Читать книгу: «Тени Лордэна», страница 4

Глава II. Златое Сердце

Не воины рождают власть,

Не голос разума благого,

Их покрывает денег масть,

Владыкой делая скупого.

«Фарсу́д аль Шахи́р, поэт-философ»

Огромные шестерни, впившись друг в друга угловатыми чугунными зубами, тихо постанывали, в то время как длинная стрелка часов медленно и незаметно, но неумолимо подкрадывалась к сверкающей позолотой цифре. Грозовые тучи, что прошлой ночью застилали небесную сферу, умчались далеко за линию горизонта, и теперь на чистой небесной лазури точно настоящие облака лениво парили несметные полчища упитанных чаек, широко раскинувших свои могучие крылья в ожидании свежей порции утренних объедков, то и дело оглашая город пронзительными криками, как бы подгоняя трудившихся у котлов хозяек. Ещё выше над ними по небосклону медленно поднимался солнечный диск, окружённый ореолом ослепительного великолепия, бескорыстно даруя миру свою неиссякаемую любовь. Его путь начинался на западе, где он день изо дня с самого начала времён вырвался из пенных вод океана и с непоколебимой уверенностью двигался на восток, проливая теплый свет на черепичные крыши домов и заглядывая в щели оконных створок, игриво щекоча лица спящих людей.

Лордэн стремительно оживал, приветствуя новый день, полный дел, забот и выгодных сделок. Владельцы лавок и магазинчиков не теряли ни единой минуты и внимательно проверяли каждую безделушку, которую собирались продать, даже если та уже давно пришла в полную негодность. На улицах вновь появлялись красочные вывески, расшитые флаги и расписанные доски, зазывавшие покупателей посетить того или иного торговца. Параллельно с этим по всему городу из остывших за ночь труб показывались первые клубы белого дыма. Он вился над крышами пекарен, где разбухали и покрывались хрустящей корочкой хлебные батоны и лепёхи, окутывал воздух возле многочисленных мастерских и кузен, но самый едкий и густой дым валил из жерл гномьих литейных, стоявших скопом в отдельной части города. В их недрах царили столь сильный жар и нестерпимая духота, что ни один человек или эльф не мог долго находится рядом, чтобы не почувствовать страшное недомогание. Измазанные в угольной пыли руки размахивали столь же чёрными лопатами, огромные меха раздувались и сжимались, поднимая вихри искр, чтобы вновь раскалить до предела никогда не остывавшие желудки плавильных печей и выпустить из их ртов раскалённые потоки жидкого металла.

Но все эти приготовления не шли ни в никакое сравнение с тем, что творилось в гигантском порту. Лес из сотни толстых и высоких мачт медленно колыхался на ласковых волнах, а среди его бесчисленных ветвей карабкались ловкие матросы, проверяя сохранность и готовность такелажа перед отправкой в новое плаванье к самому краю света. Боровшиеся с тяжким похмельем боцманы гневливо покрикивали на подчинённых и всячески их подгоняли, не давая и секунды отдыха, в то время как штурманы, наморщив лбы и на время отставив бутылки с вином и ромом куда подальше, прокладывали на картах пути через опасные моря и капризные океаны. Едва все приготовления будут завершены, то они отвяжут канаты от кнехтов и, расправив паруса, уплывут на поиски счастья и богатств, а на их месте тут же пришвартуется новый корабль с набитыми всяческими заморскими редкостями трюмами.

И как во всякое прочее безмятежное и славное утро на небольшую площадь перед городской ратушей шли женщины и дети, держа в руках вёдра и кувшины. Они подходили к широкому круглому фонтану и зачерпывали из него чистую прохладную воду, но мало кто спешил сразу возвращаться домой. Домохозяйки собирались в небольшие компашки и начинали перемывать косточки подружкам, которые занимались точно тем же, но по другую сторону мраморного бассейна, а встретившие друзей ребятишки сваливали вёдра в кучу и, позабыв про возложенные на них обязанности и совершенно не думая о грядущем наказании, от всей души придавались беззаботному веселью. Над собравшимися людьми возвышались четыре фигуры полуобнажённых девушек. Они стояли на гладких белых бортиках и держали в каменных руках кувшины, из которых текли бесконечные струи и звонко разбивались о зеркальную гладь.

В миг, когда, часовая стрелка направила грозное острие на семёрку, башню проняла дрожь, механизм зарычал, словно разъярённый лев, и тяжёлый молот ударил по колокольной юбке. Яркий и мелодичный звон прокатился по улочкам, дворам, оттолкнулся от стены серых скал и гулким, затихающим эхом понёсся назад. Хромос открыл глаза и мученически посмотрел на потолок. Из-за военного воспитания, полученного в детстве, и долгих лет, проведённых на службе, у него появилась привычка, не позволявшая ему спать после семи часов. Каким бы он ни был усталым или сонным, был ли это праздник или выходной, он всегда просыпался ровно в семь часов, если его никто не разбудил раньше, и не мог снова заснуть, как бы того не желал.

Капитан оторвал голову от подушки, сбросил с себя тонкое одеяло из колючей шерсти, и сел на край кровати, поставив босые ноги на деревянный пол. Когда он протирал ладонями слегка отёкшее лицо, в его голове поочерёдно всплывали ясные, но расчленённые на части образы прошлой ночи. Бардак, перья, следы сажи, кровь, – эти воспоминания не вызвали в нем каких-то особых чувств, но, когда перед его взором явились опустошённые глазницы и оголённые ребра, всё его нутро вздрогнуло и сжалось в путаный комок. На мгновение он вновь ощутил на коже этот липкий взгляд неморгающих глаз, непостижимым образом пронзивших пространство и время. Хромосу и прежде доводилось видеть десятки мёртвых и порой сильно обезображенных тел, но до того дня ни одно их них не вызывало у него подобных наваждений и чувств.

Похлопав себя по худым, слегка впалым щекам так сильно, что на них выступил яркий румянец, капитан встал с кровати и размашисто потянулся, разминая суставы спины и рук. Для разгона застоявшейся крови капитан с десяток раз присел, нарочито громко выдыхая воздух, упал отжаться на пол, затем подставил ноги ближе к рукам, оттолкнулся и встал головой вниз. Стоял он ровно и красиво, правда совсем недолго, практики не хватало. Завершив зарядку, Хромос с покрасневшим и освежившимся от прилившей крови лицом и барабанным боем сердца в ушах подошёл к шкафу и достал тёмно-жёлтую куртку из плотной ткани, светлую льняную рубаху с завязками у воротника и длинные штаны, сшитые из тонкой коричневой кожи. Как и всякий военный, оделся он быстро, без лишней возни и натянул высокие поношенные сапоги, стоявшие возле угла кровати. Теперь ему оставалось только схватить кошель, в котором лежали две дюжины серебряников да пригоршня медяков, и помчаться на поиски завтрака.

Стул, всю ночь доблестно подпиравший дверь спальни, с вернувшимся чувством стыда был возвращен на законное место у стола, а дубовый засов на входной двери был снят с петель и поставлен в угол. Капитан вышел на лестничную площадку и ощутил тепло на лице и в волосах солнечных лучей и прохладу солёного морского бриза. Вдоволь насладившись блаженным утром, Хромос закрыл дверь на замок и, повесив ключи на пояс рядом с кошельком, бодро сбежал вниз по лестнице. Он никогда не ел у себя дома и не занимался стрепнёй, потому как ничего кроме жаркого на вертеле походного костра он готовить и не умел. Чаще всего ему приходилось обедать в Крепости, где кормили весьма вкусно и сытно, особенно старших офицеров, а в остальное время он питался в обильно разбросанных по всему городу кабаках и тавернах. Вот и сейчас он направлялся в один такой небольшой кабачок вблизи от дома.

На городских улочках было полно людей, торопившихся по неотложным делам, и Хромос, подхватывая общий ритм, начинал шагать шире и быстрее. Без уставной брони и грозного меча у бедра он обращался самым обычным и заурядным горожанином, которого нельзя было отличить от всех прочих молодых мужчин, не имевших такого же высокого и козырного положения. Разве что взгляд был пронзительнее, осанка прямее, да рука тяжелее. Он шёл, проговаривая про себя распорядок дня и прикидывая самые короткие маршруты, когда мимо него пролетела шумная ватага ребятишек лет шести-восьми. Они наслаждались последними неделями лета, играя, купаясь в фонтанах и тайком срывая плоды в соседских садах. Беззаботность и радость детей ненароком пробудили в капитане воспоминания о давно минувших днях, когда Хромос сам был маленьким и мог вот так же предаваться радости и веселию. В свою очередь это напомнило ему об одном другом, уже не столь радостном, а скорее даже тяжёлом и при этом крайне важном деле, которое он всё откладывал, изыскивая всяческие оправдания, но с которым более нельзя было тянуть. Горько улыбнувшись вслед детям, капитан продолжил свой путь.

Над дверью широкого одноэтажного здания с серой покатой крышей и стенами из тёмно-бордовых камней висела вывеска «Толстый Гусь» в форме упитанной домашней птицы с длинной, изогнутой шеей. Хромос вошёл в открытую настежь и подпёртую клином дверь и оказался в чисто убранной столовой, обставленной не по-городскому, а по-сельски. Выбеленные стены покрывали несколько грубоватые, но очень душевные рисунки, изображавшие полевые цветы и порхавших около них пёстрых и узорчатых бабочек. За длинными столами сидели посетители и торопливо поглощали заказанные блюда. По утрам здесь было не слишком людно, но помещение было заполнено звуками довольного чавканья и протяжного прихлёбывания.

В дальнем углу, рядом со входом на кухню, стояла дородная черноволосая женщина с пышным бюстом и пухлыми ручками. Она была одета в свободное зелёное платье, доходившее до самого пола, и такого же цвета чепчик с жёлтой окантовкой. При рождении она получила имя – Малье́ра Куара́на, но все её друзья, как и завсегдатае «Толстого Гуся» звали её Большой Ма́ли или просто «Мама», за её необъятное доброе сердце. Она всегда была любезна и внимательна к посетителям, могла выслушать их проблемы, приобнять, пригреть на груди и дать хороший совет, но злоупотреблять её добротой было бы большой ошибкой. У неё были сильные, закалённые ежедневным трудом руки, и с помощью кухонной скалки или чугунной сковороды она могла парой взмахов усмирить любого хама и дебошира. Потому то в «Толстом Гусе» всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера, и никто не решался устраивать драки, страшась отведать праведного гнева хозяйки.

Хромос подошёл к ней, высказал свои гастрономические пожелания и ссыпал ей в руку семнадцать медных монет. Мали широко улыбнулась и отправилась распорядиться на кухню, в то время как страж спокойно присел на скамью у дальнего стола. В ожидании завтрака Хромос постукивал пальцами и о стол и временами поглядывал на забавного старикашку, сидевшего на противоположном краю стола. Одет он был неряшливо, бесформенная кожаная шапка с парой дырок на лбу была сдвинута набок, а ворот рубахи широко был распахнут, тем самым оголив пышную седую гриву волос на тощей груди, до боли походившей на стиральную доску. Хотя на дворе и было ранее утро, но мужичок самозабвенно лакал пиво, стекавшее по жидкой бородёнке, и звучно кряхтел, ставя кружку обратно на стол.

Долго ждать завтрака не пришлось. Одетая в простенькое коричневое платьице и белый фартук, из дверей кухни вышла юная, слегка пухлая девушка с подносом в руках и подошла к Хромосу. Выставляя перед ним тарелки с едой, она изредка поглядывала на капитана и, поняв, что он следил за её движениями, тут же переводила взгляд обратно на посуду, застенчиво рдея. Когда все блюда оказались на столе, Хромос учтиво улыбнулся и в благодарность протянул большую медную монету за её услуги. В очередной раз смутившаяся девушка приняла увесистый металлический круг, кротко поклонилась и быстро скрылась на кухне.

За семнадцать медяков капитан получил миску ячменной каши с тыквой и каплей липового мёда, яичницу из пары куриных яиц и большую кружку травяного чая, от поверхности которого ещё поднимался полупрозрачный пар. Еда была приготовлена просто, без затей, но вкусно, а чай был горяч и душист. Хромос съел всё быстро, оставив тарелки совершенно пустыми, и осушил кружку несколькими большими глотками. Это была ещё одна привычка, появившаяся у него за годы службы, которую, впрочем, ему иногда удавалось перебороть.

Окончив трапезу, капитан встал из-за стола и поспешил к себе домой. Перед тем как вновь надеть броню и отправиться в гномий банк, он достал из шкафа полупустую чернильницу, потрёпанное гусиное перо с отломившимся кончиком, небольшую печать с символом городской стражи и, сев за стол, стал довольно быстро выводить не слишком аккуратные буквы на желтоватом пергаменте, иногда останавливаясь, чтобы лучше сформулировать разрозненные и беспокойные мысли. Он писал письмо, которому предстояло преодолеть долгое путешествие за океан, в другое королевство, где в одной из провинций проживали его мать с сестрой.

Мать Хромоса звали Але́йса, а сестру Де́адора, но с самого детства он называл её ласково Де́а. Она была младше брата на три года, но в отличие от него уже успела не только вступить в брак, но даже обзавестись детьми, и уже с головой погрузилась в житейские заботы. Молодая семья жила на большом фамильном винограднике, которым заправляла Алейса, некогда получившая его в качестве щедрого приданного от своих родителей. Она была большим и прославленным мастером виноделия, известным далеко за пределами своей провинции и искренне любившим своё ремесло. Деадора пошла по стопам матери, посвятив жизнь изучению искусства изготовления вин, ну а Хромос был полной копией своего рыцаря-отца, с самых ранних лет выделяясь силой и выносливостью, и вместе с тем впитав воинские традиции и устои славного рода Нейдуэн.

Дописав письмо, Хромос дважды перечитал его, ощущая некоторое неудовольствие как в отношении отдельных слов, так и текста в общем, размышляя над тем не стоило ли его сжечь и полностью переписать, но после всё же сложил его втрое и оставил лежать на столе и ждать, пока он сам готовился к выходу на службу. Он вновь облачился в доспех, проверил надёжность всех ремешков и застёжек, и повесил на пояс обычный стальной меч, оставив оружие отца висеть на стене. Он никогда не брал его с собой на службу, не желая пачкать добрую память об отце в грязной крови преступников. Впрочем, иногда он всё же снимал его со стены и использовал на тренировках, вспоминая отцовские уроки фехтования.

Когда со всеми приготовлениями было покончено, капитан сделал долгий глоток прямиком из кувшина, пролив несколько капель на чешуйки брони, и вышел из дома. Дорога до Дун-Гарада была не самой близкой, но для капитана, привыкшего проводить много времени на ногах, она была не более чем лёгкой прогулкой. Лордэн, по местным меркам, был не просто большим, а поистине громадным городом. В нем на постоянной основе проживало немногим менее восьмидесяти тысяч людей, десяти тысяч гномов и двух-трёх тысяч эльфов и полуэльфов, и ещё не одна сотня приезжих купцов и моряков. Многочисленные улицы протянулись вдоль и поперёк просторной долины, окружённой с трёх сторон высокими серыми скалами и морем с четвёртой, западной стороны. При этом полноценный сухопутный подступ к городу был всего один, и он пролегал через длинное ущелье, в котором могли свободно ехать в ряд четыре большие, забитые доверху телеги. Ради превращения Лордэна в непреступную крепость, перед самым въездом в город были возведены две высокие стены с подъёмными решётками и пузатыми башнями с десятком узких бойниц, а на другом конце ущелья стояли схожие укрепления, но всё же уступавшие в оборонительной мощи старшим собратьям. В дополнение к ним среди голых камней и скал были организованы дозорные пункты с бдительным караулом и пара таверн, а потому торговцы, ступившие в ущелье, чувствовали себя в полной безопасности и могли не опасаться внезапного налёта разбойников. Были и иные, тайные пути, через которые можно было попасть в город, но все они проходили по дну расщелин, шли вдоль крутых склонов и вели сквозь тёмные лабиринты пещер, и мало кто, за исключением отчаянных и жадных контрабандистов, решался пользоваться ими, не желая сорваться с высоты на острые камни или быть похороненным под внезапным обвалом.

Две сотни лет назад Лордэн был частью соседнего королевства Э́рсум. Ввиду своего исключительно выгодного географического положения он являлся местом базирования военного флота и был одним из важнейших торговых узлов страны, приносившим колоссальные доходы в королевскую казну. В народе Лордэн был известен как младшая столица, и он с гордостью на лице и затаённой злобой в сердце носил этот титул на протяжении долгих веков, пока семьям лорденской аристократии в конец не осточертело отдавать львиную долю заветной выручки королевской семье, чтобы те могли и дальше вести праздную, переполненную абсурдной роскошью жизнь, устраивая в многочисленных дворцах роскошные пиры, балы и оргии, порой весьма кровосмесительные. Лордэнцы хотели сами наслаждаться плодами собственного труда и собственной хитрости, и ради этого, скопив силы и выждав подходящий момент, они решились на восстание.

В тот великий и далёкий день стражи закрыли тяжёлые засовы на вратах, опустили стальные решётки, направили в ущелье чёрные жерла смертоносных бомбард, а командиры флота вероломно предали королевскую семью, соблазнившись богатствами, что предложили им заговорщики. Торговля королевства в западном направлении оказалась практически парализована, и стратегически важный выход к морю был одночасье утерян. В приступе праведного гнева, король приказал войскам захватить город и безжалостно вырезать всех предателей со всей их роднёй, но наступление эрсумских армий было затруднено скалами и лощинами, окружавшими город и всё ближайшее побережье. Те же солдаты, что решились подступиться к городу через ущелье, ловили телами арбалетные болты и пушечную картечь. Самые везучие и стойкие из них, кто всё же сумел каким-то чудом подобраться к самым стенам, в мгновение ока оборачивался прахом в языках магического пламени.

Война обернулась полным провалом. Солдаты гибли как мухи и дезертировали, становясь разбойниками, а запасы золота в казне таяли на глазах, в то время как непокорный Лорден продолжал торговать свои обширные через морские пути и чувствовал себя если не припеваючи, то весьма сносно. Спустя пять лет безуспешных атак и позорных отступлений, Король Цей Леу́рий III, скрепя зубами и сдерживая суровые мужские слёзы, был вынужден признать поражение и принять независимость своего вассала, а заодно отдать ему все корабли флота и небольшой клочок земли на фермерские нужды. С тех самых пор в городе правит Сенат, в который входят представители самых влиятельных, многоуважаемых и богатых семей города, чья воля становится нерушимым законом для всех горожан. Пользуясь новообретённой абсолютной властью, они отменили и приняли множество законов, издали сотни указов и предписаний, тем самым подстроив город всецело под свои прихоти и нужды, обратив всех его жителей в своих покорных слуг, и лишь одна вещь осталась неизменной. Хотя Лордэн и перестал быть частью королевства, но на его червонцах до сих пор продолжали отчеканивать корону и называть их кронами, ведь именно они – деньги были истинными властителями и самой душой этого славного города.

Тем временем Хромос успел выйти на главную городскую улицу и шёл среди бурного потока людей и повозок, стекавшего в нижнюю часть города, где располагались все причалы, торговые гильдии, самые большие рынки, а также крупнейший и старшейший во всей округе гномий банк – Дун-Гарад. Капитан поглядывал вокруг, вспоминая сколь безлюден и тих был ночной город, и искренне дивясь, сколь живым и шумным он стал при свете дня. Ему всегда нравилось это чудесное преображение, и он был готов просто бродить по улицам и днём, и ночью, если у него было подходящее настроение и хватало достаточно свободного времени, а его, как правило, было совсем уж немного.

Осматривая проносившихся мимо него людей, Хромос заметил медленно ехавшую повозку, украшенную пёстрыми тканями и множеством сверкающих в солнечных лучах бубенцов. На её козлах восседал смуглый мужчина с длинными, изогнутыми усами и курчавой бородкой, выкрашенной в огненную хну и заплетённую в тоненькую косичку. Одет иноземец был в приталенный и подпоясанный красный халат с нашитыми звёздами, а на его ногах красовались остроносые бархатные туфли. Хромос знал этого мужчину. Его звали Суалахи́м, небезызвестный продавец фейерверков, временами приезжавший из дальних жарких стран в Лордэн, чтобы устроить незабываемое огненное шоу и заодно продать побольше своих изделий. Красочные взрывы и дожди из искр восторгали всех горожан от мала до велика, включая и самого капитана, но для него веселье нередко оборачивалось уймой забот.

– «Надеюсь, что хоть на этот раз никто не спалит чужой корабль или дом, ну или же просто сам не убьётся», – подумал Хромос, провожая Суалахима пристальным взглядом.

Вскоре после этой маленькой и нежданной встречи впереди, на левой стороне улицы показалась громоздкая триумфальная арка из синего мрамора с большими чёрными вкраплениями и сетью тонких белых жилок. Обе её колонны обвивали тела двух чудовищных морских змеев, что некогда гнездились в просторных подводных пещерах к северу от города. Забравшись на плоскую крышу арки, они оскаливали вытянутые зубастые пасти и расправляли плавники на обтекаемых головах, грозно уставившись в каменные глаза ненавистного противника. Их гладкие тела сверкали и переливались на солнце, словно их покрывала настоящая, созданная природой и смазанная слизью чешуя, но всё же они были созданы умелыми руками смертного человека, посвятившего с десяток лет своей короткой жизни тому, чтобы вдохнуть в холодный камень жизнь.

Тут Хромос свернул с дороги и прошёл под тенью арки. Выйдя по другую её сторону, он очутился на самой старой и важной площади в городе – Площади Основателей, названной в честь тех людей, что некогда заложили первый камень в поросшей бурьяном долине. Площадь имела форму правильного квадрата, регулярно подметалась, а в каждом её углу располагалось круглая клумба, застланная разноцветным ковром цветов. В центре площади стоял громоздкий пьедестал с древней статуей благородного мужчины, возложившего руку на бронзовую трость длиной в человеческий рост. Он горделиво задирал нос и снисходительно-брезгливо смотрел на всякого прохожего, какого бы происхождения и достатка он не был. По периметру площади стояли старинные дома, ничуть не изменившие свой облик ещё с тех пор, когда Лордэн ещё был частью королевства.

Над этими невысокими и хрупкими, но душевными и симпатичными особнячками возвышались два угрюмых тёмно-зелёных обелиска, отбрасывая длинные, прямые тени на площадь и здания. Их фундамент врастал в угловатую гранитную глыбу, уходившую корнями глубоко под землю. Её безукоризненно ровные грани и тщательно выверенные углы внушали смотрящим мысль, что она не была сложена из сотен и тысяч раздельных блоков камня, а была единым, неделимым монолитом, что она стояла здесь задолго до того, как люди обрели дар речи, что её вонзили в землю сами боги в день сотворения планеты, но это было ещё одно непревзойдённое творение рук смертных – на сей раз тех, кто больше света дня любили тьму подземелий. Гномы построили свой банк столь же громоздким и величественным, как их любимые горы, и создали под ним развитую и запутанную сеть ходов, комнат и хранилищ, заполненных до потолка золотыми слитками и долговыми расписками. Лабиринт быль столь сложным и запутанным, что только старшие гномы, державшие в памяти каждую развилку и лестницу, могли уверенно разгуливать по нему, не рискуя потеряться. Любой чужак, по своей глупости и жадности позарившийся на гномьи сокровища, был обречён на нескончаемые скитания по запутанным туннелям, без надежды снова увидеть голубизну неба.

Смотря на здание банка, Хромос вспоминал, как бородачи били себя кулаками в грудь и громко клялись, что возведённая их давно почившими легендарными прадедами крепость могла не только выдержать длительную и изнурительную осаду, но и была способна запросто пережить налёт странствующего в поисках наживы дракона. Впрочем, верилось ему в это с трудом. То ли, потому что капитан слышал много историй о чудовищных разрушениях, которые оставляли после себя огнедышащие твари, то ли, потому что гномы, говорившие это, чаще всего были пьяны в доску и еле держались на ногах.

Хромос поднялся по широким ступеням и очутился перед широко распахнутыми и целиком отлитыми из железа вратами, чьи тяжёлые створки были испещрены золочёной вязью гномьих рун. По обе стороны от входа стояли караульные, одетые в толстую броню и вооружённые двуручными секирами. Их главной целью было не пускать внутрь всяких проходимцев и нищебродов, у которых было недостаточно денег, чтобы вести дела с таким крупным и именитым банком как Дун-Гарад. Охранники с недовольством покосились на появившегося перед ними стража, но, не сказав не слова, дали ему спокойно пройти.

Переступив через порог, сапоги капитана коснулись пола из больших плит чёрного и белого мрамора, выложенных в шахматном порядке и начищенных до такой степени, что по ним можно было скользить словно по замёрзшему озеру. По всей зале были расставлены покрытые лаком столы из дорогих пород дерева и диваны, обтянутые мягкой как бархат телячий кожей. На них сидели пришедшие в банк по делам иноземные купцы, именитые торговцы, зажиточные дворяне и внимательно перебирали принесённые с собой бесчисленные расписки, истекавшие векселя и кабальные контракты, терпеливо и покорно дожидаясь, когда же их наконец-то позовут. Высокий, сводчатый потолок поддерживался двумя рядами стройных, ребристых колон, к которым были прикреплены большие хрустальные лампы, ярко освещавшие помещение ровным оранжевым светом. Хромос прошёл мимо них всех, к противоположной от входа стене, где за позолоченными решётками сидели погрязшие в бумагах гномы-счетоводы. Они работали только с мелкими торговцами, а всех важных клиентов проводили в отдельные, богато убранные комнаты с учтивой прислугой, и уже там за приятной беседой, доброй выпивкой и вкусной закуской совершались сделки на сотни и тысячи крон.

Позвякивая доспехами и отстукивая тяжёлыми сапогами об пол, капитан, удерживая снятый шлем подмышкой, подошёл к одному из незанятых гномов, но тот и бровью не повёл, продолжив записывать что-то на листе пергамента.

– Доброго вам утра, уважаемый гном, – нарочито вежливо и протяжно поздоровался Хромос, желая обратить на себя внимание, за что был тут же вознаграждён усталым и ещё более недовольным взглядом, чем тот, которым одарили его стражи на входе.

– Доброе, – сухо буркнул себе в бороду писарь и снова уткнулся в стопку листков.

–Я пришёл к вам по важному делу…

– Надеюсь, Боги благоволят нам, и вы пришли сделать вклад в наш банк, а не принесли с собой какие-нибудь очередные претензии и жалобы? – перебил его гном, не поднимая глаз.

– Нет, я здесь за тем, чтобы расспросить об одном из ваших клиентов. Его зовут…

– Постойте, – твёрдо и решительно прервал его счетовод, словно перед ним был не капитан стражи, а безродный извозчик или дремучий крестьянин. Отложив перо и скрестив руки на чёрной кожаной жилетке, он продолжил. – Согласно уставу нашего банка, я не могу выдать вам сведения о нашем клиенте без разрешения на то совета. Для этого вам необходимо составить официальное прошение, подписанное вашим начальником, господином Уонлингом, а также хотя бы тремя сенаторами, тогда совет примет его на рассмотрение, однако принятие подобного решения может занять уйму времени, но вам, скорее всего, будет отказано. Так что лучше не утруждайтесь.

– А если вашего клиента вчера нашли мёртвым, то многоуважаемый совет будет более сговорчив?

– Мёртвым?.. Кого? – неуверенно переспросил гном, уставившись круглыми глазами на капитана.

– Заезжего купца, по имени Айдрим Вольфуд. Слышали о таком?

– Господина Вольфуда убили?! – неожиданно закричал гном и вскочил на ноги, а вместе с ним подлетел и тяжёлый стол. Стоявшая на нём чернильница опрокинулась, и чёрная жидкость расплескалась по развалившимся стопкам деловых бумаг.

– Да, – малость неуверенно ответил Хромос, поражённый столь бурной и неожиданной реакцией прежде холоднокровного и сдержанного мужика.

– Вы уверены, что это был он? Скажите, что ошибаетесь! – гном ухватился за прутья решётки и подтянулся ближе к капитану, обмакнув конец бороды в чернильную лужу.

– Нет, это точно был Вольфуд, его опознал хозяин гостиницы, в которой он остановился.

Услышав это, гном в конец разволновался и, грубо выругавшись по-гномьи, вдарил кулаком по столу, отчего чернильница вновь совершила кульбит, выплеснув из себя последние капли.

– Ждите меня здесь, я должен рассказать об этом старшим, – выпалил он, перед тем как унестись прочь в подземные глубины.

– Да кто он вообще такой… – пробормотал себе поднос Хромос. Судя по реакции гнома, убитый купец являлся очень важным человеком, не только обладавшим значительным состоянием, но и пользовавшимся огромным уважением у хозяев банка, однако капитан никогда прежде не слышал о человеке с таким именем, хоть и помнил имена почти каждого богатея в городе, а многих и вовсе знал в лицо. Он пытался вспоминать имена представителей торговых гильдий, известных купцов и членов знатных семей соседних государств, но среди них не было имени Айдрима Вольфуда, по всей видимости, появившегося из ниоткуда.

– Капитан, прошу, пройдите сюда, – послышалось слева от золотистых решеток, когда тоскливое ожидание успело болезненно затянуться. Хромос оторвался от размышлений и увидел, что убежавший гном вернулся и теперь выглядывал из-за двери, обычно закрытой для посторонних лиц на несколько массивных замков и крепких засовов. – Скорее, вас уже ожидают.

Подойдя ближе, Хромос увидел, что гном тяжело дышал, а его покрытые чёрными волосами щёки буквально пылали от прилившей крови. Вид пыхтящего и испуганного гнома окончательно убедил Хромоса, что дело принимало куда более серьёзный оборот, чем он мог прежде предположить.

Сразу за дверью капитан повернул направо, спустился по лестнице и пошёл за проводником по широким подземным коридорам, имевшим столь правильные геометрические формы, что решительно нельзя было допустить мысль, что их могли построить с помощью самых простых молотка, долота и пары мотков верёвки, которые в умелых и трудолюбивых руках обретали поистине безграничные возможности. Вместо яркого солнца источником света в подземелье служили редкие лампы, создававшие таинственный полумрак, столь естественный и любимый гномами. Пыхтевший коротыш двигался быстро, почти что бегом, и Хромосу приходилось идти резвыми, широкими шагами, чтобы поспевать за ним. Наконец они дошли до высоких, обитых железом дверей, из-за которых доносился шум бурного спора. Проводник, не тратя времени на стук, упёрся обеими руками в тяжёлые створки, не без труда распахнул их, и в тот же миг их двоих окатила волна грубой ругани и гневных выкриков.