Читать книгу: «Фиолетовые миры. Звездное», страница 3

Пожизненная беременность

Моя мама, Тельза, росла любвеобильной девочкой.

«Из всех прочих, воспитание Тельзы – многообещающее, – сказал мне голос и это стало первым моим воспоминанием».

Впоследствии я назвал голос Сияющим Светом. И, несмотря на многообещающую мать, я все еще сомневался.

Бабушка и дедушка подарили ей трех щенков, чтобы удовлетворить ее стремление к общению.

Моя мама Тельза кричала и хлопала в ладоши:

– Когда я вырасту, у меня будет большущий дом!

Дедушка Гвин с удовольствием принимал участие в воспитание, любил катать Тельзу на плечах, люил слушать ее смех.

– Я рожу тебе много внуков, папа! – обещала моя мама Тельза. Сияющий Свет мне все показывал. Она бегала по дому как самолет. Соседи вечно жаловались деду Гвину. Обычно он выпроваживал их за дверь, выслушивал нотации, но ничего не высказывал своей девочке. Она радовала его душу. Дедушка Гвин работал в продуктовой компании и единственным лекарством от стресса и всех напастей считал лишь свою дочь.

– Что они сказали? Я громко бегаю?

– Нет, девочка моя, все в порядке. Это собаки громко гавкают. Но ты не беспокойся, я с ними договорился, с собаками…

Нельзя сказать, что дедушка Гвин легко отпустил дочь, когда очередной ухажер спросил ее руки и сердца. Но дед Гвин преодолел себя.

– Позаботься о ней.

– Я позабочусь о ней, – пообещал Герд и увез маму Тельзу в новый трехэтажный дом. Вскоре она забеременела.

Дедушка Гвин приложил руки к животу Тельзы.

– Какое счастье!

Дедушка ярко представил себе своего внука внутри живота – то есть меня.

Так прошло восемь месяцев. И дед, и папа жили как на иголках.

Дедушка Гвин переехал в дом к моим маме и папе, чтобы помогать по хозяйству и разгрузить в бытовых вопросах молодую маму.

– Так! Скоро наступит время рожать!

Но мама Тельза не родила ни через неделю, ни через месяц после этого. В один из дней она вновь мучилась на кушетке в гостиной.

– Со мной что-то не так!

Папа Герд прикладывал влажную тряпку к ее лбу.

Врачи разводили руками; никто не мог сказать, что с ней.

Она не родила ни через пару месяцев, ни через четыре месяца, пять месяцев, ни через год, ни через два.

С тех пор мама ежемесячно проходила осмотр. За ней наблюдало почти все сообщество передовых умов человечества.

Наблюдало и в тот день, когда на девятом месяце я не родился и прекратил развиваться.

– Мы сделаем кесарево, – предложили врачи.

Но мама Тельза с детства боялась операций: с двенадцати лет развившаяся гемофилия, несворачиваемость крови. Операцию отменили. «Кроме того, это отличный шанс понаблюдать за феноменом, – заметил один из наших докторов».

«А Сияющий Свет все наставлял, чтобы я вышел. Я уже честно собирался, но помедлил. Как вдруг обнаружил, что можно не выходить».

Мама Тельза продолжала заниматься хозяйством, вела уроки литературы в лицее для одаренных детей и частенько прикладывала руки к животу, чтобы почувствовать мое движение внутри. Я понимал, что занимаю много места, что служу ей пятнадцати килограммовой обузой и старался особо не надоедать: много спал и отдыхал, веселился вместе с ней лишь, когда она звала меня.

В один из осенних пасмурных деньков мама Тельза прижала руки папы к своему пупку и сказала:

– Сегодня малышу исполняется пять лет. Сегодня он необычайно активен.

Папа Герд знал это ее состояние – каждый год перед потенциальной датой моего рождения она заводилась, как ненормальная, и верила, что вот-вот родит, но я как обычно ее разочаровывал и оставался внутри.

– Я устал, дорогая. Не то, чтобы я тебя не люблю, но я хочу детей.

Они с мамой Тельзой не прекращали половую жизнь, и в самом деле мне даже не мешали. У меня было много своих собственных занятий на это время. Однако новых детей сделать снова у них не получалось – я занимал вакантное место.

– Знаешь, Герд, если судьба, малыш бы подвинулся.

И действительно, я, нерожденный мальчик Экль, в день пятых именин подвинулся. И в животе мамы Тельзы начал развиваться долгожданный второй плод (на который возлагали не меньше надежд, чем на меня).

Око передовых умов пристально следило за ситуацией, готовое в случае чего вмешаться.

– Я волнуюсь, Герд. Что, если они оба погибнут?

– Нет. Мы не будем думать об этом.

Всю беременность родители держались друг за друга, как за спасательный плот. Папа Герд мечтал о девочке, чтобы воспитать ее принцессой. Свою мечту о сыне он похоронил.

«И вышла сестра моя, а я остался. Сияющий Свет настаивал сильнее, но я был не готов. Мне разрешили остаться. Я почувствовал».

Моя сестра уговаривала меня и пинками, и поглаживаниями, но я так и не смог решиться. Я слишком любил маму и её теплую утробу. Мне никогда не понять сестру, которая говорила что любит, а тем временем, с такой легкостью вышла наружу.

Папа принял дочь на руки и радостно выдохнул:

– Моя мечта сбылась!

Врачи возились над распахнутыми ногами мамы. Они видели мои ноги, видели, как я подтолкнул сестру, но сам остался внутри. Это был их медицинский провал. Двое врачей после этого случая уволились: решили, что акушерское дело – не их призвание.

Мама Тельза стонала, металась из стороны в сторону на кушетке:

– Почему он не вышел? Почему Экль не стал выходить? Они были бы отличными близнецами!

– Он был бы на пять лет старше сестры, маменькин сынок.

– Не шути так!

– Мы попробуем снова. Думаю, он сам выберет, с кем выйти.

– Может, с прошлой жизни у него много психотравм, и он решил, что ему безопаснее отсидеться в моем животе? Может ему важно быть со мной в непрерывном телесном контакте, чтобы исцелить свои душевные проблемы.

Папа Герд продолжал ругаться.

– Легче было бы сразу умереть. От чего он прячется в твоем животе? У нас отличная семья! А как же я? Я стал бы отличным отцом! А дедушка? Мы максимально адекватные родственники!

Дедушка Гвин кивнул зятю; тот качал на руках мою сестру. .

Вскоре мама Тельза и папа Герд вновь зачали ребенка, и снова мальчика.

– Это отличный шанс! – потер руки папа Герд. Он сидел рядом с мамой напротив медсестры на УЗИ.

Мужчина ничего не говорил жене. Он решил действовать самостоятельно. С тех пор, как она беременна мной – беременность дает ей чувство безопасности. Поэтому, в первые в моей жизни, когда мама заснула, папа Герд задрал одеяло, обнажил мамин живот и прислушался.

Он слушал мои движения, к которым уже успел привыкнуть. Я был его нерожденный горячо любимый сын, которого он видел только на экране монитора, которого чувствовал каждый день под ладонями рук.

– Экль.

Папа Герд старался говорить тихо. Мамин живот заурчал и я невольно шевельнулся в ответ на прикосновение папиных рук.

– Я обращаюсь к тебе, мальчик. Тебе уже семь лет с лишним. Ты совсем большой. Ты должен понимать, что пора выходить оттуда. Ты понимаешь?

Мамин живот снова заурчал. Однако мне не нашлось что ответить.

На следующий день маму Тельзу пришлось везти в больницу – она начала рожать. Но то оказалось ложной тревогой. Родители чуть не потеряли второго сына. Папа Герд испугался и решил больше не обращаться напрямую ко мне.

С тех пор утекло много воды, и мои родители зачали и родили Нукля, Киара и Сию. Все это время я оставался внутри и по всем подсчетам являлся уже взрослым человеком. Являлся бы.

Родители потеряли всякую надежду вызволить мальчика и, в конце концов, привыкли к этому нестандартному положению матери. Не прошло и десятка лет, как у них появились внуки, затем, пара правнуков.

И вот однажды, в один не совсем солнечный день, когда папа Герд держал маму Тельзу за руку, она умерла – от старости, счастливая.

Ужасаясь, папа Герд понял, что умерла только моя мама, но я все еще сидел внутри и не хотел умирать.

Папа привел себя в чувство, позвонил врачам. Его внук помог привезти тело мамы в больницу, и меня извлекли.

Папа Герд, ошеломленный, взял меня, своего пятидесятилетнего первенца, на руки.

Он смотрел в мои глаза, расширенные до пределов зрачки, рассматривал напряженные мышцы лица. Я чувствовал себя, словно загнанное в угол животное. Я пытался совладать с телом, совершал хаотичные движения руками и ногами, тщетно искал путь назад, в убежище. Папа Герд не мог стерпеть этого.

– Перестань, Экль! Ты родился на Земле. Ты должен понять, что мы здесь все ждали тебя и были замечательной семьей! Мы хотели тебя!

Я издал глубокий пронзительный вопль. Раскатисто, срываясь со связок. Мой голос обращался к каждой живой душе в помещении. Я распахнул налитые розовые глаза и слепо перемещал взгляд, словно от одного разочарования к другому. Я не хотел жить – руки метались в совершенно чужом для него теле, губы хватали и судорожно выталкивали нежеланный земной воздух. Ногами я невольно отталкивал отца, которого давно знал, заботливые руки врачей, теплые пеленки.

Герд и Стак отвезли меня домой. Герд не расставался со мной ни на секунду.

«Мать моя умерла и увидел я Свет, но уже не был он Сияющим. И начал я забывать его».

Папа Герд, несмотря на преклонный возраст, обеспечил космический уход за младенцем. Он объяснил своим внукам, как важно заботиться обо мне, как важно удовлетворить все мои потребности. Внуки терпеливо выслушали Герда, но остались при своем мнении.

Когда Герд отошел на Свет Иной, мне пришлось не сладко. Умом я понимал, что получил от жизни и любовь, и доброту. Однако все дальше продолжал смотреть на свои сморщенные руки, словно после долгого сидения в ванной, затем переводил взгляд на небо и глубоко вздыхал легкими, которые не могли расправиться до конца. Так я мог долго сидеть в неподвижности и смотреть на один предмет, затем на другой, качать головой из стороны в сторону. И забывать. Все что я делал – это забывал. Со временем я выяснил, что так становилось легче.

Перед началом летних каникул Стак с младшими дочерьми взялись и нашли достойный приют «Акторис», санаторий для восстановления и реабилитации людей с психологическими травмами. Им понравилось описание, и в первую неделю, когда вся семья была свободна, мы вместе поехали разведать обстановку.

Они усадили меня на веранде одного из дощатых домиков. Стак подошел и похлопал меня по спине. Я изо всех сил старался видеть в нем не только чужого человека. Я снова настроился смотреть на верхушки деревьев.

– Здесь полегче?

– Да, – ответил я, – можете оставить меня.

Стак спустился с веранды и сделал пару шагов в направлении родных, расположившихся на лужайке.

– Спасибо, – услышал он мой голос за спиной, и развернулся.

Я смотрел на ворон, которые вьют гнездо над самой крышей. Стак услышал, как я сделал глубокий продолжительный вдох. Затем наступила пауза. Стак напрягся, я видел это в его сведенных чуть приподнятых плечах. Затем все-таки я сделал выдох, и увидел облегчение на лице моего родственника.

Я опустил взгляд в землю и произнес:

– Идите, будьте спокойны. Я справлюсь.

В сердце кольнуло, с какой легкостью Стак развернулся и зашагал к семье. На мгновение мне стало дико страшно: он – последняя ниточка, пуповина, которую надо когда-нибудь отрезать. Спустя пару минут, когда Стак и семья скрылись из виду, я взял себя в руки и вернулся к наблюдению за воронами.

Змей, лев, мышь и орел

В голове змеи жил лев, в передней части туловища – орел, а в хвосте – мышь. Змея жила в хрустальном шаре.

То был шар шамана. Шаман ел от хрустального шара, как от сладкого фрукта, во время растущей луны. И выплевывал хрустальные семечки с чешуйками змеи в почву около своей хижины.

Однажды шаман поперхнулся, и кусок хрусталя остался посреди его горла.

Человеческая плоть обладала волшебными свойствами, и хрустальные семена, наконец, проросли, высвободив змею, орла, льва и мышь.

Они разбежались по четырем углам хижины.

Мышь прогрызла в своем углу дырку наружу и побежала к горизонту.

За горизонтом, где соединяются рассветные и закатные лучи, мышь остановилась и затаилась. Это было совершенное место: пальмы, изысканной красоты веера, плиточный пол, усыпанный кусками хлеба.

Внезапно свет померк. Появилась женщина с ножом и зарезала мышь.

Женщина называла себя Мана. Ее одежды напоминали сухие листья пальмы карнаубы, а под глазами лежали тени. Мана нашла остальных животных: убила и их. Заключила всех четверых в хрустальный шар и продала брату шамана – Сомну. Он спросил Ману:

– Есть какие-нибудь особенности хранения, употребления?

– Ничего сложного. Просто откусывай время от времени от хрустального шара.

Мужчина повертел шар в руках и поставил на одну из своих полок, за стекло.

Через три года Сомн в очередной раз откусил от хрустального шара и поперхнулся. Животные вновь проросли и обрели свободу, разошлись по углам жилища Сомна.

На этот раз лев расцарапал свой угол сильными когтями и убежал к горизонту. В том месте всё было превосходно для льва: гобеленовые ковры, сквозняк, бегающие мыши "не волшебного" происхождения, стены, обитые тканями, запах волн, музыка фортепиано. Именно там нашла его Мана и убила. А вслед за ним и остальных животных в доме Сомна.

Она вновь заперла змея, льва, орла и мышь в хрустальном шаре, и пошла продавать его сыну Сомна, что жил между четырьмя столовыми горами, высокогорными плато, в пустыне.

Сына звали Шистокли, и он продолжал род шаманов. Высокого роста, он имел худощавое телосложение и смуглую кожу, а также многочисленные родинки, покрывающие его лицо, шею, плечи и спину, как звезды покрывают ночное небо – такие родинки, безусловно, имели все дети шаманов.

Мана ступила на землю Шистокли и напомнила ему, что пока змей, лев, мышь и орел гуляют на свободе, почва выветривается, вода не испаряется, а пища в желудках людей не переваривается – наступает конец света для живущих; и Мана знала об этом.

– Шистокли, покупай хрустальный шар.

Они стояли на веранде дома сына брата шамана.

– Сколько стоит?

– Две монетки.

– Не куплю.

Шистокли переставил горшок с кактусом с веранды своего дома на подоконник, чтобы тот не сгорел на солнце. Он сказал:

– Я знаю, отчего умер мой отец и мой дядя. Они поперхнулись хрустальным шаром.

– Хочешь сказать – лучше, чтобы почва земель Тирескало выветривалась, вода испарялась из наших рек, а пища в желудках людей не переваривалась, и наступил конец света?

Шистокли молчал.

– Ты знаешь порядок, отважный человек. Каждый мужчина рода шаманов хранит хрустальный шар, питается его материей и обретает невиданные способности, дает жизнь нашей земле, пока однажды кусок хрусталя не застревает в его глотке. Четверо проклятых зверей разбегаются по углам и одному из них удается сбежать из дома шамана и найти самое счастливое место обитания. По воле судьбы я, Мана, оказываюсь в этом месте, и нахожу смелость испачкать руки кровью. Я беру труп сбежавшего, убиваю остальных, – Мана говорила холодно и со страшной усталостью, – и потом я заключаю их всех в новый хрустальный шар, иду к следующему мужчине вашего рода и продаю ему за две монеты. Так уж у нас заведено.

– Я устал от этой ерунды, Мана.

– Что? Ты еще даже не приступил к своим обязанностям.

– Катись с моего порога, пока я тебя не отлупил.

– Ты в ответе за наш народ.

– Да, я принимаю ответственность. И выбрось этот стеклянный шарик вон в ту урну у калитки.

Мана мгновение стояла, переживая бурю гнева в груди, но потом кинула шар в урну и ушла.

Ночью к Шистокли нагрянул Оитисей – старец, заведующий мировым порядком, пожилой бог цепи пустынь – с волшебной шляпой пустынь и скипетром из алмаза.

Шистокли спустился с веранды в свой сад под звездное небо. Стрекотала саранча.

– Приветствую, Оитисей. Настало время изменений.

– Что ты хочешь?

– Начиная с этой ночи почва земель Тирескало будет насыщена воздухом и влагой самостоятельно, реки будут полноводны и активны, а огонь пищеварения людей будет гореть одинаково жарко без всяких там шаров, змей, львов и мышей.

– Но твой предок так интересно придумал…

– Главное тут – не креативность, Оитисей.

– Я в то время настаивал на таком порядке, – возразил старец, – Настаиваю и сейчас. Именно такая последовательность устройства мироздания услаждает мой вкус. В случае с животными присутствует самобытный дух, и наш мир становится чуточку сложнее и изысканнее, романтичнее.

– Замечательно, – раздраженно ответил Шистокли, – Но давай в этот раз все-таки попробуем без животных и убийств.

Старец заскрипел голосом. Его взяли сомнения.

– Мне все-таки нравится вариант, где в конце кого-то убивают, парень. Зря ты выбросил шар в урну. Я отклоняю твою просьбу.

Шистокли заплакал. Слезы стали заливать его сад в низине меж четырех гор. Шистокли достал хрустальный шар из урны, откусил от него, посмотрел в глаза Оитисея.

Он откусил жадно и практически сразу поперхнулся. Оитисей завопил и поспешил на выход из сада: ему опасно было оставаться на земле, когда происходит волшебство поедания хрусталя.

Слез лилось много; уровень воды в саду стремительно поднимался. Оитисей отступал медленно, по пояс в воде; он уже не видел рыдающего и умирающего Шистокли, но знал, что животные освобождаются и пустятся в погоню за богом.

Лев вырос из хрустального семени, стал рваться к Оитисею по воде, змея и мышь устремились в том же направлении. Орел взмыл быстрее всех, догнал старика и клюнул его в затылок. Старец упал в воду. Сверху, на его теле легли змей, лев и мышь и не давали ему всплыть. Старец захлебнулся и умер.

Утром, когда слезы впитались в почву, а солнце высушило затопленный сад Шистокли, Мана вновь пришла.

Она нашла зверей. Все четверо спали на трупе заведующего мировым порядком. Мана вновь заключила зверей в шар.

И подошла к телу Шистокли, раздвинула его челюсть, залезла рукой внутрь горла и выковыряла оттуда осколки хрусталя. Подула Шистокли прямо в рот, и молодой шаман ожил.

– Поздравляю, ты стал богом пустынь Тирескало. Какие будут указания?

Молодой человек отдышался, поднялся на ноги и ответил:

– Я освобождаю род шаманов от бремени хрустального шара, а тебя от необходимости следить за сбежавшими зверями. Отныне лев станет огнем, орел – воздухом, змея – водой, а мышь – землей. И никто не будет хранить их существование.

Всемогущие боги

Комната бога Инруни находилась в храме Шишкиф, состоящего из цепи семи горных вершин. Подниматься туда было легче легкого, в отличие от других скал. Дышалось легко на любой высоте, и ступени были удобные, с перилами.

Струк шел с сестрой Зилой, она придерживала его за больной бок. Шаг за шагом, тринадцать недель, и они добрались до вершины.

Комната была замурована и каждый раз нужно было долбить молотом во врата, чтобы их открыли.

На сей раз открыл Рой.

– Вот черт, уходим, – Струк попытался развернуться вместе с сестрой. Шепча как помешанный «не тот, не тот».

– Отчего же не тот, батенька, – бог Рой пошире раскрыл двери и на Струка упал небесный свет, размазав тень до самого выхода из башни.

– Да потому что насоветуешь опять.

– Я ведь был прав в прошлый раз, так? – улыбнулся Рой, полностью уверенный в себе.

– Нет, не был. Мы шли тринадцать недель, а ты сказал три. Запасы кончились еще в начале путешествия. Мы голодали.

Рой сел в позу лотоса в свое исходное место у стены молеб народа Умбрае.

– Голод – это только начало путешествия. А заметили ли вы, как раскрылись ваши потенциалы, когда вы голодали?

– Ничего мы не заметили, где твой брат?

– Чой? Вы же знаете мы приходим по очереди. Струк знал, что Рой сейчас ответит неверно, но опять ошибся и впустую задал свои вопросы.

– Он будет в следующий раз, через восемь недель, – Рой улыбался, блаженно прикрыв веки, зрачки под ними шевелились, взбудораженные.

Зила приобняла брата и натянула ослабевший бинт на плечо.

– У Струка рана, он может умереть, если мы не поговорим с Чоем.

– Я сказал вам, он будет вместо меня через восемь недель. Нет, – пропел он, – Здесь нельзя ночевать, ваши души украдут, если так поступите, вам придется идти обратно во врата Хинзу, что открывают вход в горную цепь и ждать там.

– Но туда идти тринадцать недель, пока мы дойдем, ты снова сменишь Чоя, – сквозь стиснутые губы прошипел Струк.

– Ох, бывает, его смена наступает каждую седьмую седьмицу, вы уж посчитайте какой это день.

– Я знал, что это проклятая затея – идти за помощью к богам.

– Давай переночуем, – шепотом предложила Зила, сутулясь, чтобы ее не расслышали.

– Ты слышала о душах.

– Да, я думаю, это бред, – сказала она, ведь он всегда ошибается.

– Малышка, он бывает прав каждый восьмисотый раз, один бог знает, на какой раз придется этот случай.

Рой улыбался у себя на каменном подиуме, слушая их перешептывания.

– Если вы рискуете жизнями, и вам без разницы, ночуйте в моей опочивальне, там демоны нападают каждый пятый день.

– Начиная откуда?

– Я не считал.

– О боже.

Струк и Зила двинулись в сторону выхода.

– Моя нога, – простонал Струк, прихрамывая. Восемь лет назад он ее повредил в битве за Карнагаст и полководец с вражеской стороны насыпал на нож яду, который убивает крайне медленно, но стремится к своей цели – умертвить. Струку осталось около полугода.

– Твой брат бы все решил, – только и сказал Струк, сам, стеная от боли, захлопнул врата и замуровал их своим злым словом.

Улыбка сползла с уст Роя, он наклонился к ногам и сделал несколько вдохов-выдохов.

– Я сделал все что мог.

Рой вдохнул полную грудь воздуха и пошел в свою почивальню.

Там спал Чой.

– Чой просыпайся!

Но Чой не проснулся, его час не пришел.

Через восемь месяцев он таки добудился до брата, и оказался прав, ошибившись на один день!

– Чой, ты проснулся, какая радость, один великий воин снискал твоей благодати…

– Я знаю, – суровая фигура Чоя поднялась над постелью, – Он успеет прийти.

В тот же миг врата хрустнули и их отомкнула варава мужчин, помощников Струка, на этот раз он был наполовину перебинтован и сидел в тканевом кресле, которое притащила его сестра со слугами.

– Чой, радость какая! – Струк светился, его добрые глаза разошлись лучами морщин.

– Твоя нога не идет на поправку.

– Ты прав.

– Десять женщин Эграта пришли сегодня к северной стене, принеся травы дубилы, их можно смолоть в волшебный коктейль для тебя.

Струк качал головой и не мог не нарадоваться. Слуги пошли без приказа изымать травы у женщин.

– Тебе станет легче на третий день.

Рой сидел рядом с братом на каменном возвышении, прикрыв глаза, но на этот раз не улыбался.

– Прекрасно, он выздоровит.

Рой отомкнул рот, чтобы что-то сказать, но затем снова промолчал.

Люди начали уходить, помощники оставили тела быков и фрукты в корзинах, свои жертвенные подношения.

– Постойте, не успеете вы дойти до врат Хинзу, как северный ветер принесет каменный дождь на ваши головы, – уверенно догнал их словом Рой. Струк остановился в дверях, не останавливаясь.

– Как смеешь ты кидать столь беспочвенные утверждения, сидя рядом с братом?

– Как смеешь ты так разговаривать со мной, смертный? – грозно воскликнул Рой.

Но Струк захлопнул двери.

Слуги вернулись с травами и намешали коктейль для его больных ног. Их смазали, и раны прошли на третий день. Это было великолепно. Обратно Струк шел на своих ногах, ведя под руку будущую царицу своей Джирии, свою сестру Зилу, которая достойна была того.

Не успели они дойти до врат Хинзу, как налетел северный ветер, но он принес лишь ароматы цветов и прощальный летний дождь на пути к светлому будущему.

Много лун Струк размышлял о том, зачем бог Рой дан народу Джирии, но не мог найти ответа.