Читать книгу: «Цена дружбы», страница 4
– Но это правда!
– Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей? – напрямую спросила она.
– Да, – голос Константина Степановича при этом вздрогнул. – Катенька, я буду на руках носить вас.
Катю опять затошнило, но она взяла себя в руки.
– Так что по поводу пьесы?
– Пьесу мы поставим. Я дам вам адрес того человека, он её отшлифует, и всё будет прекрасно.
– У меня одно условие: все пьесы, которые Люба будет писать, вы будете ставить и платить согласно договору?
– Ну разумеется, дорогая.
– И ещё …ни при каких обстоятельствах Люба не должна знать о нашей сделке.
– Хорошо, как скажешь. Поехали ко мне.
Катя испуганно сжалась, но это длилось лишь пару секунд. Не в её правилах было отступать от принятых решений.
– Хорошо, – сказала она и решительно встала со стула.
Константин Степанович жил один в хорошо обставленной трёхкомнатной квартире. На какое-то время он приводил к себе очередную любовницу, которыми обычно были артистки его же театра, но на ночь он их обычно не оставлял. И, к тому же, как-то так получалось, что больше года любовницы не задерживались.
Константин Степанович планировал привезти сегодня Катю к себе домой, потому попросил домработницу приготовить им ужин. Катя впервые была в столь большой и красивой квартире, но она держалась холодно и не проявила ни малейшего интереса к обстановке.
– Проходи, милая, – после мытья рук хозяин дома пригласил Катю в столовую, где уже был накрыт стол на двоих.
– У меня домработница превосходно готовит. Я попросил её сегодня приготовить нам жаркое из кролика. Ела когда-нибудь?
Катя в знак отрицания замотала головой.
– Сегодня попробуешь. Это что-то!
Усадив Катю, Константин Степанович хлопотал над ужином. Через минуту ароматизированные зажжённые свечи в красивых подсвечниках уже бросали вокруг таинственные блики. В комнате стал чувствоваться дух сладострастного томления. Красное вино, разлитое в прозрачные бокалы из чешского стекла, пронизанное огоньками свечей, заиграло особой палитрой ароматов, нестерпимо манящих к себе и обещающих незабываемое блаженство. Вся атмосфера вокруг была полна ожиданием: для гостьи – чего-то ранее неведомого и пугающего, для хозяина – страстно желаемого. Жаркое было действительно вкусным, но страх и отвращение перед грядущим напрочь лишили Катю аппетита. Поклевав горячее и пригубив вино, она замерла в ожидании. Щёки её пылали огнём, и она вся дрожала. Константин Степанович включил музыку и, подойдя к Кате, галантно подал руку, приглашая на танец. Красивая музыка, дыхание, ставшее единым…. Его руки, минуту назад кружившие её в танце, вдруг решительно заскользили по спине девушки, прижимая её к себе в страстном поцелуе…
Когда всё наконец-то закончилось, и Константин Степанович, тяжело дыша, откинулся на подушку, Катя, стыдливо прикрываясь простынёй, сразу же стала одеваться.
– Полежи немного, отдохни, – он ласково провёл по её руке.
Катя с трудом сдержалась, чтобы в отвращении не отдёрнуть руку, но лишь быстрее стала одеваться.
– Уже поздно, мне надо домой.
– Подожди, я такси вызову.
Когда такси приехало, Константин Степанович, накинув халат, вышел проводить Катю.
– Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой, – сказал он на прощание поцеловав её в голову. Потом, как бы опомнившись, быстро достал из кошелька тысячную купюру.
Катя инстинктивно спрятала руку в карман.
– Ну, чего ты испугалась, дурочка? Это тебе на такси.
Выйдя за дверь квартиры, Катя, не дожидаясь лифта, помчалась по ступенькам вниз. Ей хотелось быстрей выбраться из этого пристанища разврата. Она была противна себе. Перед самым такси её стошнило. Отвращение, которое она гасила в себе почти три часа, сейчас выходило из неё в буквальном смысле, выворачивая наизнанку. Ругаясь, таксист отвернулся, но уезжать не стал, зная, что ночная такса дороже в три раза.
Через короткое время Кате стало немного легче.
– Извините, – она села на заднее сиденье и назвала адрес. Ехали молча. На смену тошноте пришли слёзы. Катя едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Начался ливень. Не доехав до общежития пару сотен метров, Катя попросила водителя остановить. Расплатившись, она вышла. Ей не терпелось остаться одной.
Она шла под проливным дождём и выла, как волк. Её девственность, чистота помыслов, мечты о любви, о счастливом замужестве, материнстве сегодня были безжалостно отданы на попрание похотливому, пожилому извращенцу, который не преминул воспользоваться случаем. Катя шла и понимала, что жизнь для неё кончилась. Она ненавидела себя, презирала, считала грязной. Ей не хватало воды проливного дождя. Он представлялся ей каплей, а хотелось – реку, море воды, чтобы хоть как-то попытаться смыть с себя чужой запах, чужие прикосновения, которые зудом отзывались на теле. Катя не давала себе отчёта, что уже два часа стоит под проливным дождём. Душевная пустота лишила её способности мыслить, и ей стоило больших усилий взять себя в руки. И она вновь вспомнила маленькую ладошку Любы и со словами: “Пусть хоть она будет счастлива!”, – наконец-то вошла в общежитие.
Люба не спала.
– Катька, ты где была?! С тобой всё в порядке? – Люба беспомощно взирала на воду, которая в прямом смысле ручьями стекала с Кати.
– Всё в порядке. Маршрутка сломалась, пешком шла, – Катя стала раздеваться. Люба опомнилась и стала помогать подруге. Она принесла таз и выжимала одежду Кати.
Переодевшись в сухую одежду, Катя включила электрочайник.
– Ты ела?
– Конечно, поела. За меня не переживай, я тебе там оставила.
– Не хочу. Вот только чай попью, а то что-то знобит.
– И я с тобой за компанию, – Люба уселась за стол на своё место. – Кать, ты вся дрожишь, похоже – простудилась.
– Ничего страшного. Вот только чай попью, – она бросила в чайник по щепотке липового цвета, шалфея и прикрыла чайник полотенцем. Заметив небрежно брошенную на стуле мокрую одежду, Катя молча подошла и аккуратно все развесила.
– Извини, не догадалась, – Люба наблюдала за действиями подруги.
– Ничего, просто утром она мне понадобится сухой.
– Кать, что с тобой? У тебя голос какой-то не такой.
– Не говори глупости.
– Нет, серьёзно, без интонации. Помнишь, по телику показывали: когда человек умирает, аппаратура выдаёт прямую линию. Абсолютно прямую, без даже самых малюсеньких всплесков. Вот и у тебя голос ровный, ровный. Мёртвый какой-то…
– Глупости.
Катя разлила по чашкам чай и, взяв маленькую ложечку, стала вприкуску с вареньем маленькими глотками пить кипяток. Люба же, остудив чай молоком, стала пить его, заедая печеньем.
– Ты чего кипятком давишься, молоко налей.
– Мне нужно пропотеть, чтобы не заболеть.
– Ясно.
Как не пыталась Люба разговорить подругу, ничего у неё не получилось. Напившись чаю, легли спать. Вконец измотанная, Катя уснула в тот же миг.
Глава 6
На следующий день после работы Катя пошла по адресу, который ей дал худрук. Дверь открыл старый то ли еврей, то ли грузин, – это первое, что приходило на ум после взгляда на нос хозяина. Но после того, как он стал картавить, сомнения, что это может быть кто-то помимо еврея, улетучились.
– Как я полагаю, вы от Константина Степановича? Он звонил мне накануне.
Получив в виде кивка утвердительный ответ, хозяин предложил гостье раздеться, любезно приняв у неё плащ.
– Пройдёмте в комнату, – шаркая старческими ногами, он пошёл первым, показывая Кате дорогу.
Судя по всему, квартира была двухкомнатная, и хозяин привёл Катю в зал. Основным украшением комнаты были стеллажи книг. Их было много, очень много.
– Какая у вас большая библиотека!
– Да, – просто ответил хозяин: похоже, он привык, к словам восхищения по поводу книг.
Жестом он пригласил Катю к столу.
– Садитесь, – придвинув девушке стул, он сел рядом.
– Меня зовут Семён Романович, а вас?
– Катя.
– Очень приятно. Так с чем, Катенька, вы пожаловали?
– Вот, – Катя протянула ему листки рукописи.
Не отрываясь от пьесы, лишь на секунду подняв глаза поверх очков, он спросил:
– Константин Степанович говорил вам что-нибудь об оплате?
–Да, конечно.
– Если вы располагаете хотя бы часиком, я скажу точно, во сколько вам обойдётся теперь уже моё творчество.
– Я подожду. Можно мне посмотреть книги?
– Да, пожалуйста, – и хозяин вновь углубился в анализ пьесы.
Катя с волнением в груди подошла к книгам. Они для неё многое значили. Не будучи открытым человеком, в книгах она искала ответы на свои вопросы, касательно не только научных знаний, но и жизни в целом. К книгам она обращалась, когда ей было радостно или грустно. И вот сейчас, увидев их в таком большом количестве дома у одного человека, её сердце пронзило острое чувство зависти. Но Катя сразу же подавила его в себе и лишь радуясь возможности лицезреть такое богатство, протянула руку к полке. Толстые и тоненькие, новые и не очень, книги стояли тесными рядами переплётом вперёд и, не дотрагиваясь до них, можно было прочесть название. Случайно Катя подошла к той стороне стеллажа, где находились книги по медицине. “Кардиология” тихонечко прошептали её губы, и сердце учащённо забилось. Она стояла и молча читала названия книг: “Акушерство”, “Глазные болезни”, “Заболевания желудка” …, – Катя в восхищении скользила взглядом по книгам. Она обернулась с желанием что-то спросить, но остановилась, заметив сосредоточенный вид Семёна Романовича.
“Потом спрошу”, – решила она и продолжила знакомиться с содержанием библиотеки.
Практически через час Семён Романович окликнул Катю.
– Ну, дорогая, прошу к столу.
Дождавшись, когда она сядет, он спросил.
– Нашли что-нибудь интересное для себя?
– У вас хорошие книги по медицине. Вы что, по профессии врач?
– Да. Я – гинеколог. У нас в роду все врачи. И по маминой линии, и по отцу. Сейчас я не практикую, но, знаете ли, кушать не расхотелось, потому вот занимаюсь этим, – он хлопнул по рукописи, – ещё вот книги даю читать на дом, – правда, за деньги.
Глаза Кати загорелись огнём. Семён Романович заметил это и поспешил добавить:
– Сначала решим вопрос оплаты рукописи, потом можно и о другом поговорить. Я попрошу за свой труд восемьдесят тысяч.
Глаза у Кати округлились. Ей стало трудно дышать.
– Ну что вы, дорогая, так испугались? Это совсем не дорого. Первую работу я, можно сказать, делаю бесплатно. Для следующей пьесы будет совсем другая цена.
– Но у меня нет таких денег.
– Тогда зачем вы пришли? – тон Семёна Романовича стал суровым. Катя испугалась, что сделка из-за неё сорвётся, и поторопилась заверить, что деньги найдёт.
– Это уже другой разговор. Через неделю встречаемся у меня. Вы мне деньги – я вам пьесу. Договорились?
–Да.
Катя шла к остановке маршрутки и думала, где взять денег. На заводе она получала пятнадцать тысяч плюс стипендия, итого – двадцать. Где взять ещё шестьдесят? Одна надежда была на заведующую общежитием Елену Владимировну. “Лишь бы у неё были, и она дала взаймы”, – как молитву повторяла Катя, добираясь до общежития. Не заходя в комнату, она прямиком пошла к заведующей. Та была одна и что-то писала.
– Катюша, проходи милая! – Елена Владимировна была ей рада. – Меня всё вширь тянет, а ты, смотрю, тростинкой стала.
– С приездом, как отдохнули?
– Хорошо, милая: дом побелила, в огороде, сама понимаешь, дел невпроворот. Зря вы со мной не поехали.
– Вы и так столько для нас сделали, ещё и к вам домой ездить? Нет уж, увольте! Я рада, что вы вернулись.
– Попозже к вам собиралась, гостинцы привезла. Вот только с делами разберусь. Ты, родная, просто так или по делу? – заведующая просматривала документы и разговаривала одновременно.
– По делу я, Елена Владимировна, – потупив глаза в пол и помолчав пару секунд, как бы набираясь решимости, Катя резко выпалила. –…Не могли бы вы мне занять шестьдесят тысяч? Я всё отдам, честное слово! – увидев, что заведующая прекратила листать документы и, подняв голову, что-то хочет спросить, Катя, опережая её, быстро добавила. – Вы, Елена Владимировна, пожалуйста, ни о чём не спрашивайте! Просто поверьте, что очень надо.
– Что-то ты загадками говоришь…
Катя умоляюще смотрела на заведующую.
– Я заработаю и верну.
Теперь уже несколько секунд помолчала заведующая, и при этом, не отрываясь, смотрела на Катю, а потом, улыбнувшись, чтобы поддержать девушку, у которой застыл в глазах страх, что откажут, она спокойно ответила.
– Я знаю, что ты просишь на нужное дело. Я дам тебе денег. Отдашь, когда сможешь.
Катя, не сдерживая слёз, бросилась обнимать Елену Владимировну.
– Родненькая вы моя, спасибо! Я всё отдам, честное слово!
Тут и Елена Владимировна расплакалась.
– Ну что ты говоришь, кому мне помогать, как не вам? Кроме вас у меня никого и нет.
Проплакали минут десять, пока у заведующей не зазвонил телефон. Уходя, Катя оглянулась и сказала:
– Вы только, пожалуйста, Любе ни слова!
– Конечно, милая. Как скажешь.
Ровно через неделю Катя, отдала Семёну Романовичу деньги и забрала рукопись. Хотя он и приглашал прочитать пьесу сразу, чтобы знать, за что он берёт деньги, Катя отказалась. На то были две причины. Во-первых, она была уверена, что работу бывший врач сделал на «отлично». “При такой-то библиотеке!”, – был её главный аргумент. Во-вторых, время было раннее, и Катя собиралась занести рукопись секретарше. С самим худруком она не желала встречаться. Всё вышло так, как планировала Катя. Буквально на следующий день Константин Степанович позвонил Кате сам и сказал, что пьеса одобрена художественным советом, и Люба может приезжать для подписания договора о сотрудничестве. Катя и Люба были на седьмом небе от счастья.
Для Любы началась новая эра в её жизни. Катя вместе с редактором их студенческой газеты, позаботились, чтобы через несколько дней весь институт знал, что Люба успешно пишет пьесы для их местного драматического театра, который активно репетирует одну из них.
С Константином Степановичем Катя встречалась у него на квартире. Он всегда звонил сам и спрашивал, свободна ли она сегодня. Если Катя была занята, встреча откладывалась на другой день. Он мог назначать встречи чуть ли не каждый день, а мог и не звонить целую неделю. Обычно Катя не переносила назначенный им день, лишь однажды ей сильно нездоровилось, и она попросила отложить встречу на пару дней.
Сегодня Константин Степанович позвонил и попросил её приехать к нему. Они не виделись целую неделю. Катя согласилась, как раз была не её смена на заводе, и она освободилась сравнительно рано. Приняв душ, она поехала к нему домой. Константин Степанович открыл ей дверь сам. В дни их свиданий он пораньше отпускал домработницу домой.
– Катюша, здравствуй милая! – он помог девушке снять плащ, и они прошли в комнату. Там на журнальном столике, как всегда, стояли ваза с фруктами и бутылка виски.
– Садись, – усадив девушку на диван, сам он сел в кресло, напротив.
– Ты похудела, но стала ещё прекрасней, – он налил себе и ей виски. Взяв свой стакан в руки, он облокотился на спинку кресла. – За твое здоровье, дорогая, – он выпил всё, что налил себе, Катя лишь пригубила.
– Ты знаешь, Катюша, у меня есть мечта: поставить спектакль о современниках, – он снова налил себе и выпил. – Они мне представляются безнравственными и меркантильными. Чтобы добиться того, что им хочется, они пойдут на всё. Он опять выпил.
– О таких понятиях, как Родина, любовь, я вообще не говорю, – они продаются ими направо и налево за медный грош. В чём-то я с ними согласен. Родина – понятие расплывчатое. Лично я вообще его не понимаю. Есть место, где ты родился, где тебе было хорошо, а если нет, то почему ты должен любить то место, где тебе было плохо? А если ты нашёл место, где тебе лучше, почему ты, уехав туда, считаешься предателем?
Катя безучастно сидела и молча слушала. Никто не спрашивал её мнения, а сама она не привыкла его навязывать другим.
– Бог с ней, с этой Родиной. Я говорю о таких личных понятиях, как честь, достоинство. Что они обозначают? Какова их ценность? Нужны ли они вообще и актуальны ли сегодня? – он снова налил себе и выпил. – Почему у нас в театре, к примеру, как только ставится новый спектакль, и распределяются роли, начинаются такие страсти – волосы дыбом встают: строятся козни друг против друга, плетутся интриги. А всё потому, что артисты меркантильны. Им хочется славы, признания, им хочется выделиться.
– Им, наверное, хочется попробовать себя в разных ролях.
– Для чего или для кого?
– Для себя.
– Пожалуйста, учи роль и играй дома, сколько душе угодно! Нет, они этого не хотят. Потому что дома они не получат самого главного – признания своей исключительности. Ради неё и весь сыр-бор. В жертву ей приносятся и честь, и достоинство. Что такого в этой исключительности? Почему к ней так стремятся? Живи себе спокойно, как серая мышь. Заработал на пропитание – и радуйся. Нет, хочется чего-то большего. Можно возразить, что стремление к исключительности заставляет людей развиваться. То есть это своего рода источник прогресса. Но не тут–то было.
В научном мире, так сказать, в том самом сердце прогресса, случаются целые войны за право считаться первым в каком-либо открытии. Учёным не столь важно, что свершился прорыв в одной из областей науки, – им куда важней, что это именно они его совершили. Жажда славы, возможность не быть как все – вот что их волнует больше всего. А всему виной чёрт, сидящий в каждом из нас. Это он нашёптывает на ушко: ты – Бог, ты не такой как все, ты исключительный, ты всё можешь. Это главное для человека искушение – сравняться с Богом, и люди идут на всё, чтобы достичь этого ощущения. Ты знаешь, Катюша, чтобы заполучить главную роль, большинство артисток нашего театра прошли через мою постель. Я им предлагал – они соглашались. Они, как последние проститутки, бежали ко мне, чтобы в будущем заполучить это долгожданное признание. Продажные шлюхи без чести и достоинства.
Катя сидела и плакала. Она понимала, что доля истины есть в словах худрука, и ей было очень стыдно. Она была готова провалиться от стыда сквозь землю. Константин Степанович только теперь заметил, что, Катя плачет.
– Катюша, милая, к тебе это не имеет никакого отношения! – он встал перед девушкой на колени и стал целовать ей руки. Катя сидела, не шевелясь.
– Ты лучшая девушка, которую я когда-либо встречал. Его поцелуи становились все более настойчивыми, смелыми. Руки потянулись к пуговицам на кофточке. Катя не помогала ему, на её лице замерло безразличие и пустота. Расстегнув пуговицы, он страстно прильнул губами к её груди. …Когда всё закончилось, Катя, всё так же молча, встала и ушла.
Глава 7
Ведущего артиста их местного театра, Андрея Коваленко, Люба приметила ещё в тот момент, когда художественный руководитель Константин Степанович любезно представил её труппе, которая уже начала репетировать спектакль. Блондин с хвостиком, среднего роста, хорошего телосложения он очень напоминал танцора балета Нуриева. Те же грациозные перемещения по сцене, та же гордо, высоко посаженная голова на длинной шее и, самое главное, та же одержимость сценой. Он исполнял главные мужские роли почти во всех спектаклях театра по причине своей необычайной талантливости, что само по себе было больше исключением, чем правилом, в мире искусства. А заметила Люба его лишь потому, что он один из всей труппы не подошёл к ней, чтобы засвидетельствовать своё восхищения и взять автограф. Он спокойно сидел на стуле и ждал, когда его коллеги перестанут заискивать, и начнётся репетиция. Андрей Любе очень понравился внешне, остальное её мало волновало. С этого дня она частенько стала посещать репетиции, и открыто выказывала ему своё восхищение.
– Андрюшка, сегодня твоя не пришла. Что будешь делать со своими многочисленными поклонницами? – Анастасия Павловна наносила лёгкий грим на лицо Андрея.
– Солить в бочке. … Если вы о Смирновой, то мне иногда кажется, что это не она написала пьесу.
– Почему ты так решил? Слишком молода? Поговаривают, что ей всего лишь двадцать.
– Возраст тут не причём. Я вчера специально переврал текст, у Константина Степановича глаза на лоб полезли, а она, стоя, мне аплодировала. Представляете?
– Похоже, она влюблена в тебя и всё тебе прощает.
– Если бы я изменил текст в лучшую сторону, её поведение хоть как-то можно было оправдать, хотя для истинного автора его детище неприкосновенно. Я же нёс полную чушь, а ей всё равно. … Дура.
– Ты бы осторожней: не захочет тебя видеть в этой роли. Что делать будешь? Желание автора – закон.
– Испугали. …Отныне буду любезен. Всё, Анастасия Павловна, спасибо, – Андрей вышел из гримёрки и пошёл к сцене. Скоро должен быть его выход.
Сегодня репетировалась сцена, когда главный герой признаётся героине в любви и соблазняет её. Главный герой – студент третьего курса института, героиня заканчивает десятый класс. Он приводит девушку к себе домой, чтобы позаниматься геометрией. В пустом зале был занят только первый ряд. Сидел постановщик спектакля и его помощники. В руках Константин Степанович держал микрофон и в него давал указания, как исполнителям, так и звукооператору, и осветителям. Люба знала, когда заканчивается репетиция. К её окончанию она уже была у театра, но входить не стала, а прошла к месту, где Андрей обычно парковал машину. Спрятавшись за колонну, она стала ждать появления артистов. “Чёрт, холодно-то как! Хотела ведь беретку надеть, да побоялась причёску испортить. При таком ветре и влажности от неё и так ничего не осталось. Может, зайти в фойе и там его ждать? Нет, при всех как-то неудобно. А если он сегодня вообще не был на репетиции? Откуда мне знать, что они сегодня репетировали. Вот будет номер, если я тут зря мёрзну. Время, однако, тащится, как улитка. Всего пятнадцать минут стою”, – Люба посмотрела на часы. “Погода совсем испортилась, только мне дождя или, ещё хуже, снега не хватало! Стоп. Идут. Пойду на своё место”, – увидев толпу актёров, выходивших из театра, Люба обогнула стоянку и встала как раз в том месте, где обычно выезжал Андрей. Когда молодой человек подъехал к тому самому месту, перед ним замаячила Люба, пытавшаяся поймать такси. Не заметить её было просто невозможно. Вспомнив недавний разговор с гримёршей, Андрей не стал играть с судьбой и нажал на тормоза своего старенького «фольксвагена».
– Люба, здравствуйте, могу я вас подвезти?
– Мне на Цветочную, – она назвала улицу, где находилось общежитие.
– Я как раз еду в ту сторону, – обманул Андрей, хотя на самом деле его дом находился в противоположном направлении.
Он с любезной улыбкой вышел из машины и, открыв дверцу, галантно пригласил девушку сесть на переднее сиденье.
– Похолодало! Что поделаешь, – скоро зима, – Андрей сказал банальную фразу, трогая машину, чтобы как-то завязать разговор.
– Не люблю зиму, – ёжась от холода, ответила Люба. Она достаточно сильно замёрзла и была не в духе от того, что снова самой приходится бегать за парнем.
– Я печку включил, сейчас будет тепло. А хотите, у меня есть горячий кофе?
– С удовольствием. Замёрзла: как бы ни простыть.
Андрей, отъехав в сторонку, остановил машину. Достав из бардачка пачку печенья, он раскрыл её и положил на колени Любы и только затем разлил по чашкам кофе. Одну он протянул ей, другую – взял себе. В тёплой машине они сидели, пили кофе с печеньем и разговаривали.
– А вы что же, с репетиции?
– Да.
– А что сегодня репетировали? – Люба мило улыбалась, она была довольна: всё складывалось именно так, как она и планировала.
– Сегодня репетировали момент соблазнения. Коварный герой соблазняет невинную молоденькую героиню. Всегда хотел спросить, как вам, писателям приходят на ум такие сюжеты? Вы что же, берёте их из жизни, или это чистейшей воды плод вашей фантазии?
– Вообще-то я стихи пишу, когда у меня есть вдохновение, а сюжет… конкретно этой пьесы действительно взят из жизни.
– Что вы говорите? – Андрей допил кофе первым и тихонечко поехал.
– Да, подобное случилось с ученицей школы, где я училась.
Люба тоже допила кофе и, спокойно облокотившись на спинку сиденья, наслаждалась поездкой и общением. Настроение у неё было отличное. Впервые она ехала на переднем сиденье легковой машины, и не просто как пассажирка такси, а как подруга, как возлюбленная подруга известного артиста. Во всяком случае – таковой она себя ощущала.
– Надо же! Вы действительно очень талантливы, так расставили акценты, что простая житейская история превратилась в драму. Какая игра страстей, какой накал! – Андрей сыпал комплименты. – И на нас, артистов, ложится сложная задача – суметь в полной мере передать страдания бедной девочки, всю испорченность, весь эгоизм подлой душонки главного героя. Мне даже становится страшно, сумею ли я сыграть, как надо.
Люба была польщена обилием открытого восхищения – как самой пьесой, так и ею, как автором. И в знак благодарности, и не только, стала нахваливать самого актёра.
– Что ж вы так о себе? Вы – прима театра. Играете во всех популярных спектаклях. И как талантливо! Вас обожает зритель, и не только он, – Люба многозначительно замолчала. А потом, сделав вид, что сама смущена вырвавшимся признанием, опустив глаза, продолжила.
– Вас, наверное, и в Москву приглашали?
– Приглашали, но мне как-то неудобно бросать товарищей, – Андрей был сама скромность.
– Да вы что?! Каждый должен думать о себе. Нужны вы будете друзьям, когда вам перестанут давать главные роли.
– Что же вы так плохо о друзьях? Приходилось обжигаться?
– Да, и не раз.
– Расскажите, очень интересно. Мне лично с друзьями везло.
– А мне нет. Была у меня подруга, ещё с детства. Всё так сказать вместе, и в горе, и в радости. В школе вместе учились. Я всегда отличницей была, а она – бездельница. Понятно, мне приходилось помогать. В институт помогла ей поступить. А сейчас, когда ко мне слава пришла, зависть у неё ко мне появилась. Не порадуется за меня, злыдней стала.
– Да, не повезло вам. Всё, приехали. Вам где остановить?
Люба обиженно поджала губы. После тёплого общения и стольких комплиментов, она рассчитывала, по меньшей мере, на посиделки в кафе.
– Возле магазина, пожалуйста, – сухо ответила она
– Как скажете, – Андрей заметил перемену настроения девушки, потому поспешил добавить.
– Жена попросила сына из садика забрать.
Люба промолчала и, бросив: “Спасибо”,– вышла из машины.
От известия, что Андрей женат, настроение у Любы испортилось окончательно.
“Надо же, какая я невезучая! И здесь сорвалось!“ Глазами, полными слез, она смотрела на огни зажжённых фонарей, светящиеся витрины магазинов, на свет фар мчащихся по дороге машин, на прохожих, спешащих по каким-то своим делам, и до боли в сердце ощущала свою ненужность, своё одиночество.
Отчего же такая чудовищная несправедливость?! Когда же это закончится? Мне говорили: стань знаменитой, и тогда тебя будут любить… И что же? Я стала знаменитой, но почему ничего не изменилось? Почему? Что я делаю не так?
И от бессилия что-либо изменить, но испытывая страстное желание отомстить, она всё же отобрала чувство защищенности у тех, кто слабей её, со злостью пнув на асфальте горстку листьев, прижавшихся к друг другу в надежде вместе противостоять сильному порыву ветра и не быть разбросанными по одиночке, что означало бы для каждого из них неминуемую смерть под ботинками прохожих. И совершив это злодеяние, она быстрым шагом пошла к общежитию.
У самого входа она увидела Сергея.
– Серёжка, ты что здесь делаешь? – обрадовано воскликнула Люба. Настроение у неё, как стрелка термометра при высокой температуре, поползло вверх.
– Я стучал. Похоже, у вас там никого нет.
– Катька полы мыть пошла, а я с репетиции. Моя пьеса ставится в нашем театре. Представляешь? – Люба торопилась поделиться с ним самым значимым для неё. – Пошли к нам. Люба взяла под руку Сергея, и они вместе вошли в вестибюль.
– Ну ты даёшь! – Сергей высказал восхищение.
– Раздевайся, – Люба показала, где у них вешалка. – Я сейчас чайник включу. Смотрю, у тебя в руках торт?
– Да, вам купил.
Сергей, разувшись, прошёл в комнату и поставил коробку с тортом на стол.
– Мой руки и садись за стол, торт будем есть.
Разлив по чашкам чай и нарезав торт, Люба села напротив Сергея.
– Ну давай, рассказывай, как жизнь, учёба?
– Да всё нормально. Я в ваш город перевёлся, ну, то есть в ваш медицинский. Квартиру снимаю, неподалёку от института. Так что мы теперь, можно сказать, соседи, – Сергей, не спеша, ложечкой отломил небольшой кусочек торта и отправил в рот.
– Да ты что?! Здорово! Будем чаще видеться, – настроение Любы улучшалось с каждым словом Сергея.
– У вас что же, проблемы с деньгами? – спросил Сергей.
Сунув в рот последний кусочек торта и вытирая руки о кухонное полотенце, она ответила:
– Почему ты так решил?
– Катя работает.
– Она всегда была транжира. Ей, сколько не давай, всё мигом потратит. Серёжка, представляешь, мою пьесу ставят в театре! Скоро премьера, – Люба не хотела ни о чём и ни о ком говорить, кроме как о себе. То, о чём она даже не смела мечтать, но чего страстно желала, – свершилось. И ей хотелось кричать, говорить о своей победе всем и всюду, надеясь, что наконец-то ими будет восполнена уже ставшая невыносимой её потребность в любви, в восхищении, в признании – во всех тех чувствах, которых не только во всём их многообразии, но и в единственности она была лишена все эти годы.
– Я обязательно приду.
– Я такая счастливая! У меня с театром контракт о сотрудничестве. На два года. Они будут ставить все мои пьесы. Квартиру себе куплю, – Люба говорила быстро, с жаром, её глаза излучали счастье.
– Молодец! – Сергей искренне был рад её успехам, но той реакции, которой желала Люба, она не получила, и всё потому, что его мысли и сердце были заняты другой, которой сейчас не было дома. И опять это знакомое чувство второсортности до боли кольнуло её самолюбие, и на вопрос Сергея: ”Как у вас с Катей учёба”? – мстительно ответила.
– Катьке тяжело, конечно. Сам понимаешь, на моём фоне она проигрывает. Меня теперь преподаватели в лицо знают, я, понятное дело, этим пользуюсь и насчёт Катьки тоже прошу. Как моей подруге, ей делают поблажки.
– Зима скоро, темнеет рано. Катя, наверное, должна скоро вернуться, я её на улице подожду, – Сергей открыто беспокоился о девушке и даже сделал попытку встать, что ещё больше взбесило Любу.
– Ты что, она не раньше двенадцати, а то и позже возвращается. Если честно, я не хотела тебе говорить, но она моя подруга, и я беспокоюсь за неё. Иногда мне кажется, что она проституткой подрабатывает.
– Что ты такое говоришь?! – одернул её Сергей.
– А что? Какое предприятие до этого времени работает? – грубо, уже не сдерживая свою злость, ответила она.
Тут дверь в комнату открылась, и вошла Катя. Худая, в стареньком пальтишке, она выглядела очень высокой и очень измученной. В одной руке она держала пакет с продуктами, в другой – сетку картошки. Сергей быстро вскочил со своего места и бросился к Кате, забирая из рук пакеты. Их глаза встретились, и в первое мгновение взгляд Кати загорелся радостью при виде Сергея, но в следующую секунду стал холодным. Сергей даже оторопел от столь разительной перемены. Он растерянно стоял, держа в руках пакеты с продуктами и картошкой.
