Читать книгу: «Русский излом. Роман в трех частях», страница 11

Глава 37

Через несколько дней господин Оболенский почувствовал себя намного лучше и попросился на выписку. Карл Иванович попробовал возражать, однако натолкнулся на твердую решимость пациента вернуться к обычной жизни. Он сдался под напором и разрешил Оболенскому покинуть больницу сразу после обхода.

Ольга закрылась в амбулатории, чтобы ненароком не столкнуться с ним: во время осмотра он даже не взглянул в ее сторону, и она была раздосадована его невниманием.

– Хоть бы «спасибо"сказал, ведь есть за что, – раздумывала она, машинально выполняя манипуляции, – Если бы не я, по нему уже давно справили бы панихиду. Я, конечно, переживу его неблагодарность, просто одним разочарованием больше…

Ей было видно в окно, как он вышел на крыльцо, глубоко вдохнул холодный воздух и оглянулся по сторонам. Возможно, он все же хотел ее видеть перед уходом – в какой-то момент ей показалось, что он заметил ее через оконное стекло, однако Оболенский, не спеша, отвернулся и медленно, словно в глубоком раздумье, двинулся по дорожке, устланной подгнившей листвой. Он вышел за калитку и направился в сторону станции, а Ольга, прильнула к окну и долго смотрела ему вслед. Как только он скрылся за поворотом, она глубоко вздохнула и- делать нечего! – вернулась к работе.

А Оболенский, который был вовсе не Оболенский, и не Антон Иванович, размышлял о том, что предпринять в дальнейшем. Обстоятельства вынудили его спешно уехать из Петербурга – он даже не успел забежать домой, в квартиру на Миллионной улице. Он остался без денег, без документов, с пятью рублями в кармане, и первое, что он предпринял, узнав о грозящем аресте, купил билет на ближайший поезд, идущий в Белоруссию.

Он был охвачен порывом – бежать из этого мрачного города, построенного на болоте согласно капризу тирана. Бежать от так называемых друзей, затянувшихся его, Левушку Баренбойма, в организацию бомбистов-эсеров.

Прав был отец, прав: ему не место рядом с этими людишками! И чего ему, дураку, не хватало? Папа никогда не отказывал ему в субсидиях, оплатил образование в Европе, а он, Левушка, вместо благодарности, разрушил свою жизнь.

А ведь он годом раньше приехал в Санкт Петербург, надеясь получить место на кафедре – он грезил наукой! Европейские профессора высоко оценивали его способности и прочили славное будущее. Его дипломная работа по органической химии удостоилась золотой медали на конкурсе студенческих работ, после чего сразу три университета предложили Левушке место для подготовки доктората – Карлов университет в Праге, университет Гумбольдта в Берлине и родной, санкт-петербургский. Он сделал выбор в пользу последнего, и главным аргументом послужило то, что ему захотелось утереть нос Российской империи.

Это она, империя, всячески унижала народ, к которому принадлежал Баренбойм, это она ограничила права и свободы его народа, введя унизительную «черту оседлости». Это она пальцем не пошевелила, чтобы остановить погромы, прокатившиеся на юге. Это она лет десять тому назад засудила несчастного Бейлиса за преступление, которое он не совершал.

Левушке повезло родиться в семье миллионера, а деньги в нашей жизни решают все. Много лет назад Баренбойм-старший сумел разбогатеть и вырваться из душной атмосферы местечка. Это произошло не сразу, и первые годы детства Левушка провел в том же местечке.

Он прекрасно помнил почерневшие от времени бревна дома, доставшегося им в наследство от деда: старый штакетник палисадника, в котором буйным цветом цвели золотые шары, весной благоухали сирень и черемуха, а осенью пламенели гроздья рябины. Он помнил, как ходил с матерью на базар по пятницам, где она громко торговалась, радуясь каждой сэкономленной копейке.

Он помнил невкусные каши по утрам, невкусную похлёбку днём и скудные ужины, за которыми семья доедала остатки от обеда. Славп Б-гу, отцу выпала удача: он нащупал золотую жилу, занявшись торговлей сахаром. Но только через три года после вступления Льва Абрамовича в первую купеческую гильдию неповоротливая российская бюрократия разрешила семье Баренбоймов выехать из местечка и поселиться в Песчанске. Отец выбрал этот тихий губернский город из-за близости к столице, Прибалтике и Белоруссии; удобному железнодорожному сообщению и дешевизне проживания.

Это событие совпало с поступлением Левушки в гимназию, о которой он не любил вспоминать. Здесь ему явно дали понять, что он не такой, как все. Сколько он натерпелся от однокашников, сколько наслушался оскорблений – не хватит места в книге, если описать все! Были и педагоги, норовившие при каждом удобном случае поставить на место еврейского мальчишку. Видите ли, этот наглец умудрялся учиться лучше всех!

А обиднее всего ему казалось то, что ему не разрешали посещать уроки закона божьего, посчитав эти занятия излишними для иудея. Записные хулиганы и двоечники, искренне ненавидевшие сей предмет, гордо следовали в класс мимо него, одиноко стоявшего в рекреации. Левушка не знал, куда деваться от их пренебрежительным взглядов.

И вот все изменилось: он вернётся в Санкт Петербург и завоюет сначала столицу, а потом и империю в целом! Он напишет такие труды – весь мир узнает Льва Баренбойма-младшего.

Хочешь насмешить Б-га – расскажи ему о своих планах!

Если бы знать заранее, что виновником крушения станет не кто иной, как Илья Астафьев, один из немногих его приятелей по Песчанску.

Они случайно встретились на Невском возле Пассажа и сразу же бросились друг другу в объятия, несмотря на то, что особо доверительных отношений между ними не было никогда. Илья был старше двумя годами и всегда посматривал на младших снисходительно, а Левушка, занятый в гимназии борьбой за самоутверждение, чувствовал к Астафьеву нечто вроде благодарности за то, что тот никогда не задирал его.

Гимназические годы остались далеко позади: у обоих в кармане лежали университетские дипломы. Илья присвистнул, узнав, что Левушку приняли на кафедру химии, а тот одобрительно заулыбался, когда Астафьев поведал о своих успехах на адвокатском поприще.

Приятели решили обмыть встречу, и Илья пригласил Левушку на вечеринку, куда он спешил и даже купил спиртное. Вечеринка происходила нынче на квартире Илюшиной подруги, Муры Трапезниковой.

Мура в зелёном обтягивающем платье, похожем на змеиную кожу, встретила их у двери. Она нисколько не удивилась новому гостю, очевидно, в ее доме перебывало много всякого народа. Хозяйка проводила Левушку в комнату, где веселая компания уже откупоривала бутылки, и сразу же представила огненно-рыжей девице, одетой в бесформенную серую хламиду.

При виде Левушки девица замурлыкала, словно почуявшая сметану кошка. Она усадила его рядом и весь вечер подливала вино в бокал нового гостя. Левушка быстро наклюкался, понес какую-то ахинею, полез целоваться к соседке, а затем дал себя увести в дальнюю комнату.

Наутро он проснулся в объятьях рыжей ведьмы. Ее серая хламида валялась на полу рядом с его пиджаком, а сама она похрапывала, уютно положив голову ему на плечо.

Левушка чувствовал себя препогано: голова гудела, словно набатный колокол; во рту было сухо, а перед глазами все плыло. И самое главное – он никак не мог вспомнить имя девицы.

– Чертовщина какая-то! – пробормотал он, высвобождая руку.

Девица что-то промычала, но не проснулась. Полуодетый Левушка, пошатываясь, выполз в коридор в поисках уборной. Он открывал все двери подряд, попадавшиеся на его пути, но оказывался в комнатах, в которых уединились парочки. В гостиной спали остальные участники вечеринки, расположившись впокатку на полу, канапе, диванах и сдвинутых стульях. Между спящими валялись окурки и пустые бутылки, а остатки пищи с неубранного стола распространяли такой неприятный запах, что Левушка, с трудом сдерживая тошноту, пулей вылетел в коридор.

– «О поле, поле, кто тебя

Усыпал мертвыми телами?» -не к месту подумал он и позвал слабым голосом:

– Эй, здесь есть кто-нибудь?

Ответом ему была тишина.

– Илюха! -снова позвал он и осекся, вспомнив, что имел удовольствие лицезреть спящего Илью в объятиях хозяйки квартиры.

Внезапно его ухо уловило какой-то монотонный звук, доносившийся из кухни. Он немедленно пошел туда, спотыкаясь по пути о разбросанные по полу калоши, очевидно, кто-то из пьяных гостей в пылу веселья опрокинул калошницу.

В кухне находился высокий парень – Левушка видел его мельком – и наполнял водой старый потёртый чайник. Вода из крана лилась тонкой струйкой и противно жужжала, соприкасаясь со дном посудины. Левушкина головная боль усилилась в ответ на этот звук, и он невольно застонал.

Парень обернулся. Он равнодушно посмотрел на полусонного Леву и спросил:

– Чай будешь?

Левушка машинально провел языком по сухому нёбу и с трудом выдавил:

– Буду.

И тут его мочевой пузырь усилил подачу тревожных сигналов, и Левушка, пойдя у него на поводу, смущённо поинтересовался, где уборная.

– Дверь от кухни слева, -отмахнулся парень.

Через несколько минут, когда Лева привел себя в порядок и даже умылся любимым мылом хозяйки квартиры, он вернулся на кухню. Парень разжёг примус и поставил на него чайник.

Увидев чистенького, благоухающего розовым ароматом Левушку, парень заулыбался :

– Ого, что делает с человеком гигиена! Пять минут назад ты был похож на пропойцу, выкинутого из кабака. А сейчас ты в полном порядке. Сядь, подожди, пока я завариваю чай.

– Голова раскалывается.– пожаловался Лева.

– Тогда тебе нужно это лекарство.

олодой человек полез в дальний шкаф и вытащил оттуда прозрачную бутыль с мутной жидкостью

– Наша Мура запасливая, недаром, что из купеческих, – пояснил он, наливая жидкость в стакан. -Вот и брагу поставила. Вернее, не она, а кухарка.

Лева опрокинул странный напиток под названием,«брага» и моментально почувствовал улучшение.

– Вот это да! – воскликнул он, осознав, что к нему возвращаются краски жизни

– Хорошо пошла? – поинтересовался парень, – Мура специально держит для опохмелки.

– Да Вы просто спасли меня, – сказал Левушка и тут же принялся оправдываться, – Поверьте, это со мной впервые.

Парень равнодушно пожал плечами.

– Да и в гостях я случайно, и с хозяйкой едва знаком.

– Вот как? -оживился парень, – А кто тебя сюда привел?

– Илья Астафьев, мой приятель по гимназии.

– Илья? Так ты тоже из Песчанска?

– Вы знакомы с Астафьевым? Я тоже песчанский. Разрешите представиться, Лев Баренбойм, недавно вернулся в Россию из Франции.

– А что ты там делал?

– Как что? Учился в университете. У меня диплом химического факультета.

В глазах у парня встрепенулся интерес, немедленно спрятанный под каменным выражением лица.

– Так ты химик? – произнес Левин собеседник с напускным равнодушием.

Именно это равнодушие задело самолюбие господина Баренбойма.

– Логично предположить, что на химическом факультете преподают именно химию, а не философию или романские языки.– процедил Левушка сквозь зубы, -К тому же это невежливо, милостивый государь, я назвал себя, а Вы со своей стороны проигнорировали…

– Простите, Лев, право, я не хотел Вас обидеть, -изобразил раскаяние его визави, – Я Громов, Нестор Громов, и это пока все, что я могу о себе сообщить.

Глава 38

Попив чаю в обществе нового знакомого, Лева засобирался домой. День обещал быть тяжёлым: он не появился на кафедре – такое с ним случилось впервые в жизни, но, положат руку на сердце, кого это волнует?

Профессор во время аудиенции специально предупредил, что в подведомств енной ему епархии опаздывать не принято.

– Самодисциплина – вот главный принцип для молодого ученого, – произнес он напоследок, – Расхлябанность и необязательность – не те качества, которые приведут к научному открытию. Опоздания у нас чреваты. Сам я, например, никогда не опаздываю.

Профессору легко рассуждать: во-первых, он занимает квартиру в доме при университете, и его дверь видна из окон лаборатории; во-вторых, он не посещает вечеринок, а в-третьих, его жизненные интересы в силу возраста совсем не те, что у его молодых подопечных, да и женат он давно и прочно на почтенной Марии Васильевне.

Левушка содрогнулся от мысли предстать перед профессором помятым после пьянки, поэтому решил отложить неизбежное до завтра. А сегодня он примет душ, отоспится и вообще приведет себя в порядок.

Немного мешало то, что Нестор Громов вызвался его проводить, а потом без приглашения ввалился в левино жилище, но, как оказалось, Лева зря расстраивался: Нестор не только не надоедал, а, напротив, навёл в доме порядок, не побрезговал даже помыть полы. Пока Лева отсыпался, Нестор успел сбегать на базар и приготовил незатейливый обед из трёх блюд.

За едой Левушка невольно посетовал на строгость профессора и собственный страх перед ним, особенно сейчас, когда он не представляет, чем оправдаться за прогул. Нестор не замедлил предложить помощь и научил приятеля, что отвечать завтра, представ пред ясные начальственные очи. Под вечер Громов ушел, пообещав заглянуть как-нибудь ещё.

Назавтра Лева Баренбойм имел возможность убедиться в необыкновенных способностях нового знакомого к вранью. Версия, озвученная с подачи Нестора, прошла без сучка и задоринки: профессор уже был готов закусить Левой, но неожиданно расслабился и даже посочувствовал милому молодому человеку, недавно приехавшему из Европы и ставшему жертвой местной шпаны.

А Лева живописал происшедшее с ним, повторяя слово в слово версию, придуманную на ходу Нестором – и как он вышел из дома, и как неизвестный попросил у него закурить, а затем напал внезапно и стал угрожать ножом, и как подоспели другие и били Леву, пока его не выручил дворник.

Молодой человек просил его извинить и высказывал сожаление о том, что за день его отсутствия на кафедре наука химия ушла далеко вперёд. Профессор поспешил заверить пострадавшего, что химия все ещё топчется на месте, но с его помощью старую науку ждёт прорыв, таким образом Левушку допустили к работе и не докучали чтением моралей.

С тех пор Лев Баренбойм и Нестор Громов подружились и стали проводить вместе почти все свободное время. Нестор сопровождал Левушку, плохо знающего столицу, по историческим местам. Кстати, список этих мест включал не только знаменитые музеи и театры, но и шикарные рестораны, публичные дома в районе Сименцов и тайные курильни опиума на Лиговке.

Жизнь в Санкт Петербурге начала двадцатого века била ключом и переливалась электричеством. Публика с ума сходила от пения Шаляпина и Вяльцевой, в «Бродячей собаке"поэты-футуристы читали какие-то непонятные стихи. По лицам слушателей угадывалось, что никто ничего не понимает, но выхода нет – нужно держать фасон, футуристы нынче в моде. На летней эстраде на Каменном острове выступал цыганский хор Ильи Тараканова – здесь было все без затей: томные романсы, дрожание плечами, красные плисовые рубашки и пестрые юбки.

Звонили трамваи, пели клаксоны новых авто. Воришки шныряли среди праздной публики в Гостином и Апраксином дворах, витрина Елисеевского магазина поражала воображение самых изысканных гурманов.

Зрители давились в очереди в синематограф, чтобы поплакать над чужими страстями, но и собственных страстей хватало с избытком, о чем ежевечерне повествовали в газетах хроникеры уголовных происшествий.

Сидеть дома по вечерам было не принято, а в гостях велись бесконечные разговоры о судьбе России, об избранности ее пути и преимуществах террора при решении политических вопросов.

Петербуржцы помещались на пророчествах и тайных знаках: из рук в руки передавались списки прогнозов некоего инока о грядущей войне, последующим за ней царстве Антихриста, где «брат пойдет на брата», а «иконами будут топить печи в доме Сатаны».

Спиритические сеансы стали всеобщим поветрием, а на вечеринки в качестве «изюминки» приглашали медиумов – людей, обладающих необыкновенными способностями.

Левушка и Нестор, будучи стойкими материалистами, игнорировали подобные сборища с примесью мистики, однако охотно посещали другие, где конца не было критике нашего политического развития. В самом деле, монархия – это анахронизм, и Великобритания нам не пример. Лучше уподобиться прекрасной Франции и выжечь всех паразитов очищающим огнем революции, отрубив голову царю и его семейству. Левушка при этом некстати вспоминал о том, что после Великой французской революции власть в стране захватил выскочка Наполеон, причинивший Франции немало бед. На него косились неодобрительно, и одиночный голос Левушки тонул в общем гуле восхваления революционной борьбы.

А российская Дума, являющаяся плохой копией развитого европейского парламентаризма, озабочена только одним – благополучием собственных депутатов, а не собственной страны. Локомотив под названием Россия на огромной скорости несётся в никуда, и остановить его можно только, подорвав рельсы.

Левушка соглашался с тем, что надо убрать прогнившее руководство страны, но опасался случайных жертв при совершении терактов. Разумеется, он рассуждал теоретически, не находя в себе ни сил, ни желания становиться бомбистом. Зачем? У него впереди карьера, он живёт в прекрасном городе и пользуется всеми благами цивилизации. Пусть прохвосты и неудачники бросают бомбы в царей и губернаторов, а потом фанатично идут на виселицу – Левушке хорошо и на этом свете, где так много соблазнов и удовольствий.

Примерно так же он высказался в беседе с Нестором. Друг как будто поддержал Левушку, но тут же перевел разговор на другое.

А через несколько дней, оставшись с ним наедине, без обиняков попросил изготовить взрывное устройство.

– Ты же химик, для тебя сделать бомбочку – все равно, что два пальца… это самое… – уговаривал Нестор, – И потом, мы хорошо заплатим.

– Кто это «мы»? -выдавил Левушка, на что Нестор отрезал:

– Много будешь знать… Впрочем, неважно.

В голове у химика прояснилось: какого же он сваляла дурака! Этот Нестор заинтересовался им, лишь узнав о его профессии, и в дружбе он проявлял инициативу, а Левушка предпочитал быть ведомым.

Левушке же почти ничего неизвестно о новом друге: Нестор умудрялся избегать прямых ответов на вопросы. И на квартире у Нестора не был…

А Левушка хорош – распустил язык, рассказал про богатого пару в Песчанске и сестер! Что же теперь делать? Если эти люди успешно охотятся на российскую верхушку, то уничтожить еврейское семейство из провинциального Песчанска – для них не вопрос. И как бы в подтверждение его мыслей, Нестор произнёс:

– Я бы не советовал тебе отказываться, Лева. У нас длинные руки, а твои сестры утром ходят в гимназию одной и той же дорогой.

Левушка ясно представил окровавленные тела на тротуаре, развороченный взрывом, гимназические портфели в грязи и затоптанные школьные тетрадки и… согласился.

– Только один раз, – предложил он, но по тому, как поспешно кивнул Нестор, понял, что в покое его не оставят.

Глава 39

Через неделю после того, как Нестор получил «посылку"от Левушки, щедро заплатив последнему, на шикарной даче в Териоках, принадлежащей крупному чиновнику министерства транспорта Сергею Ивановичу Костецкому, праздновали день ангела Надежды, младшей дочери хозяина дачи.

День был хорош, такой ясный и тёплый, какие чаще бывают в июле, а не в сентябре. Гладь залива проглядывала сквозь трепещущие кроны сосен, а вдоль садовых дорожек, спохватившись, расцвел шиповник. Его обманула теплынь, и он поспешно покрылся душистыми цветами.

С утра на дачу съезжались гости. Поздравив именинницу, они разбредались по саду или спускались к заливу. Белые зонтики мелькали среди осеннего многоцветья. В беседке молодежь пела под гитару, на веранде компания постоянных игроков затеяла партию в вист, а в залитой солнцем столовой шли последние приготовления к праздничному обеду.

Веселая хохотушка Наденька носилась по дому веретеном, зацелованная и затисканная со всех сторон. На нее пролился дождь подарков, а самое главное, ей подарили набор для тенниса, о чем она давно просила папу. Девочка в восторге показывала ракетки гостям и прислуге, раздавала конфеты в серебряных бумажках, обставила кухаркиного сына в игру в камешки и, запыхавшись, остановилась у зеркала в прихожей.

Она горделиво подняла голову и снисходительно посмотрела на своё отражение. Как она прекрасна в этом «взрослом"платье – ей можно дать в нем не пятнадцать, а все семнадцать лет! И прическу ей мамуля навертела взрослую, и повесила ожерелье. Наконец-то ей можно носить украшения – она и так перемерила все из маминой шкатулки. А сегодня на обеде она появится в настоящих изумрудах.

Наденька ещё немного покружилась перед зеркалом и вдруг заметила через раскрытую дверь, что от калитки к дому идёт посыльный. В руках у него был здоровенный пакет, перевязанный красной лентой, а это, несомненно, означало только одно -новый подарок!

Девочка сама встретила посыльного, расписалась в получении и торопливо принялась развязывать ленточку. Посыльный незаметно удалился, а Наденька уже раскрывала упаковку. Под обёрткой оказалась картонная коробка, красиво расписанная сердечками, птичками и цветами. Наденьке показалось, что внутри коробки что-то тикает.

– «Неужели мне подарили будильник?» – успела она подумать, открывая крышку. И в это мгновение страшный взрыв потряс все помещение. Когда все опомнились и бросилась к месту взрыва, глазам предстала страшная картина – от бедной Наденьки ничего не осталось, как и от ее первого «взрослого» платья.

На следующее утро газеты наперебой сообщали о взрыве в Териоках и о гибели дочери крупного чиновника. Левушка прочёл о теракте и сразу же понял, чему послужила его посылка. Он взглянул на напечатанную на первой странице фотографию улыбающейся Нади Костецкой, и ему сделалось так стыдно, что захотелось напиться. Он, Левушка, убийца – надо называть вещи своими именами. Он виноват в гибели девочки, счастливо улыбающейся на снимке, все несчастье которой состояло только в том, что бомбисты вынесли приговор ее отцу.

Левушка переживал до тех пор, пока Нестор не принес деньги сверх договоренности, так называемую премию.

– «Продаваться, так подороже, -в отчаянье подумал он и взял следующий заказ, дав зарок никогда не читать газет.

С тех пор так и пошло: все больше суммы гонорара, все глуше голос совести.

Два года он работал на Нестора и его организацию, а потом начались аресты.

Левушка, привыкший к дополнительному заработку, ощутил себя в вакууме, как только прервалась связь с Нестором. Он уже не терзался моральной стороной дела – ему просто нужны были деньги. Нестор один из всей организации бомбистов поддерживал с ним связь, что имело как свои достоинства, так и недостатки. С одной стороны, его не коснулась прокатившаяся волна арестов, ведь его данные никому, кроме Громова, не были известны, а с другой – Левушка уже врос корнями в деятельность бомбистов и не мыслил без нее существования.

А дальше произошло то, о чем никто не мог предположить: Нестор заболел в тюрьме менингитом и в бреду выболтал глубоко запрятанные тайны, в том числе и о Левушке -изготовителе бомб. Агент охранки сделал стойку, как хорошая охотничья собака: наконец-то они вышли на след пресловутого «химика,,,Он отправил подробный отчёт своему начальству и получил разрешение на арест Льва Львовича Баренбойма, проживающего на Миллионной улице.

Пока отчёты и резолюции ходили по инстанциям, на Левиной счастье произошла утечка информации: один из прикормленных бомбистами агентов узнал о грядущем аресте некоего химика – умельца, завалившего взрывчаткой столицу.

Агент рассудил, что специалистов подобного уровня нужно беречь, и поспешил предупредить Леву. Тот, не заходя к себе в квартиру, поехал на Царскосельский вокзал и взял билет на ближайший поезд в Белоруссию. Он был уверен, что в Песчанске его уже караулят возле отцовского дома, а сестра Рашель, живущая в Барановичах, поможет ему спрятаться или уехать за границу.

Предупредивший Леву агент сделал ещё одно доброе дело: передал паспорт на имя некоего Оболенского.

В вагон третьего класса, где коротал время Левушка, на каждой станции входили и выходили люди, и все они казались подозрительными нашему беглецу. Он сидел в углу, спрятав нос в воротник, и притворялся спящим, а сам вполглаза следил за происходящим.

Постепенно он вычислил их всех – тех, кто должен был его арестовать. Они входили на разных станциях, старательно маскируясь под крестьян и мастеровых, но каждый из них как-то по особенному взглянул на Левушку.

Беглец дрожал всем телом, не зная, что предпринять. Он хотел затаиться и так просидеть до самой Белоруссии, но продолжал привлекать внимание поднятым воротником и бегающим взглядом. И лишь только поезд отъехал от станции Вязовка, он понял, что нужно делать.

Илья Астафьев не раз говорил, что здесь возле Вязовки находится их дача, и зимой там никто не живёт. Лева вскочил с места и под недоумевающие взгляды соседей по купе вышел из вагона. А потом – прыжок в темноту, боль, неизвестность…

Напрасно он так небрежно обошёлся с красивой фельдшерицей- она не скрывала симпатии к нему. В другое время, возможно, их роман расцвел бы пышным цветом, но сейчас он не имеет права рисковать сам и подвергать риску понравившуюся женщину.

Планы меняются: он едет в Песчанск пред строгие очи отца. Уж он-то даст денег и поможет скрыться.

К вечеру он добрался до Вязовки. Перрон был освещен газовыми фонарями, тусклый свет которых расплывался в тумане. Другой фонарь, побольше, освещал здание вокзала, и внутри горел свет. Накрапывал дождь, тучи собирались на небе, и сырой ветер проникал под одежду, пронизывая холодом до костей.

Левушка зашёл в пустой вокзал. Там было тепло и тихо, лишь потрескивали дрова в печке, да мерно постукивал телеграфный аппарат. Дежурный по станции дремал за тонкой фанерной перегородкой и на приход Левушки не отреагировал.

В самом деле, зачем ему дёргаться, если до следующего поезда три часа, а ему здесь куковать всю ночь!

Оглядевшись, Левушка опустился на жёсткую деревянную скамейку. За время пути он выбился из сил, к тому же сильно болел бок – то место, где Ольга сделала прокол. Он вытянул ноги и с наслаждением уснул.

Он проснулся, словно от толчка, и сначала не мог понять, где находится. Постепенно отдельные фрагменты – потолок, скамейка, печь – начали складываться в единое целое. Да он же на вокзале, в Вязовке.

В полумраке зала ожидания чувствовалось чье-то постороннее присутствие. Лева поднялся на локтях и огляделся: на соседней скамейке сидела Ольга и настороженно наблюдала за ним. Вероятно, она находилась здесь давно: за окном шел дождь, а ее пальто и шляпка были сухими. Она грела руки у печки и попеременно подносила их к щекам.

– Ольга Карловна, – смущенно позвал Левушка, – А почему Вы здесь?

Он, кажется, растерял владение литературным языком, впрочем, она этого не заметила. Ольга была смущена не меньше Левушки, кроме того, ее волновало, как он воспримет ее появление. Тем не менее ей удалось взять верх над своими чувствами, и она ответила не без вызова:

– Вы даже не попрощались со мной – неужели я не заслужила такой малости?

Левушка скрестил руки на груди, изображая раскаяние.

– Простите меня, Ольга Карловна. Я не хотел доставлять Вам новые беспокойства.

– Беспокойства? – удивилась она.

– Да, именно, – с жаром подтвердил Лева, – Высказав сомнение в том, что я – Оболенский, Вы попали в точку. У меня есть основания скрываться под чужим именем. Я испугался навлечь на Вас неприятности.

– А, может быть, Вы испугались моей проницательности? – переспросил она.

На секунду взгляды их встретились, и неожиданно для себя Ольга и Левушка бросились друг к другу в объятья.