Читать книгу: «Учебник юного волшебника», страница 7

Закрой глаза и слушай себя. Нет ничего в мире легче, чем понять, чего ты на самом деле хочешь. Но кто себя будет слушать?

Общее волнение, беспричинная суета и постоянная генерация все новых и новых предложений о том, что нужно делать дальше – вот мои впечатления о том утре. Мне же было трудно предложить, что либо, поскольку ничего еще не придумал, а размышления о том, что еще я могу сделать, очень сильно ослонялись тем неимоверным ожиданием чуда, которое легло на меня со стороны всего племени. Отдельное спасибо вождю, который отправил нескольких гоблинов перехватывать подходящих соплеменников и отправлять их подальше от лагеря людей. Но, до момента, когда число таких помощников достаточно подросло, вокруг места в кустах, где я сидел, успела собраться приличная толпа.

Гоблины совершенно не пытались прятаться. Если бы люди в тот момент не были заняты боем с сусликами, и послали бы хотя бы одного человека на ближайшую к нам возвышенность… Но, в итоге, Алексей, мучимый болью от посоха, превозмогая себя, поднялся с земли, вместе с теми женщинами, которые помогали ему, и забрал всех собравшихся. Он увел их подальше от лагеря людей. Рядом со мной осталось парочка мужчин, которые отсылали всех, кого пропустили перехватывающие, к остальному племени.

Я ломал голову над последующими своими действиями, гоблины постепенно стягивались в одно место. А в это время люди собрались и покинули лагерь. Все, кроме нескольких человек. Что привело всех в полное замешательство. Нет! Немного не так. Сначала, всеобщая радость привела в кусты жузгуна тех, кто сообщил мне об уходе противника. Потом я поднялся на пригорок посмотреть на это и сообщил племени, что оставшиеся люди, поголовно те, кто защищен амулетами. Так что, к концу дня всеобщий хаос, в нашем стане достиг апогея. Драться с людьми лицом к лицу было самоубийством, а делать что-либо еще, казалось, было невозможно.

Трудно сказать, что привело все племя к решению сжечь шатер людей, оставшихся в лагере. Я так и не понял даже, как началось всеобщее движение. Гоблины как-то сразу организовались в группы и начали рвать сухую траву вокруг, вне области видимости от шатра, который люди поставили как раз на насыпанный ими холм. Постепенно, постепенно кучи травы росли. Но солце уже садилось, а тучи на небе вообще сделали весь процесс сбора невозможным – видимость стремительно падала. К тому же, как доставить все собранное к шатру, тоже становилось не понятно. Любой человек с оружием, перебил бы все племя. как слон задавил бы десяток муравьев. Было впечатление, что мои соплеменники занимались всем этим для того, чтобы заниматься хоть чем-то. Да. Думаю, так и было.

Затем наступила ночь. Резко. Даже резче, чем нужно отсекать рыбе голову перед потрошением, наступила кромешная тьма. Тучи, скрывавшее вечернее небо, как-то сразу уплотнились настолько, что заходящее солнце перестало видеть, что происходит на земле. Гоблины, собравшиеся по периметру низинки, где в центре, на исскуственной возвышенности стоял шатер, потеряли всякую надежду на нормальную координацию своих действий. Даже более того. Любое перемещение в кромешной темноте грозило увести тебя от центра событий или же наоборот привести прямо в руки опасности. Хотя ситуацию быстро исправили смельчаки, которые начали перешептываться. Потом и переговариваться.

В отсутствии вождя и какой-либо координации все, кто участвовал в собирании травы, стали постепенно перемещать собранное к центру круга. Меня позвали скорее для проформы. Но возможно у гоблинов возникла мысль о том, что шаман все же может чем-то помочь. Я же не чуствовал в себе ничего, что могло бы хоть как-то оказаться полезным. В то время я еще не знал, как можно видеть в темноте. Да что там: несмотря на то, что я уже знал как, но все же не мог запустить боевой шарик огня. Первый раз после чтения у меня это не получилось. А без первого удачного эксперимента, повторить попытку, я в тот момент не догадался. Те пятнадцать книг, которые я прочитал к тому времени, оставили во мне скорее острое ощущение безсилия. Хотя, умение усыплять, с тех пор, у меня невообразимо сильное.

В итоге, вместо того, чтобы попытаться поджечь шатер из далека, бросаясь огнем, я шел впереди, а все собравшиеся, перешептываясь и перестукиваясь, сужали круг перекатывая перед собой пуки травы. Дело шло медленно. И чем дальше мы двигались, тем сильнее было всеобщее опасение наткнуться на врага. Расстояние в темноте было определить сложно. И нервы были на пределе у всех. Всеобщее движение замедлялось и замедлялось. Каждый гоблин понимал, что столкнуться нос к носу с человеком не сулит ему лично ничего хорошего. Понимал это и я. Продвигаясь вперед я периодически пощелкивал пальцами, сигнализируя остальным о том, что все в порядке. Одновременно я, сам того не осознавая, замедлял шаг. Кольцо гоблинов сужалось и сужалось, а внутри меня нарастала паника от вопроса, когда же наконец мы подойдем к возвышенности в центре площадки.

Сейчас, когда я описываю эти события на бумаге, мне кажется смешным то, что произошло тогда. Ведь сразу после того, как вождь дал мне задачу остановить людей, я сразу же смог определить направление и примерную дальность до моих друзей. И для этого мне даже не пришлось прилагать много усилий. Всего лишь на мгновение закрыть глаза и прислушаться к себе и своим желаниям. Ответ о том, что нужно делать, пришел сам изнутри. Казалось бы, прием легкий. «Послушай себя» – самый легкий прием, который может существовать. Для многих, он даже не магический. Разумное существо должно всегда следовать своим желаниям и чувствам. Но, как я уже упоминал, в тот момент мне ничего не лезло в голову. Сказалась общая усталость и, конечно, отсутствие опыта.

Итак, мой шаг замедлялся и замедлялся. Я мучился вопросом «когда же». И естественно это самое «когда же», совершенно неожиданным образом, вылилось в невесть что. В тот самый момент, когда я уже двигался отдельными шагами. И было слышно, как все остальные гоблины делали после меня одновременно один шаг, настолько «в ногу» они шагали. Так вот в этот самый момент, я вышел из заросшей травой степи на вытоптанную людьми территорию стоянки. До холма с шатром было еще идти и идти. Но, от неожиданности, я замер, не зная, как сказать остальным, сколько нам еще предстоит двигаться. Хотя просто мог бы пойти дальше. Остальные же восприняли это как сигнал о том, что мы уже на месте. И гоблины начали зажигать траву.

***

Необычный, до великолепия, вечер стремительно надвинулся на искусственную возвышенность, насыпанную бойцами. Как ни крути, но этот холм был лучшим местом, чтобы выжидать и держать оборону. После ухода личного состава с места стоянки, мы приложили массу усилий, чтобы сделать это место, как можно более неприступным. Вкопали копья, оставленные специально для этого. Устроили множество неровностей. Подготовили несколько неудобных перепадов высот для тех, кто вздумал бы лезть к шатру. Ну и распределили обязанности на случай прямой атаки.

Деятельность кипела до момента, когда уже больше нельзя было делать что-либо без риска подвернуть ногу или напороться на копье. Темнота, надвинувшаяся на степь, была поистине вселенской. Тучи висели над головой так низко, что можно было видеть каждую завитушку от перевернутого моря воды над головой. Моря, которое не хотело проливаться на землю, несмотря на все наше желание.

Каждый из нас, прекрасно понимал, что этой тьмы много не в тучах, а в том, что им каким-то образом не дают пролиться. Это пугало. Но мы были ветеранами и с наступлением тьмы все кроме одного сотенного отправились спать. Часовой занял подготовленное место у входа в открытый шатер. Костер, утопленный в землю, освещал внутреннее пространство шатра и тех, кто спал внутри. Часовому оставалось только наблюдать за их спокойным сном и слушать окружающую ночь.

Мое время дежурить было последним. Под утро, я вылез из палатки, устроился поудобнее в окопчике и стал вслушиваться в окружающее пространство. Увидеть, по-прежнему, было ничего нельзя. А вот услышать, по-прежнему было можно много. Постукивания камешков со всех сторон говорили мне, что мы не одни. Но сержант, который сторожил до меня, уверял, что все по-прежнему, спокойно. Это самое “по-прежнему” он объяснил тем, что стук шел всю ночь. Ничего нового не происходило. И хотя стучало со всех сторон, но достаточно тихо и, вроде бы, далеко. Ну и пусть себе стучит. Мало ли что могло взбрести в голову всей той живности, которая жила по соседству.

А потом, вдруг, безо всякой причины горизонт загорелся…

***

Ах, уважаемый читатель, как же все-таки хорошо иметь возможность самому выбирать, чем заниматься днем. А главное как полезно. Сегодня утром, я специально попросил у учителя распределить меня в помощники к рабочим, отвечающим за убранство покоев. А ближе к вечеру специально наблюдал за охранником покоев первокурсников. Не думаю, что понял все, что сделал с ним учитель, но кое-что знаю наверняка.

***

Работать вместе, это особенное чувство. Заставляет стремиться к цели сильнее. Заставляет слушать и слышать товарищей. Работать вместе с племенем это прекрасно.

А еще прекраснее быть шаманом и делать волшебные вещи. Но вот про волшебные вещи – это я раньше так думала. До тех двух ночей. А когда мы все вместе собрались в цепочку, а следующей ночью сгрудились вместе, держась друг за друга, мне стало понятно, что ничего хорошего в этом занятии нет. Нет, ну вы не подумайте, всегда приятно достать лягушку из пруда без погони за ней. Но вот ведь шаман, до того как ушел в запой, так не делал. И ведь я теперь понимаю почему. Потому что это больно.

Ну… как больно? А вот так вот и больно. Все племя, помогало держать посох вождю в тот день, а потом и ночью. И каждый на себе прочувствовал, что значит это самое «больно». Эту самую боль от волшебства, я никогда не забуду. А уж описывать даже и пытаться не буду. Это как будто бы… Нет не смогу… Даже не просите. Порезанный палец, ушиб и много чего еще… Сравнить я не смогу. Это… Оно – другое. В общем, шаманы поймут, а остальные нет. Ну, наше племя еще. Те, кто там был.

Но мы то знаем. Собрались вокруг вождя, держимся друг за дружку и сидим под этим страшным небом из туч. И четко знаем – что эти самые тучи и есть «больно». А как так – знаем? Знаем и все. Какая боль? Так вот же она – над головой, темная, плавает себе. И чем дольше плавает – тем тебе больнее. А ты держись друг за друга и терпи. А если отпустил остальных, боль тут же пропала. Но остальным теперь этой боли больше на каждого. Так что, лежит вождь в середине, чтобы руки к посоху легче прижимать, а вокруг гоблины пятном на степном покрывале к нему и друг к другу привалились, чтобы легче держаться было. Но я то чувствую, что держаться от этого не больно то и легче. Надо все равно держаться самой – усилия прикладывать. Вот такая она боль, что и отталкивает от себя.

Ох, наверное, и натерпелись те, кто не бежал от сусликов той ночью. Их то, совсем мало там было. А уже после ночной пробежки боль только усилилась. Лежали мы все рядом. Держались друг за друга. Ни уснуть, не отдохнуть. Только эта боль выматывает. А потом в темноте стали огоньки проявляться. По краю земли по одному появились и на нас двигаются. Мы вместе сидим, ждем, смотрим. А они на нас идут – это уже по дрожанию земли слышно. Гоблины они же такие – любую дрожь земли чувствуют. Какие-то гаснут. Огни гаснут. Но другие вместо них загораются. Все ближе и ближе. «А гоблины что?» Спросите вы. А гоблина, мать и отец с детства чему учат? Не попадаться никому. Сидеть тихо камнем и бежать подальше, когда можно. И вот когда уже по шагам точно можно было понять, что люди это идут, так крайние гоблины в камень сворачиваться стали.

А когда я уже в камень сворачивалась, прямо так больно стало. Так больно! Прямо не знаю. То, что раньше было – это так… еще ничего. Вот изнутри вдруг сама прочувствовала, и все кто был рядом, почувствовали. Рвется она. Кто она? Магия конечно. Прямо вот как вместе с тобой рвется. Ну а те, кто дальше от огоньков лежал, те прямо от первых кто свернулся – как волна, тоже сворачиваться стали. И вождь тоже свернулся. Хоть посох под нами-камнями, придавленный остался лежать. А то ведь дождь пошел сразу же. А посох, он хоть и волшебный, но деревянный – может уплыть.

Один в поле

В ту ночь, я впервые в жизни подумал что понял, что означает фраза «один в поле не воин». Это было, естественно, не в последний раз. Но поскольку это был первый, то его я помню особенно отчетливо. Все гоблины осталось позади меня за ревущей стеной огня. А пламени было достаточно много, чтобы я тут же прыгнул вперед, избегая жара исходящего от вала собранной сухой травы. И ни сколько не сомневаюсь, все, кто катил этот вал, отпрыгнули от него в другую сторону. Так что я остался один на площадке с небольшим холмом посередине.

Один на один. Нет, конечно! Один на несколько людей. Нет, даже не так! Один маленький гоблин, освещенный со всех сторон пламенем. И огромные великаны в середине круга, которые могут и хотят раздавить его. Хорошо было то, что и эти самые великаны были освещены пламенем. Я их мог видеть. Но в тот момент я больше всего на свете хотел, чтобы ни они, ни я друг друга не видели. Я был напуган донельзя. Люди высыпали, казалось из ниоткуда, и заняли места вокруг палатки. Причем я видел только то, что они резко появились почти все сразу и скрылись за подобием зубастого дикобраза – настолько поверхность холма была истыкана кольями. Я тоже попытался спрятаться, однако от волнения у меня ничего не получилось. Я снова попытался поменяться образами с маленькой песчинкой под ногами, на которую вовсю таращился, но у меня как прежде ничего не получилось.

И тут ко мне пришло спокойствие. Вспоминая сейчас тот случай, я даже благодарен. Благодарен за то, что она закрепила во мне некоторое безразличие к окружающим событиям, и оставила внутри правило. Реагировать соответственно окружающему. Кто она? Смерть. Мне почему-то стало казаться, что моя жизнь окончится тут, а значит нужно как-то подороже ее продать. Сами посудите, я ни в коем случае не ждал, что гоблины за стеной огня бросятся в атаку на людей. Даже если бы они и хотели, то ломиться через огонь не могли. Мне же было уже особо нечего терять – я был как на ладони у сидевших на холме – было лишь вопросом времени, когда они осмелеют и проверят меня на прочность. В то время я, по наивности, даже не мог подумать, что они боятся моей одинокой фигуры не меньше чем я их. А чтобы подумали вы, сидя в уютном укрепленном месте, когда вокруг вас вдруг поднимается стена огня и одинокая фигурка на фоне ревущего вала уничтожения так и просит: Приди ко мне… Они вряд ли бы полезли на меня, даже если бы были вполовину уверены, что их предприятие удастся. Учитывая масштабы огня зажженного в их честь вокруг их укреплений, их можно было понять.

И вот, успокоившись, я сосредоточился и вспомнил простейшее боевое заклинание, которому, как я знаю теперь, учат везде и всюду. Бросок огнем. Любой мало-мальский маг старается найти что-нибудь смертоносное в свой арсенал, скорее для собственной защиты. Но… я отвлекся. В первый раз при попытке произнести это заклинание, у меня ничего не получилось. Было ли это из-за моей неопытности, или же шаман намеренно ограничил меня тогда, чтобы я ничего не уничтожил в запале обучения. Однако, стоя на поляне между огнем от сухой травы и холмом, я помнил не только заклинание, но и пометки рядом. Например то, что если метать огонь не изнутри себя, а из живого огня, то эффект будет одинаковым – поскольку огонь сам по себе живой, только иной природы. И в ту ночь я, впервые в своей жизни, бросил боевое заклятие.

Потом бросил еще и еще. Огненный шар вылетал из огненного вала и не торопясь летел в сторону людских укреплений. Пока он летел, я успевал собраться с силами и бросить очередной шар снова. Я шел вперед, шептал заклинание и, почувствовав, что шар отделился от горящего окружения, начинал шептать снова. Естественно, я начал уставать, но сдаваться не собирался.

Тут следует сказать отдельно, что же происходило с огнем, который долетал до холма. А собственно ничего полезного для меня. Люди сидевшие, за частоколом копий поднимали горсть земли и бросали в мой шар. Шар лопался и рассыпался в ворох искр, на чем все и заканчивалось. Вот почему я написал, что не собирался сдаваться. И вот почему, когда шар все-таки не взорвался после неудачного броска землей, а долетел до шатра, мой план окончательно рухнул.

Нетрудно догадаться, что шатер, вокруг которого собрались люди, был защищен не только этими людьми. Шар просто ударился, о шатер и рассыпался в ворох искр, как и все предыдущие. Следующий же шар, который я успел бросить, никто из людей даже не попытался теперь сбить. Вместо этого с холма ко мне бросился капитан. Да, тот самый человек, который в прошлую нашу встречу приказал забросать меня копьями, бросился в мою сторону, держа в руках меч. Очевидно, что мой агрессивный дебют настолько ярко блистал многообразием, что люди решили проверить меня на прочность. Я же, заметив активность противника, и испытав разочарование, от того что не смог зажечь шатер, перенес свое внимание на капитана и стал метать огненные шары в него. Он же в свою очередь спускался сквозь укрепления зигзагами пробираясь по легкопроходимым участкам холма. Это не давала моим выстрелам достигать цели, поскольку их полет был удивительно прямолинейным. Они летели как раз туда, куда я смотрел в момент их отрыва от огненной стены.

То, что никто не попытался сбить мои огненные снаряды теперь, на этот раз сыграло мне на руку. Шары попадали в укрепления из копий ограждавших частоколом позиции людей. Укрепления начали гореть. Остальные люди бросились тушить огонь. Я же бросал шары, уже не целясь в капитана, но пытаясь зажечь как можно больше, просто, чтобы что-то делать. Капитан в свою очередь достиг подножия холма и побежал прямиком ко мне. Я припустил по кругу, пытаясь убежать от капитана.

Убежать я, конечно же, не мог. Так же я, по-прежнему, не мог бежать за стену уже поредевшего, но все еще очень горячего огня. Поэтому я бежал, бросаясь огнем так часто, как только мог в данной ситуации. Потом я постарался попасть в капитана. И это хоть немного отдалило тот момент, когда он должен был меня настигнуть. Ему пришлось несколько раз нагибаться за горстью земли и сбивать мои снаряды и несколько раз броситься от них в сторону. Но это продолжалось, думаю, совсем не много. Разница в росте, а значит, и в скорости была далеко не в мою пользу. Однако до того, как он получил возможность занести свой меч над моей такой родной и такой, казалось уже потерянной, головой, произошло нечто, что свело всю нашу беготню на нет. В окружении догорающего вала из травы, когда под покровом темных туч, только тени от наших с капитаном тел причудливо плясали во все стороны по вытоптанной земле, в мое сознание неожиданно пришло как озарение: «плата за условную магию идет ко мне!». Мне стало безразлично все на свете. Я просто остановился и стал ждать неизбежного конца.

Меч, длиной больше моего роста, поднялся над моей головой, а я стоял не в силах пошевелиться, но отчетливо понимая: «Сейчас мне будет очень больно, и даже этот меч, занесенный надо мной, не принесет облегчения, потому что сейчас пойдет дождь». Дождь, как расплата за всю ту условную магию, которую я принес в этот мир. Все что я делал до сих пор, шло через условную магию. И в данный момент даже меч, казался ничем по сравнению с тем, что как я ощущал, идет ко мне. А все то, что я читал в книгах о неудачной условной магии, было лишь словами на бумаге, неспособными передать даже эхо того, что меня ожидает. Я стоял и безразлично смотрел на то, как матовая бабочка клинка в руках моего врага взлетает, чтобы испить из цветка моей жизни. Я ждал этого момента с надеждой на освобождение от намного более непредсказуемых и мучительных ощущений.

Не по технике безопасности

Когда капитан бросился вперед, коротко скомандовав нам держать позиции, мне даже показалось что капитан просто хочет оставить все веселье себе. Нет, ну сами посудите, какой-то балаганный шут, то-есть этот самый гоблин-колдун продолжает кидаться огнем и никакой, конечно же, пользы от этого нет. Как на третий день, когда все шутовские прыжки и ужимки приелись и все, что он может получить от торговцев вокруг, только пинка, чтобы не распугивал покупателей своим кривлянием. Ну что сложного в том, чтобы убить простенького колдуна недотепу. Однако пока он бежал по склону, бросаемый им огонь подпалил наши пропитанные “непрогаром” копья. Вот ведь, что значит магический огонь. Так что нам пришлось тушить укрепления. Их всего-то надо было засыпать землей. Ну как засыпать? Да вот так – попробуй ка засыпать то, что мы только недавно вкопали остриями наружу, да еще так, чтобы никто не смог легко выдрать.

Так что, если Вам на минутку показалось, что капитан забрал все веселье себе, то Вам прямо скажу, действительно так показалось. В тот самый момент, когда я таки выдрал последнее пылающее древко из бруствера и сбил с него пламя о землю. Меня окликнули, вот знаете… Да, да! Тем самым голосом, который даже днем может означать только одно: “а вот и вражеская элитная рыцарская кавалерия из королевского резерва из оврага да в тыл наших позиций”. А уж когда такое звучит ночью… Признаюсь, поворачиваться и смотреть, что там такое у меня не было никакого желания. К тому же, выдергивая тлеющее древко, я маленько потерял равновесие. И, поэтому, в тот момент балансировал на кончиках пальцев ног, пытаясь не прилечь на оставшийся частокол из копий. Чего, как Вы, наверное, сами понимаете, мне не слишком хотелось. В итоге, кто-то из лейтенантов просто схватил меня за плечи и повернул в сторону новой напасти, крикнув мне практически в ухо “Сержант!”, для придания мне настроения. Или чтобы окончательно ввергнуть меня в пучину отчаяния, но скорее всего, просто от непонимания, что нам делать дальше. Не трудно догадаться, что я перестал наблюдать погоню капитана за метателем огня и переключился на более неотложные внешние раздражители. Прямо на наши укрепления, ясно видимый на фоне огня, на нас шел вполне себе взрослый, и по виду, очень даже опасный колдун-гоблин.

Почему я считаю, что он был опасный? А по мне так лучше уж готовиться к неприятностям, даже если они и приятны впоследствии. Да и друзей из-за пределов лагеря как-то не наблюдал все последние дни. И еще, не было из тех, кого я когда либо вообще наблюдал раньше, таких, которые довольно-таки уверенно, хоть и шатаясь вовсю, шли вперед с закрытыми глазами. А затем несмотря на закрытые глаза, останавливались буквально за шаг от частокола копий. Если уж глаза закрыты, так иди вперед пока на копье не напорешься. Тут я всегда готов даже помочь. А почему ж не помочь, раз такие гости да с утра пораньше и без приглашения. А тут, вот те на, остановился и руки вверх поднял, да как крикнет что-то. И вот что-то мне подсказало, как раз перед тем как он крикнул, что нужно бы прилечь. Так я об этом и крикнул всем, как это… дай бог памяти… Ах да! «Ложитесь дорогие мои боевые товарищи и братья, а то не соберем мы тут костей своих беленьких, и некому будет их похоронить да закопать в землице сырой. Так что сделайте это, пожалуйста, поскорее»

И, надеюсь, вы поймете меня правильно, ведь крикнул я, конечно, не всю фразу, а чутка покороче. Могу заметить, что слово то, было из одного слога, а слово «ложитесь» уже из трех. Да не суть. Когда все мы легли, а легли мы стало быть не по команде, а… Ну в общем так надо было. То ни одно копье нас не задело, стало быть. Так вот я говорю, опасный этот гоблин был или не опасный, не знаю до сих пор. А вот то, что все наши копья, вбитые да вкопанные в землю прямо перед ним и торчащие наружу остриями, взлетели вверх и от него в стороны, это я знаю точно. Вместе с комьями земли. Копья полетели, как будто бы стрелы из луков. А земля слегка присыпала нас щедрой россыпью. И все это показалось мне чуток подозрительным тогда. Однако я все-таки солдат, а не трус, так что как только копья улетели, дал команду взять этого гада.

И вот ведь какая штука, на месте гоблина, я бы обиделся на такие слова, и первым бы поспешил начать поступательное движение в… В сторону подальше от берущей меня команды бойцов. А он всего лишь качнулся, потом хмыкнул, и как бы прислушался к нам, не открывая глаз, голову немного наклонив. Вроде как спрашивая – “А кто это тут такой умный? С зубочисткой на мамонта? Добро пожаловать мол.” А потом из наших укреплений в воздух взлетели еще копья. Столько и копий сколько нас там было тогда. По одному на каждого стало быть. И отоварили эти копья всех по плечам по разу. Кроме меня стало быть. Хорошо так, от души отоварили. Все сразу отдохнуть да поспать и улеглись. Только я стоять остался. Тут, скорее всего, моим защитным татушкам спасибо надо бы сказать. Но это не знаю наверняка. Во первых, потому что то копье, которое мне было уготовано, прямо перед носом у меня зависло, а не из за спины как у всех отдыхающих, перед ударом, и подрагивать начало. Мол не дергайся добрый человек, а то доброй отбивной сделаю. А во вторых потому, что я немного в сторонке стоял от того направления, куда дальше этот гоблин пошел-пошатался.

А пошел он прямиком на шатер многоуважаемого Коиссы. Копья в стороны опять так и прыснули. Только моё – всё передо мной висело. Я же стоял тихонько. Но в то же время проводил мыслительную деятельность. Спешу Вас заверить – вселенского масштаба: как бы чего такого учудить, чтобы и копьем в глаз не получить и задачу свою по сохранению лагеря выполнить. Дойдя до шатра, гоблин взял его левой рукой и набросил его на меня. Легко, как платочек. Так что деятельность моя мыслительная, стало быть, прервалась раньше, чем хотелось бы. Одно могу сказать точно, гоблин тот, наверно, опасный все-таки. Ну разве можно при живом, спящем в шатре человеке, так быстро шатер складывать, да еще на другого человека? Не по технике безопасности это: уж точно!