Читать книгу: «Формула», страница 16
– Зависимо от?…
– От тех представлений, которые успели возникнуть у вас о нём в настоящем.
Тамсанарп извлёк откуда-то из воздуха свой благородно потёртый портфель. Так… что окажется в нём на этот раз?
Та же бутылка, тот же заботливо нарезанный лимон. Сущее дежавю. К тому же, в последнее время я как-то нечаянно завязал. Впрочем, помнится, у него традиция именно таким способом готовить меня к серьёзному разговору.
Гномон покачал головой.
– Просто расслабьтесь. Поверьте, это поможет в этих… экспериментах. В конце концов, вы – Посвящённый десятого уровня. Постарайтесь жить с ощущением того, что ваше могущество практически безгранично.
Могущество – такая штука, которую по-настоящему ощущаешь, когда ей пользуешься. В последнее время потребности в этом не было. Всё-таки, похоже, у меня попросту неважно с фантазией…
Усталость? Или, рано или поздно, возможность безгранично осуществлять свои желания неизбежно ведёт к тому, что они перестают появляться? Да нет. Если хорошенько вспомнить, особо экстравагантных желаний за всё это время не возникало и так. Конечно, Самсонов меня слегка расшевелил. Но это были не мои желания.
А теперь вроде бы и они иссякли.
Стоп, неужели это действительно может тебя задеть?
Тамсанарп прав. Это просто хандра, а способ разогнать хандру мне известен давно, хотя, в последнее время, и несколько подзабыт. Скорее всего, несправедливо. Попытаемся его применить и подождём, пока нас посетят идеи.
Некоторое время мы сидели молча.
Бутылка гномона имеет свойство практически не убывать. С одной стороны, в этом её изрядный плюс. Например, не надо двигать в магазин, когда всякое движение уже прочно противопоказано. Но есть и минус, весьма коварный. Особенно, если вы на каком-то этапе склонны переставать быть в ладу со счётом. Как выяснилось, ко мне это сегодня относится в полной мере. Я твёрдо решил нагрузиться и преуспевал в этом занятии просто на глазах. Никаких магических вытрезвительных трюков. Будь собой.
Будь собой? Ты шутишь?
– Странное дело, – сказал я, слыша свой голос несколько со стороны и пока ещё замечая происходящие с ним перемены. – Кем я был совсем недавно? Выпивающим школьным учителем?
Нет, слабо сказано.
– Я бы даже уточнил… спивающимся школьным учителем.
Всё-таки, причастия и деепричастия совершенно неприменимы в разговорной речи. Соберём их в мешок и отдадим Достоевскому – тот разберётся.
Тамсанарп опять покачал головой.
– Поверьте, всё было не так уж безнадёжно. И потом, какой смысл об этом вспоминать теперь?
Он прав. Всегда он прав, и это даже не раздражает.
– Да, Учитель, многим же я вам обязан…
– Не мне. Себе – ну, и стечению обстоятельств, разумеется. То есть, опять-таки, себе.
Что тут скажешь, с Тамсанарпом всегда было приятно общаться. Я сделал первую паузу – в основном, из-за того, что захотел курить. Впрочем, два эти дела совмещать нетрудно.
– В странные времена мы живём, очень странные…
Любопытно, какими они кажутся гномону – при его стаже.
– И самое странное в них то, что не получается привыкнуть – и так уже добрых два десятка лет.
Я подумал.
– Впрочем, наверно, это у таких, как я не получается. И… остатков предыдущих поколений.
Гномон слушал внимательно, даже голову слегка склонил набок. Я тут же заподозрил, что несу чушь.
– Нет-нет, ни в коем случае. Ход вашей мысли… интересен.
А что, может быть и так. Мыслю я иногда… немелко.
– Всё как-то перемешалось в этом мире, в этой стране. Знаете, я ведь застал времена, когда мировоззрения было всего два. Одно для публичного, так сказать, применения; другое – для кухонь и прочих изолированных помещений. И все, вроде бы, говорили на одном языке. А сегодня – государственная идея, православная идея, патриотическая идея, что-то там ещё. В общем, получается, что своей стране ты по-прежнему должен. В отличие от самой страны тебе. Да и чья она сегодня, эта страна?
Я перевёл дух.
– Что делать человеку разумному? Попросту плюнуть на все идеи, кроме одной. Идеи себя, собственной особы и её преуспеяния. В общем, идеи какой-нибудь протестантской демократии. Которая захватила нашу территорию – прожорливая и неуязвимая, как колорадский жук.
Тамсанарп всем своим видом выражал удивлённое одобрение
– Метко вы это, ничего не скажешь. И всё же – не замечал, такой… политизации. Раньше этого не было, ведь так? Возможно, в последнее время вы слишком увлеклись общественной, с позволения сказать, деятельностью?
Я задумался.
Подразумевалось, что это будет встреча без свидетелей. За исключением меня, разумеется, но об этом никто не знал. Самсонов достаточно владел английским, так что даже в переводчиках нужды не наблюдалось. Пресса и прочая мировая общественность также были оставлены в неведении. Всё происходило в кулуарах очередного саммита восьмёрки или чего-то ещё в этом роде – я так и не научился правильно идентифицировать междусобойчики мировой верхушки.
Так… нет ли тут кого-нибудь лишнего с их стороны?
Как уже говорилось, я не очень умею чувствовать присутствие других Посвящённых, однако, в данном случае, как будто, всё было чисто. Чему нельзя не удивиться – с момента избрания я негласно присутствовал на множестве мероприятий самого высокого уровня и ни разу не обнаружил себе подобных – ни на престоле, ни в его тени. Не замечал их и Самсонов. Не заметила принцесса Чунь, которую я неоднократно звал в консультанты, не доверяя себе. В общем, они каким-то образом научились обходиться без нас. А может быть, могли всегда. В том случае, если сами не являлись таковыми. Так или иначе, при существующем положении дел, поле для деятельности открывалось достаточно просторное.
– Госпожа президент…
Протокол не рекомендует слишком активно жестикулировать, поэтому Самсонову пришлось подсунуть левую кисть под бедро и хорошенько её там прижать. Выглядеть он от этого стал несколько комично. Госпожа президент ограничилась тем, что аккуратно сложила руки на подлокотники. Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Что было, пожалуй, зря – вследствие абсолютной секретности мероприятия, времени на него отводилось в обрез.
В наши дни побеждающей демократии, перед объективами первые лица обычно стараются походить на нормальных людей. То есть, собственно говоря, своих избирателей. Иногда это удаётся им настолько, что те начинают видеть в них не то себя самих, не то соседа – просто, возможно, чуть поумней.
Только в самом ближнем кругу они обретают собственную сущность, электризуя воздух и наполняя его волнующей эманацией власти. То есть, становятся богами или, хотя бы, их наместниками – тем, чем по определению были в глазах своих подданных фараоны, императоры и короли.
– Итак?
Госпожа президент почувствовала, что пауза затянулась. И вообще, есть ли необходимость соблюдать протокол в таких условиях? Когда все свои… если, конечно, это слово в данном случае употребимо.
Она сомневается – возможно, не стоило соглашаться на эту встречу. И, в то же время, ей интересно. Что ж, постараемся не разочаровать даму.
– Буду краток. История взаимоотношения наших стран…
Самсонов сделал короткую паузу.
– …Я бы назвал её историей взаимного недоверия. И… какого-то увлечённого противостояния. Даже в те времена, когда мы, вроде бы, были союзниками. Что же говорить о других? Да, наброситься друг на друга у нас не получалось. Не хватало духа. Слишком много чересчур уж эффективного оружия было создано обеими сторонами, и, пожалуй, лучшее в нём – это полная невозможность его применения. Нам оставалось, время от времени, схватываться на приличном расстоянии – притом, старыми добрыми средствами. С переменным успехом, должен заметить; при этом старательно делая вид, что ничего подобного не происходит. И содержать полмира в качестве союзников, разумеется.
Госпожа президент молчала и никак не показывала своего отношения к тому, что говорится, но слушала внимательно.
– Думаю, вы не станете говорить о каких-то идеологических противоречиях. По совести, не думаю, что они были так уж важны даже в те времена. И уж тем более – в последнюю четверть века, когда ваша идеология… можете считать, что победила.
Самсонов сделал ещё одну паузу. Он ждал какой-нибудь реакции, но её не было. Вообще-то, это лучшая из реакций. Он мог продолжать – и он продолжил.
– И что же, по большому счёту, изменилось? Наши «ястребы» продолжают старую, унаследованную от своих отцов игру. Мы улыбчиво рассуждаем о сотрудничестве – и тащим военные базы и оружие в сопредельные страны; особенно вы. Понимая при этом, что напасть друг на друга всё равно не решимся. Скажите, госпожа президент, на что уходят наши военные бюджеты? И как долго мы сможем продолжать эти игры – к радости своих маленьких соседей, наперебой продающих нам свои услуги?
Это был вопрос. Не то, чтобы он требовал ответа, но, в сущности его подразумевал. Опять же, Самсонов получил возможность перевести дух. И превратить беседу в какой-никакой, но диалог.
Госпожа президент сменила позу и положила руки на колени. Она всё ещё выжидала. Могла себе это позволить.
– Прекрасная лекция, ваше превосходительство. Я слушала… я продолжаю её слушать с удовольствием.
Самсонов вздохнул, извлёк свои руки на поверхность и сделал ими тот широкий жест, который неизбежно вызывал восторг избирателей.
– Я говорю всего лишь о том, что… наше сотрудничество было бы гораздо более продуктивно, если…
– Уважаемый тренер…
Я был уже в достаточно подходящем состоянии, чтобы нести чушь. Или, по крайней мере, тащить её за собой волоком.
– …вы говорите: политизация. Нет, это совсем другое. Поймите – моя юность, не говорю уж об отрочестве и детстве – всё это прошло в Империи. Которой я мог гордиться… хотя… наши победы при Бородине, а уж тем более, на Куликовом поле, всегда вызывали некоторые сомнения. Даже на основании школьных учебников. Тем не менее, даты я помню. Из тех самых учебников, само собой.
Я отхлебнул из горлышка. Тамсанарп ничем не выразил своего неодобрения.
– Но… патриотизм? Послушайте, предположим, на днях кто-нибудь на нас нападёт. Неважно кто… кстати, это тоже важно. Но не будем теряться в деталях. Много ли случится добровольцев?
Я был уверен, что задал непростой вопрос. Гномон поддержал эту иллюзию, пожимая плечами.
– Скажу вам честно – не думаю. И, во всяком случае – не я. За что нам сражаться – а, следовательно, и, не дай Бог, умирать? За минимальную зарплату? За нефте-газопровод? За чьи-то лондонские особняки, за Рублёвку? За районную или местную администрацию с её реформой ЖКХ, в конце концов?
Я отхлебнул ещё раз – и с интересом наблюдал, как бутылка пополняется до своего обычного уровня. Всё же такое нарушение законов природы заслуживает, чтобы его хоть раз показали – пусть даже и на канале «Культура». Скажем, в каком-нибудь сериале ВВС.
– Вы действительно полагаете, что, когда бы то ни было, солдатами, двигали, так называемые у вас, высокие принципы?
Ласково спросил Тамсанарп.
– То есть, изредка это, конечно, случалось. Но то были не солдаты, и, обычно, дело заканчивалось полной, не побоюсь этого слова, катастрофой.
Я заткнулся. Разумеется, с его опытом…
– Вы хотите сказать: командиры говорили им не более чем: возьмём, наконец-то, этот город – там уйма жратвы, вина и баб?
Тамсанарп не стал спорить.
Ненавижу это состояние – я уже понял, что перебрал, но никак не мог смириться с этим фактом. Впрочем, речь и, отчасти, мысль мне ещё давались – многолетние тренировки никуда не денешь.
– Я понимаю, люди воевали то за деньги, то по принуждению. Допустим, в основном это было так. Но находили же на них и какие-то иррациональные эмоции…. Всякое самопожертвование, всякие триста спартанцев, «умрём же, братья, под Москвой…». Или это только в кино? Не может быть – остались воспоминания, документы…
Хватанул ещё раз и тупо проследил за действиями самозарядной бутылки.
– Значит, остаётся надеяться, что никто не нападёт?
Я прикурил сигарету. Понимая, что докуривать её мне уже не хочется. Так же, как и тянуться к волшебной бутылке – хотя вот на это мы ещё посмотрим.
– Но, если всё-таки случится – найдётся ли здесь достаточное количество людей, готовых воевать за деньги? И, самое главное, умеющих это делать?
Ответ меня, в сущности, уже не интересовал.
Полное помрачение; улыбка гномона внутри зрачков.
Никогда, вы слышите – никогда не беритесь за старое!
Или делайте это очень постепенно.
Не то чтобы госпожа президент изменилась в лице, но как-то им закаменела. После продолжительной паузы расслабила мышцы и заговорила – медленно и осторожно.
– То, что вы сказали… очень странно.
– Я понимаю.
Самсонов закивал.
– Мне и самому эта мысль сначала показалась странной. Понимаете, мы, то есть, определённая часть человечества, стали слишком цивилизованны в своих поступках. И произошло это настолько давно, что действовать по-другому кажется просто невозможным. Вот я и подумал – может, нам всем просто кажется? Что обязывает нас изобретать предлоги, идти к цели каким-то неимоверно сложным и дорогостоящим путём? Почему нельзя просто сказать: «Я хочу»?
Госпожа президент начала отчасти приходить в себя, но до завершения процесса было ещё далеко.
Возможно, моя помощь и потребуется, однако не будем торопиться.
– Вы ведь новый человек в политике, не так ли? Тем не менее, вам наверняка приходилось слышать о таких вещах, как демократия и общественное мнение…
Самсонов незаметно сделал движение вперед, теперь он почти смотрел на собеседницу снизу вверх и говорил, понизив голос.
– Честно говоря, мне плевать на общественное мнение. Вы уж извините, но это так. На все эти международные междусобойчики вроде ООН, на её унизительный принцип «одна страна – один голос». Одна страна, скажите пожалуйста! А что – какая это страна неважно?
Он остановился, сообразив, что уходит в сторону.
– Разумеется, один сделать я ничего не могу. Но, скажите по совести…
Он почти шептал.
– …разве вам не хочется в глубине души, чтобы американская армия – наверно, лучшая на сегодня армия в мире – не начала бы отрабатывать налогоплательщикам своё недешёвое содержание?
Госпожа президент не отстранилась и тоже заговорила очень тихо. Хороший знак, как будто? Разумеется, я оставался начеку.
– Благодарю. Но боюсь, вы преувеличиваете. Эта лучшая в мире армия еле унесла ноги из Вьетнама…
– …это было давно – и вы помните: на самом деле, с вами воевали не совсем вьетнамцы.
– …застряла в Ираке и Афганистане…
– …здесь вина политиков – не армии. Добились же вы своего в той стране, которая когда-то называлась Югославией. Конечно, я мало что в этом понимаю, но… разве не очевидно, что целью современной войны не может являться оккупация? Людей с автоматами хватает везде. И если мы не захотим использовать свои хвалёные технологии, то всякий раз будем оставаться в меньшинстве.
Госпожа президент молчала. Но, говорю вам, это уже не было напряжённое молчание первых минут. Это казалось молчанием человека, у которого внезапно возникла потребность уединиться и хорошенько подумать.
Самсонов отодвинулся, заговорил громче.
– Я думаю, вы согласитесь, что в наши дни нет необходимости в развёртывании армий и фронтов. Один хороший удар из ниоткуда – и всё закончено. Разумеется, о введении гарнизонов не может быть и речи – переговоры ведутся только с законно избранным правительством. Вы полагаете, они могут затянуться? Мировое общественное мнение? Никто не мешает ему высказываться в полную мощь. Марши протеста, демонстрации, митинги – пусть их! Я никогда не мог понять, зачем выводить на улицы всех этих полицейских, выряженных, как космические рейнджеры. Разве что, для того, чтобы довести дело до драчки и дать возможность телевизионщикам всласть поснимать…. Пусть покричат, поймут, как мало зависит от их криков, – с каждым разом они будут становиться всё тише, пока не заглохнут совсем.
Самсонов остановился, но госпожа президент не выказывала ни малейшего желания вмешаться в его монолог. Она выглядела утомлённой. Пора было заканчивать. Самсонов опять приблизил к ней лицо и понизил голос.
– Разумеется, существуют страны, которые мы не сможем игнорировать. Слишком обширные, слишком многонаселённые, – слишком хорошо вооружённые, наконец. Но их наберётся не так уж много и договориться – вопрос вполне технический. Аргумент будет неоспоримый – между собой мы уже договорились.
Пора. Я послал Самсонову сигнал: «Сделай паузу». Он чуть не кивнул, но вовремя спохватился.
– Я чувствую, что утомил вас, госпожа президент. Наверно, вам нужно подумать, так что будет лучше, если мы вернёмся к этому разговору позже. Ненамного позже… благодарю вас за ваше время.
Он откланялся и удалился – настолько быстро, насколько позволяли приличия. Я предпочёл задержаться.
Госпожа президент сидела, не меняя позы. Глаза её совершено остановились; было похоже, что смотрит она куда-то внутрь – возможно, обозревает свои мысли. И при этом улыбается.
– Какого хрена? Мы ломимся к тебе уже полчаса!
Эдгар с Риткой возникли на пороге моего номера с таким возбуждённым видом, будто из-под двери уже вторые сутки текла кровь – причём успела насквозь пропитать пару-тройку нижних этажей.
Очевидно, гостиничная администрация решилась выдать им запасной ключ. Да и как откажешь таким внушительным господам!
Выглядела эта парочка в последнее время и впрямь лучше некуда. Какой-то удивительно органичный появился у обоих лоск – я бы даже рискнул сказать, породистость. Если человек встречался с моими приятелями впервые, то неизбежно принимал их за… нет, пожалуй, не дворян с родословной в полтыщи лет, – но что-то сопоставимое, только в свой области. В общем, от провинциальных фрилансеров остались только факты их биографий – а кто бы их разглашал?
Самсонов сдержал слово – посторонние, невзирая на ранг, принимались в команду только на подчинённые роли; Ритка с Эдгаром оставались главными имиджмейкерами с неопределёнными функциями и весьма расширенными полномочиями.
Что касается вашего покойного… тьфу ты, покорного слуги, то я по-прежнему болтался где-то по соседству.
Однако и развезло тебя, парень.
Вообще, что это за город и какое сейчас время суток? При тяжко зашторенных окнах и не до конца открытых глазах понять это сразу не получается.
Я начал восстанавливать связь с миром – потихоньку, чтобы это было не слишком заметно. Что за хреновина – неужели значительную часть своих дней мне приходилось начинать в таких – или, хотя бы, сопоставимых мучениях?
Строева вышла, вернулась со стаканом, плеснула в него минералки и всыпала какую-то пахучую дрянь из пакетика. Поднесла мне под нос. Я послушно отхлебнул, зажмурился, через пару минут изобразил облегчение. Вообще-то, всё это дерьмо на меня никогда не действовало – странно даже, почему? Наверно, всё дело в количествах. В конце концов, это их, западные штучки – а где-то писали, что наша средняя норма там считается летальной. Что поделать, – после их средней нормы я просыпаюсь, энергичный, как оголодавший колибри, и даже могу сдуру заняться утренней гимнастикой.
– Любимый, ты нас беспокоишь. И особенно, тем, что мы не понимаем, что так беспокоит тебя.
Произнеся этот странноватый текст, Эдгар присел на корточки и протянул мне плоскую флягу вискаря. Я отвинтил крышку, вбросил внутрь длинный глоток. Ребята, конечно, обо мне заботятся – каждый по-своему; но не может ли такой коктейль довернуть опоры? Само собой, я имею в виду нормального человека. Те, которые имеют возможность пробормотать Формулу, не в счёт. Разумеется, если дело не зашло так далеко, что они её забыли.
Ну вот, взгляд отвердел достаточно и можно обводить им окружающих.
– Я что-нибудь пропустил?
Оба пожали плечами.
– Да нет, ничего особенного, – сказал Эдгар. – Всё штатно.
Куда это они оба украдкой посматривают? А, шеренга стеклотары вдоль стены…. Не такая она, впрочем, и длинная. Ещё одна причуда нашего друга гномона – он всегда уносит с собой неразменную бутылочку и оставляет её зримый и поддающийся учёту эквивалент. Зачем? Не думаю, что Тамсанарп преследует воспитательные цели. Скорее, это такая странноватая форма отчётности. Правда, неясно, в чём и перед кем.
– Ты заперся в номере и просидел там примерно сутки. Отключил телефон.
Что мы должны были думать?
Просто удивительно, до чего некоторые подчас начинают соответствовать своей фамилии. Строева… строить. Или она меня не строит? Просто… неужели и в самом деле беспокоится?
Эдгар смотрел в потолок и делал вид, что его тут почти нет.
Что ни говори, выглядят они оба действительно замечательно. Или лучше сказать – внушительно. Или я повторяюсь?
Представь, на что похож ты сам. Ты, в трусах, полулежащий на аппелирующих к потолку руках измятых одеял.
– Тут такое дело, шеф…
Эдгар кашлянул и полез за сигаретами. Ритка достала свои. Я слабым манием руки указал в направлении стола, где «Зиппо», перекрывало початую пачку «Мальборо». Рядом имелась пепельница. Разумеется, пустая. Почему-то, я имею привычку опустошать пепельницы после каждого применения. Даже в совершенно невменяемом состоянии, мне всегда удавалось дойти до сортира и опорожнить там свою ношу. Возможно, это какая-то редкая мания. Возможно, в прошлой жизни я был официантом.
Итак, мы закурили.
– Одним словом, шеф…
– Шеф? Ты разговариваешь со мной. И у вас уже есть шеф.
Эдгар кивнул, отогнал дым в сторону.
– Да…да. Всё так. Но, видишь ли, мы, почему-то, сначала считаем шефом тебя. И… как бы это… выбивает нас, что ли, из колеи. Если ты не в форме – или не совсем в форме… и всё такое.
М-да. Наш политтехнолог заговорил на языке Бивиса и Баттхэда. Значит, и впрямь, говорит не всуе.
– Я понимаю. Пока вам… беспокоиться рано.
Эдгар помахал рукой, отгоняя дым.
Я обрёл уже достаточно бодрости, чтобы часть её послать ему.
Эдгар встал, посмотрел на часы.
– Пойду, пожалуй. Пора. Три часа на здоровый сон…
Строева сидела, молчала, пускала дым, вертела на пальце ключи от моего номера.
– Спокойной ночи. Или – как получится.
Дверь закрылась, отправляя Эдгара в недолгий путь по гостиничному коридору.
– Конечно, мысль он выразил неважно, – сказала Ритка. Я увидел её глаза – впервые за последние молчаливые минуты.
– Но, по сути, всё это именно так и есть.
Мне и раньше случалось путаться в своих женщинах – как правило, это заканчивалось тем, что проще было всё зачеркнуть и начать с чистого листа.
Пожалуй, самое трудное в этом деле – правильно определить момент. В данном случае, он, вроде бы, ещё не наступил.
Итак, что же мы имеем?
Принцесса и взятые мной на себя обязательства. Обязательства, замечу, достаточно серьёзные. Но, во-первых, они всё-таки немного из другой оперы, с нашими отношениями никак не связанной. Разумеется, поначалу она хотела меня банально употребить. Но потом… собственно говоря, что потом? Да, она казалась искренней, постоянно была рядом в нужный момент. И что это доказывает?
То, что я бываю параноиком – ничего другого… Ладно, так или иначе, в последнее время, принцесса, как будто, не слишком торопится. На вид, даже сомневается, стоит ли всё это затевать… Я не могу залезть ей в мозги и проверить, что там творится на самом деле. Допустим, всё не так, как кажется, и она продолжает меня использовать. Значит ли это, что мои обязательства могут быть забыты? В конце концов, я обещал той, которую считал своей женщиной. Никакого контракта не было. И если, на самом деле, она не моя…
В общем, вы понимаете, насколько я силён в анализе и почему предпочитаю без него обходиться. Тем не менее, нужно идти дальше.
Строева. Ей вообще ничего не обещано. Наши отношения всегда были, что называется, лёгкими – никакой навязчивости, никаких претензий на обладание. Если нам это нравится, можем быть вместе. Если нет…
Проблема в том, что я вряд ли смогу вспомнить, когда нам это не нравилось. Более того – и я знал это доподлинно – вот уже примерно полгода, как у Ритки не было никого, кроме меня. Прямо скажем, для неё такая моногамия нетипична. Тем более теперь, когда её статус и возможности возросли на несколько порядков. Не скажу, что Строева была так уж слаба не передок, но дело это уважала – особенно, если появлялась возможность совместить приятное с полезным. Именно эта рассудочная разборчивость делала её настолько привлекательной – если уж ты удостоился Строевой, – значит, заслужил, и можешь считать себя в этой жизни не кем попало. Ритка умела дарить себя.
Возможно, в последнее время она просто слишком много работает?
Да нет, столько же – просто работа другая. Как-никак, имиджмейкер будущего первого лица государства.
Кстати о будущем.
Возможно, я забросился слишком далеко. Год, два? Ей-богу, имеет смысл изобрести какой-нибудь таймер. Вероятность отдельных неточностей существует, но, скорее всего, Самсонов избран. И затевает нечто удивительное.
Причём, не без моего участия.
Прямо скажем, довольно скромного. И это настораживает. Уж слишком хорошо Роман Ильич научился справляться сам.
Большая политика делается в тишине. Значимость media сильно преувеличена – в первую очередь, именно теми демиургами, которые дёргают за ниточки. Чего вы хотите – обыватель хочет думать, что он осведомлён о происходящем и даже как-то участвует в процессе. Пожалуйста! У нас этого добра навалом: комментарии экспертов, рассуждения аналитиков, дискуссии умников, интерактивные опросы, и, гвоздь программы – раскрытые тайны минувших лет. Мало что способно так вскружить умы, как ниспровержение с трудом заученных в школе истин. В общем, главной сенсацией становятся вчерашние новости – землетрясения и падения самолётов, разумеется, не в счёт.
Мы верим в новую сущность Бога, которая являет себя посредством телевизионной картинки, печатного слова и Интернета. Мы верим в магию on line.
Но некие события таятся под поверхностью всех этих гигабайт информации.
Мало кто знает о них. И уж совсем единицы понимают, что они могут значить.
Разумеется, на какое-то время. Лет через тридцать-сорок об этом напишут книги и снимут фильмы.
Есть ли у меня эти годы? Пожалуй, да. Лично у меня времени навалом. Но было бы странно уже сейчас не сделать попытки разобраться в том, что происходит. Точнее, только собирается произойти.
Правильно ли я увидел будущее? Тем более – понял? Он действительно пошёл дальше, чем изначально собирался? Есть ли на этой лестнице ещё ступени?
Должен ли я помогать Самсонову? Или уже пора мешать?
И, наконец – смогу ли я сделать то или другое?
– Не понимаю, не понимаю…. Это совершенно не ваш стиль.
Гномон смотрел на меня с любопытством. Собственно, что это значит в данном случае: «он смотрел»? Я вижу лишь некую оболочку – правда, им излюбленную, а для меня привычную. Привычную настолько, что представить его в другом виде уже затрудняюсь. Что там говорилось при нашей первой встрече? Сгусток энергии? …Ну, и как эта хрень может выглядеть?
– Поверьте, вам вряд ли понравится. Но не будем отвлекаться. Мы говорили о стиле. Ваш стиль – предоставлять принятие решений событиям.
– Возможно, пора его менять?
Тамсанарп склонил голову набок.
– У вас действительно возникла такая потребность?
Я не успел заговорить – он замахал руками.
– Поймите правильно – моё представление о, так называемой здесь у вас, этике носит вполне теоретический характер. Как лучше объяснить? Ну, вот, например, вы умеете пользоваться калькулятором…
Он замолчал, я не пытался перебивать.
– …И всё идёт привычным путём, но в какой-то момент появляется ошибка. Только потому, что клавиши вдруг немного поменялись местами.
Похоже, он не очень-то часто считает на этой машинке. Насколько я помню, клавиши просто начинают заедать.
– Так ещё понятней, – Тамсанарп кивнул. – В общем, ваша человеческая этика подвержена неким причудливым трансформациям – понять или просчитать их заранее у меня не получается. Тем более что сразу несколько противоположных систем могут существовать одновременно и доминировать по очереди…
Он снова умолк. Пожалуй, на добрых полминуты
– Впрочем, всё это не важно – прошу меня извинить. То есть, в сущности, важно и безумно интересно, но, насколько я понимаю, вы хотите говорить совсем о другом?
Что есть, то есть. Знаю, что практического совета я здесь не получу. Не положено. Тем не менее, существуют вещи, которые можно озвучить только в твоей аудитории, приятель. А высказаться иной раз так же полезно, как и выпить. С той разницей, что в первом случае ты выстраиваешь свои мысли, а во втором пытаешься смешать их в кучу. В сущности, результат от этого не зависит, – вопрос, так сказать, тактики.
– Ничего конкретного. Но… я ощущаю какое-то беспокойство. События развиваются слишком странно.
– Вы забываете – это всего лишь возможность.
– Помню. Тем не менее, она существует. И я не могу понять, нравится ли мне то, что может получиться в результате. Хорошо, только может получиться. …В общем, если коротко – нужно ли мне вмешиваться?
Гномон смотрел сквозь меня. И, естественно, молчал. Не то, чтобы я ожидал чего-то другого. Но что прикажете делать, когда течение выносит тебя в стоячий пруд? Болтаться на поверхности в ожидании ветерка?
– Тогда практический вопрос. Насколько я понимаю, существуют и другие Посвящённые высокого уровня…
Тамсанарп насторожился.
– …Или я брожу по этому миру в полном одиночестве?
Если гномонам случается задуматься, то произошло именно это. После паузы он сказал куда-то в сторону, словно себе самому:
– Почему бы и нет?..
И продолжил, обращаясь уже ко мне:
– Если для вас это так уж важно…
В сущности, нет. Но любопытно.
– Есть вы. Есть принцесса. И ещё примерно полторы сотни Посвящённых с уровнем не выше третьего.
– Что означает?..
– Ну, иллюзионистами они работать могут. Кажется, здесь это называется так?
– Да. Ещё можно сказать: фокусник.
Гномон поморщился.
– Я не лингвист, конечно, но это слово, по-моему, хуже. Какое-то оно… низкое. Впрочем, несущественно. Теперь вы знаете.
И что, собственно, говоря? Мы имеем горстку ограниченно годных Посвящённых, и они затаились, чтобы ненароком не нарушить Принцип. Принцесса, как будто, не в счёт. В том смысле, что она скорее на моей стороне, чем на чьей-либо ещё.
Я всемогущ!
Я могу делать с этим миром, что угодно.
…Вот только не знаю, что именно.
Да и надо ли…
– И что вы думаете об этом разговоре?
В наши дни города совсем не спят. Вероятно, это из-за того, что не стало ночей. Просто свет становится другим – разноцветным и дробным. Другими становятся и люди – пришла смена. И жизнь, которой живут эти вновь прибывшие, тоже другая, хотя разница не так уж велика. Но вот движение на дорогах, – оно действительно заметно сокращается, и это одна из главных примет того, что ваши часы уже показывают новые сутки. Ночное население численно пока ещё несколько уступает дневному.
