос лишь в юридической составляющей. Хотя.... Ты можешь уже с завтрашнего дня не идти туда.

Я ушла, задумавшись. Мне было страшно не идти в колледж, но я решила попробовать и заодно проверить мамины возможности – насколько далеко она может зайти.

Месяц я не ходила в колледж без всяких больничных, справок, причин. Просто не ходила. По прошествии месяца пришел надзорный за малолетними из полицейского комитета и из органов опеки и надзора за недобросовестными родителями (органы изъятия их сейчас называют). Так вот мои дяди и об этом как-то прознали и опять пришли терроризировать маму.

Когда ей позвонил дядя Паулиций и сказал, что они хотят с ней поговорить, она сама не своя была. Все время молчала. Не ела. Не спала. Очень гнетущее было для нее это ожидание беседы. Но вот дяди пришли. Они приветливо встретились, обнялись. Я налила им чаю.

– Люсьен, ты обещала решить этот вопрос! – Начал Паулиций, стараясь говорить очень вежливо и сдержано.

– Какой вопрос?

– Как какой? С колледжем!

– Я ничего не обещала. Я все для себя решила. Дело лишь за юридической составляющей вопроса.

– Так я о ней и говорю. У тебя отберут Анет, пока ты там решаешь.

– Уже составлено письмо в высший комитет по надзору за просвещением и также в органы опеки и надзора за недобросовестными родителями тоже почти завершено.

– Какое письмо? Иди и поговори лично!

– Зачем мне идти и говорить лично? И с кем лично? С самим министром? Ты понимаешь, что предлагаешь?

– Зачем вообще привлекать министра? Иди в колледж и реши вопрос, чтоб к тебе не приходили из полицейского комитета и органов опеки! Ты нас позоришь! Ты не примерный член общества и нас хочешь сделать не примерными! – Повысил тон Паулиций.

– В чем я не примерна? В том, что мои решения отличаются от общепринятых?

– Давай не будем спорить? Просто реши этот вопрос. Не важно, как ты его решишь. Просто реши его. Мы семья. Твои решения отражаются на нас. На мнении о нас.

– Письмо в колледж и к министру просвещения написано. Ты можешь с ними ознакомиться.

– Мы не будем вмешиваться и контролировать тебя. Решай, как посчитаешь нужным. Главное, чтоб было по закону.

На этом они расстались.

После разговора мама и отправила это письмо в высший комитет по надзору за образованием.

Далее приводится текст этого письма в неизменном виде:

Министру в комитет Просвещения и подготовки полезной для общества личности, Норланду Аркски

От Люсьен Али

Заявление

Я вынуждена написать Вам по нескольким причинам:

1) мое отношение к воспитанию моего ребенка и сотрудничество в этой области с правительственными образовательными учреждениями;

2) моральная составляющая данного вопроса;

3) вмешательство в нашу семейную частную жизнь работников колледжных заведений;

4) законное обоснование всего вышеизложенного;

По порядку по всем пунктам:

1) Дети не являются собственностью ни Правительства, ни общества, ни отдельных их структур, ни каких-либо отдельных лиц. Дети – это дар Бога, и ответственность за воспитание детей несут родители исключительно перед Богом, а не перед вышеперечисленными структурами. Соответственно, никто, кроме родителей, не может решать каким дисциплинам обучать своего ребенка, где проводить это обучение и сколько времени на это тратить. Я, как Живой Человек, для которого мнение Бога превыше всего, не собираюсь более перекладывать обязанность по воспитанию моего ребенка на чужие "плечи", так как ответственность за конечный результат понесу я, а не учителя и Правительство, по стандартизированным программам которого проводится общее образование практически всех детей на территории всего объединённого Правительственного мира.