Читать книгу: «Пустое море», страница 23
− Ты где пропадала? − вихрем ворвалась Танька в квартиру, наполнив пустой и молчаливый дом Марины, шумом и криком.
Она не ответила, тщательно закрыла дверь и только потом посмотрела на Таньку.
− Чего молчишь? − не переставала возмущаться она. − Почему не брала трубку? Ты где была?
Марина молчала и пристально смотрела на нее. Танька осеклась, замерла и удивленно сказала.
− Эй… Что с тобой? Ты как мумия.
− Что ты хочешь? − устало спросила Марина.
− Да что с тобой? Что случилось? Антон вернулся?
Марина раздраженно махнула рукой и ушла в кухню. Танька незамедлительно последовала за ней.
− Марина, не пугай меня. Ты очень странная. Ты слышала, вчера у нас в подъезде женщина умерла.
Марина закурила и почувствовала, как от голода свело желудок. Она сморщилась, и облокотилась об подоконник.
− Это была моя подруга…
− Где?
− В подъезде… Это была моя подруга…
− Твоя? Ничего себе… Так она к тебе приходила? А что случилось с ней?
− Ты может лучше знаешь?
− Я!? Откуда?
− Да, весь подъезд уже гудит и лихорадит об этом, наверное. Чего стоит спросить Анну Ильиничну, вот кто знает больше меня…
− Говорят, падение было пустяковым, но она неудачно приземлилась…
− Прекрати… Не хочу ничего слышать…
Танька замолчала, взяла Маринины сигареты и тоже закурила. В тишине они докурили и лишь потом, протирая красные глаза, Марина спросила.
− У тебя есть яйца?
− Яйца? Какие? Куринные, что ли?
− Что ли… Я есть хочу, а в магазин, времени не было сходить.
− Ты когда в последний раз ела? − Танька открыла холодильник и ахнула. Остатки курицы, немного высохшей ветчины, сухой лимон и больше ничего. − Сейчас принесу.
Танька растерянно помолчала, видимо хотела что-то еще сказать, но не промолвила и слова, быстро ушла. Марина в оцепенении простояла минут десять, когда раздался телефонный звонок. Она сняла трубку и промолчала, так как не хотела первая начинать разговор.
− Слушай, − раздался Танькин голос. − Ну что тебе дадут яйца? Приходи ко мне, я тебя пловом накормлю.
− Не хочу плов, − вдруг заупрямилась Марина. − Хочу яйца.
− Приходи, пожарю я тебе твои яйца, − замялась Танька. − Может еще, что найду. Яйцами, сыт не будешь.
И она резко отключилась, чтобы Марина не успела высказать свой протест.
Марина с сомнением взвешивала Танькино заманчивое предложение. Живот урчал, словно с укором ей напоминал об отсутствии нормальной еды, в течении нескольких дней.
Все же, Марина решила, не идти, но, когда она прошла в зал и увидела Анькину распакованную сумку, поняла, что не сможет и дальше оставаться в квартире одна. Она выбежала из квартиры настолько стремительно, что лишь на холодной лестничной площадке, сообразила, что успела схватить ключи, а про тапочки, совсем забыла. Возвращаться, она не захотела, предчувствуя, что уже никуда не пойдет, если вернется, закрыла замок и на цыпочках побежала к Танькиной двери.
Поколебавшись перед тем, как постучать, Марина закусила губу, поджала пальцы ног, которые замерзли на холодном кафеле и сделав три глубоких вздоха, коротко стукнула в дверь.
Танька, не скрывала своей радости от того, что пришла Марина. Она посадила ее за стол, который уже ломился от разнообразной еды и наложила плов в тарелку. Марина удивленно вскинула брови, и посмотрела на Танькины худые бедра.
− У тебя столько еды, словно ты гостей ожидала.
− Да, хотела позвать Серегу и Юльку с бывшей работы. Но после вчерашнего случая, у нас в подъезде, не хочется как-то веселиться…
Марина, после упоминания о Анькиной смерти, ощутила ком в горле и отодвинула от себя тарелку.
− Ты чего? − удивилась Танька. Потом до нее дошла ее оплошность, и она миролюбиво подвинула тарелку опять к Марининому носу. − Прости. Я не подумала.
Умопомрачительный запах плова, вызывал обильные слюни, отчего удержаться было, просто невозможно. Она с удовольствием жевала мягкий рис и блаженно закрыла глаза, забыв на какие-то доли секунды, о трагических событиях в ее жизни.
Танька сидела напротив нее и с ироничной улыбкой смотрела на разомлевшую от удовольствия Марину. В руках, она вертела сигарету и не закуривала, чтобы не портить такой зверский аппетит.
Марина съела весь плов, пару раз ткнула вилкой в соленую капусту, с неохотой посмотрела на копченную нарезку и вяло съела бутерброд с красной искрой.
− Наелась?
− Переелась, по-моему, − с трудом ответила Марина, чувствуя в груди ужасную тяжесть.
− Что-то ты совсем расклеилась, − констатировала Танька и прикурила сигарету. Пачку она кинула Марине, и та охотно поймала ее.
− Нельзя тебе одной жить. Умрешь с голоду. Антон, видимо о тебе заботился, раз столько протянула с ним, − хихикнула Танька.
У Марины стали закрываться глаза и с трудом разлепляя их, она не отреагировала должным образом на ее колкое замечание. У нее только мутно мелькнула мысль, что Танька подозрительно веселая сегодня. Хотя, принимая во внимания все обстоятельства, Марина бы тоже не была против что-нибудь выпить.
Танька надоело веселиться одной, она замолчала, потом робко спросила.
− Как ты? После вчерашнего?
− Сама как думаешь?
− Ее родители уже знают?
− Знают.
− Тебя не винят?
− Господи!? В чем?
− Что это случилось у тебя.
− Зачем ты это сказала? Теперь я буду думать об этом.
− Я просто спросила.
− Злая ты.., − Марина помолчала, потом продолжила. − После смерти матери, во мне что-то умерло. Я начинаю понимать, что все невзгоды мне по заслугам. Анькина смерть, для меня еще одно наказание. Которое, я уже принимаю, смиренно.
− Хочешь, я у тебя заночую?
Марина настолько глубоко затягивалась сигаретой, что выдыхаемая ею дорожка белого дыма была неимоверна длинной и густой. Она докурила до конца, прежде чем ответить, тщательно затушила сигарету в пепельнице и сказала.
− Дай мне лучше снотворного, чтобы я пришла домой и сразу уснула.
− Откуда у меня, − развела руками Танька.
Марина уронила голову на руки и замерла.
− От Антона не было вестей? − вдруг спросила Танька.
− Нет, − не поднимая головы, ответила Марина.
− Сколько его уже нет?
− Не знаю, наверное, целую вечность…
− Как ты думаешь, если он знает, что ты знаешь, что он живой, почему тогда не возвращается?
− Потому что он выжидает.
− Что именно?
− Что? − Марина подняла голову. − Выжидает, когда я сломаюсь.
− Сломаешься? Как кукла что ли? − снова хихикнула Танька.
Марина исподлобья на нее посмотрела и подумала, что Танька сегодня точно выпила.
− Он знает, что мне тяжело будет одной. Он прекрасно знает мою неуверенность в самостоятельной жизни. Он так же хорошо знает…, − тут Марина запнулась. Она не хотела посвящать Таньку в дебри их непонятного треугольника. Ведь Антон вполне точно сформировал свое представление о Славкином характере и знал, что тот не принесет поддержки и заботы.
− Что он хорошо знает? − сразу хватилась Танька за красноречивую недосказанность. − Или, ты хотела сказать кого?
Она хитро сощурилась и воскликнула.
− Не верю ушам… Он знает твоего любовника?
Лицо у Марины, от такой формулировки, скривилось.
− Никакой он мне не любовник…
− Хочешь сказать ты с ним еще не спала?
− Танька, − взмолилась Марина. − Есть выпить?
− Есть, − удивленно протянула Танька. Она встала и открыла шкафчик. − Есть водка, есть мартини.
− Фу− у− у… − Марина сморщилась. − Не хочу эту сладкую дрянь. Антон всегда меня ею пичкал. Давай водку.
Танька поставила на стол две рюмки и с щедростью плеснула в них водки, расплескивая ее на скатерть.
Марина подняла рюмку и сказала.
− Аня… Прости меня… Пусть земля будет тебе пухом, − и резко выпила спиртное. Водка, обожгла ей горло, и она сильно закашлялась.
Танька молча и неспеша выпила свою рюмку, придвинула Марине стакан с водой и закурила сигарету. Марина, с выступившими слезами и махая себе рукой в лицо, отпила пару глотков чистой воды и знаками попросила себе сигарету.
− Рассказывай про своего друга. Когда ты успела его подцепить? Пока Антон был на работе, − она неожиданно повысила голос, что у Марины зазвенело в ушах. − Ты изменила ему?
− Думай, о чем говоришь, − тоже повысила голос Марина. − Я, Антону, не изменяла!
Марина кривила душой, ведь душой, она давно изменила Антону и где-то внутри тоскливо заскреблось то разочарование, которое росло в ней с того самого момента, когда она так желала утолить жажду близости со Славкой, а он смог отказать ей.
− Ой, ли… А откуда тогда… Или у тебя только постель считается изменой?
Марина с ненавистью посмотрела на Таньку и сказала.
− Что с тобой случилось? То я вижу тебя другом и сообщником, то ты становишься злее и ненавистнее врага…
− Потому что у нас все пошло кувырком… И все из-за тебя, − она тыкнула пальцем в Марину.
− Согласна, у нас ничего не получилось и теперь, кажется, все еще хуже, чем когда начиналось…
− Потому что ты рохля…
− Я знаю, − спокойно ответила Марина. − У меня нет силы воли, нет смелости. Я имею кучу комплексов, и я очень, очень боюсь…
Она уронила голову на руки и заплакала.
− Ну, хватит мокроту разводить, − миролюбивее сказала Танька, − давай выпьем. Поминаем же…
− Завтра ее похороны, − всхлипывая сказала Марина, поднимая голову и с силой утирая слезы, равнодушно наблюдая, как Танька разливает спиртное. − А ведь только недавно я ее обнимала.
Они снова выпили не чокаясь.
− Откуда взялась эта Аня?
− Моя подруга детства.
− Заехала в гости?
− Ехала транзитом на свою учебу. Захотела увидеться, словно предчувствовала, что навсегда расстанемся, − и Марина снова заплакала. − Хотя, если бы она не приехала, она осталась бы жива. Я всех теряю… Все умирают…
Танька встала и молча обняла ее. Марина бросила свою сигарету в пустую тарелку и тоже обняла Таньку.
− Ты понимаешь, каково это, терять близких людей? Сначала я потеряла маму, потом и Аньку…
− Теперь ты понимаешь, как Антону тяжело потерять тебя было?
− А причем тут Антон? − у Марины от возмущения даже пропало желание рыдать Таньке в плечо.
− Как причем? Ты для него была близким человеком, и он боялся тебя потерять.
− Это совсем другое, − раздраженно отмахнулась Марина и закурила новую сигарету.
− Не согласна, − Танька села на свое место. – По-моему потеря дорогого человека, равносильно смерти.
− О чем ты говоришь? Ты хоть теряла близких людей по причине их смерти?
− Нет… Но видимо тебе виднее, − ответила Танька. − Думаешь я такая черствая? Я прекрасно понимаю такое горе.
− Тогда не сравнивай эти разные вещи.
− А помнишь поется в песне? Расставание – это маленькая смерть. Знающие люди писали. Так что не спорь.
Марина пододвинула свою рюмку к бутылке, и Танька снова налила ей водки до краев.
Теперь Марина уже ничего не сказала, она снова выпила залпом спиртное, сделала большой глоток воды и затянулась глубокой затяжкой. Хмель уже начал ее одолевать, и Марина с какой-то зловещей радостью думала о том, что это свалит ее в постель, без гнетущих и саморазрущающих мыслей.
− Как твоя новая любовь? − неожиданно спросила Танька, ей все же не давало покоя неосторожное раскрытие тайны Марины.
Марина промолчала. Ей нечего было ответить. Она сама не знала, где Славка и что он сейчас делает. Их отношения, с момента исчезновения Антона, да что там, с момента Славкиного появления не продвинулись ни на сантиметр. Он до сих пор не была уверена, что нужна ему.
− Молчишь? − усмехнулась Танька. − Все они такие, залетные гастролеры. Поматросят и бросят. Ты поматросила Антона, вот и тебя поматросил какой-то козел.
− Что за любовь такая появилась к Антону?
− Жаль мне его.
− Да ты сама его прикончить хотела…
− Одно дело убить, а другое дело мучить.
− Так не ты его мучаешь, а я…
– Вот именно! Поэтому и злюсь. В какой-то степени мы зашли совсем не туда, куда шли. И чем дольше это тянется, чем больше чувствую, что мы с тобой где-то ошиблись.
− Это синдром, как его… М− м− м.., − Марина от напряжения нахмурила лоб. − Ну, когда палач испытывает жалость к жертве.
− Нет… Наоборот. Это когда жертва испытывает чувства к палачу…
Это путаница рассмешила их, и они громко рассмеялись.
− Жаль, что у нас ничего не вышло, − с горьким сожалением сказала Танька.
Марина сама налила себе водки и выпила, не предлагая подруге. Она не знала, соглашаться с ней или нет, но понимала, что все же лучше так, чем они бы дошли до крайностей и смерти, помимо медика, могло бы быть на одну больше.
Слабость и перенапряжение от последних дней сделали свое дело. Она плавно сползла со стула, когда Танькина кухня начала с невообразимой скоростью вращаться перед глазами.
Очнулась она с невыносимой болью в голове, с тошнотой и с пересохшим горлом. Опираясь в темноте руками о постель, Марина сообразила, что она лежит на своей кровати. Не сдерживая глухие стоны, она встала и пошатываясь прошла на кухню. На ощупь, она нашла кружку и кувшин, который был пуст. Рука у нее дрогнула и кувшин упал на бок, не обращая внимания на это, она открыла кран и напилась, припав к нему ртом. Выпитая вода моментально стала бурлить в животе и ее снова стошнило в раковину.
Отплевываясь, она открыла кран, намочила себе лоб и положила голову на руки, продолжая сплевывать в уходящую в сток воду.
«Это не может так дольше продолжаться», − думала она. − «Надо что-то делать. Надо уйти с этой квартиры, надо все бросить. Надо начать все с нового листа. Надо забыть весь этот ужас, что продолжался все эти годы. Надо вычеркнуть всю совместную жизнь с Антоном, словно ее никогда и не было».
Она прополоскала рот, закрыла кран, но продолжала висеть над раковиной. Сейчас, в этом полуобморочном состоянии, Марина словно, прожила всю свою жизнь с Антоном, еще раз. Он приснился ей, в пьяном бреду, и она с отвращением вспоминала фрагменты кошмарного сна. Антон, был таким, каким она его больше всего ненавидела, обнимающим и целующим ее, говорящим приторно сладкие слова, от воспоминаний которых, ее еще больше начинало мутить.
Марина подняла голову, прислушалась к своему организму, и, не ощутив новой волны тошноты, посмотрела на часы. Было шесть утра.
Она прошла в зал и набрала Славкин номер. Долгие гудки говорили о том, что дома никого нет. Возможно, он уехал, возможно, он ночует в другом месте. Марина так устала от таких мыслей, что поняла, если она так и дальше будет ждать от него вестей, она просто сойдет с ума.
Сегодня похороны Аньки в их маленьком городке. Марина знала, что она поедет, как бы больно не было ей возвращаться туда.
Она подошла к окну и увидела, что белый снег запорошил всю детскую площадку, не оставляя ни одного укромного местечка для дворового пса. Марина привстала на цыпочки, чтобы получше разглядеть двор, но так и не смогла разглядеть ни малейшего намека, что указывало бы на одинокую собаку.
Марина простояла у окна еще некоторое время, наблюдая, как рассвет медленно освещает безлюдный двор.
Не прошло и часа, как она покинула свою квартиру с небольшой дорожной сумкой и с сумкой своей подруги. Она не стала стучаться в Танькину дверь, лишь воткнула в щель сложенный листок бумаги.
На улице она наткнулась на Анну Ильиничну. Та стояла на крыльце, замотанная в пуховый платок и громко сморкалась в бумажную салфетку. Марина коротко поздоровалась и прошла мимо.
− А я с ней разговаривала, − донеслось ей в спину.
− Что? − повернулась Марина.
− С твоей подружкой… Она выходила из твоей квартиры, я и спросила ее, кто она. Она сказала, что приехала к тебе в гости. Это было всего за час до ее смерти… Если бы я знала…
Марина с минуту смотрела на бабку, глотая крупные слезы, потом развернулась и ушла прочь.
Глава 24
Она все-таки приехала в этот город, который принес так много боли и разочарования, и повод для приезда, как некстати был горестным и трагичным. С той поры в городке ничего не изменилось, все те же улицы узкие, дома серые, только деревья стали выше и больше, как бы подчеркивая скоротечность времени. Она уезжала из этого города после похорон, она и вернулась в него обратно, на похороны.
В свою квартиру, Марина не стала заходить, она лишь кинула свою сумку, и сразу захлопнула дверь. Она боялась, что, если сделает хоть один шаг, она останется и никуда не уйдет. На нее нахлынут воспоминания, среди забытых вещей, которые станут напоминать ей о каждом мгновении, проведенном дома, рядом с мамой, с Анькой, со Славкой…
Похороны прошли, как в тумане. Марина плакала и с тяжелым сердцем смотрела на Анькину мать, которая со стонами заламывала руки над гробом дочери. Только что она сжимала в объятиях Марину и целовала ее мокрое лицо, говоря: «Сиротинушки мы теперь с тобой…»
Теперь отчетливо вспомнились похороны матери, когда происходящее казалось таким же кошмарным сном. И лицо матери, было таким же чужим, как Анькино лицо, в обрамлении белых искусственных цветов.
Марина заставляла себя не смотреть на гроб, она с усилием воли смотрела куда угодно, на белую стену, на мрачные лица незнакомых людей, на занавешенное черной тканью зеркало, только не на гроб. Ей хотелось запомнить улыбающуюся Аньку, именно такой, какой она было в последний момент. Умиротворенной и зрелой, красивой и живой, а не такой холодной и чужой, какой она казалась в гробу.
На кладбище, Марину оттеснили в задние ряды, но она и не сопротивлялась. Слишком невыносимо было смотреть на то, как закидывали замерзшими комьями земли красный гроб. Непрекращающийся женский плач разрывал ей сердце, она тоскливо посмотрела вверх и в серых разводах голубого неба, отчетливо увидела Анькину улыбку, которая тотчас же растаяла, как легкая дымка. Марина зажмурилась, чтобы сохранить в памяти это видение, но тут ее снова грубо толкнули, когда похоронная процессия стала возвращаться к автобусу.
Марина не торопилась идти со всеми, она свернула на одну из ветвей тропинки и через несколько надгробий нашла, знакомый памятник. Ухоженная могилка, говорила о том, что память ее матери не забыта, благодаря все тому же вездесущему Антону, который поручил местному смотрителю кладбища смотреть за могилой. Среди запорошенного снега, она различила свежие, срезанные цветы, что лежали у надгробия. Любимые цветы матери. Об этом знал только Алим, Марина даже улыбнулась сквозь слезы. Она села на колени и протерла фотографию от запорошенного снега.
Марина знала, что снова, очень долго не сможет прийти сюда. Она до сих не может привыкнуть к мысли, что мать лежит под землей, когда ее дочь с ней, как с живой, разговаривает. Ей легче думать, что ее мать наверху, на небе, смотрит на нее и, возможно, осуждает, но все равно не покидает.
Для Марины, кладбище, всегда внушало какой-то страх, смятение. Стыдно признавать, но не будь, сейчас здесь похоронной процессии, она одна, ни и за что не пришла бы к материнской могиле.
Так же и к Аньке, она никогда не придет на кладбище, подруга навечно поселилась у нее в памяти, с улыбкой на губах и озорным хитрым взглядом. Зачем приходить к мертвым, когда они живые, живут у нее в сердце?
Она встала с колен, отряхнулась, погладила рукой торец памятника и молча пошла к толпившимся людям, у маленького автобуса.
В толпе, ей удалось протиснуться к Анькиной матери, они, без слов, обнялись и замерли на несколько секунд. Рядом неслышно переговаривались люди, но никто не плакал, лишь изредка, некоторые женщины промокали свои глаза носовым платком.
− Почему, одиночество так губительно? − спросила неожиданно Анькина мать.
Марина растерялась от такого вопроса, она не смогла ответить, но похоже от нее никто и не ждал ответа.
Все стали рассаживаться в автобус, кто-то подтолкнул Марину, и она заняла свое место у окна, провожая глазами, невысокие холмики с крестами, исчезающие за крутым поворотом.
По приезду на поминки, за столом, Марина выпила только рюмку водки, медленно закусывая безвкусным бутербродом. Перед ней поставили тарелку дымящейся лапши, но она даже не притронулась к ней. Она сидела, как сонная муха, словно была убаюкана негромкими беспрерывными разговорами. Но когда, кто-то протяжно затянул печальную песню, все молчаливые оживились и стали подхватывать этот мотив, Марина встала и неторопливо протиснулась к выходу. Анькину мать окружили женщины в одинаковых черных платках, поэтому Марина не стала прощаться. Она постояла на лестничной площадке, вынужденно слушая разговоры курящих, об Аньке и ее матери. Потом сжав зубы, с силой сорвалась вниз по лестнице.
На улице, она вздохнула полной грудью, наполняя легкие морозных воздухом. Легкий дурман горя, плача, пьяных разговоров и крепкого сигаретного дыма, потихоньку стал выветриваться из головы. Марина медленно пошла по тротуару, осознавая, что теперь, оставшись одна, она остро почувствовала окончательную и невосполнимую потерю своей подруги. После всех тяжелых ритуалов похорон, осталась чувство, что что-то хорошее, что оставалось в крупицах в душе у Марины, ушло вместе с Анькой. Ушло навсегда и бесповоротно. Осталась темная и пустая душа, которая еще не была до последнего холодна, только из-за Славкиной улыбки.
Внезапно, ей на навстречу, вышел человек, который был поразительно похож на Алима. Маленький рост мужчины с его смуглым лицом, мгновенно вырвал из памяти отрывочные моменты, когда она в последний раз видела его. Его опухшие глаза и дрожащие руки отчетливо промелькнули в ее памяти, и она от неожиданности, даже остановилась.
Марина не обозналась, это был Алим. Исхудавший, с резко-выделенными чертами на лице, печальными глазами, не похожий, сам на себя, но это был несомненно он, маленький и какой-то трогательно-беззащитный.
− Алим! − окликнула его Марина, когда поняла, что он проходит мимо, не узнавая ее.
Он резко обернулся и недоверчиво посмотрел на нее. Марина, смеясь, обхватила его руками в кожаных перчатках и крепко обняла. Алим узнал ее все-таки, не сразу, но узнал. Его маленькое лицо озарила улыбка и он даже снял шапку от неожиданности. Марина и не поняла, что в дорогом черном пальто, с бриллиантовыми серьгами в ушах в умопомрачительном облаке французских духов, она сильно смутила его. Он стоял, осунувшийся, в рабочей спецовке, сжимающего крепко в руках вязаную шапку. Будучи, сама невысокого роста, она даже на каблуках сильно превосходила его в росте.
− Поседел, как, − ахнула Марина, покачав головой. Голова Алима и впрямь была вся седая, хотя, как помнила Марина, волосы у него были как уголь черные.
− Года… идут… − смущенно ответил Алим, инстинктивно дотронувшись рукой до своих волос.
− Как ты здесь оказался? Ты же уехал, как я помню.
− Вернулся, пару лет назад, − Алиму было тяжело разговаривать с Мариной. Несмотря на ее радость, она ему казалась совсем чужой. Он запомнил ее маленькой девочкой, испуганно сжимающей старый фотоальбом, когда он прощался с нею перед своим отъездом. Она была тогда так похожа на свою мать, чистая, светлая и открытая. Теперь он видел холеную, уверенную в себе женщину и робел перед ней, чувствуя себя не в своей тарелке.
− А братья? Они тоже здесь или ты один вернулся?
− Старший брат тоже здесь. Я у него сейчас живу.
− И как живешь, Алим? Есть семья? − Марина задала это вопрос очень мягко, доверительно положив руку на его плечо. Он помнила, как он тяжело перенес смерть ее матери, поэтому боялась показаться бестактной.
Прежде чем ответить, Алим отвернулся от нее и посмотрел вдаль. Марина не торопила его, она уже поняла, какой будет его ответ.
− Женился в прошлом году, родители настояли.
− Ну и правильно… Детей нет? − ласково улыбнулась Марина. Она чувствовала к этому человеку чрезвычайную нежность. Несмотря на то, что они так и не стали близкими людьми, она была благодарна ему за то, что он искренне любил ее мать и очень искренне горевал после ее смерти. Этой маленькой всепрощающей женщины, с доброй улыбкой на губах, не хватало не только самой Марине, но и этому маленькому, худенькому, чрезвычайно смущенному человеку, с узкими, черными глазами, но с широкой, светлой душой.
− Жена на седьмом месяце. Я привез ее сюда.
− Счастливый ты Алим, несмотря на все горе, что ты перенес, − искренне сказала Марина. − У тебя любящая большая семья, которой, так не хватает мне.
− Я слышал ты вышла замуж, значит большая семья тоже не за горами.
Марина невесело рассмеялась и кивнула:
− Да, Алим, счастье не за горами. Ты живешь где-то неподалеку?
− Вот мой дом, − Алим протянул руку в направлении панельного дома. − Иду домой с ночного дежурства.
− Опять работаешь там? − Марина, так образно, обозначила его старую работу.
− Да, взяли сразу же. Будто и не было этих долгих лет, − он одел наконец шапку и неуверенно предложил. − Моя жена будет рада, если ты зайдешь к нам на чай, я рассказывал ей о тебе.
− Не сегодня Алим, извини, − Марина развела руками. − Я с поминок, и настроение хуже некуда. Аньку, помнишь, Белоусову? Мою подружку близкую? Ее сегодня похоронили.
Алим только развел руками и покачал головой. Конечно, он помнил ее, Марина в те года была неразлучна со своей подругой.
Они помолчали немного, и Марина стала прощаться.
− Всего доброго тебе Алим, здоровья тебе и всей твоей семье. Завтра уезжаю, но может увидимся скоро. Кто знает.
Они еще раз обнялись на прощание, и Марина пошла прочь, чувствуя, как большой комок, предательски подкатывает к самому горлу.
Дома, в пустой квартире, ей стало очень одиноко и грустно. Не думала Марина, что когда-нибудь сюда вернется. Эта квартира пустовала очень долго, хотя за нее, исправно, раз в год, единовременной суммой платил Антон. Марина знала об этом, но никакого участия в этом не принимала. Ей слишком тяжело было возвращаться мыслями в этот осиротевший дом, и кто знает, не случись с Анькой трагедии, смогла ли она даже подумать о возвращении?
Марина медленно прошлась по безликим комнатам, где мебель была накрыта белыми простынями. В комнате матери, она скинула тряпки с комода и с кровати, постояла у флаконов и баночек с кремом, провела пальцами по материной расческе, взяла фотоальбом и залезла с ногами на ее постель.
Листая пожелтевшие листы в альбоме, мимо нее проносилась вся ее жизнь, начиная с младенческих лет. Вот на фото она в грудном возрасте на руках у молодой, улыбающейся матери, а на этом фото, она, насупившись на незнакомого дядьку фотографа, стоит на улице в желтом сарафанчике и ей всего от силы года два. Много снимков было с детского сада, групповые и одиночные, потом еще больше школьных. В конце уже, стали появляться фотографии, где Марине было 16 лет. Вот она в обнимку с Анькой, вот они же на скамейке во дворе или на диване у кого-нибудь в гостях. Фотографий с того периода было много, но со Славкой у нее было только две. Одну, самую маленькую, три на четыре, что была спрятана в сумке, когда уезжала с Антоном, и которую она так и не нашла после, можно уже не считать. Она догадывалась, что Антон нашел ее и уничтожил… Но вторая фотография, большая, была самая любимая. На ней, Славка, вместе с каким-то парнем, стоит и улыбается в объектив, а чуть поодаль, стоит Марина и с хмурым лицом смотрит на него.
Она положила ладонь на фотографию, словно закрывая его улыбку и закусила губу. Сколько не витай в облаках, сколько не придумывай себе того, чего нет и не будет, уже с уверенностью можно сказать… Она не нужна Славке. Ни с деньгами, ни без них. Да и деньги, были простой отговоркой, они, по сути, никогда не были нужны ему. Потому что это деньги Антона, сколько бы их не было, они всегда будут Антоновы.
Марина усмехнулась. А ведь и она сама, принадлежит Антону. Как это раньше, ей не приходило в голову?
««Мамочка»», —прошептала Марина, вопрошая взглядом безмолвные стены. − «Неужели у меня судьба такая? Несчастливая? Прожить жизнь рядом с нелюбимым. Что может быть хуже? Каждый день умирать и воскресать вновь, чтобы умереть».
Марина прижала ладони к глазам и заплакала. Беззвучно, глотая соленые слезы и судорожно всхлипывая.
«Я одна… Совершенно одна… Анютка, почему тебя забрали у меня? Почему у меня всех забирают?»
Несколько минут Марина сидела, не двигаясь. Слезы постепенно высохли, а пустой взгляд продолжал смотреть в одну точку. Тишина, была единственным ее благодарным слушателем.
Марина перевернула Славкину фотографию изображением вниз и перелистнула последнюю страницу. Здесь была стопка маминых фотографий. Начиная с молодых лет и заканчивая самыми последними. Марина помнила, как выбирала фотографию на памятник, как разлаживала все фото на кровати и смотрела, утирая слезы, в родные глаза и дорогую улыбку. Как тяжело, видеть теперь маму только на жесткой, пожелтевшей бумаге.
Марина кончиком пальца провела по контуру глаз и губ на первой фотографии матери из пачки и судорожно всхлипнула. Она прижала снимки к своей груди и легла на постель. Уткнулась носом в покрывало и закрыла глаза. Запаха совсем никакого не осталось. От ткани резко пахло только пылью и ничем больше.
Проспала она долго, ноги в капронках заледенели, черное платье задралось и сильно помялось. Марина взглянула на свои часы, было пять утра. За голым окном было еще темно, но свет в комнате исправно горел со вчерашнего вечера. Марина зябко обхватила себя руками и подошла к окну. Выпавший свежий снег лежал огромным белоснежным покрывалом. Не было видно ни машин, ни дорог, только белые холмы и единая целостность. Это была настолько прекрасная картина, что чувствовалось что-то новорожденное в этой, нетронутой человеком, идиллии. Будто большое облако спустилось с небес, создавая собой веру в бессмертность. Марина зачарованно смотрела на эту красоту и понимала, что рождённая вчера мысль, наконец-то сейчас, вторя новорожденности снежного покрытия обрела форму и значимость.
Она оглянулась, с улыбкой посмотрела на пустые стены. Прижалась щекой к одной из них и провела рукой по высохшим обоям.
− Нет, − прошептала Марина. − Я никогда не смогу здесь жить.
Все хорошее уже случилось в этом месте и больше такое не повторится. Глупо ждать, что все вернется. Ведь и возвращаться уже нечему. Некому и нечему. Будут только воспоминания. И ее жизнь будет напоминать вечный реквием по прошлым, безоблачным дням.
Она скинула свое платье, нашла в сумке джинсы и водолазку и принялась за работу. Пришлось пройтись по шкафам и тумбочкам, чтобы вытрясти все вещи, что бесформенным комьем лежали на полках. Материны вещи она перевернула, когда искала нужную одежду для захоронения. Свои вещи, Марина, раскидала по шкафу, когда спешно собиралась уезжать из этого города с Антоном. Столько лет валялись эта одежда в беспорядке, что Марина не стала их даже расправлять, наверняка их поела моль, а уложила в таком виде в большие мусорные пакеты, которые нашла в тумбочке. В них же полетела вся Маринина косметика и тетрадки, только материнские флаконы духов и кремов, она бережно положила сверху. Учебники, стопкой она оставила на столе. Фотоальбом положила в свою сумку.
