Читать книгу: «Учебник юного волшебника», страница 8

Дождик

Короткий замах и резкий удар. Я делал так тысячи раз. И тысячи раз противник падал или парировал или, что бывало реже, уклонялся. В этот раз вселенная повернулась ко мне очередной стороной монеты. С коротким резким свистом между мной и колдуном гоблином вонзилось копье. И я невольно сделал шаг назад осекшись при ударе. Мелкий засранец, по прежнему безучастно и бесконечно потерянно, смотрел куда-то вверх мне за спину. Я возможно и верил в то, что он опустил руки и сдался тому, что видел только он, но я бывалый солдат и не мог позволить себе расслабиться, так что не собирался смотреть на черные облака, как бы он не притворялся. Хоть возможно это было не так, и мне тоже грозила эта непредвиденная и неумолимая опасность от невероятной угрозы, но это меня не интересовало. Я хотел только одного – убить врага, и только затем повернуться к следующей проблеме лицом. Я сделал шаг в сторону, чтобы обойти копье и нанести удар. Однако в следующий момент меня осыпало сухой землей и другое копье плашмя ударило меня по плечу, выбив меч из моей руки и перебросив меня через моего противника где-то на пару шагов. Не смотря на это я намеревался доделать начатое, достал нож, встал на ноги, повернулся и пригнувшись метнулся в сторону гоблина. В тот момент я был твердо уверен – никакое копье, даже торчащее насквозь в моей груди, уже не смогло бы предотвратить его смерть. И тут пошел дождь.

Ну как, дождь? Нет. Это нельзя назвать дождем. Так… Легкий дождик… Нет! Не так! Это я просто ерничаю. Хотя среди моих солдат то, что произошло тогда, так теперь и называется: “легкий дождик”. На деле же, первоначальный удар потока воды вбил меня плашмя в землю одновременно начисто очистив мои легкие от воздуха. Раздался сильнейший хлопок воды о землю, и все погрузилось в кромешную тьму. А когда я, все еще лежа, захотел вдохнуть это оказалось невозможным потому, что уровень воды мгновенно поднялся над моим затылком. Мне еще подумалось тогда, так вот ты куда смотрел, маленький засранец. С огромным трудом я встал на четвереньки и смог наполнить легкие воздухом в перемешку с водяной пылью. Нож все еще был зажат в моей руке и я по прежнему не собирался останавливаться. На мое удивление, поток воды как будто помогал мне. Он тянул меня как раз туда куда я до этого бросился. И все-таки я никак не мог понять куда же пропала моя жертва. Даже если гоблина несло водой как и меня, он должен был быть рядом. Я полз и полз вперед, не в силах встать, поскольку поток воды все усиливался и подталкивал меня, болтая из стороны в сторону. А впереди, из кромешной тьмы проступило странное оранжевое свечение. Как раз там, куда я все еще стремился и куда шел поток воды. Вонзая нож в землю как якорь, я полз на четвереньках вперед и наконец увидел своего врага. Он стоял на четвереньках в нескольких шагах передо мной и весь светился каким-то призрачно оранжевым светом. “Тебе конец”! произнес я вслух, улыбаясь кровожадной усмешкой, которая затем мгновенно перетекла в гримасу боли.

Этот маленький паршивый гоблин светился потому, что он был раскален докрасна. Вода бурлящим потоком лилась к нему, вскипала, попадая в область около него, и разбрызгивалась вверх и во все стороны, образуя водоворот тянущий поток воды в самое пекло. Пар бил во все стороны даже из под воды, а непрекращающийся дождь не мог сколько нибудь охладить его. Скорее наоборот, пар сбивался дождем вниз и делал из окружающего пространства пароварку. Вдохнув этот воздух я ошпарил себе глотку. И еще меня начало варить заживо. Я резко развернулся, взвыв от обжигающей воды, которая брызгами падала на меня сверху и пара который не давал мне нормально дышать. Подогретый кипятком, я бил в землю руками с ножом пытаясь зацепиться хоть за что-то и отползти подальше от источника жара. В то же время я не мог подняться на ноги, поскольку не хотел быть сваренным заживо как в пароварке и поэтому был вынужден то и дело подныривать. А вода тянула меня к раскаленному гоблиненышу. Уверен, что мой акробатический этюд в ту ночь, мог уверенно занять первое место на пьедестале почета по соревнованию среди страдальцев адских сковородок. Ибо он, как говориться, исполнялся впервые. На мой третий или четвертый глоток перегретого паром воздуха, позади меня раздался преисполненный боли и страдания крик, который только добавил остроты моим ощущениям глобальности происходящего и безнадежности моего положения. Затем через какое-то время крик раздался снова, и я снова ощутил, что мое положение не самое худшее на свете. Тут бы, наверное, стоило бы возрадоваться – мелкому гоблину было явно намного хуже чем мне. Хотя раз он мог кричать, он мог и дышать. А вот я сам, как бы это выразиться, уже порядком подустал, да и подышать хотел чуть более свободно что-ли. Воздухом попрохладнее.

Сейчас я понимаю, что прошло не больше минуты, когда прямо на меня из темноты, в полумрак розового раскаленного сияния, вышел другой гоблин. Хотя по моим тогдашним ощущениям я боролся с потоком полгода или около того. Вполне взрослый, гоблин шел по пояс в бушующем потоке воды как по сухому ровному полю в безветренную погоду,при этом у него были закрыты глаза. Я так и представляю себе со стороны ту картину: Я, как клоун выпучиваю свои глаза из под воды, в отчаянном прыжке хватаю глоток перегретого воздуха и снова ухожу с головой под воду, потому, что брызги кипятка льются на меня сверху и потоки воды перехлестывают через меня. Единственное, за что я могу держаться это нож, который я раз за разом вбиваю в землю. А рядом, спокойный как удав, стоит карлик в шутовском костюме, и с премиленькой улыбкой на лице вопрошает у меня, как у ребенка: “А кто это у нас такой юморной?” Однако, во всем есть свои плюсы. Взрослый гоблин шел как раз мимо меня. Без него, мне в тот момент даже выбирать было не из чего: либо свариться либо задохнуться. Гоблин же оказался той спасительной соломинкой за которую я ухватился. Вернее, сделал очередной прыжок не вверх за воздухом, а прямо под водой. Взрывая, ножом и так уже перекопанную землю, я смог сдвинуть себя поперек потока и ухватиться за его ногу. А затем уже и оттолкнуться от нее своими ногами. Думаю, гоблин меня даже не заметил. Я выскочил из-под воды нещадно откашливаясь и встал на ноги шатаясь от сильных дождевых потоков как былинка на ветру. Однако долг – превыше всего: я обернулся и…

И понял, что у меня появилась еще одна причина вернуться в самое пекло. Вновь прибывший тащил за собой покрывало из шкур, на котором по прежнему храпел многоуважаемый Коисса. Покрывало плыло по воде аки плот. На него не проливалось ни капли дождя. А самое пугающее – я понял, что мои люди проиграли свою маленькую битву по охране холма. И если вы думаете, что я испугался своего врага, значит вы сами трусы. Я испугался за жизни своих товарищей.

Тем временем вокруг, скажу я вам, бушевала просто неописуемая водная феерия. Чтобы нормально дышать под дождем, мне приходилось держать голову постоянно наклоненной вниз и все равно приходилось дышать аккуратно. Потоки воды, при этом, постоянно пытались сбить меня с ног. Я сделал шаг по направлению к врагам и понял что, догнать свободно идущего по воде большого гоблина так, мне не удасться. В отчаянном прыжке вперед я ухватился за край покрывала и встав на ноги потянул его в обратную сторону. Меня начало опять захлестывать паром и горячими брызгами, но покрывало остановилось, а затем медленно начало двигаться из горячей зоны в прохладу – подальше от маленького раскаленного гоблина. Таким образом я выиграл пару шагов расстояния.

Но и мой противник не дремал. Для начала, я неожиданно почувствовал очередной бум из моего амулета. Такой же как при случае со школярами. Однако ничего страшного на этот раз не произошло, что думаю, естественно. Только из багрового свечения за покрывалом раздался очередной долгий крик, что только усилило мое желание убраться подальше отсюда, так что я наклонился посильнее чтобы мой нажим усилился. Гоблин, по ту сторону покрывала, видимо понял, что прямой битвы ему не выиграть, поэтому резко повел покрывало в сторону. Я шлепнулся в воду, но покрывала не отпустил. К тому моменту, когда я снова потянул “камень преткновения” на себя, мы вернулись как раз туда, откуда я начал тянуть. Снова я начал тянуть покрывало на себя, снова прошел несколько шагов, а потом таким же неожиданным рывком, но уже в другую сторону, принял очередное обмакивание, потеряв свой выигрыш в расстоянии. Еще раз перетягивание и снова падение после рывка. Надо было что-то срочно менять. Поэтому я постарался подготовиться к следующему рывку хоть как-то, немного ослабив давление я потверже встал на ноги. И это помогло – я смог удержаться на ногах, хоть это и стоило мне сбитого дыхания порцией дождевой воды в легких. Я откашливался несколько секунд, пытаясь при этом не дать противоположной стороне нашего грандиознейшего конфликта вернуть себе ценное расстояние, а затем потянул покрывало на себя опять. И это мне удалось. Я тянул и тянул, двигаясь все легче и все быстрее, и уже начиная праздновать маленькую, но очень важную победу. Как вдруг обнаружил что мой оппонент применил наиподлейший военный прием. И с этим надо что-то делать!

Прием, который называется, “введение противника в заблуждение”. В то время как я с необыкновенным энтузиазмом, и, не скрою, со злорадной улыбкой на лице, тянул покрывало на себя, мой противник незаметно смещался в сторону, меняя при этом общее направление нашего движения. И обнаружил я это, словив своей спиной очередную порцию кипятка от эпицентра событий. Эта подлая гоблинская тварь заставила меня развернуться и протянуть покрывало прямо туда, куда я изо всех сил стараться не попасть. Пытаясь избежать попадания в самое пекло я стремительно налег на покрывало толкая его, а гоблин с противоположной стороны, умело словил этот момент и приподнял свою часть покрывала, которое в тот момент обладало скорее свойствами доски чем вороха шкур. А именно – совершенно не гнулось. Так что я моментально шлепнулся на него и благополучно проскользил на место рядышком с многоуважаемым Коиссой, который дружелюбно всхрапнул мне в ушко в момент моей остановки. Покрывало тут же вошло в зону кипящей воды, которая по прежнему не попадала внутрь куполообразной области над покрывалом и моим противником. Жар от стен пара отбил во мне всякое желание бороться в прежнем режиме. Живой солдат все-таки лучше сваренного заживо. Я достал нож из-за пояса и попытался приготовиться к… Ну не знаю… к чему-нибудь.

Например к тому, чтобы проделать небольшое отверстие в груди или горле гоблина, который тянул покрывало. Перед ударом, я успел заметить прицеливаясь, гоблин по прежнему не открывал глаз. Встав на четвереньки я ткнул ножом в область головы противника. А он, тем временем, как будто бы издеваясь, слегка дернул покрывало в сторону и я довольно таки эффектно и, не скрою – с криком, который совпал с очередным криком моего маленького врага, обварил себе правый бок. С трудом удержавшись на покрывале и отшатнувшись от стены пара, я завалился на Коиссу всем телом. Маг, в свою очередь, всхрапнул мне прямо в нос из под своей многоуважаемой бороды, спешу Вас заверить, не менее дружелюбно, чем когда я только прибыл на его ложе. Многолетние тренировки не позволили мне выпустить из рук нож, поэтому я тут же собрался ткнуть ножом куда нибудь во врага еще раз. Однако мой большой противник выпустил покрывало из рук скрывшись за стеной пара, который светился багрянцем особенно ярко. покрывало начало вибрировать, а затем…

Затем, из за стены дождя и кипящей воды, большой гоблин положил маленького прямо на меня. Я резко выскочил из под него, уходя от слепящего жара. Маленький гоблин, в свою очередь, успел обжигающей хваткой вцепиться в мою руку с ножом и потянул ее на себя, глядя мне в глаза с какой-то странной и тянущей безысходностью. И он закричал еще раз. Признаюсь, я закричал вместе с ним. Его руки раскаленным клеймом тянули нож к собственной груди. И сейчас, вспоминая ту ночь, я уверен, он хотел, чтобы я вонзил мой нож ему в грудь и окончил его страдания. Но в тот момент, я был твердо убежден, что он хочет зажарить меня и сожрать. Причем вместе с ножем! И нож будет самым вкусным кусочком из всего блюда. А вот это его протяжное “А-А-А-а-а-а-а”, которое он кричит мне в лицо, это крик радости и предвкушения трапезы. Многоуважаемый Коисса всхрапнул нам в унисон. Я вырвал свою руку из лап гоблина и выкинул свой нож посильнее в стену из дождя, который ласковой и нежной прохладой, но по прежнему неистово, обдавал окружающее нас пространство. Хочу подчеркнуть, это была не утеря оружия, это было осознанное решение. И то, что я прочел в глазах мелкого гоблина в тот момент, нельзя было назвать иначе, чем боль от вселенской утраты. Сейчас я понимаю, что это, возможно, было моей ошибкой. Но глядя в глаза гоблина, в тот момент, я готов был поклясться – я победил. А затем меня неожиданно выдернули из под колпака сухости над покрывалом и бросили спиной в воду. Наверняка, большой гоблин обошел покрывало, а затем сдернул меня с него за шиворот. Какое-то время я захлебывался и поднимался на ноги. И все же этих мгновений хватило. Откашливаясь и шатаясь, я метался по безбрежному мелкому озеру в поисках моих врагов, но все было безуспешно. Свечение от жара куда-то исчезло, а направление, куда искать, было не определить в кромешной темноте и шелесте дождя. Я даже умудрился найти свой нож, наступив на его ограничитель. Однако, враг исчез и мои метания были напрасны.

***

Мне страшно! Я разбираю записи Левы о той ночи и впадаю в панику. Мне страшно до ломоты в панцире. Поздно! Поздно что-то менять в моем плане! Я уже наложил огромное число условий. Уже начертил круг и вложил в него самого себя! Уже все сделано. Все кроме одного. Одна часть плана, которую я откладывал на потом. На потом… На потом, значит на сегодня. Ведь я уже ослабил заклятия учителя. Или может быть так думаю. Ослабил заклятия на охранника покоев, чтобы второкурсники смогли попасть к нам в покои именно нынешней ночью. И вот я читаю эти записи и уже больше ни о чем думать не могу! Ни о чем, кроме как о тех последствиях, которые ждут мага в случае провала условностей в магии и возврата магических вложений в усиленном виде магу неудачнику. А у меня все! Буквально все на этих условностях. Ведь я слабее второкурсников – это уж наверняка. И это мой шанс отведать ножку второкурсника. Но и… это так ужасно – то, что я читаю. А мне надо сделать последнюю вещь. но какую! А-а-а-а! Все кружится перед фасетами!…

Тоска

А затем пришла она… Тоска. Она высосала из меня те остатки воли, которые заставляли меня моргать и дышать. И если до ее прихода, мне только хотелось, чтобы все окружающее прекратилось, то теперь мне уже не было нужно ничего. Но только одного – куда-нибудь исчезнуть. Пустота в душе высасывала из меня желание жить. Неудержимой волной она захлестнула меня. Оставила меня маленьким ничто, внутри необъятной себя. Я как будто плыл в середине бескрайнего отсутствия всего. А единственным моим желанием было спрятаться. Но тут – в пустоте, не было ничего: и вообще, и в частности. От этого ощущения я сжимался внутри этого поглощающего меня вакуума еще больше. Но в тоже время находился все там же – в поле, перед своим врагом. Сознание захлестывало ощущения одиночества и неимоверного удаления от чего бы то ни было, что возможно еще где-то существовало. И я чувствовал только ее. Тоску и пустоту! Пустоту одиночества и бессилия достигнуть чего бы то ни было. Куда бы ты не двигался, чтобы ты не предпринимал, ты по-прежнему будешь именно тут – в самой середине безбрежного, беззвездного, темного ничто. Идти или ползти, лететь, петь или мечтать стало бессмысленно, глупо, бесполезно. Я был тут в середине своего бессилия и одновременно в поле.

Потом, как еще один удар, тело наконец захотело вдохнуть. И воздух проник в легкие исключительно по воле инстинкта, зашитого природой в нервы. Отнюдь не потому, что я хотел дышать. Ведь в середине бескрайней печали нет место вещам, которые имеют размер или объем. Там есть только движение. Движение, которое заставляет тебя сливаться со всеобъемлющим безволием. С самой это пустотой. Движение – уменьшение. Когда ты становишься все меньше и незаметнее для всех и для себя в первую очередь.

И этот воздух в легких всколыхнул эту пустоту. Даже не так. Он потряс ее до самого основания. Именно так. Потряс. Потому как я сам почувствовал это на собственной шкуре. Ведь тогда я почти уже растворился в ней – так быстро и сильно я хотел спрятаться. Это можно было сделать лишь растворившись в пустоте навсегда. А этот воздух принес боль.

О!… Я никогда не забуду эту боль. Эту десятикратно усиленную боль. Эту стократно усиленную боль! Эту тысячекратно усиленную боль!!! Эту боль, которая втянула меня на мгновение обратно, в мое бьющее во все стороны осколками воды, тело. Эта боль которую принесла моему телу тоска за то, что я еще осмеливался дышать. Раскаленная оболочка моей души. Ощущение жгло меня и изнутри и снаружи. И к моим душевным страданиям добавились физические. Которые я чувствовал. Чувствовал и по прежнему падал в пустоту тоски, безволия и ощущения собственной ничтожности. Затем новый вдох и снова моя боль стала еще сильнее. Еще вдох, и еще, и еще. Боль и мучения стали частью меня, а мои открытые глаза смотрели, как я исходил оранжевым, раскаленным светом. И мне казалось, что вместе с этим светом ухожу и я и моя боль и мои желания. И будут уходить еще долго. Так долго, что это можно сравнить разве что с этой самой бесконечной пустотой. И моя боль будет наполнять все вокруг и я уже никогда не смогу выплыть из этого океана пустоты и безнадежности, центром которого я отныне являюсь.

Мне было безразлично все. Копья, которые вонзились в землю около меня не несли в себе ужаса. Вода, которая заставляла мою раскаленную кожу ощущать жар еще сильнее, не могла заставить меня бояться утонуть. А тот меч, который недавно висел у меня над головой давал только призрачную надежду. Надежду на то, что я погибну и перестану чувствовать эту бесконечную душевную рану, перед которой померкла даже боль от раскаленного тела.

А потом, на мой четвертый раскаленный вдох, я ощутил что из этой вселенской тоскующей пустоты на меня кто-то смотрит. Смотрит так как если бы смотрел не глазами, но как то иначе. Как может смотреть только чутьем дикий зверь. И знать что добыча где-то рядом. Но этот взгляд был не взглядом хищника. Он только искал меня. Он бегал вокруг меня. И еще я слышал странный зов. Он манил и тянул меня к себе. Но пустота была сильнее. Я уже почти растворился в ней, когда умудрился втолкнуть в себя пятый глоток воздуха. И вот уже знание, о том что шестой вдох будет для меня последним, появилось успокаивающим гулом из пустоты, в которой я растворялся. Но мой крик. Он указал меня. И незрячий, но всевидящий взгляд шамана нашел меня. Ту самую точку в этом бесконечном ничто. Шаман успел. Успел ко мне на помощь. И прямо у меня в голове зазвучали его слова, которые отозвались еще большей болью в моем теле.

Ты не сможешь спрятаться. Ты сможешь только гореть в тоске вечно и пропадешь тут навсегда. Но можно растворить пустоту в себе, как она хочет растворить тебя. Раствори ее! Раствори! Ползи вперед! Ползи! Ползи – я сказал! Ползи! Ползи!

И хочу признаться. Я пополз внутри пустоты, внутри тоски. Но не потому, что мне так сказал шаман. Он был мне безразличен тогда. Мне уже было безразлично почти все. Все кроме той боли, которую несла мне моя тоска, мое раскаленное тело, но заодно и каждый крик шамана, который эхом звенел у меня в голове. Шаман продолжал кричать “Ползи!” до тех пор, пока я не начал делать что-то, что по моим ощущениям было или как то могло сойти за движение в пустоте. Я полз в своих переживаниях. Полз и полз. И пережил свой шестой вздох. А потом шаман начал долбить меня еще одной фразой: “Ползи во все стороны!”. Вам будет весело это услышать, но в итоге я пополз во все стороны. А затем – о чудо! – мне это стало даже нравиться. Боль стала чуть меньше, а я стал ползти чуть быстрее. Во все стороны. А потом я побежал, поплыл, полетел в этом ничто. Я поглощал пустоту. Я рвал ее на части и запихивал ее в себя необъятными кусками.. Но следующий вдох – и снова жар и боль стали реальностью. И я опять схлопнулся в точку. И все-таки… Все-таки я уже знал, что нужно делать. Нужно было делать хоть что-нибудь. Хоть что-то, и это съедало тоску, а значит и пустоту вокруг и внутри меня. И перед каждым следующим вдохом я успевал съедать больше чем в прошлый раз. Все больше и больше.

А потом шаман поднял меня и положил рядом с волшебником которого надо было остановить. Но тогда я его даже не заметил. В тот самый момент когда я очутился на ложе, пустота внутри меня в очередной раз одарила меня болью и я закричал прямо в лицо, капитану. Неведомо как он оказался на том же ложе. Непонятно почему у него в руках был нож. Но для меня в тот самый момент все было ясно как день. Я хочу сдохнуть уже наконец! Пожалуйста! Убей меня! Я кричал! И тянул своими руками нож в его руке к своему горлу. Но он меня не понимал. Он! Эта сволочь! Это жестокосердная гадина! Он выбросил нож в темноту дождя. А потом и сам исчез за стеной из капель и водной пыли. Он убил меня! Убил без ножа. И даже не захотел задушить напоследок. Как сделал бы всякий уважающий себя воин. Я заплакал без слез. Ну какие могут быть слезы у раскаленного собственной душой гоблина, который никак не может умереть. Я бил руками вокруг себя в истерике как маленький несмышленый ребенок и ждал окончания этого кошмара. И неожиданно наткнулся рукой на какой-то несущий магию предмет. Я повернул туда голову лишь из памяти к тому интересу, который я когда-то мог испытывать ко всему необычному. Песочные часы. Почему они горят магией. Знание пришло как как удар молнии в громоотвод: быстро, но без последствий. Капровертус! Что такое капровертус и как его трульнуть? Я же читал. Я же знаю. И я – перетрульнул капровертус. А шаман взял мою голову руками, уперся лбом в мой лоб и открыл глаза. Я закрыл свои и тут же уснул.

***

Из под палатки я выбрался довольно быстро. Если учесть, что это была единственная палатка в лагере, где шкуры были сшиты между собой намертво, а не крепились в процессе сборки, то можно сказать что я выбрался из-под тяжеленной кучи шкур, практически мгновенно. Я готов был продолжать бороться, тем более, что копье, которое перед этим, не давало мне спокойной боевой жизни, осталось под палаткой. Однако гоблина уже было не видно. И, поскольку дальнейшая боевая жизнь с моей стороны, на данный момент не предполагалась, я бросился к ребятам, чтобы привести их в чувство, и решить, что нам делать дальше. Первым я решил привести в чувство лейтенанта интендантской сотни. Мои попытки не пропали впустую. Пару раз брызнув на лицо каждого из фляги, мне удалось добиться от бойцов каких-то осмысленных хотя и несколько вялых действий. Мы тут же решили перебазироваться обратно на вершину нашего холма. Холм хоть и пострадал от гоблинского нашествия, но множество копий все еще торчало по бокам от пути, по которому прошел слепой, и поэтому такой безопасный враг. Взобравшись наверх, мы в ужасе обнаружили, что многоуважаемый Коисса исчез. Было совершенно очевидно, что задача нашего маленького отряда была полностью провалена. C другой стороны, поднявшись на холм мы увидели, что капитан вот вот настигнет своего противника. И возможно, все идет не так уж и плохо. Я было собрался скомандовать начать преследовать врага вместе с капитаном. Но тут пошел дождик.

Когда звездочки от удара водой по голове и падения на землю несколько поуняли свое мельтешение у меня перед глазами, я обнаружил, что буквально тону в грязи. Свеженасыпанная земля холма расползалась от дождя прямо подо мной и это несмотря на то, что я лежал. А поскольку я лежал в этот момент лицом в расплывающейся грязи, то сами понимаете, дышать приходилось и этой грязью тоже. Исходя из текущих реалий, мне захотелось поставить отряду совершенно другую задачу, отнюдь не преследовать врага. Для начала хотелось бы в теплое сухое место, травяного отвару, ну и… огня в камине. К сожалению, в распоряжении имелась грязь, вода с неба и… дезориентация. Где находится даже кто-то из отряда, понять было совершенно невозможно. Только что мы стояли рядом и вот уже мы лежим, думаю, что тоже близко друг от друга, но по сути – очень далеко. Я попробовал встать не четвереньки и это было моей ошибкой. Руки ушли в грязь на всю длину. Ноги тоже погрузились в грязь, зафиксировав меня в очень неудобном, но думаю, живописном положении. Теперь мне приходилось опираться на грязь лицом, и это входило в противоречие с моим желание дышать. Уверен, что любой из тех кто попал под этот дождь сможет сказать вам то же самое: “дышать было несколько затруднительно”. В тот момент, когда я уже было совсем распрощался со своей столь насыщенной, но, как мне кажется, все еще короткой жизнью, чья-то рука схватила меня за волосы и выдернула мою верхнюю часть тела из грязи. Я наконец-то вдохнул полной грудью. Вода в перемешку с водной пылью попала в мои легкие и я принялся радостно откашливаться и весело болтать руками пытаясь не вдохнуть еще больше воды, но побольше водной пыли.

Жизнь снова вливалась через мои легкие в организм. И хотя мои ноги торчали в грязи почти по пояс, я умудрился сделать пару вполне себе полновесных вдоха сделав руки лодочкой у лица. А потом меня резко, как ударив током, прошила мысль, а как же те руки которые помогли мне выжить? Кто это? Где он? Я начал шарить вокруг себя и в итоге наткнулся на чье-то дергающееся рядом в грязи тело. Как оказалось потом, это был наш интендант. Дотянувшись до его косы, но при этом еще больше погружаясь в грязь, я выдернул его голову из грязи, как это недавно сделал он для меня. И теперь уже мне пришлось задерживать дыхание. Ведь я торопился спасти его и, естественно, погрузился в грязь еще глубже. Однако, когда он в свою очередь, доставал меня подышать из земли в следующий раз, он делал это все-таки помедленнее, пытаясь не уйти в грязь с головой. И такой же стратегии стал придерживаться и я. Так потихоньку, полегоньку мы с лейтенантом приняли вертикальное положение.

Не знаю, как вам, а мне приказ капитана “Насыпать холм в человеческий рост!” кажется очень даже продуманным. Вообще наш капитан очень продуманный и прозорливый человек. Ведь будь, скажем, его приказ таким “Насыпать холм!”, солдаты бы точно не остановились без приказа, и насыпали бы черт знает что. У нас ведь как – сказано делай – будут делать. Мы ведь не зря обучены. Так что сыпали бы и сыпали. Хоть и после бессонной ночи. А тут конкретно: в одном приказе и начало и конец. Так что очень даже хорошо, что через какое-то время барахтанья в грязи, я умудрился встать ногами на твердую, не насыпанную землю. Стоя по шее в грязи, я убедился в том, что у лейтенанта все точно также хорошо, если это можно было назвать хорошо, сложил руки домиком над носом и стал медленно барахтаться в месиве холма, двигаясь к его краю.

Постепенно дождь сходил на нет. В тучах начали появляться просветы. Суровая темень неба побелела и наконец облака отдали земле последние капли бушующей стихии. Вода вытекала из низинки бурным потоком куда-то, где было еще ниже и суше, оставляя на земле огромную лужу глубиной где-то по лодыжку. Посреди этой лужи, расплывшийся кулич грязи, горделиво показывал небу свои драгоценности – запаянных в грязь людей. Постепенно наше копошение и усилия принесли свои плоды и вот мы уже вытаскиваем последнего из нас на зеркальную гладь лужи. К нам усталой походкой медленно подошел капитан. Он тащил за собой плот из шкур с Коиссой. Маленький отряд наконец воссоединился, но на наших лицах не было видно радости. На шкурах стоял капровертус. И песок внутри сыпался снизу вверх. Это красило лица людей в разочарованное, сосредоточенное выражение. Затем, на вершины холмов со всех сторон взбежали солдаты, которые только теперь смогли преодолеть силу нескончаемого потока воды. Они смыкали ловушку для непонятно чего, что так и осталось для отряда двумя странными колдунами гоблинами, и непонятными свидетельствами о магии, которую никто из нас не понимал, но ощутил. Ловушка не сработала. Солдаты получили весть о неудаче всего предприятия. Для них, это скорее было, обычными буднями. Очередным сражением с потерями. Хоть эти потери и не были большими. Всего 2 человека. Всеобщее построение было коротким и необходимым ритуалом для подведения итогов и обнародованием дальнейших планов. Не нарушая построения мы повернулись и пошли обратно. Как и было предусмотрено. Мы уходили, чтобы вступить в бой в другом месте. Битва тут – была проиграна.

***

Вот, примерно так, Уважаемый читатель, я представляю события того утра. Отчет сержанта короток, но достаточен, чтобы понять, что произошло с отрядом затем. Они ушли, как и было предусмотрено приказом. Возможно кто-нибудь мог бы предложить им собирать камни по округе, чтобы в итоге поймать гоблинов. Но, во первых, они знали только о двух из всего племени, и как они смогли бы понять какой камень это гоблин? Во вторых, приказ уходить, это – приказ уходить. И никак иначе! Уж я то теперь это знаю точно и достоверно. Но обо всех прошедших в моей жизни событиях по порядку.

Еще вчера, холодея от ужаса, я вышел из гнезда, чтобы увидеть как клонится к горизонту вторая звезда. В текущий цикл света, нападения из соседнего улья не случилось, а значит… Это значит, что я не смогу достать ножку солдата. Вернее, как сказать!? Я очень рассчитывал на то, что соседний улей совершит набег на наш. Ведь в прошлый цикл наш улей добыл так много, совершив нападение на них. И естественный ход вещей для нашего вида, всегда говорил, что в этот цикл они будут нападать на наш улей, чтобы обменять мясо своих воинов на мясо нашего улья. Так было всегда. Так надо для жизни и развития. Но бывают и пустые циклы. Что значит пустые? – пустые они для нашего улья. А соседи, они, возможно, пошли в набег на другой улей или другой улей совершил набег на них. Это не важно. Важно то, что я не смог добыть ножку воина к закату второй звезды.

И теперь… Теперь мне либо придется получить откат от всех тех условностей в моих заклинаниях, заклятиях, наговорах и рисунках, что я уже наколдовал, нашептал, нарисовал. Либо мне придется оторвать ножку у какого либо солдата из нашего улья. Но это под запретом! Я не могу оторвать ножку у солдата с помощью магии. Иначе улей отвергнет меня. И тогда меня ждут верная смерть вне улья. Как добыть ножку солдата? Этот вопрос преследовал меня все то время, которое еще оставалось у меня до полного захода второго солнца. Я прокручивал в своей голове сотни вариантов того, как я парализую воина руническим словом, заставляю его спать заклинанием, или вынуждаю его ослепнуть и оглохнуть на время, но каждый мой способ безуспешно натыкался на все то же правило улья. Нельзя магией намеренно наносить вред солдатам своего улья. Времени оставалось все меньше и я паниковал все больше. В прострации я носился по коридорам ничего не замечая перед собой, и все больше переставая соображать спокойно и нормально.