Читать книгу: «Задумал Чудо», страница 7

Тени покинут казармы фигур

 
Тени покинут казармы фигур,
В гости придут к сестре-Темноте,
Склеит обрывки она партитур,
Ноты на черном допишет холсте.
 
 
Тени причудливый танец начнут,
Ноги все выше, пальцы – «козой»,
Втрое растянутся, шире зевнут,
Талии тонкие выгнут лозой.
 
 
Сцены немые покажут на стенах,
Образы разные быстро меняя,
И, словно школьники на переменах,
Будут дурачиться, меры не зная.
 
 
В узлы морские завяжутся даже,
Но вряд ли кто-то распутать готов
Комедиантов, испачканных в саже,
Не ждущих похвал и красивых цветов.
 
 
Только внимания к пятнам бесплотным,
Контурам Жизни трехмерных тел,
Считающим благом и рваные ноты,
Принявшим свой монохромный удел.
 

Там, где чукча-хозяин и лапы в кровь сбиты

 
Там, где чукча-хозяин и лапы в кровь сбиты,
Никогда я в упряжке не был знаменитым,
Подгонял остальных, разрывал поводок,
Но всегда он главнее – раскосый Ездок.
 
 
Когда брызгали братья мне в спину слюною,
Я бежал их быстрее, знал – большего стою,
Быть хотел впереди – преподали урок,
Что всегда пса главнее – хозяин-Ездок.
 
 
Мне кидали чуть больше мясные куски,
Чтоб выносливей был и питался с руки,
Но я знал – невозможно насытиться впрок,
Что однажды голодным оставит Ездок.
 
 
А пока конем резвым бегу по снежку,
Но за лаем заливистым прячу тоску,
Хочу снова порвать кожаный поводок,
Пускай будет орать всегда главный Ездок…
 

По реактивным сердцам полыхнуло зарей

 
По реактивным сердцам полыхнуло зарей.
Крылья сложились с «поправкой» железного ветра,
Отблеск усталого солнца, как прежде – немой,
А у багрового тона нет признаков лета.
 
 
Резвый полет на форсаже ревущих турбин,
Где-то вверху, говорят, наш «потерянный рай».
С небом выходишь на ринг – один на один,
Только у «ринга» отсутствует видимый край.
 
 
В сложном пике перевернутой птицей на скалы,
Воздух свистит, разрезая натянутый свет:
Там, где земля, приключений, конечно, немало,
Но Небеса не несут за «Поверхность» ответ.
 

Трудно держаться в седле, когда плохо коню

 
Трудно держаться в седле, когда плохо коню,
Рвется на волю сквозь бурю, любую броню,
Гриву взметнет до небес и копыта собьет,
Но через горы-ущелья вмиг перемахнет.
 
 
Через равнины, леса, во всю конскую прыть,
Будет нестись, словно ветер, и скачкою жить,
И не желать замечать на себе седока,
В яром галопе вздымая все в мыле бока.
 
 
Ну а когда шар земной этот конь обогнет,
Он постепенно в себя после скачки придет,
Ноздри раздув, остановится рядом с водой
И «пассажира» потянет в волну за собой…
 
 
И от Свободы до вечера конь будет пьян,
Хватит ему впечатлений от солнечных стран?
Чтобы вернуться и снова подставить седло,
Чтобы катать седока в нем Свободе назло.
 

Если позже глаза закроются

 
Если позже глаза закроются,
На два взмаха сгоревших ресниц,
Звезды в линию не построятся,
Снова нищим не станет принц.
 
 
Только лес, что вокруг, разволнуется:
Черный плат к густым кронам приладит,
Вместе с отнятой жизнью зажмурится,
Ее скоро представят к награде…
 
 
И от взгляда лучи отразятся —
Щедрость солнца реально измерить?
Нелегко с Судьбой в кости играться,
Неудачно в приметы верить.
 
 
Тело скромно примнет траву,
Словно спит, а потом проснется,
Только взмахов ресниц наяву
Вряд ли лес сердобольный дождется.
 

Приталено мгновенье

 
Приталено мгновенье
Под пальто – дыхание фигуры,
Косую тень отбросят рукава.
Продолжат вечер сновиденья,
Заливши в рот микстуры,
Забуду все слова.
 
 
Про скорую печаль,
А может – радость, что в кармане
Не греет кулака,
Замерзшего на холоде – февраль!
Согреться не дает тропа скитаний,
И обрывает многоточие строка.
 
 
Застынут в зеркалах:
Эмоции, дыханье прошлых дней,
И отразятся тайны лиц,
Не ослабляя удила
До смерти загнанных коней,
Проклявших дураков-возниц.
 

Струи дождя превращаются в тонкие пальцы

 
Струи дождя превращаются в тонкие пальцы.
Им арфу из солнечных струн нарисует Природа.
Польется мелодия песней межзвездных скитальцев,
Открывших все грани и тайные смыслы Свободы.
 
 
Лес спит – заворожен аккордами чистой души,
Промокших отпустит – людей, заблудившихся в чащах.
Проснется: «Играй, дождь, чечеткой листву распиши!
Умой мои ветви – нектара не пробовал слаще!»
 
 
Движенье серебряных «рук» замирает и снова
Наполнит желанием жить все предметы вокруг.
Не требует музыка капель сакрального слова,
Но заставляет светить теплый Солнечный круг.
 

В дали прибрежной танец Океана

 
В дали прибрежной танец Океана
Напитан силою дождей.
Веселью волн дивиться не устану
И музыке дрейфующих огней.
 
 
Шальное небо отразится в синей глади,
По жемчугу мелькнут фрагменты снов,
Ослепнут зеркала от облачных нарядов,
А рыбаки на шхунах проглядят улов.
 
 
Лучи Светила взбудоражат пену,
Кудряшки-вихри льются молоком,
Бриз жажду утолит – жаре на смену,
И бухта оживет под ветерком.
 

За Тайной дланью Путь открыт

 
За Тайной дланью Путь открыт
За реки и пустые берега,
На спелой грозди вновь кровоточит
Пророчество, открытое врагам.
 
 
По сути, истину поймет
Червонный дух, гася фонарь,
Что сложно, то с души сойдет
Лавиной, победив январь.
 
 
И станут явью крики гроз,
И выйдут реки за предел,
Когда ослепнут от угроз
Застенки «важных» дел.
 
 
И кровью нарисуют дом,
Где только арки – сталь,
Слова, смахнувши помелом,
Проводят тот «январь».
 
 
И сложный крик разбудит тень,
Замерив децибелом звук,
Жует бессмертие женьшень,
Не видя старых рук.
 
 
Не видя капли на столе,
Напьется жизни Свет.
Полусухое «божоле»
Вперед – на сотни лет…
 

Перекипевший «отвар»

 
Перекипевший «отвар» проливается в горло,
Струнами связок играет горячий прибой,
Ниже стекаются капли погибшего шторма,
Бар, много виски, пешком добираюсь домой.
 
 
Дружно ударят ревущие ноты оркестра,
Шаг неуверенный глупо потратит тепло,
Силы уходят, и топчутся ноги на месте,
Визг тормозов, на капоте уже – чуть живой.
 
 
Белые лица в салоне подъехавшей скорой,
Белые лампы и голос бесцветный: «Разряд!»
По коридору куда-то лечу, полуголый,
Но получаю свой шанс возвратиться назад.
«Пойло», оно на двоих: для души и для тела,
Только душа почему-то в литавры не бьет,
И возвращаться наверх «по второй» расхотелось,
Больше отвара того мне бармен не нальет.
 

Латинские танцы Зимы и Весны

 
Зима и Весна
На границе Сезонов
Танцуют латинские танцы.
Две дивы с наигранной страстью
Сжимают объятья.
И словно одна,
Вне всяких природных законов
Фигура кружится на солнце без шанса
Еще поиграть предоставленной властью
И цвет не менять белоснежного платья.
Март прожит.
Весенней капелью Зиме укорочен наряд.
Чуть меньше недели
На ткани – узоры заплат.
Острее и строже.
Изящные ножки рисованной румбы
Дарят настроению
Плавные тонкие па.
Проталины сахарной кожи
Чернеют, ростки пропуская,
«По клубам» Зиму отправляя —
Под лики холодных лампад —
Отрепетировать белые танцы,
Осенние позже.
 

Запевай

 
Запевай, не стесняясь: рядом свои,
Даже если слегка не в такт,
Запевай, не боясь, струны порви,
Изложи поострей каждый факт.
 
 
Запевай, не смотри, как что-то жуют,
Нагло кости бросая под стол,
Запевай, будь уверен – тебе подпоют,
Даже если кто-то ушел.
 
 
Запевай, не жалея чьих-то ушей,
Для которых вино, как вода,
Запевай, даже если прогонят взашей,
Запретят если петь навсегда.
 

Если поверить страху

 
Если поверить страху,
Колкому темному взгляду,
Если позволить Полночи
Заставить противно дрожать,
Можно себя на плаху
Вместо бездушного гада,
А проще – порядочной сволочи,
Так незаметно загнать.
Если загладить вину
Старым больным утюгом,
Если прикрыть одеждой
Розовощекий стыд,
Можно ругать страну,
Представившись всем Врагом,
Надутым прослыть невеждой,
Который лишь говорит.
И нужно однажды сердцу,
Которое бьется редко,
Взять и «случайно» шепнуть:
«А где-то Любовь живет…»,
Потом, встав с рассветом, одеться,
Покинуть бетонную клетку,
И, выбрав свой правильный Путь,
Твердо идти вперед.