Читать книгу: «Гоэн», страница 2
IV
Во время летних каникул между окончанием школы и поступлением в институт Лера написала письмо Владимиру Белкину, знатоку элитарного клуба «Что? Где? Когда?» Будучи горячей поклонницей популярной телевикторины, она угадывала один-два вопроса каждую игру, причём раньше игроков. Когда Владимир Ворошилов, телеведущий, объявил с экрана о наборе всех желающих в новые команды, Лера решилась.
Шёл девяносто первый год, и телепрограмма советского формата трансформировалась в – ни много, ни мало! – в «интеллектуальное казино, где каждый может заработать деньги своим собственным умом» и переместилась в прямой эфир. Играть в интеллектуальном казино в качестве знатока было правом заслуженных участников телевизионной игры, а новички на телеэкране участвовали в спортивной версии «ЧГК» – «Брейн-ринге».
Владимиру Белкину, координатору новых игроков, было, по-видимому, некогда обрабатывать письма-заявки желающих разделить этот интеллектуально-денежный пирог. Чтобы перепоручить эти хлопоты кому-то ещё, Владимир набрал первый попавшийся телефонный номер из письма.
Лерин номер.
Августовским вечером в доме Максимовых раздался телефонный звонок. Лера почувствовала, как сама судьба, по выражению известной писательницы, берёт её своей тысячепалой горстью. Владимир немного колебался, выбирая команду для Леры. Поскольку она уже закончила школу, в юношеской играть уже было поздно, а для «взрослой» она не подходила – несовершеннолетняя… В итоге, Белкин продиктовал Лере десяток телефонов и имён, попросил связаться с ними и организовать команду. Пакет с регистрационными бумагами Клуба и описанием отборочного процесса придёт обычной почтой на адрес Леры. С этими словами он отключился.
И понеслось.
Вокруг Леры образовалась команда, в которой, кроме неё и студентки второго курса филфака МГУ Екатерины, все знатоки были мужчинами около сорока лет, взрослые, прямо скажем, дяденьки. Команда вошла в московский клуб «Афина», в котором на тот момент уже было больше двадцати команд.
Это было прекрасное, безвозвратно ушедшее время: тренировки под руководством самого Владимира Молчанова3 в квартире у одного из игроков в доме на Садово-Черногрязской, известном каждому москвичу по приметному книжному магазину; телефонные отборочные туры; уютные московские чемпионаты; фестиваль «Что? Где? Когда?» в славном городе Днепропетровске; наконец, съёмки передачи «Брейн-ринг» в Останкино – десять программ за четыре дня, по две в будние дни и по три в выходные…
Последние она помнила особенно отчётливо – на один из этих четырёх дней пришёлся её восемнадцатый день рождения… В этом возрасте многие друзья-ровесники находились в тревожном, одиноком поиске себя; и Лера не была исключением. Но здесь, в клубе, она была среди единомышленников. «Это моё племя, я с ними одной крови!» – думала она о своих товарищах по игре. Те два года, которые связывали её с командой под руководством Вадима Калачёва, те семьсот тридцать дней, что она провела в чудесном калейдоскопе, имя которому Игра, стали ярким воспоминанием, драгоценной жемчужиной, которую Лера хранила всю жизнь. Когда на третьем курсе института Валерия по семейным обстоятельствам покинула команду, она продолжала «болеть» за ребят по телевизору. Было отрадно, что их команда «Китай-город» выбралась в высшую лигу, хотя состав слегка поменялся и пришли люди, с которыми Лера не была знакома…
* * *
Спустя годы Валерия наткнулась на профиль в соцсетях одного из своих товарищей по команде, списалась с ним. Повспоминали турниры, поездки, фестиваль «Рубиновые звёзды», организованный, как следует из названия, Александром Рубиным4. Повеселились, придумывая, как бы мог называться фестиваль в честь каждого из членов той команды. В своём профиле новообретённый Лерин товарищ воссоздал историю команды, восстановил хронологию событий и совместных лет, и последующих, что прошли уже без Леры. Многие участники команды давно переехали из России: кто-то делает состояние в Кремниевой долине, кто-то наслаждается жизнью в окружении детей и внуков на озере Гарда, кто-то выращивает виноград на Ниагарском полуострове. Неисповедимы пути! Лера была рада этому неожиданному привету из прошлого, и ещё несколько дней пребывала под впечатлением, листая страницы онлайн-дневника своего давнего знакомца.
V
А как маму схоронили в июле,
В доме денег – ни гроша, ни бумаги…
Александр Галич
В жизни случаются такие моменты, когда словно делаешь стоп-кадр и навсегда запечатлеваешь в памяти увиденную картинку. Таня именно так запомнила день, когда мама забирала её из больницы. Прямо в майские праздники, накануне второй университетской сессии, у Тани обострился аппендицит. Хирург, склонившийся над ожидающей наркоза пациенткой, распространял настолько плотные алкогольные пары, что интерн (а может, хирург, просто молодой), ассистирующий на операциях, не выдержал:
– Юрий Михайлович, простите, но вы не можете оперировать! Позвольте мне!
«Интерн» – имени его Таня не запомнила – справился с задачей на удивление хорошо. Вскоре её выписали, и вместе с мамой они поехали домой. Сидели друг напротив друга, трясясь в полупустом дребезжащем трамвае. Мама задремала. Солнечные лучи скользили по её волосам, по безмятежному лицу, по обнажённым плечам, по вздымающейся груди под лёгким платьем, по пыли, висящей в воздухе салона. У Тани захватило дух: она словно видела перед собой картину Боттичелли! Это был последний раз, когда она помнила маму здоровой.
…А потом были обследования, биопсии, рентгены, томографии, бесчисленное количество анализов, очереди, очереди, очереди… Одна больница, другая. Ремиссия, рецидив. У мамы обнаружился тот же вид рака, от которого когда-то сгорела её собственная мать. Агрессивный. Безжалостный. Самым страшным испытанием для Тани была невозможность облегчить маме болевой синдром. Таблетки не помогали, а препараты, содержащие морфин, было сложно, почти невозможно получить. К тому моменту, когда Таня приносила маме спасительную таблетку, нужно было сразу же начинать добывать следующую – обивать пороги, скрестись в двери, звонить, унижаться, заискивать, манипулировать, угрожать, молить, врать…
Таня помнила, что в это страшное время рядом с ней была мамина сестра, тётка Наталья, и двоюродный брат Виталик. Они делили невесёлые хлопоты по уходу за мамой, по организации лечения и по облегчению её состояния. А вот где был папа? Он вроде бы жил дома, уходил утром на работу, а вечером приходил домой. Но ни в больницах, ни в поликлиниках, ни в кабинетах чиновников здравоохранения, распределявщих квоты на сильнодействующие обезболивающие препараты, Таня не могла вспомнить отца.
…Когда усталый санитар вынес растерянной Тане оставшиеся от мамы вещи, она рассеянно приняла их и на негнущихся ногах побрела домой. Пропажу крестика на золотой цепочке, который всегда, сколько помнила Таня, был на маминой шее, она обнаружила не сразу. А когда обнаружила, не размышляя ни секунды бросилась обратно в больницу. Влетела в приёмный покой, потребовала вызвать того санитара. Он вышел к ней: те же усталые глаза, безразличный взгляд. Не видел, говорит.
– Послушайте! – закричала Таня, чувствуя, как мучительно сжимается сердце. – Мама очень тяжело болела и в страшных муках умерла! Не нужен вам чужой крест, поверьте, вы не захотите нести его!
Санитар вздрогнул, словно очнулся, как-то по-новому посмотрел на Татьяну, растерянно замигал, исчез за наполовину выкрашенной белой краской стеклянной дверью и сразу же вернулся. С маминым крестиком в руке.
…А потом Татьяна взяла свой диплом инженера промышленных и гражданских сооружений, попрощалась с тёткой Наташей и братом Виталиком и уехала в Москву. Она точно знала – в Новосибирск она больше не вернётся, разве что погостить.
Десятилетия спустя, разбирая с психологом завалы эмоционального мусора, Таня услышала: фигура отца выдаёт человеку мандат на успех. Ха! Она сама себе его выдала, когда объявила себя круглой сиротой. У неё не стало матери, а отца никогда и не было.
VI
Вера в неизвестное подобна вере мужу —
иногда другого не остается.
Джованна Фарнезе, персонаж сериала «Борджиа»
Лихие девяностые тяжёлым катком проехали по семье Максимовых. Отец Петр Валерьевич, сколько помнила Лера, был диссидентом, советскую власть яростно ненавидел, а перестройку активно поддерживал. Экономические реформы девяностых он встретил пятидесятилетним старшим научным сотрудником в НИИ, и его некогда солидная зарплата в четыреста рублей скоро стала откровенно нищенской. Все цены ушли вперёд, а доходы, на которые можно было хотя как-то жить, мерялись в тысячах. Несмотря на блестящий ум, кандидатскую степень, свободный английский и редкое трудолюбие, Пётр Валерьевич так и не нашёл места в новой реальности, и неспособность прокормить семью приводила его в отчаяние. Всё чаще он стал доверять своё утешение алкоголю, бесчестному ростовщику, требующему за короткое облегчение непомерную цену, иногда – жизнь…
Спустя много лет, размышляя о том времени и своей роли в последующих событиях, Валерия призналась самой себе, что к созданию своей семьи уже на третьем курсе Академии и раннему уходу из родительского дома её побудила отчаянная в нём обстановка. Ей было невыносимо видеть, как тяжёлые жернова времени перемалывают то, что ей было дорого. Как это изменить, она не знала.
В своей новой семейной жизни Лера была вполне счастлива. С мужем и дочкой Аней они жили в Измайлово, в двух шагах от её и мужниных родителей. Она любила дефилировать по 16-й Парковой с коляской, в моднейшей шубе из опоссума, под шапкой – наушники, в которых «Мираж», и музыка связала, и иногда Таня Буланова. Днём смотрела самые розовощёкие из латиноамериканских сериалов, типа «Моя вторая мама» и «Никто кроме тебя»; иногда одна, иногда – с подружками из числа мамочек со двора. Они приносили на пробу косметику Mary Kay, Herbalife и всё такое прочее, в ярких манящих баночках. Молодые женщины сидели, красились, и Лерин муж Роберт, как завзятый дамский угодник, подавал угощение и напитки, от которых подруги отказывались, ибо кормящие. Иногда приезжали девчонки из юридической академии, привозили то Лерины грамоты и награды за победу в конкурсе курсовых работ, то жутко популярные тогда конфеты «Вишня в коньяке». Приходили обе мамы – проведать Леру с доченькой, помочь снять и выстирать шторы, и Лера угощала их чаем с теми самыми конфетами… Лерина жизнь тогда – это череда мгновений, счастливых и очень счастливых. Она не хочет знать ни о чём плохом. Она ходит, не касаясь земли, у неё тысяча причин улыбаться по утрам, и она думает, что так будет всегда. «Мы жили не зная дорог / О будущем не беспокоясь / И был так далёк, так далёк / Метелью окутанный поезд» – поёт в наушниках Таня Буланова, и переполненная гормонами Лера, глотая слёзы, подпевает ей…
А потом пропал без вести отец. К началу девяноста седьмого года он стал настойчивее прикладываться к бутылке. Частенько он оставался на ночь в своём институтском кабинете: то ли потому, что не хотел быть дома, то ли хотел напиться до забытья. Возможно, поэтому, когда отец в очередной раз не пришёл домой, мама не очень разволновалась. Она позвонила сначала Валерии (они обсудили, что ждать нельзя и отца надо кодировать), потом – на работу Петру. И выяснилось, что на работе его не было.
Долгих три недели – три недели! – искали отца среди живых и мёртвых. Мама, муж, мама мужа проверили все больницы и морги – от Мытищ (отец ездил с работы на электричке, и в тот роковой вечер его видели в ней) до Ярославского вокзала. Далее электричка, на которой уехал отец, направлялась в Александров, но туда Максимовы не поехали. Усталый майор, занимавшийся делом о пропаже без вести, заверил, что там проверены все больницы и морги, и неопознанных обнаружено не было.
* * *
Через три недели бесплодных поисков Валерия впала в отчаяние, наверное, впервые в жизни. Она ждала хоть какой-то знак, хоть какую-то подсказку, хоть какую-то зацепку. Где искать?
И тут она вспомнила о… «белой ведьме».
Ещё до замужества Валерию угораздило побывать на «концерте белой ведьмы». Да-да, именно так. Прочитав это на билетах, врученных ей тогдашним кавалером Алексеем, Лера гомерически расхохоталась. Откуда только повылезали в постперестроечное время все эти ясновидящие, экстрасенсы, гадалки? Почему Кашпировский, Чумак и прочие джуны морочили голову легковерным гражданам, выступая в прайм-тайм по главному телеканалу? Идти на «концерт» очередной мошенницы Лера не собиралась, но Алексей упросил. Билеты на центральные места в первом ряду достались ему по бартеру, и он не хотел думать, что продешевил при обмене. Лера согласилась пойти на «концерт» с условием, что если ей не понравится, они уйдут.
Концерт проходил в зале гостиницы «Россия» при полном аншлаге: были заняты все две с половиной тысячи мест, и люди даже стояли в проходах. Рядом с Лерой сидела миловидная женщина с девочкой лет пяти. Женщина объяснила, что привела девочку «полечиться». Лера пожала плечами, не понимая, что это значит.
На сцену вышла скромно одетая женщина с простым открытым лицом, похожая на певицу Валентину Толкунову, и стала негромко петь что-то вроде молитвы. Поначалу ничего больше не происходило: все смотрели на «ведьму» и слушали её пение. А потом в разных концах зала началось какое-то движение. Лере пришлось крутиться в кресле, чтобы хоть что-то увидеть из своего первого ряда. То там, то здесь раздавались крики, стоны, вой… Наконец, помощники «ведьмы» стали приводить кричащих на сцену и усаживать на заранее подготовленные стулья. Сидя на первом ряду, Лера имела возможность внимательно рассмотреть их. Подсадные? Они как будто находились в трансе, раскачивались, стонали, выли. Им явно было плохо, они мучились. Народу на сцене всё прибавлялось, а «ведьма» продолжала петь. Внезапно Лера подскочила на месте от леденящего душу крика: это заорала её соседка, та самая, которая привела девочку «полечиться». Соседку вывели на сцену, а испуганная дочка заплакала, размазывая слёзы по покрасневшим щекам. Лере пришлось взять её на руки, успокоить. Нет, не похоже, чтобы это были подсадные.
Женщина перестала петь и повернулась к сидящим на сцене. Там набралось уже человек пятьдесят: мужчины и женщины, старики и дети. «Ведьма» стала подходить к каждому из них с микрофоном и задавать вопрос: кто тебя проклял? кто навёл порчу? Отвечающие были в трансе и отвечали на вопрос чётко, словно ясно видели себя в момент «наведения порчи». Лера терпеливо ждала, пока дойдёт очередь до её соседки. Наконец, молодая женщина рассказала, глотая слёзы: «Это была баба Шура, в деревне! Мне было шесть лет!» «Ведьма» спросила:
– Как именно она навела порчу?
– Картошка! Она вынесла нам с пацанами жареную картошку с луком, прямо в сковороде!
Опросив таким образом всех сидящих на сцене, ведущая снова повернулась к залу. Она объяснила то, что зрители и сами видели: люди, на которых была наведена «порча» или в которых вселился «злой дух», выдали себя. Каждый точно знал, где и каким образом его «прокляли». Лера всё ждала, когда же будет, как у Булгакова, разоблачение магии.
Но разоблачения не последовало, скорее, наоборот: «ведьма» снова отвернулась от зала и начала читать другие молитвы, осеняя «проклятых» большим золочёным крестом, как батюшки во время службы. И тут сидящие на сцене заорали, но не своими голосами. Лера же слышала, как они рассказывали о «порче»! Теперь в них словно говорил кто-то другой! Соседка кричала мужским страдальческим голосом: уберите крест! «Ведьма» спокойно объяснила зрителям, что это кричат не люди (они потом ничего не вспомнят), а вселившиеся в них бесы…
Ни тогда, ни позже Лера так и не смогла объяснить себе, что же такое она видела из первого ряда концертного зала «Россия». Единственное, что она поняла: в мире есть вещи, недоступные человеческому пониманию.
* * *
И вот теперь Валерия вспомнила об этом своём открытии. Найти ту самую «белую ведьму» не представлялось возможным, но почему бы не обратиться к другим экстрасенсам или ясновидящим? Не очень понимая, что она делает и зачем, но не в силах больше выносить неизвестность, Валерия поехала – хуже всё равно не будет! – на приём к «ясновидящей, помогающей в розыске пропавших людей по фотографии». Ясновидящая принимала в районе Чистых прудов, и в обеденный перерыв Лера приехала по назначенному адресу. Её встретили сразу несколько женщин: делали пасы руками над фотографией отца, курили благовония, смотрели в хрустальный шар и совершали прочие, на вид театральные, действия. Наконец, сказали:
– Жив. В Александрове.
Лера обомлела. Да как же такое возможно? Три недели? Без сознания он, что ли? С ним же все документы!
– Вы уверены, что жив?
– Деточка, если человек мёртв, то следом за посетителем, который его ищет, входит его душа и обращается ко мне с просьбой найти его. За тобой никто не вошёл. Точно жив. Большего сказать не могу.
На следующий день мама, муж и мама мужа поехали в Александров и обнаружили в местном морге тело отца, умершего от переохлаждения в ночь исчезновения. При нём были все документы: пропуск в институт, паспорт, сезонный проездной на электричку. Майор же сказал, что проверил неопознанных. Чёрт!
VII
Я для себя так определяю святость: это когда ты никому не являешься залогом счастья и когда тебе никто не является залогом счастья, но чтобы ты любил людей и люди тебя любили тоже.
Алексей Иванов, «Географ глобус пропил»
Москва начала нулевых переживала бум ремонта, стройки и перестройки сталинских и хрущёвских квартир под потребности нового, платежеспособного класса. Спрос на тех, кто разбирается в ремонте и дизайне интерьеров, был колоссальный. На этой волне Татьяна быстро нашла работу в фирме. Она молниеносно сориентировалась в потребностях заказчиков и взяла на себя полное руководство проектами. Ей одинаково легко удавалось дисциплинировать бригады строителей, контролировать расходы прорабов, доставать эксклюзивные стройматериалы по закупочным ценам и продавать свои проекты конечным клиентам.
Поскольку Таня была универсальным специалистом и всё делала сама, на фирме её ценили на вес золота. Работа была тяжёлой и ненормированной, приходилось буквально носить образцы плитки под мышкой и сутками сидеть на объектах, но Таня знала, ради чего она на это идёт. Через полгода она оставила фирму и начала работать на себя, используя репутацию среди заказчиков и связи в среде поставщиков материалов и строительных бригад.
Среди заказчиков попадались новые русские, считающие себя хозяевами жизни и потакающие любым своим желаниям. Неуклюжие попытки подкатить к бойкой дизайнерше разбивались об её уверенность в себе, чувство юмора и ощущение границ. Уж если Таня «строила» бригады наглевших перед девчонкой работяг, то отшивать желающих забраться к ней под юбку она умела и подавно, да так, чтобы не навредить бизнесу. Элегантно.
Личной жизни у Тани не было, пока не появился он, Сергей Доценко.
* * *
…Летом восемьдесят шестого года Таня с родителями отдыхала в Анапе. Тот самый единственный семейный выезд… Отпуска, правда, были не в пример нынешним – по месяцу-два, поэтому добирались в основном на поезде: времени много, денег мало. Будаевы поселились «у хозяйки», в летнем домике, прямо как у Аркадия Северного, «и за дом, где жили куры / с нас женою по три шкуры…». Из удобств предлагались умывальник с ведром, душ с солнечным подогревом, летняя кухня на террасе, где, в теории, можно было готовить, но на практике всё было организовано так, что готовить не получалось: то занято, то газовый баллон еле жив, то ещё что-то… Под деревьями на полиэтилене, расстеленном прямо на земле, завяливались, подсыхая, спелые абрикосы, привлекая густым приторным ароматом пчёл и других летающих охотников до сладкого. Выходишь за калитку, пересекаешь сонный городишко – и ты на пляже, где солёный ветер и тёплые воды до горизонта. А по вечерам сливаешься с разнаряженным курортным людом, усаживаешься в открытом театре и слушаешь начинающую певицу из Одессы Ларису Долину.
Курортные знакомства завязываются легко, особенно если предстоит соседствовать целый месяц. Компанией для Тани и её семьи были две пары, отдыхавшие у той же хозяйки. Одна из них приехала из Перми: дядя Витя работал детским доктором, а его жена Ольга… Таня не запомнила. У дяди Вити была каноническая внешность детского доктора – интеллигентская бородка, добрые глаза, тёплые мягкие руки… Он был несуетлив, спокоен, основателен. И молод.
Как-то раз посиделки на просторной террасе затянулись допоздна. Попивая молодое вино, мама и Ольга болтали «о своём» – о мужчинах, а Таня сидела и слушала в пол-уха, рассматривая звёзды, неестественно, необычно яркие, невиданные в её широтах. Ольга рассказывала про супруга, про то, какой он замечательный человек, муж и отец, как он сидел целыми днями под её окнами, когда она лежала в роддоме. Она говорила ему: иди домой, ну что ты сидишь здесь до темноты? А он: ну что я дома-то буду делать, один? Я лучше тут посижу… И так каждый день, до выписки…
Тогда Тане, десятилетней девчонке, неотрывно рассматривающей звёзды, сказанное показалось мечтой. Мечтой о таком вот человеке рядом, который каждую минуту своей жизни нуждается в тебе.
Сергей Доценко казался Тане человеком, вышедшим из её детских мечтаний. Они познакомились по работе, и несколько месяцев отношения сохраняли исключительно служебный характер. Но с первых минут Таня ощутила то, что чувствуют ведомые инстинктом и не знающие разума животные, безошибочно различающие даже на расстоянии тех, кто с ними одной крови.
Встречались по необходимости, раз или два в месяц, всегда в её офисе. Обсудив деловые вопросы, Сергей не торопился уходить, подолгу болтая о политике, финансах, бизнесе. Мало-помалу темы бесед становились все более личными, как-то Таня даже показала ему свой фотоальбом, конечно, «случайно» оказавшийся под рукой. А Сергей рассказывал о семье, из которой давно ушел, и о дочке Кате, с которой продолжал видеться. Они всегда садились далеко друг от друга – по разные стороны переговорного стола, но редкое общение было насыщено такой энергетикой, таким концентрированным эротизмом, что потели ладони и полыхали жаром щёки… или ей всё это лишь казалось. «Да брось, – убеждал её внутренний голос, – товарищ просто отлынивает от дел, развлекая себя флиртом с молоденькой дурочкой».
Сергей родился и вырос в маленьком поселке с населением десять тысяч человек, потом поступил в училище в областном центре. Перестройка застала его студентом строительного вуза. Когда началась приватизация, Сергей вместе с одногруппниками встал у проходной единственного в областном центре завода и выкупил у рабочих завода их ваучеры. Пакет (в буквальном смысле – полиэтиленовый, с ручками) был продан заинтересованному инвестору. Сергей повторил операцию и утроил свой первоначальный капитал…
К моменту встречи с Таней он уже был владельцем солидного бизнеса в Москве – завода по производству стройматериалов по немецким и итальянским технологиям. Создавал он его в партнёрстве с бизнесменами из Германии, через которых получал товарные кредиты из Германии и других стран Европы. «Живых» денег немцы, впрочем, не инвестировали, но под их репутацию Сергей мог привозить товар, а потом и технологии и оборудование для производства. Когда капитализация предприятия достигла нескольких миллионов долларов, он решил выкупить долю немецких партнёров. Планируемая сделка была сложной и растягивалась на несколько лет, однако она принесла бы Сергею полный контроль над его бизнесом.
По смешному совпадению, Сергей явил в себе олицетворение того, что она тогда, в свои двадцать три года, ценила в мужчинах. Он был интеллектуалом, к тому же, совершенно свободным от общественного мнения. Мог в одиночку пойти на премьеру в «Пушкинский», если хотел первым посмотреть какую-то конкретную ленту, а компании не было. В то же время, не смущаясь, признавался, что не смотрел фильм «Особенности национальной охоты», что вообще о таком не слышал. Читал все литературные новинки, в основном современную российскую прозу, на которую постепенно подсадил и Таню. Он нимало не заботился о том, что могут подумать о мужчине, который читает женские романы или что-то подобное, что ему не пристало. Такой вопрос не приходил ему в голову.
Пижон и педант, он не только сорочку и галстук – служебную машину «Пежо» подобрал под цвет глаз, голубую. Всегда слегка загорелый (солярий?), подтянутый (тренажерный зал?), в начищенных туфлях (миланский тротуар?), благоухающий чем-то, что не похоже на парфюм (оказалось, Jean-Paul Gaultier), он являл собой образ мужчины, на который впоследствии навесят ярлык «метросексуал».
Сергей был не чужд и людским порокам: некурящий в быту, под обстановку покуривал сигары, отлично разбирался в вине, после каждой поездки за границу пополнял свою коллекцию, а затем с удовольствием обдумывал, какой повод достоин открытия той или иной бутылки.
И только лёгкое заикание да явное смущение при обсуждении некоторых личных тем делали его образ уязвимым, слишком человеческим. Постепенно Таня поняла, что влюбилась, безрассудно, безнадёжно и страстно, как бывает только в двадцать лет.
Как-то раз Сергей приехал к Татьяне под конец рабочего дня. Обсудив дела, они вместе вышли из офиса. «Сейчас мы разойдёмся в разные стороны», – с грустью подумала Таня. Но Сергей неожиданно перешёл грань деловых отношений, пригласив её выпить кофе в кафе у метро. С этого вечера началась другая история, и совсем не деловая.
Ухаживал Сергей красиво. Раз в неделю привозил или присылал с курьером цветочные композиции в горшках со специальным наполнителем; эти букеты оставались свежими несколько недель. Он приглашал Таню на самые модные и эксклюзивные мероприятия и концерты, устраивал сюрпризы и поездки в Европу на уикенд. Один раз подарил… звезду с неба. Самую настоящую, с сертификатом – чего только ни готовы были предложить в Москве нулевых желающим платить!
Сергей преподносил Тане и осязаемые подарки, проявляя наблюдательность, изобретательность и внимание. Как-то раз в торговом центре Таня померила браслетик, просто из любопытства. Отошла от прилавка, направилась в обувной отдел. Сергей ненадолго оставил её там одну, а когда они вернулись к машине, Таня обнаружила на сиденье красиво упакованную коробочку, а в ней – тот самый браслет. В другой раз Сергей пригласил её на дефиле. Ювелирный салон устроил показ украшений только для них двоих. Весь вечер девушки ходили по небольшой сцене, демонстрируя серьги, колье и браслеты, а Сергей с Таней потягивали коктейли и наслаждались шоу. Однако он не сорил деньгами, имел своё понятие, что сколько стоит, и не переплачивал без надобности. Однажды в воскресенье он привёз Таню на какой-то стрёмный склад в районе Свиблово, где их встретила хозяйка – кореянка – и с ног до головы одела Таню в одежду итальянских брендов, пошитую в Корее. На удивление, и ткани, и лекала оказались первоклассными, и вещи сидели на Тане так, словно пошиты по её меркам. Большую часть этих вещей – пальто, плащи, жакеты – Таня носила много лет, перевозя их с собой по миру. Этой одежде сносу не было, и она не выходила из моды.
Когда в Москве появлялись новые товары и услуги, Таня была одной из первых, кто их получал. Например, Сергей подарил ей один из первых в Москве съедобных букетов – из конфет, зефира и пастилы. Он постоянно отслеживал все новинки, чтобы порадовать свою девочку. Застёгивая на её шее очередное колье от Frey Wille или на запястье – часики от Longines, Сергей предвкушал удовольствие от Таниного крика «Вау!» Казалось, он старался только ради этих эмоций.
Подарки, развлечения, поездки – всё это было, конечно, приятно, но Тане хотелось настоящей духовной близости, откровенности – без компромиссов, без сомнений, без условностей. Хотелось чувствовать то, что чувствует он; чувствовать то, что он сам о себе ещё не чувствует; то, что он не хотел бы, чтобы кто-то чувствовал. Хотелось, чтобы они сроднились, чтобы сбросили все социальные маски, не оставляемые ими на работе и в быту. Хотелось, чтобы их отношения стали, как у дяди Вити из Перми и его жены Ольги, чтобы друг без друга ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни петь, ни свистеть…
И Сергей, казалось, хотел того же. В отношении женщин он был, что называется, ходок. В пятнадцать лет, будучи единственным парнем в группе педагогического училища, он практически жил в женском общежитии. Девчонки не стеснялись его, переодевались, дефилировали голышом. Он рано познал мир чувственных наслаждений; обладая высоким темпераментом, полагал, что ровно так же обстоят дела и у других мужчин. Но с возрастом понял, что это не так; как двадцать процентов самцов морских котиков оплодотворяют восемьдесят процентов самок в популяции, так и Сергей «старался» и за себя, и за тех парней, что быстро выбыли из «большой игры». Он без меры дарил женщинам то, в чем они нуждались – внимание, ласку, удовольствия, любовь – как он её понимал. Дарил легко, без рефлексии и условностей, никогда не врал и не давал несбыточных надежд, относясь к сексу как спорту, притом не самому неприятному. Женщины любили его в том числе и за это. Единственная женщина, которой Сергей обещал жениться, стала его женой. Вступив в брак, Сергей остепенился слегка, но супружескую верность не абсолютизировал. Когда его недолгий брак распался, Сергей снова пустился во все тяжкие. Дух флибустьерства оказался живуч: время от времени он занимался сексом то на верхней полке поезда, то в машине, то в кабинетике ресторана и прочих местах, в которых тридцатишестилетним дядькам это не очень приличествует.
После восьми лет такой вольной жизни встреча с Таней, по словам Сергея, «опрокинула, перелопатила, перемолола его». Он говорил, принося очередной букет белых цветов как символ капитуляции:
– Мне казалось, что я знаю о женщинах всё. А теперь я смотрю на тебя, и только от одного взгляда моё сердце наполняется такой нежностью, на которую я и не думал, что способен. Ты вызываешь во мне такие красивые чувства!
А потом, сидя за столиком роскошного ресторана, нежно сжимал её запястье и вновь повторял:
– Ты представляешь себе, каким бы я был сейчас, если бы знал тебя раньше? Если бы обнимал тебя все эти прошедшие годы? Смотрел на тебя? Ты одна умеешь исправлять настройки этого мира, человеческих судеб. Ты одна оправдываешь существование женского пола… нет, всего человечества! Когда я с тобой, воздух становится свежее, вино – слаще, запахи – острее. Каждую секунду с тобой я ощущаю божественное присутствие, а когда я говорю с тобой, а на самом деле говорю с Богом.
