Читать книгу: «Государство, или Дневник проигравшего», страница 2
5
Мозг, как камера с заевшим лентопротягом с замедлением выдавал последнее, что он мельком зацепил краем глаза, так как давно перестал обращать внимание на то, что происходит сверху. Черная полоса на потолке исчезла. А он не знал, где и когда след оборвался.
В следующий миг, исчез перестук колес. Ощутил прилив тошноты внизу живота и невесомость, так словно ребристый вагон оторвался от колеи и взлетел. Голова поезда наклонилась вниз. Павел вцепился кончиками пальцев, практически ногтями в края дверного проема. Попытался выйти, но повис и тут же инстинктивно подтянул ноги к груди, принял позу эмбриона. Локомотив, так и не сумел замедлиться. С сильным грохотом поезд провалился в каменный мешок, гигантских размеров.
Тоннель закончился. По периметру подземного хода торчала острая арматура разной длины – скелет конструкции, что замурован в бетоне вылез наружу. Сплетение металла, как железные когти выдавалось на несколько метров вперед. Железные прутья, загибались вниз, покачивались под собственной тяжестью, постукивали и терлись друг о друга ржавыми боками. В тишине отчетливо слышен легкий металлический шорох.
В конце самые длинные прутья смыкались в редкий пучок и лежали крест-накрест. Ловец снов диаметром шесть метров. Десятки лет назад метростроевцы по неизвестной причине их не обрезали и бросили. Сейчас работу доделал поезд. Состав разорвал железную сеть, высек из нее желтые, яркие искры, погнул и поломал неровный ряд копий. Разрезал плотный, густой, застоявшийся воздух, в свете искр изогнулся в огромную гусеницу, и камнем рухнул в бесконечное ущелье.
Состав подрагивал и вибрировал из-за колес. Колесные пары продолжали накручивать километры. Павел успел подумать, и даже мысленно съехидничать, что куда – то делись те размеренные, с четким интервалом звуки ударов колес о стыки рельсов.
– Тын-дын, тын-дын. И куда все это делось? – спрашивал он кого-то.
Поезд выгнулся еще больше. Как разъяренная кошка или гигантская старая гусеница когда-то ядовитого, а теперь вылинявшего едва синего цвета и влекомый силой притяжения понесся вниз, к земле, в неизвестность.
Забежим вперед. Скажем, что падение было затяжным, а грохот от приземления ужасен. Правда, никто шума не услышал. Глубина, где произошла авария или иные особенности места поглотили все звуки в два счета.
Пустота не имеет границ, но они угадываются за темнотой. Звук отражается от невидимой ограды и возвращается эхом. Свод пещеры подпирают высокие, очевидно, что рукотворные колонны. Они не имеют ни основания, ни окончания. Колонны теряются внизу и вверху. Столбы стоят хаотично, но тоннель, что вывели сюда, неизвестно для каких целей, выплевывает поезда ровно между ними.
Если бы у Павла была возможность, он бы увидел. Как ровные линии углов колонн обрываются и в том месте вырваны огромные куски камня. Возможно, полет поездов – траекторию рассчитали инженеры прошлого, не всегда проходил гладко. Так как задумано.
Его высочество случай. Возможно, это ошибка в проектировании. А может новые поезда легче и их заносит влево и они на огромной скорости врезаются в столбы. Крошат их, но и сами, ломают межвагонные суставы. Складываются как консервные банки, рвут обшивку и отламывают колесные пары.
Последний вагон, накренился, зацепил опору, вырвал кусок рыжего кирпича, который из-за старости, что граничит с ветхостью или из-за некачественного обжига бруска начал крошиться. Поделился на слои. Со временем слои отмирали, выпадали. Так, что вместо кирпичей в колонне зияли глубокие черные выемки. Пласт квадратного блока, заметно крупнее обычного, полетел вниз. На лицевой стороне камня, одним сильным ударом мастера вбиты неровные буквы – «Кирпичная мануфактура братьев Демидовых» 1877 г.
Глубоко. Колонны необъятные, как тысячелетние секвойи в первобытных лесах Северной Америки. Говорят, что их небольшие островки сохранились до наших дней. На фоне деревьев фотографировались туристы и пытались обнять, взявшись за кончики пальцев ввосьмером, а когда это удавалось, обязательно улыбались.
Глубоко потому что колонны такой толщины поддерживают колоссальный пласт земли. В разы толще тех, что покоятся над самыми глубокими станциями московской подземки. Колонны не услаждают взор туристов, как ионические или коринфские столпы. И не венчаются витиеватой капителью, а сдерживают породу. Супер – бункер не воплощение передовой мысли проектантов пятидесятых годов, когда подземное строительство двигалось семимильными шагами, забирая молодость и здоровье энтузиастов-комсомольцев.
Огромное, грубое, гигантское – без нулевого километра и видимого конца. Помещение под землей, чье предназначение никому неизвестно.
Возможно, это бомбоубежище. Но добраться сюда после нанесения ядерного удара физически невозможно. Даже, если бы москвичи и гости столицы бежали от ядерного гриба со всех ног. Задыхались и выхаркивали с непривычки легкие.
Удар о дно вышел смазанным. Поезд прошел по касательной, что возможно спасло машинисту жизнь. Электричка, вспорола колесами, основание подземелье, но не впечаталась в дно со всей силы, как это могло быть при лобовом столкновении. Рухнула на что-то мягкое, продавила его и замерла. На одну секунду.
Поезд медленно сполз, немного подумал и завалился на бок. После чего застыл окончательно, наполовину утонув в груде мусора. Дно пещеры похоже на свалку. Ее границы простирались на сотни метров вокруг. Кроме бескрайних просторов полигон отличал хлам, отборный, словно на мусороперерабатывающем заводе, где ведется раздельный сбор мусора на металл, ветошь, пластмассу, дерево и стекло. Тошнотворный запах, гниющих продуктов – отсутствовал.
Все это изломано, покорежено, как и поезд Павла. Ни одной ровной линии. Всей картины машинист не видел, как и того, что он своим появлением спугнул стайку неведомых животных. Они взлетели и, загребая воздух большими кожисто-перепончатыми крыльями, пролетели над разбитым поездом и унеслись в направлении, известном только им.
6
Попытался открыть глаза. Удалось с большим трудом. Голову обручем сжимает боль. Боль пульсирует в лобных пазухах. Кажется, они вот-вот взорвутся. Боль сверху давит на веки. Заставляет держать глаза закрытыми.
Глаза едва приоткрылись, после чего снова закрылись. Вторая попытка. Посмотрел в узкую щель, но ничего не увидел. Темнота. Сил, чтобы пошевелить головой – нет.
Отложил изучение местности на потом. Пошевелил пальцами рук. Сначала пальцами правой, у него это получилось, затем левой ладонью. Она не сдвинулась с места потому, что плотно придавлена погнувшимся поручнем к потолку вагона.
Вагон с треском осветился. Всполох белого огня произошел там, где кончались ноги и немного дальше. Лопнула одна из ламп. Вспыхнула на секунду и окончательно сдохла.
Напротив, чуть выше головы прочитал «Тидерк». Без усилий перевел. Дельцы предлагают влезть в финансовую западню. Даже безработным. Для этого надо просто позвонить по зеркальному, легко запоминаемому телефону. – И как эти мошенники заполучают красивые номера? И главное номеров хватает на всех, – Павел находился в скверной ситуации, но как всегда думал о пустом. О чем – то незначительном. Кредит он давно погасил. Был счастлив и больше иметь каких-либо отношений с навязчивыми кредиторами не желал.
Тело болит и ноет. – Каких ощущений больше? Определить невозможно. Болит так, словно его долго-долго крутили в барабане гигантской стиральной машины для стирки людей. Но почему-то без воды.
– Потом, – безразлично подумал Павел, – будет один большой ярко-сливового цвета, без того белесого налета, что покрывает зрелую сливу – синячище. Со временем ушиб позеленеет, пожелтеет и сойдет.
Боль тупая. Это успокаивает.
– Это, – Павел лежит в неизвестности, – Означает, что из этой передряги он вышел с довольно малыми потерями. Легко отделался, ни переломов, ни разрывов внутренних органов, скорее всего, нет. Он чувствовал, что одежда сухая и липкая густая кровь не сочится из разорванной брюшины или покалеченного сустава. Павел прекратил размышлять о здоровье.
Когда глаза привыкли, больше догадался, нежели разобрал в полутьме, что очертания, видимые наверху – это силуэты сидений. Они висят над головой. Это нитки поручней, что по горизонтали соединяют пол и потолок вагона. Он лежит в узкой щели, там, где стена вагона переходит в потолок.
За несколько минут, что был в сознании, также отметил, что над головой проходит светлая полоса. Там за стенами вагона светлее. На фоне кромешной черноты, выделяются серые квадраты окон. По краям проемов острыми зубьями сверкают куски стекла, зажатые жесткой резиновой прокладкой.
Целых стекол ни в одном из окон – нет. Кажется. Догадка смутила. Еле-еле пошевелился. Стеклянное крошево, тихонько звеня, посыпались с него на потолок. Теперь это пол. Звон кажется громом на фоне мертвой тишины. Это последнее, что запомнилось, перед тем как Павел вновь ушел в забытьи. Одновременно навалились усталость, боль и сонливость.
Глаза закрылись и глубокий, крепкий сон отключил его от происходящего.
Очнулся от резкой боли. Значит что-то, все-таки пострадало сильнее, чем думал. Болит левая рука. Кисть так и осталась в тисках между поручнем и потолком. Он не знал, сколько пробыл в бессознательном состоянии, что перемежалось сном. За это время обескровленная рука опухла. Приобрела синеватый трупный оттенок. Возможно.
В действительности цвета руки Павел не видел, но и во тьме понимал, что дело куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько сжал правую ладонь в кулак.
В следующий момент перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом об стену и, осознал, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, то ничего не уже получится. Потянул поручень вверх, а левую руку, ее он чувствовал только у плеча вбок.
Жутко сдавленная кисть, цеплялась опухшей тканью. Сдирая, кожу до костей натянутая рука на последних сантиметрах, как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей пятерней смазала по лицу. От боли потерял сознание.
Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука. Для конечности, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления. Ободранная и припухшая она была живая, горячая от крови. Красная, она омыла застоявшиеся сосуды. Однако общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела.
Выдернул подол рубашки из брюк. По краю оторвал широкую ленту. Связал узел и накинул на шею, после чего продел руку сквозь тряпичное кольцо. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.
Время шло. Он оценивал положение, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме. Все видно отчетливо. Отчужденное сознание рисует вид со стороны.
В пустом вагоне сидит, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзают тысячи мыслей и ни на одну из них не находится вразумительного ответа. Мелькают вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывается и ускользает, а на ее место одновременно лезут сотни новых.
В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и вскинул голову, так что хрустнули позвонки. Отсюда надо выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это проблема.
Представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить – побеждают. Но доказывать что – либо здесь было не надо, а молока не было и в помине.
Тут же, впервые поймал себя на мысли, что до сих пор никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хочет стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.
Встал на поручень, шест теперь был в полуметре над полом. Дотянулся до следующего, тот тоже оказался не так уж и далеко. Подпрыгнул, правой рукой уцепился за трубу и тут же подобрал ноги. Закинул на поручень. В следующий момент выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол, зацепился за него рукой, и, отталкиваясь ногами, подтянулся.
Работая ногами и одной рукой, сначала вытолкнул на поверхность торс. Перевалился через край, вытащил ноги. Лежа отполз и почувствовал животом ребристый бок вагона. Тут светлее, но прохладнее.
Пополз вперед к началу вагона. В кабине машиниста остался старенький, с потертостями, отвалившейся от джойстика стеклянной вставкой, расцарапанный и неубиваемый мобильник «F». – Надо найти, позвонить, сообщить, ждать, – командовал мозг. – А потом поесть, – там есть пластмассовый короб с бутербродами, что прихватил на обед.
Думалось быстрее, чем делалось. Еще пару часов назад Павел преодолел бы это расстояние в два прыжка. Сейчас помятая фигура с трудом и опаской – можно соскользнуть или потерять равновесие потому, что кружится голова, а еще потому, что идти приходится по краю вагона, обходя черные дыры окон – двигалась к кабине. Она и без того узкая стала еще уже. Пространство расплющил хлам, в него врезался поезд. Поезд, по инерции протащился несколько десятков метров, собрал мусор, спрессовал его до прочности стены и, в конце – концов, вдавился в него.
Над вагоном возвышается разнородная гора. Мусор нависает над разбитым, сплющенным окном.
Грозит обвалиться и завалить оконный проем – единственный проход, через который сейчас можно проникнуть в кабину. Здоровой рукой, оттащил какие – то листы железа, палки, трубы. Отпихнул ногой пару банок.
Кабину насквозь пронзает толстая металлическая труба. На нее и встал, когда полез вниз. Кабина стала уже чуть ли не вдвое и, когда оказавшись внизу, почувствовал, что не хватает воздуха. Что находится он в ущелье и стены вот – вот начнут сдвигаться. Смотреть по сторонам бессмысленно. Темно. Опустился на колени и стал шарить по полу, теперь это боковая стена, здоровой рукой. Ощупывал каждый угол и щель.
Лобовое стекло разбито наполовину. Неизвестно, как так вышло, но одно из стекол сохранилось и находится на месте. Если бы действовали обе руки, все бы продвигалось гораздо быстрее. Ну а сейчас приходилось из-за боязни порезаться медленно, едва касаясь проводить по всему, что валялось под ногами. Павел отдыхал и снова принимался за поиски.
В висках бьет кровь. Ему пришлось наклониться вперед и провести так несколько минут. Не выдержал. Павел опустился на колени. Помедлил и снова принялся за поиски. Сумку с едой и мелочью нашел практически сразу. Рука уткнулась в мягкий кожаный комок.
С телефоном сложнее. Аппарат валялся на приборной панели. – Что с ним сталось? Его нигде нет. В углу рука вновь наткнулась на стекло. На целую гору. Рискуя пальцами, Повел по стеклышку, разобрал завал. Отложил крупные куски, и уже наплевав на осторожность, смахнул в сторону стеклянную крошку. В самом углу рука нащупала знакомый предмет.
Встал с колен. Провел рукой с обеих сторон. Нащупал трещины на стекле мобилы. Закинул ногу на рельс и, воспользовавшись прежним опытом, уже намного ловчее вылез на поверхность с сумкой на плече.
Телефон отключен. Почему – то он потряс аппарат в воздухе и только потом осторожно нажал на клавишу – «Вкл». Аппарат ожил. Свет мелкого экрана, здесь, в сумерках разрезал темноту словно прожектор. Осветил все на десятки метров вокруг. Павел увидел вагоны, что уходили вдаль. Успел прочитать, сообщение о том, что «батарея разряжена». Экран медленно стал угасать. Почернел окончательно.
7
Чувство безысходности, охватило Павла. Ослабло. Смахнул под носом. Вскинул голову и еще раз, но уже намного внимательнее осмотрелся. Надо найти способ выбраться отсюда. С самого начала ему показалось, а сейчас он убедился в этом наверняка, что вагоны поезда, его конца видно, загибаются вверх. Так, что виден каждый следующий вагон. Вагоны уходят куда- то ввысь. Образуют не очень прямую линию. И там пропадают. Электропоезд лежит, на склоне чего-то большого. Он уперся головным вагоном в дно, и к счастью покоится как влитой.
Непонятная уверенность в этом взялась неизвестно откуда. Павел не стал уточнять. Доверился чутью и стал спокойнее. Обнадежил, – Катастроф больше не будет.
Следует дойти, то есть подняться к концу поезда, что резко забирал вверх и осмотреться. Выбора нет. А это единственная доступная, видимая и самая высокая точка этого странного места. Жарко. Тут совершил маленькое открытие. Ветра, даже намека на него – маленького ветерка нет. Ни дуновения.
Только громкое пыхтение, да тяжелые выдохи, что иногда освежали открытый треугольник шеи. Павел расстегнул несколько пуговиц, но фирменный костюм снимать передумал. Тут, где все чужое, добротный, сидевший по его фигуре пиджак с шевроном и погонами в секунды стал самой родной вещью и он боялся думать о том, чтобы расстаться с обмундированием.
Оттуда, свысока можно определить, где он и в каком направлении двигаться. Сделал первые шаги в направлении высокой цели. Двинулся осторожно. Также по краю вагона, стараясь зацепиться за ребра. Как он благодарен конструкторам, что они по причине, известной только им их предусмотрели. Одной ногой старался ступать на резиновый пояс, что опоясывает вагон. Так Павел чувствует себя спокойнее – поскользнуться на резине маловероятно. Что – то блестит в темноте. Определил, – Плашка с номером поезда.
Тут же про себя воспроизвел цифры. Ведь знал их наизусть – 2115. Во времени уже не ориентировался. Счет ему потерян, с того момента, как потерял сознание и сколько он здесь находится, Павел даже не мог предположить. Еще один вопрос, оставленный без ответа и забытый.
Небольшое путешествие давалось крайне нелегко, с трудом. Вагоны все круче и круче забирают вверх. Последние стоят чуть ли не вертикально. Градус наклона настолько крут, что ему пришлось опуститься на четвереньки, а поскольку использовать поврежденную руку нельзя точек опоры всего три. Так и полз на трех лапах. Полз и поглядывал по сторонам. Поезд лежит на гигантской куче хлама. Местами плотно утрамбованного.
Лишних вопросов Павел себе не задавал, так как ответов все равно нет. Ответы даст вылазка.
Вот последняя железная коробка. Она за время эксплуатации перевезла миллион, а может быть и гораздо больше пассажиров. В ней целовались, дрались, блевали и делали друг другу колкие замечания. Сейчас же ее торец должен стал капитанским мостиком, той бочкой на грот – мачте корабля, из нее торчит нос впередсмотрящего юнги. Мальчуган до рези в глазах смотрит в синюю даль и тренируется про себя прокричать, – «Земляяяя!».
На этой мысли почувствовал, как с лица одна за другой, скатываются крупные капли горячего пота. Выделения потовых желез ощутимо катились между волосами, пересекали лоб и срывались с подбородка. Взмок полностью.
На слабых ногах, боясь оступиться и быстро проделать обратный путь с заведомо прискорбным результатом, можно было переломать целые руки и ноги, медленно, нащупал пальцами ног места, чтобы зафиксироваться, привстал, убедился, что падение ему не угрожает и поднял голову. Выругался. Быстрее, чем осознал, что увидел.
Картина не укладывается в голове. Апокалипсис или его фрагмент. В металлической синеве хаотично лежат разбитые, покореженные поезда. Десять, пятнадцать, а может и больше.
Изломанные линии, вырванные с мясом колесные пары, оторванные вагоны, пассажирские и грузовые, – И откуда они здесь взялись? Локомотивы с большой силой раскиданы на огромной площади. Так словно в детской комнате только что закончилась бесконтрольная игра.
Всмотрелся в мертвый пейзаж, но его ничто не нарушает: ни звука, ни малейшего движения. Вагоны, вагоны, вагоны. Вагоны везде. Повсюду. Металлические и деревянные «теплушки». С разорванными боками, раздавленные, без стекол. Лежат на боку. Вверх колесами.
– Путь, каким они попали сюда, похоже, ему знаком на личном, весьма болезненном опыте, – Павел погладил больную руку. Получить такие повреждения можно, только рухнув с приличной высоты. Павел немного разбирался в моделях и видел – груда металла неоднородна.
В свалке современных электропоездов видны, оторванные от огромных, с человеческий рост, железных колес рычаги, как лапки кузнечика. Они приводят в движение старые черные паровозы с красной звездой на котле.
Сейчас рычаги, изогнулись, торчали вверх, как будто гигантский представитель рода саранчи сдох и лапки мертвого насекомого навсегда неправильно выгнулись. Определить возраст паровозов с такого расстояния невозможно. Но он готов поспорить, – многие из этих поездов колесили еще по дорогам царской России, до революции, а некоторые попали в СССР в качестве трофеев по итогам Второй мировой войны.
Картина породила еще большее количество вопросов. В голове выстраивались цепочки догадок. Процесс затянулся. До тех пор пока нечто внутри не решило – пора в обратный путь. Павел замер и стоял, вытянувшись как струна. От напряжения тело заныло. Произнес в пустоту, – Да, пора вниз.
Известно – забраться на дерево намного проще, нежели спуститься. В подобную ловушку попадал практически каждый мальчишка. Отчего – то ветки дерева не приспособлены для спуска вниз и легкий путь наверх оборачивался крайне неприятной вещью. Именно в это время набивается наибольшее количество синяков, ссадин, царапин.
Здесь не легче. Назад ведет абсолютно ровная железная дорога под хорошим уклоном. Вновь пришлось опуститься на колени и чтобы сохранить центр тяжести пятиться назад, ощупывая ногами дорогу. Можно конечно рискнуть, спрыгнуть в мусор, но боязнь утонуть и захлебнуться в нем заставила отказаться от идеи.
Возвращаться, может это и намного дольше все-таки лучше проторенной дорожкой. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.
Миновал четвертый вагон. Навалилась такая слабость, что мелькнула предательская мысль отпустить руки и кубарем скатиться вниз. Но жажда жизни не позволила это сделать. Вопреки всему происходящему жить хотелось, так же как и всегда. Жизнь хотелось выбрать до последней минуты, что отвел кто – то сверху.
Чем ближе основание горы, тем тоньше становится слой отходов. Первый вагон возвышается над полигоном метра на полтора. Здесь другого выхода нет. Прыжок вниз. Потому что прикидывать, выверять и ждать нет сил. Прыгнул и охнул от боли. Адская прорезала руку и, словно эхо, отозвалась во всем побитом теле. Сделал пару шагов, кинул сумку среди картонных коробок – тут их лежит целая куча, и, продавив их, завалился на бок. Спать.
Неизвестный внутри подсказал – на поверхности ночь. Тяжелый сон быстро и незаметно выдернул из полутьмы подземного хранилища отходов в полную тьму. В тот крепкий сон, когда не снятся сны.
Первая мысль после пробуждения снова вопрос, – Есть ли здесь, на этой свалке, что растянулась на километры вокруг кто – то живой? Захотелось встать, сложить руки в рупор и закричать «Лююююди». Но повреждена рука, а во-вторых, откуда-то из глубин сознания всплыло – попытка обречена на неудачу.
Будучи там, наверху, признаков жизни Павел не увидел, сколько не всматривался, и была большая вероятность, что это будет бесполезная трата сил и времени. Крик в пустоту, да и докричаться до кладбища паровозов – так он окрестил груду металлолома – нелегко.
Кладбище находилась на значительном удалении, и теперь едва показывалось над рваной линией горизонта, что образовал полигон. Прикинул, – Преодолеть нужно будет километра пять – семь километров, а может и больше, – Павел вел нехитрый подсчет навскидку.
С высоты все, как на ладони – тут он впервые трезво осознал, что помещение, в котором находится, имеет исполинские размеры. Справа возвышалась гора, слева десятки разнокалиберных колонн, между которыми ничего не угадывается. Окраина подземелья по-прежнему скрывается от глаз.
Впереди, едва видимое, место крупнейшей железнодорожной катастрофы в мире. С той скоростью, с которой передвигается Павел – до «Кладбища» пробираться несколько часов.
Пробираться неизвестно где, под землей, понимая, что и через полчаса и через час пещера не закончится, а продолжится и дальше на неизвестное расстояние. Тут стало не по себе. Не ко времени возникла мысль о том, что Вселенная бесконечна.
Попробуйте представить то, у чего нет ни начала, ни конца. Попробуйте представить бесконечность. Там, во мраке космической ночи самый современный звездолет, заселенный молодыми парами космонавтов в самом цветущем, репродуктивном возрасте, на команду возложена миссия организовать колонию на далекой планете может пробираться сквозь мириады планет сотни лет.
Маленькая Земля, под ее обшивкой сменятся несколько десятков поколений людей. Звездолет будет продвигаться, периодически выплевывая мешки с трупами родителей, бабушек и дедушек, которых отправят за борт, потому что на корабле нет места для их хранения. Продвинутые конструкторы не предусмотрели колумбарий. До тех пор пока процесс эволюции не зайдет в тупик, потому что за время полета в звездолете все стали одной крови, и началось вырождение. Потомство самых здоровых космонавтов, прошедших строжайший отбор мало походило на праотцов. По отсекам медленно передвигались невнятные тени. На борту также вдоволь питания, также бесперебойно работали двигатели, унося тех, кого когда – то громко именовали покорителями космоса в бесконечность. Проведя несколько сотен лет на борту было бы глупо говорить, уносясь от Земли. О ней здесь уже никто не знал, а информация, заложенная в компьютер, воспринималась не более чем игрушка первого поколения. Однажды на всем корабле останется один человек, который или покончит с собой или доживет свой век, а планета, к которой направлялся корабль, останется, также недосягаема.
Потому что ученые ошиблись в расчетах, и она оказалась несколько дальше. Уже неважно через, сколько лет на эту планету приземлится изрядно побитый корабль, преодолевший миллиарды световых лет. Роботы сделают свое дела, и посадка будет идеальной, в месте идеально подходящем для жизни человека. С идеальным сочетанием в атмосфере кислорода и углекислого газа, чистой водой, обильной зеленью и без враждебных форм жизни. Но из корабля никто, никогда не выйдет и планета, похожая на Землю так и не станет колонией. А высохший труп в кают-компании не станет поселенцем. Приборы, следуя, заложенной программе будут фиксировать, и заниматься сбором информации: исследовать воздух, почву, климат, воду, силу притяжение и что-нибудь еще.
Еще через пару сотен лет, когда обшивка даст трещину из щели вылетит стайка мушек – дрозофил, что взяли на борт для опытов. Мошки чудесно перенесли полет. Цикл жизни этих насекомых всего 3—4 недели и за это время сменились миллионы поколений, которые были здоровы, как и их предки. Плодовым мушкам на этой планете никто не угрожал. Через несколько миллионов лет эволюции планету населяли неизвестные разумные существа, которые так и не смогли однозначно определить, кто был их прародителями. Ученые настаивали на том, что от вида, существующего в дикой природе и поныне, отделилась ветвь, которая пошла своим путем и в ходе эволюции стала разумной.
В атмосфере планеты все еще можно было обнаружить атомы сверхпрочного металла, из которого был отлит самый современный на Земле звездолет.
Вот что означает – бесконечность.
