Читать книгу: «Хозяйка мертвой избушки»

Глава 1 – Весточка из Дремучего Леса

Первый раз они появились в пятницу, после обеда. Алёнка сразу их увидела. В поле, у самой кромки леса.

День выдался солнечный, на небе ни облачка. Мир стоял яркий, словно только созданный.

Жёлтое поле ржи, ходят волны от края до края, зелёные деревья с тысячью листиков, качают на ветру кронами, шелестят. Ослепительное бездонное небо, синее, глубокое, подвергающее сомнению значимость всего живого…

И посреди всей этой яркости – тёмное пятно. Часть поля словно выгорела, потеряла краски и… плоть.

Нет, там все так же стелется по ветру рожь, растут среди неё васильки, вьётся тропинка. Но на все это будто легла тень от плотной чёрной тучи.

Алёнка опустила корзинку с грибами и прищурилась, глядя вверх. Большие синие глаза отразили синеву небес. Туч не было. Солнце резало глаза и палило плечи. Все как всегда. Но вот оно перед ней. Тёмное бесцветное пятно.

Захотелось вдруг проверить, если я пересеку границу и ступлю на этот участок без ярких цветов, будет ли там прохладно. Ведь под тучками всегда прохладно…

Заворожённая, она сделала шаг. Босые ноги чуяли тёплую землю, штопаное перештопанное платье плескалось на ветру. Повязанный на шее плат с розовыми цветочками, наоборот, будто влип, не шелохнётся. Алёнка заправила под косынку выбившуюся прядь золотистых волос и ступила ещё раз. До пятна оставалась пара шагов.

И тогда она разглядела их. Темные, почти черные цветы пробивались, казалось, из иной реальности, смешивались со стебельками ржи и крохотными звёздочками васильков. Вернее не смешивались, а проходили сквозь них, как обычные растения проходят сквозь туман. Именно от этих черных цветов распространялась эта ужасающее пятно безликости.

"Дремучий Лес, это не простой лес. Он прорастает сразу в трёх мирах. В нашем, земном, в небесном ирее и подземном мире мёртвых. Поэтому Дремучий Лес способен появиться, где пожелает и может забрать, что хочет".

Алёнка вздрогнула и остановилась. Уф, наваждение! Едва не поддалась. Слова, которые вспомнились, произносил молодой женский голос. В груди потеплело. Мама! Девица всегда относила этот голос к маме, которую потеряла много лет назад. Тоненькие пальчики коснулись плата на шее.

Стараясь быть беспечной, отвернулась от пятна. Когда имеешь дело с Дремучим Лесом, первое правило – ни капли страха. Мы находимся в подлунном мире. Здесь нет места дремучестям. Если я не стану туда смотреть, цветы поймут, что они заблудились и вернутся назад, к Дремучему Лесу.

Алёнка подхватила корзинку и побежала по тропке к вершине холма, на склонах виднелись домики деревни, в которой она жила. Лишь в груди тихонечко затухал комок тоски. Будто прошла мимо чего-то родного и потерянного. Посреди тёмного пятна, словно уголёк посреди пепелища, вспыхнул розовый лоскуток. Вспыхнул и начал затухать.

***

Второй раз это было целое деревце. Алёнка тащила с речки начищенные до блеска чугуны. Чугуны были тяжёлые, оттягивали руку, но работа была для девицы привычна. Трудно избежать грязной работы, когда ты сирота и тебе сделали одолжение, пустив в собственный дом. Так любила говорить тётушка Параскова.

Впрочем, Алёнка не чуралась любой работы. Наоборот, она искала её. Не было в деревне людей, кому бы она не бралась помочь.

Прополоть грядки бабушке Дуне. Ведь она старенькая и одинокая. Донести коромысло с тяжёлыми вёдрами Марфуше, ведь та на сносях, а муж и его братья всегда в поле или в лесу. Залезть на дуб и снять с ветки орущего котёнка Ваську для Васьки уже человеческого, сына старосты. Принести кузнецу Колуну в кузню воды, полить огород соседке Луне, сбегать за травами знахарке Севее, причесать гриву Серке, почесать толстые щетинистые бока Борьке, собрать разбежавшийся скот пастушку Малу…

Да мало ли дел у доброй отзывчивой души, коли все в деревне знают – стоит лишь попросить, Алёнка все сделает. А что Параскева потом причитает и ругается так громко, что в соседней деревне слыхать, так то можно и перетерпеть. Дело то сделано.

Вот и сейчас Алёнка шла и размышляла, как бы тётушка не узнала, что задержалась с чугунами, потому что ловила для деревенских баб упущенное и увлекаемое течением белье.

– Ой, Алёнушка! Упустили, дуры мы такие! Лови скорее! Ха-ха-ха! – смеялись девки.

– Ловлю! Ловлю, матушки. Не беспокойтесь, – Алёнка бросила чугуны, которые чистила ниже по течению, и побежала собирать портки да платьишки.

– А мы и не беспокоимся! – хором отвечали девки. – Хи-хи-хи! Какая же она смешная! Неужели правда полезет?

– Глянь, полезла! Сказывали мне, а я не верила!

– Алёнка, дурная девчонка! Ха-ха! Хи-хи!

– Тише вы! Обидится ещё! Помогать перестанет…

– Алёнка? Обидится?! Это не про неё!..

Подол платья все ещё сырой, к босым ногам налипла пыль. Но Алёнка все равно была рада. Угодила. Не дала детским штанишкам да платьицам уплыть по течению.

И вот теперь перед ней деревце. Небольшое, не выше неё, а сама то она крохотуля. Даром что семнадцать вёсен уже минуло. Деревце такое же тёмное и бесцветное, как давешние цветы. Кусты и трава вокруг шелестят на ветру, а листики дерева не шелохнутся. И правда в другом мире.

У Алёнки появилось желание протянуть руку и проверить, пройдёт она сквозь тёмные листики или же…

"Дремучий Лес, как живое существо. Деревьев много, а дух один. Где одно деревце, там может быть и дух Леса. А встреча с духами еще никого до добра не довела. Для человека они гибельны! Повстречаешь – отвернись и беги без оглядки".

Снова тот же голос. Может это мама в детстве рассказывала? Я запомнила и теперь вспоминаю. В груди скрутился тугой комок. До чего обидно, что помню лишь голос. Вот бы хоть одним глазком увидеть, как мама выглядела…

И тут деревце дрогнуло, будто попало под порыв сильного ветра. Хотя в человечьем мире ветер дул совсем в другую сторону. Издалека, будто из-за грани слуха донёсся сухой шелест. Дерево будто тянуло к ней тёмные ветви. Алёнка мотнула головой и отступила.

"Отвернись и беги без оглядки!"

Она и побежала, гремя чугунами. А в груди все туже затягивается комок тоски. Порывы невидимого ветра прекратились. Ветви дремучего древа опустились, вместе с ними безжизненно повис яркий розовый лоскут.

***

Она так и не рассказала никому про эти два случая. Слишком серьёзно отнеслась к словам: "отвернись и забудь". Ей даже показалось, что все сработало. Несколько дней прошли как обычно. Алёнка помогала каждому, кто попросит. Люди радовались, тётка Праскова кипела от злости.

– За что мне такая напасть?! – причитала она в последний день седмицы. – Дома ничего не делает, и ладно бы лентяйкой была. Так ведь для других столько работы исполняет!

Худенькая Алёнка выглядела раза в два меньше тётушки. На ней было латаное перелатанное платье и лёгкая косынка, больше похожая на рваную тряпку. Она молча переступала босыми ногами, глядя в землю. Пережидала.

– Дома порося не кормлены, зато в общем загоне у всех коней гривы расчесаты. Кадка с водой пуста, а соседские девки хвастают, как Алёнка им грибы перебрать помогла. Хоть кол на голове теши! Ой зачем я купилась на посулы твоей матушки! На кой взяла тебя?! Выгнать бы, живи где пожелаешь!

Подобные посулы Алёнку не трогали. Уже лет пятнадцать тётка грозится её выгнать, а до сих пор не исполнила угрозу. Единственное, что приносило Алёнке боль – это поминание мамы. Тётушка Параскева наотрез отказывалась говорить о её матери Калине. Такое прорывалось у неё лишь в моменты бушующей злости.

Девушка погладила плат с розовыми цветочками, повязаный на шее. Это единственная вещь от мамы. Нет у Алёнки ничего дороже.

Параскова замолчала, окончательно выбившись из сил. Девица пыталась взять себя в руки, чтобы не выдать свои чувства. В этот момент во двор влетел паренёк лет десяти. Васька, сын старосты. Весь дрожит, как лист под дождём. Глаза по монетке.

– Батька… к себе… требует! – даже не отдышался, протараторил.

Параскева уже не так зло зыркнула на Алёнку и начала оправлять платье.

– Чего ему ироду… – она поймала взгляд паренька и поправилась. – Батюшке нашему заботливому, надобно…

Васька замотал головой.

– Нет. Вас не звали, – палец его уткнулся в Алёнку. – Её!

***

Посерёдке деревни Черёмушки располагалось просторное и ровное место. Детвора звала его – лысина, потому что располагалось оно почитай на макушке огромного холма и напоминало лысину на голове старосты. Не было место в округе выше, домики окружали её с юга и востока, с запада бросала петлю река Быстрянка. На краю лысины, как два рога, возвышались идолы Волоса и Ярилы, главных заступников и покровителей деревни. Оба вырублены из цельных стволов дуба. Волос суровый и бородатый, Ярила с улыбкой и развевающимися волосами.

Здесь на лысине справляли праздники, сюда же собирались на совет, когда староста желал выслушать мнение жителей. Здесь теперь стояли самые именитые люди деревни. Кузнец Колун, широкоплечий, с прокопчённым лицом и руками. Первый охотник Хват в одеждах отороченных соболиными мехами. Тётка Севея, знахарка и ведунья. Был здесь и староста деревни дед Панас седобородый старик с, как уже было сказано, блестящей лысиной. А с ним двое его дюжих сынов: Прохор и Жит.

Но не собравшиеся привлекали к себе внимание. Огромное тёмное пятно шагов пять в диаметре красовалось в самом центре лысины, как раз напротив идолов. Суровый лик Волоса осуждающе зрел это непотребство. Ярило как обычно был весел и дображелателе. Здесь не обошлось одним деревцем или парой цветков. Посреди деревни поднялась целая поросль деревьев, окружённых высокой, по пояс взрослому человеку, травой.

Несмотря на сияющее солнце, все это выглядело блекло и размыто. Деревья почти не отбрасывали тени, солнечные лучи проходили насквозь, значительно теряя в яркости.

Травяное пятно сходило на нет в нескольких шагах от деревьев, но это не трава делалась ниже и переходила в плотную землю лысины, кусок леса будто был грубо вырван из реальности и просто становился прозрачным и исчезал прямо в воздухе. И нельзя было точно сказать, кончается кусок Дремучего Леса в этом месте или он просто делается невидимым. Наверно поэтому все собравшиеся стояли в значительном отдалении.

Алёнка с тётушкой приблизились. Параскева настороженно лупала глазами.

– Параскева, – строго начал староста, даже не глянув на Алёнку. Хотя той казалось, что помыслы старика, да и всех собравшихся были только о ней. – Мать воспитанницы твоей?! Она же сгинула? Совсем сгинула?

Внутри Алёнки все оборвалось, колыхнулось злое чувство. "Нет! Не сгинула матушка!" – хотелось крикнуть, но она как всегда удержалась.

Староста словно коршун пристально глянул на тётушку. Та разом сдулась и присмирела. Только кивнула головой.

– Сгинула, как есть сгинула. В лес пошла и…

Староста склонился к ней, крепко ухватив за пухлую руку костлявыми пальцами.

– В тот самый лес?!

Он как раз стоял спиной к потемневшему пятну и дёрнул головой, будто хотел оглянуться и передумал.

– Тот самый… – пискнула Праскева и ухватилась за подол, где были вшиты обереги. – Чур меня, чур!

Люд зашептался и сбился в кучу, стараясь быть дальше и от Дремучего куска и от Алёнки.

Да что с ними такое? Девица переступила босыми ногами, ощущала общую враждебность людей и не понимала чем могла такое вызвать.

– Дедко Панас. Что случилось? Отчего вы меня не спросите…

– Цыц! – зашипел дед, вскинув палец. Он почти повернулся к Алёнке, да так и застыл, глядя мимо. Потом заговорил, вновь обратившись к Параскеве.

– Там. Глянь…

Параскева покорно повернулась к темной рощице и прищурилась. Потом глаза её расширились. Тётушка отпрянула, едва не шлёпнулась на зад.

– Чур меня, чур! Чур меня, чур!

– Хватит! Не помогут твои обереги, – сказала знахарка Севея, не сходя с места. – От Дремучего Леса одно спасение!

Она быстро глянула на Алёнку и отвернулась, уставив взгляд на старосту. Остальной люд тоже не глядел на Алёнку, той сделалось неуютно и зябко.

– Что случилось? Я уже два раза видела это пятно. Поступала, как вы меня учили. Не гляди и уходи…

Собравшиеся дружно ахнули и разом уставились на нее.

– Видела?! Два раза?! А чего не рассказала? – напустился на неё дед Панас.

– Так ведь сказано – забудь! Я и старалась… – Алёнка дёрнула плечом и улыбнулась. Но улыбка никого не впечатлила. – Да и такого не было. Так, то пара цветков, то деревце…

– Что?! Ну ка повтори, что ты видела?!

Староста ухватил её за плечи и тряхнул.

– Пара деревцев… Цветочек… – пролепетала Алёнка, не понимая, что перепутала виденное.

– Нарастает, – произнёс Хват мрачно и покосился на Севею. – А ты говорила…

Он оборвал речь и поглядел на старосту.

– И второй признак, – кивнула знахарка. – Два раза из трёх Чащу увидела она!

Алёнка не слушала. С тётушкой явно что-то было не ладно.

– Чур меня, чур! Пригрела змеищу! У себя в доме! Чур! Чур!..

– Что случилось, тётушка?! – Алёнка хотела прикоснуться к её руке, но Параскева отскочила, будто девица тянулась к ней раскалённой головёшкой.

– Не тронь меня! Говорила тебе – не поминай мать! Нет все одно! Иди гляди теперича!

Она махнула в сторону блеклой рощицы.

– Как – гляди? – проговорила Алёнка. – Так ведь нельзя…

Но она машинально уже посмотрела. Ствол крайнего дерева был чем-то перевязан. Чем-то очень знакомым…

Алёнка ухватилась за горло, будто задыхалась. Под ладошкой почувствовала узел плата, который достался ей от мамы. Того самого, который она держала в крохотной детской ладошке, когда ее нашли посреди леса рядом с пропавшейидеревней…

– Мамочка…

На ветке дерева висел кусок ткани, точно такой же в розовый цветочек, как плат на её шее. Едва она поняла это, как серая ткань начала наливаться краской, вот уже цветочки на нем сияли так же ярко, как на её платке. Деревья же и трава начали блекнуть и пропали. С тихим шелестом кусок ткани начал падать и медленно опустился к ногам Алёнки. Серёдка лысины вновь была пуста. Дремучий лес исчез, оставив подарочек…

Глава 2 – Изгнание

– Алёнка! Не понимаю я! Чего ты такая спокойная?!

Двое шли по лесной тропке. Первый – парень. Русые волосы причёсаны, хотя уже растрепались. Серая домотканая одежда расшита узорами да орнаментами. Рубаха и порты сияют чистотой и опрятностью, непривычной для леса. Ноги обуты в новенькие лапти, хоть парень и успел уже вступить ими в грязь.

Вторая – девица, маленькая, худенькая. Золотистые волосы убраны под косынку, которая больше похожа на тряпку. Платье штопаное перештопанное, на шее повязан розовый плат. На ножках… ничего. Босые у девицы ножки, исцарапанные да в синяках.

– А чего мне беспокоится? – беспечно отозвалась Алёнка.

– Как чего?! Не на прогулку идём! Тебя же считай… – он смутился и умолк.

Вокруг высился лес. Деревья чередуются, сперва раскидистые лапы елей цепляются за рубаху и сыплют труху за шиворот, раздвинешь их – уже стволы сосен, высокие и гладкие. Вскинь голову, ветки высоко-высоко, не допрыгнуть, не долезть. Подлесок тоже разный. То ощетинится густой стеной жимолости, то совсем сойдёт на нет. А вон там целые заросли папоротоника. Одно в этом лесу бесспорно. Кроны деревьев так густо переплетаются вверху, что неба не видать ни кусочка.

Алёнка не отвечала. Петрусь оглянулся и остолбенел. Девица с интересом разглядывала молодую ёлочку. Та будто специально спустила одну длинную раскидистую лапу до земли, а на краю повесила крохотную шишечку.

– Алёнка! Ты меня не слушаешь что ли?! – в сердцах притопнул парень. – Тебя ведь изгнали из деревни!

– Да ну, Петрусь, – замедленно отозвалась Алёнка, все ещё жмурясь от запаха шишки. – Дедко Панас попросил меня пожить в охотничьей избушке. Когда все закончится…

Петрусь аж поперхнулся.

– Ты чего, Алёнка, совсем дурная? "Когда все закончится", – передразнил он. – На кого нацелился Дремучий Лес, такие люди не возвращаются, когда все закончится.

– Так может оно и к лучшему – тихо проговорила девица. Пальчики теребили концы повязанного на шее плата. Теперь плат был целый. Она никому не позволила забрать кусок, дарованный лесом, хотя никто особо и не пытался. Тем же вечером аккуратно пришила его на положенное место и вновь повязала на шею. Теперь через плат в тело будто вливалась некая таинственная сила. Воображение наверно.

– Кому я нужна? – она вздохнула. – Тётка ругает, девчата насмехаются, а прочие жители, вон, отправили с глаз долой…

Петрусь так и встал. Вот тебе и дура девка. Про Алёнку всегда и все говорили, мол, не от мира сего, повредилась умом в детстве, когда мамка её пропала. Не понимает, де, ни насмешек, ни злости. А на тебе. Все она понимает.

Алёнка, казалось, уже забыла о произошедшем, увлёкшись на сей раз огромным муравейником. Мураши шустро сновали вокруг босых ног. На загорелом личике девицы играла беззаботная улыбка.

Петрусь медленно пошёл следом. Наверное, у неё просто нет другого выбора. Когда за тебя некому заступиться, легче вести себя вот так, чем постоянно страдать и ныть…

Он поглядел на её хрупкую фигурку, на босые ноги и латаное платье. Нахлынуло вдруг желание обнять, приголубить. Защитить.

А что? Настоящее мужское желание. Тятенька часто сетует, что де тебе, Петрусь ужо восемнадцать зим, а ты все никак не повзрослеешь. Это ли не взрослость, взять на себя заботу…

Ага. Даст тебе мамка по хребтине хворостиной за такую заботу. Чай уже приглядела для тебя девицу из соседней деревни. Не такая спорая, как Алёнка, зато с сильным и богатым родом за плечами. Это ещё его, Путруся, станут оценивать, достоин ли.

Он поглядел в спину Алёнки. Эх, кабы к ней надо было сватать, все было бы гораздо проще. Кроме тётки Парасковы, которая и сама рада бы избавится от такой обузы, за девку некому заступится. А это значит…

В груди сделалось горячо. А ведь девицу и правда изгнали. Дремучий Лес не сегодня завтра заберёт её, и следа не останется. Так сказала тётка Севея, а прочие кивали-соглашались. Поэтому и решили отправить её подальше от деревни в заброшенную охотничью избу. А ему, Петрусю, велели проследить, что дойдёт, назад не повернёт.

Но ведь до того, как Лес её заберёт, она никому не нужная будет жить совсем одна одинёшенька…

Мысли тёмные, недобрые нахлынули скопом и застлали взор. Пальцы скрючились, словно он уже удерживал её хрупкие руки, чтобы не вырвалась, не убежала…

Петрусь встал и тряхнул головой. Что за наваждение? Ему сделалось стыдно. И одновременно сладко от темных мыслей, что не ушли совсем, а притаились рядышком, совсем близко…

Страшась этих мыслей, глянул вперёд. Алёнка склонилась над гнездом незнакомых Петрусю птах. На лице умиление, губы вытянулись в трубочку и – фью, фью.

– Что за тупица мне досталась… – парень ощутил внезапную злость, будто в его душевных терзаниях виновата была только девица.

– Алёнка! – крикнул он. – В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. Разве не она забрала твою мамочку?!

С приятным удовлетворением увидел, как окаменела её спина. Когда девица выпрямилась, лицо было бледным, а в глазах отразилась боль. Петрусь даже мимолётно пожалел о своих словах. Тут же пришло злое – сама виновата. Виновата! Виновата! В чем виновата, не смог бы сформулировать даже для себя.

– Что ты знаешь об этом? – она повернулась к нему. Синие глаза сверкнули льдом. – Со мной никто не говорит про маму. Тётушка Параскева терпеть не может поднимать эту тему. Неужели ты что-то знаешь?!

Эта новая Алёнка настолько не походила на все, что Петрусь видел и надумал себе раньше, что парень испугался. Такая Алёнка пожалуй не даст ему спуску, коли он позволит взять вверх темным мыслям…

– Не знаю я ничего, – буркнул он и отвёл глаза. – Чего пристала…

Дальше шли молча. Он старался не глядеть на неё, а она больше не восторгалась лесными чудесами.

– Петрусенька, – проговорила девица. – Я понимаю, что у меня ничего нет, кроме меня самой. Но я все для тебя сделаю. Все что пожелаешь. Только скажи, что в деревне говорят про мою маму? Отчего скрывают от меня?

Парень встал, плечи горбились, потом он медленно обернулся. Алёнке потребовалось сделать усилие, чтобы не отпрыгнуть от него, настолько странным сделалось его лицо.

– Все что угодно? – замедленно проговорил он. – Ты сама мне это предлагаешь?!

– Что "это"? – Алёнка твёрдо выдержала его взгляд и даже не отступила, когда он шагнул к ней, протягивая руку. – Ты ведь мне ничего еще не предложил.

Вокруг резко потемнело. Петрусь застыл, не донеся руку до Алёнки. Та притихла.

Если в прошлый раз посреди деревни вырос Дремучий Лес, то теперь клочком сделался обычный мир. Темные бесцветные деревья окружали их со всех сторон, пятно твёрдой яркой земли с хвоей стремительно сокращалось.

– Лес пришёл за тобой! – придушено пискнул Петрусь. – А как же я?!

Голос его сорвался на визг. Он огляделся широко распахнутыми глазами. Тело парня била крупная дрожь.

– Там ещё есть тропочка, – сказала Алёнка. Он обернулся и увидел, что за их спиной и правда ещё не захлопнулось кольцо темных деревьев.

Поглядел на девицу, она стояла такая хрупкая и маленькая, но так твёрдо и такая внутренняя сила чуялась в ее фигурке, что он вдруг разом позабыл все свои тёмные мысли.

– Идём со мной. Мы ещё успеем…

Он протянул руку. Под ногами ощутимо дрогнула земля. Парень резко умолк, прислушиваясь. Где-то далеко, на грани слуха раздавались удары, которые тут же отдавались через ступни по всему телу. Бам – Бам! Бам – бам!

– Тише! – воскликнул Петрусь, и голос его снова сорвался. – Что это? Тсс! Слышишь?

А издалека нарастало: Бам – бам! Бам – бам! Подрагивание земли усиливалось. К нему добавились ужасные звуки. Скрип-скрип! Скрип- скри-ип!

Дремучая Чаща прямо перед ними захрустела, деревья спешно подались в стороны, расступаясь, словно скомороший занавес. За ними открылась мрачная дорога, над которой плыли клубы тумана, и подрагивала темнота.

Бам-бам! Скри-ип – скри-ип! – звучало уж совсем громоподобно. Во тьме зажглись два алых огонька, похожих на демонические очи. Они прыгали в такт шагам и разрастались. Петрусь сжался, что-то бессвязно скуля. Алёнка глядела на приближающееся чудище, словно ждала чего-то очень важного и решающего в жизни. Пальчики теребили конец нашейного плата.

Петрусь втянул голову в плечи. Глядел себе под ноги. Грохот приближался. Бах! В его поле зрения попала огромная лапа, покрытая ороговевшей толстой кожей больше похожей на кору древнего дерева. Длинные когти с хрустом перерезали толстенные корни, что скрывались под мхом. От ужаса парень сжался ещё сильнее и с трудом заставил себя поднять взгляд. Перед ними стояла изба. Огромная тёмная изба на длинных страшных ногах, конек крыши парил на фоне темного неба на уровне макушек деревьев..

Она зависла над ребятами, остановившись на цыпочках и балансируя.

– Бежим, – голос парня дал петуха. Он ухватил подругу за рукав и дёрнул.

– Нет, – мягко ответила она. Её взгляд он запомнил на всю жизнь. В нем было извинение, за то, что она не идёт с ним. И прощение его невысказанных темных желаний.

Огромная изба надвинулась, ставни на окнах хлопнули, как пасти чудовищного зверя. Голову парня заполнил тёмный ужас. Он заверещал, как умирающая белка, и без оглядки кинулся бежать по тонкой полоске реального леса. Блеклая Дремучая Чащоба медленно сомкнулась за его спиной.

Алёнка облегчённо выдохнула – убег, и поглядела на избу. Пятно реального мира схлопнулось под её ногами, и что-то вдруг перевернулось в голове. Деревья и изба больше не казались блеклыми и бесплотными. Цвета мигнули и сделались насыщенными. Внутри стегнуло ледяным хлыстом. Лес забрал меня к себе, подумала она. Где бы это "к себе" не было.

– Здравствуй, Чудышко лесное, – громко произнесла она. – Я могу чем-нибудь помочь?

Изба присела на своих длинных корявых ногах, растопырив колена в стороны. Ставни окошек распахнулись во всю ширь, красный отсвет внутри притух. Ступеньки крыльца почти коснулись поросших мхом корней. С громовым скрипом приоткрылась дверь.

– Ой, ой, ой, – Алёнка зажала уши – настолько пронзительный и противный был звук. Тут же спохватилась. – Прости, Чудышко. Наверное, я тебя обидела. Ты же не виновата, что у тебя дверь так громко скрипит. Надо смазать и тогда…

При этих словах изба отпрянула и приподнялась на ногах, будто несказанно удивилась. Потом придвинулась ещё ближе, словно хотела полюбопытствовать, что за странный человечек встретился на пути. Теперь Алёнке даже пары шагов не пришлось сделать, чтобы коснуться крыльца.

– Ты меня приглашаешь? – обрадовалась девица. – Если у тебя внутри найдётся маслице, я смажу петли твоих дверей и окошек. Ты сможешь приветствовать гостей без этого противного скрипа.

Она шагнула на крыльцо, половицы тоже отозвались скрипом. Изба присела и сжалась, словно ей было стыдно за своё состояние.

– Ничего, ничего, – шепнула Алёнка. – И половички поправим. Петрусь меня учил. Я умею.

Она проскользнула в приоткрытую дверь и пропала внутри темной избы. Та тут же поднялась на огромных ногах и двинулась вглубь леса, стараясь ступать мягко и аккуратно, чтобы не потревожить гостью.