Читать книгу: «Электа», страница 3

Есть и еще одна причина, которая привела к созданию «Элли».

Когда мне было восемь, мы с младшей сестрой купались на озере Мичиган вместе с родителями, которые привезли нас отдыхать к нашим дедушке и бабушке. И вот представьте: жаркий июльский полдень, родители раскладывают еду на столе, мы с Зоуи бежим прыгать с понтона, на ней надеты ее дурацкие желтые нарукавники, из-за которых я всегда обзывал ее цыпленком; быстрый разбег – прыжок в воду – наш громкий смех и перебрызгивания водой. А в следующий момент Зоуи, пытаясь доказать мне, как она крута, стягивает нарукавники и кидает их в сторону. Сначала мне смешно, но, когда макушка сестры уходит под воду, я так сильно пугаюсь, что не успеваю даже позвать родителей. Каким-то чудом я умудряюсь нырнуть следом и схватить Зоуи за руку, но сестра так напугана, что начинает инстинктивно карабкаться по мне наверх. Я несколько раз пытаюсь приподнять ее над водой, пока сам, чередуясь с Зоуи, ухожу вниз. И в один из таких подъемов над поверхностью мне удается позвать на помощь. К сожалению, на тот момент на берегу был только отец, пока мама отошла со своими родителями поболтать к соседнему трейлеру с еще одним типично американским семейством, чьи улыбки можно было бы представлять на конкурсе лучшей зубной пасты года.

Все, что происходило дальше, смешалось для меня в одно размытое световое и цветное пятно. Помню только, как начал тонуть – теперь уже вместе с Зоуи, но где-то ближе ко дну она, наконец, перестала держаться за меня и почему-то отплыла дальше (либо ее просто отнесло туда водой).

Помню боль в грудной клетке.

Помню, как было мало кислорода и как сильно хотелось открыть рот и вдохнуть.

Помню, как вода начала обжигать горло и заполнять легкие, а потом чья-то сильная рука схватила меня и потянула наверх.

В тот день меня спасли, а Зоуи не стало, хотя мне казалось, у нее было гораздо больше шансов выжить, ведь я так упорно подталкивал ее наверх.

После отец, рыдая на годовщину смерти Зоуи, признается, что у него был выбор, за кем из нас двоих поплыть, но он потратил на принятие решения слишком много времени – непростительно большое количество секунд. И он еще долго будет задаваться вопросом, был ли шанс спасти Зоуи, если бы он не мешкал и сразу сделал выбор, но захватил бы нас обоих со дна.

Я шумно вздыхаю, постукивая пальцами по столу, затем встаю и отправляюсь на поиски столовых приборов. Конечно, в теории я знаю, где лежат вилки и ложки, но временами эта информация словно вытесняется из моей головы обилием научных данных, цифр, показателей и прочей «рабочей суеты». Иногда мне кажется, что, будучи профессионалом своего дела в разработке, я абсолютно беспомощен в бытовых мелочах и временами могу огорошивать Киру такими вопросами, которые вызовут у любого нормального человека либо насмешку, либо сомнение в моей «нормальности». Что-то типа: «А где мои ключи?» (при этом я держу их в руках), «Как забрать посылку с почты?», «Я опять потерял кошелек с карточками – что мне делать?», «Кажется, я забыл свои единственные штаны в гостинице в другой стране – ничего, если я прилечу в пижаме?». Ну и все в том духе. Не знаю, как Кира выносит все мои странности, но однозначно люблю ее за одно только присутствие в моей жизни.

А вот за отсутствие начинаю понемногу тревожиться. Или раздражаться. Или все же тревожиться.

Подергав несколько ящиков в поисках вилок, я все же возвращаюсь к телефону и набираю номер жены.

Семь длинных гудков. Да ладно тебе.

Тяжело вздохнув, и повторяю звонок.

Десять длинных гудков.

Брось, Кира, ответь на вызов.

Автоответчик.

Конечно, жена иногда может ставить телефон на виброзвонок, но не в таких ситуациях. И уж точно она не станет игнорировать мои звонки – особенно если так долго отсутствует в магазине.

Не сочтите меня параноиком, но в тот момент я не на шутку занервничал.

– Электа, подключи меня к маршруту Киры и скажи, где она сейчас, – я быстро иду в спальню и беру из шкафа первые попавшиеся джинсы и футболку.

– Координаты и маршрут отправлены на телефон.

Я возвращаюсь на кухню за мобильником, в одном носке и второй натягиваю уже будучи у стола. Сверяюсь с маршрутом, который прислала «Электа» – вижу супермаркет, в котором Кира пробыла пять минут, а затем…

Не понял.

Мои брови сходятся на переносице.

Какого черта?

Если верить «Электе» (а ей я, само собой, верю), на обратном пути Кира остановилась в одном из переулков в квартале от нашего дома.

Я быстро обуваюсь, беру телефон, подхожу к двери, но затем хлопаю себя по лбу, забираю с тумбы ключи, без которых чуть только что не покинул квартиру, и быстро выхожу на лестничную площадку. Понятия не имею, что задержало Киру в том месте, но лучше проверю все сам. Может, порвался один из пакетов?..

Слабое такое объяснение.

Весь путь до указанной точки я пролетаю за считанные минуты и практически на одном дыхании. Не знаю, что толкает меня туда с такой силой и скоростью, но нехорошее предчувствие уже начинает активно посасывать под ложечкой. Я бегу между людей, мимо ярких вывесок кафетериев, витрин магазинов, плакатов, призывающих голосовать за очередного кандидата в местные мэры; несколько раз чуть не попадаю под городские самокаты и все это время продолжаю набирать Киру.

Ответь, ответь, ответь, ответь же!

На последних пятидесяти метрах мои нервы натягиваются, как гитарные струны. Пульс стучит между висками так громко, словно кто-то долбит в барабаны тревожный мотив, и мне приходится силой сохранять остатки спокойствия. Но когда я подбегаю к нужному переулку, первые несколько секунд вижу только множество мусорных контейнеров, перегородивших небольшое пространство между домами, и кучи коробок с неизвестным содержимым.

Я опускаю телефон, который держал у уха, и снова заношу палец над именем жены в списке вызовов. Но за мгновение до звонка я замечаю, как к моим кроссовкам медленно, но уверенно подтекает узкая белая лужа. Я провожу по ней взглядом и останавливаюсь на одном из контейнеров, за которым, кажется, лежит порванный пакет супермаркета.

Палец машинально зажимает имя Киры, и я начинаю медленно идти вперед, как нерешительный школьник к доске.

Где-то поблизости раздается знакомая мне мелодия: Кира всегда любила Гэри Ньюмена и поставила его на входящие вызовы на всех своих телефонах.

Когда я дохожу до контейнера, первое, что бросается в глаза – поврежденный пакет молока. Моего любимого, с высокой жирностью и идиотской коровой с такой улыбкой, словно ее содрали с человеческого лица.

Рядом с молоком лежат яблоки. Одно и них откатилось чуть дальше и остановилось рядом с чем-то светлым, очень напоминающим человеческие волосы.

Длинные светлые локоны…

Чуть дальше – босоножка с толстым высоким каблуком…

Телефон выпадает из моей руки и ударяется об асфальт, а я падаю рядом с ним на колени и спустя несколько долгих секунд и попыток дышать через хрип в грудной клетке подползаю на коленях к горе коробок, рваных газет и прочего мусора, который хаотично раскидываю руками в стороны, пока не освобождаю из-под него голову и плечи Киры.

Я вытягиваю ее из мусора и прижимаю к себе в попытках нащупать пульс.

Почти не слышу свой голос. Не слышу, как кричу, как зову Киру, надеясь, что она очнется. Прошу ее ответить, подать мне сигнал, что она здесь, со мной, пусть глубоко внутри знаю, что уже опоздал. Я держу Киру на руках, все еще пытаюсь почувствовать биение сердца, прижимаю к себе, снова зову, снова ищу пульс, стараюсь ощутить ее дыхание, зову, кричу, обнимаю. Меня трясёт – так, как не трясло никогда в жизни. Не знаю, откуда беру силы, чтобы достать окровавленной рукой телефон и набрать номер службы спасения. Слова путаются, мысли спотыкаются друг о друга; я повторяю имя Киры вновь и вновь, прошу людей на другом конце телефона помочь, ничего не слышу сквозь туман в голове, но терпеливо жду, когда приедет бригада скоро помощи. Я не отпускаю Киру, даже когда они появляются в метре от меня и просят освободить им место.

Пальцы дрожат, руки дрожат – весь я дрожу и без остановки зову ее по имени. Ну же, Кира, ну же, очнись. Очнись, прошу тебя. Не делай этого. Не оставляй меня. Кира, пожалуйста, не оставляй меня.

Меня трясет так, словно кто-то пропустил разряд тока через мое тело. Я убираю пальцы с шеи Киры, обнимаю ее еще крепче, и из моей груди вырывается крик.

Я не готов. Даже зная, что уже слишком поздно, я не готов отдать ее и отпущу, только если меня пристрелят здесь, рядом с ней.

Три недели назад

– Лезвие прошло между десятым и девятым ребром до рукоятки и задело селезенку и желудок.

Судмедэксперт, с которым мы знакомы уже больше трех лет, зачитывает мне «вердикт», пока я стою бледной тенью напротив него, в морге, у тела Киры, прикрытого простыней. Официальная версия ее смерти – нападение грабителя с целью наживаться деньгами, карточками и драгоценностями (из которых у моей жены были разве что пара колец и дорогие серьги, которые я подарил ей на очередную годовщину).

– По направленности проникновения лезвия и характеру нанесенного ранения, а также по синякам на руках могу судить, что она сопротивлялась, но нападавший схватил ее и нанес удар ножом. Рана была смертельная, твоя жена… она скончалась быстро, ты бы не успел ей помочь.

И я почти ненавижу его за эти слова.

Потому что знаю, что он прав.

Две недели назад

Я стою на сухой траве бесплотной тенью, молча глядя вперед, рядом с гробом, который вот-вот погрузят в землю.

Не могу пошевелиться – нет ни сил, ни желания, ни меня самого. Я одновременно и здесь, и где-то очень далеко. Надеюсь, что там, где сейчас Кира.