Читать книгу: «Гостья», страница 3
Алиса
Тула, май 2038 года
Весь этот день был как дурной сон. Макс в больнице с ушибом головного мозга и парой сломанных ребер. Он пришел в сознание, но не может толком даже говорить. Организм молодой, прогноз благоприятный, угрозы жизни нет. Но это все мы знаем сейчас, а утром воображение рисовало страшные картины. Лена позвонила мне из больницы в шесть утра – терпела сколько могла. Она нашла Макса на лестнице в три часа ночи. Накануне он пришел домой рано, немного пообщался с семьей и уселся работать в кабинете. Ночью Лена проснулась и, не обнаружив его рядом, решила, что Макс заснул за письменным столом. Она пошла разбудить его и уговорить принять душ и лечь в постель, а нашла лежащим на втором этаже у лестницы, ведущей на третий, без сознания. Она позвонила начальнику медицинской службы, и реанимобиль прилетел через четыре минуты. Макса сразу забрали и увезли в реанимацию, Лена поехала следом. Когда она позвонила мне, он еще не пришел в себя. Я тоже сразу отправилась в больницу – предполагалось, для того, чтобы поддержать Лену. В действительности мы с ней сидели обнявшись в предбаннике у реанимации оцепеневшие, с одинаково стеклянными глазами, и леденящий душу страх переливался между нами как в сообщающихся сосудах.
Через несколько часов Макс очнулся, и в нас тоже затеплилась жизнь, все немного зашевелилось и стало принимать какие-то очертания. Лену пустили к нему буквально на полторы минуты. «Зрелище страшное, – сообщила она, утирая слезы на выходе, – но обнадеживающее».
Начальник управления ФСБ Владимир Воробьев (в узком кругу который год была в ходу бородатая шутка про службу безопасности воробьев) сообщил, что возле лестницы в доме Макса нашли Толстого Вилли – синюю резиновую игрушку в виде персонажа популярного мультфильма. Лена подтвердила, что у Ани есть такая. Вилли был весьма помят.
Скорее всего, Макс наступил на игрушку, валявшуюся на лестнице, ногу повело, и он опрокинулся назад, ударившись затылком о ступеньку.
Теперь лечение займет минимум месяца полтора, раньше нечего и думать о возможности приступить к работе хотя бы дистанционно. А это значит, что обязанности губернатора временно перешли ко мне. Когда я это осознала, у меня началась вторая волна паники.
Воробьев велел пока ни с кем не делиться информацией об оставленной игрушке и попросил Лену аккуратно поговорить с дочерью, чтобы выяснить, как Вилли попал на лестницу.
Весь день мы оставались на связи. Аня сказала, что вчера точно не играла с Вилли, но раньше вполне могла его оставить на площадке между пролетами – она не помнит.
Наступила растерянность. Если Аня не ошибается, то вчера во время ежедневной уборки игрушка не должна была остаться незамеченной. Так что же произошло? Оба варианта: и небрежность прислуги, и то, что кто-то положил Вилли на ступеньку намеренно – казались равно неправдоподобными.
Вечером Воробьев, Лена и я встретились, так сказать, на месте происшествия.
– Ну, допустим… Предположим, Владимир Алексеевич, что это сделали специально. Зачем? – недоумевала я. – Ведь это такой ненадежный способ покушения, если это было оно, конечно. Но что еще? Не шутка же?! Вот Макс остался жив, к счастью. Но он мог в принципе на игрушку не наступить.
– А мог наступить и кто-то другой, – подхватила Лена. – Я, или Аня, или кто-то из домашних – Василий, Женя…
– Нет, – возразил Воробьев. – Ведь лестничный пролет ведет только в кабинет Максима Владимировича. После уборки вероятность того, что по этому участку пройдет кто-то еще, невелика. К тому же игрушка представляла угрозу только при спуске – при подъеме падение произошло бы скорее вперед и не могло быть настолько опасным.
– Если даже так, неясно, зачем, – повторяла я.
– Это, Алиса Андреевна, станет понятно из событий, которые будут происходить в ближайшие дни, – раздумчиво протянул Воробьев. – Если некто желал временно вывести из строя губернатора, значит, планировал в это время проделать что-то, невозможное при Максиме Владимировиче.
– Но возможное при мне?
Воробьев пожал плечами:
– Может быть…
– А если Макса хотели убить, то глупее способа не придумаешь! Получится или нет – дело случая, но если нет, преступник только напрасно раскроет карты, оставит следы и зацепки, по которым его можно вычислить.
– Елена Вячеславовна, а могло такое быть, что Анна Максимовна сказала… неправду? – с неохотой спросил Воробьев. – Ну, поняла, к чему привела ее невнимательность и испугалась, что будут ругать.
– Я бы увидела, если бы она попробовала обмануть, – покачала Лена головой. – Да она бы и не успела оставить этого Вилли. Убирали днем, она занималась с репетитором, потом мы пообедали, и Женя повезла ее на танцы. А по возвращении Аня была с нами все время, пока не легла спать.
Лена говорила слегка отстраненно – то ли шок еще не прошел, то ли что-то обдумывала прямо сейчас.
– Подождите, что-то крутится в голове – не могу зацепиться, – подтвердила она мое впечатление. – После уборки… Убирали днем… Владимир Алексеевич, Алиса, – вдруг подняла Лена глаза и удивленно посмотрела на нас по очереди. – И вчера, и днем раньше убирали дом только роботы. Только одни роботы.
***
Назавтра легче не стало. Сотрудники аппарата губернатора интенсивно пытались ввести меня в курс всех дел. Слава богу, половину запланированных встреч удалось отменить. Что можно было – отложили до выздоровления Макса, что нельзя – просто отодвинули, насколько возможно. Все свои рабочие мероприятия я тоже перенесла, а обязанности передала первому зампреду.
Господи, я совершенно, абсолютно ко всему этому не готова!!! Впрочем, меня никто не спрашивал.
В одиннадцать поступил дайджест прессы. О травме Макса писали немногословно. Давыдов своевременно позаботился о том, чтобы все ведущие СМИ получили адекватный пресс-релиз и не фантазировали. Фантазировать, разумеется, обязательно начнут, но после оперативного официального объявления это уже будет не так ярко и возбуждающе.
«Тульские будни» – вот же пакость! – с чего-то разразились пространной аналитической статьей относительно пагубного влияния роботизации на благополучие страны и исходящих от искусственного интеллекта при его массовом применении угроз. В статье среди прочего приводились комментарии экспертов, самым авторитетным из которых был – кто бы вы думали – конечно, Дмитрий Сергеевич Белозеров, ум, честь и совесть нации. Дима высказывался весьма сдержанно, но помещенная в выстроенный автором контекст его цитата как бы подкрепляла весь материал, подтверждая основной посыл – выходило так, будто Дима одобрил сказанное другими.
На сайте издания у статьи было необычайное для публикации такой направленности число просмотров и комментариев. Отдельные сомневающиеся голоса, предлагающие не горячиться и ознакомиться с научными исследованиями, прежде чем горлопанить, тонули в потоке возмущения происходящим, критики властей и горячей поддержки автора. И это ведь даже проект еще не внесен в думу, что же будет дальше…
– Алиса Андреевна, – доложил Михаил Вербицкий, руководитель аналитического управления, – просто для информации мне кажется, я обязан сказать, что Максим Владимирович планировал передать законопроект 567 в экспертную группу на этой неделе. В последнее время у этой задачи максимальный приоритет.
567 – внутренний номер проекта закона, которым предполагалось запретить труд человека в ряде технологических процессов на всей территории области и отменить налоговые льготы при использовании и без того дешевой иностранной рабочей силы – из-за них в том числе владельцы бизнеса медлили с автоматизацией. «На самом верху» Максу дали зеленый свет и внимательно наблюдали за ситуацией: в случае успеха реформы ее планировалось распространить и на другие регионы, а перед самим Максом открывались головокружительные карьерные перспективы.
Михаил был очень компетентным, очень амбициозным и очень молодым для своей должности, даже по нынешним меркам, человеком. Его костюм, голос, манеры можно было описать одним словом: безукоризненность. Ничего лишнего, ничего выбивающегося из общей картины, ничего индивидуального. Идеальный помощник, робот. Посмотришь на такого – и кажется, если руководителя аналитического управления можно заменить искусственным интеллектом, то уж контролера в сборочном цеху… Или все же это иллюзия? Ведь напротив меня сидит за столом блестящий молодой чиновник, уже не подающий, а оправдывающий надежды, у него за плечами годы усердной и качественной работы.
– Мы все подготовили, – продолжал Михаил. – Правовое управление проверило и скорректировало текст, Максим Владимирович утвердил корректировки. Вчера он попросил меня провести финальную проверку и параллельно хотел еще раз все прочесть сам. Я со своей стороны все сделал и никаких ошибок, пробелов не нашел.
– Спасибо, Михаил Евгеньевич, я поняла. Я не знаю, успел ли Максим Владимирович изучить итоговый вариант, а спросить у него сейчас невозможно. Давайте поступим так: завтра в восемь мы с вами встретимся. Соберите тех, кто в основном работал над проектом, кроме вас, и чьи пояснения могут нам понадобиться. Я прочту текст сегодня, чтобы быть готовой задавать вопросы. Если на встрече ничего не всплывет, я все обдумаю, и в четверг-пятницу внесем законопроект в экспертную группу думы.
– Как неприятно, что об этом начали писать сейчас, – констатировал Михаил очевидное. – Впереди общественное обсуждение.
– Поэтому и пишут. Ничего, если запустимся – организуем кампанию по продвижению нашей позиции. Материалы станут плодиться в геометрической прогрессии, авторы всех мастей будут дискутировать заочно, и спустя время нейтрализуют друг друга. Всем надоест, и всё успокоится. Желательно чтобы весь этот цикл прошел до начала общественного обсуждения.
– Я понял, Алиса Андреевна. Мне поговорить с Марией Алексеевной?
– Подождите до конца недели, Михаил Евгеньевич. Я ведь еще не приняла решение.
– Виноват, Алиса Андреевна! – покраснел вдруг Вербицкий, улыбнулся и совсем перестал быть похож на робота.
– Ничего страшного, Михаил Евгеньевич! Спасибо! До завтра. А то у меня сеанс видеосвязи с муниципалитетами начнется с минуты на минуту.
Алиса
Москва, май 2038 года
Когда выяснилось, что накануне реформы по тотальному внедрению робототехники ее главный инициатор и по совместительству руководитель региона разбил голову из-за ошибки уборщика, который почему-то не добрался до верхних ступеней лестницы, было принято единственно возможное решение: расследование закрыто, констатирован несчастный случай, Максим Владимирович Королев получил бытовую травму, наступив на забытую дочерью игрушку.
Благо, кроме меня, Лены и Воробьева о сбое знал только один специалист в штате управления ФСБ: это он исследовал журнал работы программного обеспечения и выявил ошибку.
Честно говоря, лучше аргумента против программы Макса не найти. Я не смогла бы убедить сама себя, что машине, по неизвестным причинам самостоятельно меняющей заданный маршрут, можно доверить технический контроль и сборку сложных деталей.
С другой стороны, от новости, что никакого покушения не было, у меня гора с плеч свалилась. Дом охраняли по периметру проверенные специалисты, и камеры видеонаблюдения сработали штатно. Записи с камер и проверка их на предмет монтажа показали, что все чисто. Стало быть, просто неудачное стечение обстоятельств.
Несмотря на кучу других дел, мне был просто необходим совет мудрого Каа. Я позвонила Диме и напросилась на встречу. А поскольку успеть на нее раньше десяти вечера не было никакой возможности, он любезно пригласил меня на поздний ужин к себе домой.
И вот, съев по стейку с овощами, мы сидим в мягких креслах перед настоящим камином, на столике передо мной чашка чая. Не без сожаления я отказалась от бокала вина – мне нужна ясная голова, причем именно сейчас. Дима в свете огня и неярких напольных ламп выглядит как настоящий сказочный мудрец – загадочно и величественно.
– Алиса, я в сложном положении, – говорит он своим бархатным, проникающим в самую душу голосом. – Я не согласен с планом Макса. Но дело не в том, что в плане что-то не так. В том приснопамятном споре на лужайке я тоже поддался эмоциям. Я уверен, что все исследование – и сбор информации, и расчеты – было максимально добросовестным и тщательным. Я не согласен с тем, что он предлагает, в принципе, с позиций профессора философии.
– Я и хочу понять твою позицию, особенно как профессора философии. Для меня это очень важно.
– Ну, смотри. Во-первых, реализация законопроекта предполагает некие «принудительные действия». Я не видел итоговый вариант, но мы с Максом несколько раз говорили об этом в процессе подготовки. Закон ведь не даст сам по себе никаких новых возможностей, а просто запретит ручной труд по перечню процессов, которые изучались и эксперимент по ним показал готовность к переходу на робототехнику. Т.е. собственники производств будут вынуждены резко перестроиться. Я понимаю, что будет определенный переходный период, но как факт: материально ли, морально ли – люди не готовы. Кто готов – уже перешел на роботов, или перейдет вот-вот, им не нужен закон. Ну, установили бы для них преференции, субсидии там или что… Я знаю, что это предусмотрено, но одно дело – как стимул оптимизации работы, другое – как компенсация потерь от принудительного исполнения решения.
– Макс пытался вводить стимулы, – вставила я. – Это не дало ощутимого эффекта, очень мало кто перешел. Но это инерция, здесь нет никаких объективных причин. Просто традиционное желание остаться в зоне комфорта.
– Я понимаю, – парировал Дима. – Но не значит ли это, что не пришло время? Всегда более стабильные результаты достигаются эволюционным путем. Рано или поздно ретрограды начнут проигрывать конкуренцию, и тогда они побегут за вашими субсидиями, и в два счета все внедрят, а поскольку это будет их личная инициатива, все пройдет как по маслу.
– Возможно, – признала я. – Но экономика теряет здесь и сейчас. Реформа высвободит колоссальное количество ресурсов. Макс не может пренебречь возможностью такого роста в масштабах области. Кроме того, если этого не сделает он, его могут опередить соседи. И тогда все сливки достанутся другим. Награда ждет смелых, а не осторожных.
Я чувствовала, что мои доводы неубедительны, не только на фоне безупречно логичной аргументации собеседника, а вообще. Это был проект Макса, а не мой. Вероятно, он бы смог обосновать свою позицию, если бы не потерял контроль над собой, как на том обеде (теперь кажется, что это было в прошлой жизни). Для того, чтобы убеждать других, надо гореть, а я пока никак не могла зажечься. Меня сковала по рукам и ногам ответственность.
Гостиная Димы – как читальный зал в университетской библиотеке: внешне здесь полностью отсутствуют признаки высоких технологий. Но они наверняка есть (как минимум скрытая в стенах умная видеосистема). Я несколько лет не бывала в гостях у Димы, за это время он перебрался в новый дом. Такой интерьер в стиле ар-деко можно встретить в фильмах середины двадцатого века. Чай в чашке из костяного фарфора, такого тонкого, что пропускает свет, дрова в камине потрескивают. Вся эта завораживающая обстановка тоже играла на стороне хозяина.
– И еще, – продолжал он, – я не могу не думать о том, о чем писал Полетаев. У людей очень быстро атрофируются навыки мышления в отношении задач, переданных машинам.
– Пффф, ну Дим, это все равно что говорить, что калькулятор вреден, потому что люди разучились считать в уме.
– Формально то же самое, а по сути нет. Грань здесь очень тонкая. Когда мы отказываемся от простейших действий, мы, так сказать, высвобождаем энергию на великие дела, и это только на пользу. А когда атрофированию подвергается критическое мышление, ответственность за сложный процесс, за решения в экстремальных условиях – это деградация. Вот нейросети пишут музыку – хорошо ведь у них получается?
– Даже очень.
– А отличить сможешь от написанного человеком?
– Очень часто нет. Музыка делится на хорошую и плохую, и плохая бывает как у людей, так и у нейронок, вообще не зависит, кто автор. У людей даже чаще, я бы сказала.
– Вот. А ты заметила, что перевес в пользу нейронок с каждым годом растет? Почему? Потому что сложно с ними конкурировать, вот и снижаются у людей результаты вследствие падения мотивации. И это билет в один конец.
Несмотря на смятение, вызванное этим разговором, я рассмеялась.
– Дорогой мой, с тобой просто невозможно спорить. Заранее провальная идея. Ты только, умоляю, с Андреевым эти беседы не веди.
– К вашему с Максом счастью, – подмигнул Дима, – я с Андреевым вообще никаких бесед не веду. Я не политик и никогда им не буду.
– Политика много потеряла в твоем лице, – сказала я с неожиданной для меня самой нежностью. Про свой планируемый флирт с Димой я совсем забыла в последние дни, было просто не до этого.
– Но что же мне делать, о, мудрый учитель? – протянула я руки к Диме в шутливой мольбе.
– Макс ведь должен вскоре вернуться в строй, почему бы не подождать его?
– Полтора-два месяца – слишком долгий срок, чтобы можно было им пренебречь. Этот законопроект – базис всей концепции управления Макса. Ближе к выборам, – я не стала добавлять «к президентским», – именно этих двух месяцев может не хватить. Мы не можем так рисковать. Если бы я точно знала, что он решил вносить проект, я бы просто его подписала, даже не пыталась бы вникнуть. Но последнее, что он успел сделать перед этим дурацким падением, это как раз взять материалы на последнюю личную проверку.
– Понятно, – потер подбородок Дима. – А что там, кстати, с падением, как так вышло? Если нельзя говорить, просто не говори, но я не мог не спросить.
– А ничего секретного. Макс наступил на Толстого Вилли – это такая детская игрушка. Аня в тот день забыла его на лестнице. Так что просто крайне глупая ситуация с несоизмеримо тяжелыми последствиями, – убедительно отрапортовала я. Моя речь звучала естественно. Я так хорошо знаю свои права и обязанности, что исполнение не составляет для меня никакого труда. Это не ложь, а просто работа. – И что же мне все-таки делать, о Дима?
– Вноси проект.
– Не ты ли только что от него мокрого места не оставил?
– Не преувеличивай. Если я убежден в своей позиции, это еще не означает, что я прав. А для тебя это единственный способ не подвести Макса. От экспертной группы до парламентского голосования еще столько воды утечет. Ты сможешь спокойно собирать информацию, а там, может, и с нашим временно нетрудоспособным удастся поговорить. Поймешь, что ошиблась – проект можно отозвать, а чтобы избежать злорадства Андреева, скажешь, что на доработку.
Я выдохнула.
– Спасибо тебе, Дим!
Я посмотрела в его бездонные голубые глаза. В них отражалось пламя из камина. Я встала, шагнула к нему, взяла за руки. Дима наклонился и поцеловал меня долгим, медленным поцелуем. Но даже сейчас мне показалось, что для него это решение, а не порыв. Может, потому, что решением это было с моей стороны?
Нина
Тула, май 2023 года
– Привет, дедуль! – замахала я рукой еще с улицы, завидев на балконе высокую худую, прямую, как палка, фигуру.
Мой дед, Юрий Иванович – настоящий полковник. Милиции, в отставке.
В прошлом году ему исполнилось семьдесят пять, и на празднование юбилея собрался весь двор. Больше полувека назад он начинал участковым, получил служебное жилье, да так и осел здесь. Со временем дед переходил на все более серьезные должности и пятнадцать лет назад ушел на пенсию начальником районного отдела. Но старожилы участка, а потом и их дети так и привыкли быть под защитой Юриваныча и даже после отставки обращаются к нему за советом, а иногда за помощью.
Дед живет в самом центре города, в одной из четырех трехэтажных сталинок, образующих квадратный тенистый двор, где растут вишни и яблони – некоторые из них ровесники деда. Посередине двора вкопан в землю большой деревянный стол, заботливо обновляемый аборигенами. По вечерам здесь пьют в основном чай, хотя бывает по-всякому, и играют то в домино, то в шахматы. Надо ли говорить, что никаких антиобщественных элементов в дедовом дворе отродясь не водилось? Благодаря регулярной и профессиональной «профилактике», проводимой дедом, у них просто не было шансов здесь прижиться.
На юбилее Юриваныча пели под баян и гитару, танцевали кто вальс, а кто гоу-гоу, устроили турнир по пинг-понгу, все соседи несли кто какое мог угощение, сам дед в порыве умиления выставил на стол весь запас элитного алкоголя, в разное время подаренного друзьями, сослуживцами и благодарными за что-то людьми. Я заходила поздравить и осталась: мне в жизни не было так весело.
Каждый раз, когда прохожу через двор, меня охватывает радостное и уютное чувство, я кажусь себе маленькой девочкой, защищенной непробиваемой броней любви и доброты, не обремененной никакими заботами.
– Привет, Нинок! – радостно заголосил дед, увидев меня. – Я супчика погрею?
– Грей, – решительно одобрила я и вошла в подъезд.
– Как жизнь молодая? – традиционно поинтересовался дед, пока я, похрюкивая от счастья, поглощала горячие щавельные щи с вареным яйцом и еще теплым свежим черным хлебом.
– М-м-м-м, как вкусно!
– Еще бы не вкусно, – дед не желал отвлекаться: человека с таким опытом ведения допроса лестью с толку не сбить. – Как жизнь молодая, спрашиваю?
– Жизнь хорошо, – протянула я. – Кредит заплатила, и на еду осталось.
– Что-то не слышу по голосу, что хорошо, – не отставал дед.
– Ну… Да нет, все нормально, правда. Разные досадные мелочи накопились, вот и все. Вот, обещали на работе объектив купить, директор разрешил, денег выделили. И, представляешь, оказалось, что если у Дворца на балансе нет своего фотоаппарата, им нельзя покупать объектив. Как бы ставить его не на что, нецелевые расходы. А мы его на мой фотоаппарат ставить хотели. И ничего не поделаешь с этим.
– И почем эта чудо-техника нынче?
– Объектив? Тысяч сто тридцать – сто сорок.
– Нинок, давай я тебе куплю его, если так нужен.
Я вскочила: меня мгновенно обожгло и заполнило горячей волной благодарности, стыда, любви и чего-то еще, чему я не знаю названия.
– Нет, дед! – почти выкрикнула я. – Нет. Захотят – найдут способ. А не найдут – будут довольствоваться тем, что получается со старой техникой. Не забивай себе голову даже!
О том, что казенный ширик я собиралась использовать для частных подработок, я благоразумно умолчала.
– Ну а как твое новое увлечение? – к моей радости дед сменил тему, но, к сожалению, на еще более неприятную. – Как его зовут, Илья, кажется?
– Мое новое увлечение перестало меня увлекать, – развела я руками. – Хотя справедливости ради надо отметить, что я его перестала увлекать намного раньше, просто не заметила этого.
– Что случилось? – требовал ясности дед.
Я рассказала про сорвавшуюся поездку и про то, что с тех пор прошло уже четыре дня, а мы так ни разу и не виделись. Илья вяло писал мне раз в день с пожеланием доброго утра и перечислением бытовых мелочей, случившихся с ним, а я отвечала совсем редко и односложно, надеясь, что он обратит внимание на мою обиду. Но никто внимания не обратил. Похоже, такой темп общения вполне подошел моему молодому человеку, который, наверное, не против получить приставку «экс». А возможно, и уже получил, просто я еще этого не поняла.
– Настоящие мужчины так не поступают независимо от того, испытывают ли романтические чувства к барышне, – отрезал дед. – Он же слово дал.
– Ну, он слова не давал, просто пообещал мне…
– Это одно и то же.
Удивительно, вроде дед и не стал разубеждать меня в том, что Илье я не нужна, а насколько легче стало после его слов. Получается, что о потере такого человека и жалеть не стоит. И действительно, он ведь не жениться обещал, а всего лишь съездить за город – и даже этого не смог. Значит, ни в чем на Илью толком нельзя положиться. И внезапно меня посетило новое открытие: подспудно я всегда это про него знала. Так что грустно, конечно, но неудивительно.
У деда всегда все получается просто. Поэтому он и живет счастливо, и никогда не бывает одинок, хотя бабушки нет уже шесть лет. К его мудрости и позитиву тянутся люди. Я не могу даже подумать о том, что когда-нибудь придется жить без него.
– А у тебя что нового, дедуль? – спросила я.
– Да что у меня может быть нового, Нинок, – усмехнулся дед. – У меня теперь все дни похожи друг на друга. – Встаю, делаю зарядку, читаю «Севастопольские рассказы», потом иду в магазин, готовлю обед. После обеда могу прикорнуть по настроению, или кино посмотрю. А к вечеру выползаю во двор, поиграть с ребятами (он так и сказал – «с ребятами», хотя младшему из них было сильно за шестьдесят) в домино, шашечки, шахматишки. Потом дома смотрю «Вечерние новости» – и спать.
Разговор прервался трелью телефонного звонка, звонили деду. Он взглянул на высветившийся на экране номер и принял вызов: «Крематорий слушает. Вы привозите – мы сжигаем».
На пару мгновений абонент на том конце растерялся, а затем из динамика раздались короткие гудки отбоя.
Я посмотрела на деда с укоризной и все же рассмеялась. Он, конечно, образцовый милиционер (хоть и на пенсии), и гражданин, и сосед. Он как участковый Анискин, но и ему не чужды человеческие слабости. Дед любил развлекаться беседами с телефонными мошенниками и подходил к таким беседам творчески. Он уверяет, что пару раз ему удалось в процессе разговора убедить жуликов встать на путь исправления, а одного злодея – установить и сдать полицейским. Но сегодня в гостях у деда я, и времени на воспитательные беседы жаль, поэтому он просто отбил у звонившего охоту реализовывать свое преступное намерение таким вот необычным способом.
– А сегодня вечером, – продолжил дед прерванную беседу, – Павлик ко мне обещал заскочить, он недавно из командировки вернулся – оттуда, где сейчас… неспокойно. Хочет вроде посоветоваться о чем-то.
«Павлик» пришел в уголовный розыск пацаном с неоконченным высшим, стажером, когда дед уже был начальником криминальной милиции. Дед сразу разглядел в нем потенциал, и у них быстро установился контакт, переросший в дружбу. Ну как дружбу – в хорошие отношения учителя и ученика, все-таки разница в возрасте у них больше тридцати лет. Я, конечно, тогда только родилась и знала обо всем по рассказам. Но потом, когда дед вышел на пенсию, я много раз видела Павла у него в гостях, связь между ними всегда сохранялась.
И вот, выходит, Павлик уезжал на полгода, и все это время они не виделись.
– Да, сегодня вам будет о чем поговорить, – улыбнулась я. – Может, он и ночевать останется? А то ведь до утра не разойдетесь.
– Можно, – согласился дед. – Ты пей чай давай, вот, с печеньем.
– А можно я вот тех ежиков возьму?
Дед вдруг как-то неловко помялся.
– Что? – изумленно уставилась я на него.
– Я ежиков Павлику купил, его любимые, – смущенно признался дед. – Но ты не слушай меня, дурака старого, ешь, Нинок. Я еще куплю.
– Да останется твоему драгоценному Павлику – захохотала я. – Я осилю-то одного максимум.
Невольно я стала рассматривать пряник в форме ежа, лежащий у меня в ладони. «Ежик милый», – подумала я и скорее откусила его пряничную голову, чтоб не мучился.
***
Я в растерянности смотрела на три лежащих передо мной капроновых носочка. Задача была на первый взгляд простая: сложить из них пару. Но решение никак не находилось. Один носочек был гладкий, прозрачный и короткий – словом, идеальный, если не считать того, что он был в единственном экземпляре. Второй – отвратительного цвета загара, не гармонирующего с моим лицом, в мае выглядящим, как у подавляющего большинства жителей средней полосы, так, будто отродясь не видало солнца. Третий был чем-то средним, к тому же гольфом.
Я вздохнула и натянула белые «хэбэ» носки с кроссовками. Вот так захочется раз в месяц походить в туфельках – и то без подготовки не выйдет. А не прогуляться ли мне после работы за носочками до «Самовара» – самого большого у нас торгового центра? Вообще по мелочи много чего нужно купить. Как раз я сегодня без техники – съемок нет, буду сортировать и обрабатывать фотографии во Дворце.
Я побросала в маленькую сумочку все самое необходимое – паспорт, пропуск, телефон, ключи, немного наличных на всякий случай, сложенную хозяйственную сумку, чтобы положить в нее будущие покупки, накинула плащ и оглядела свое отражение в зеркале в прихожей.
Ну что ж, результат на троечку. Я вполне миловидная молодая девушка, худая (возможно, даже чересчур – ежедневные упражнения с фоторюкзаком и экономия на деликатесах делают свое дело), с темно-русыми волосами чуть ниже плеч. Но во мне совершенно нет лоска. Я часто встречаю в жизни таких девочек, которые каждую минуту как будто готовы к съемке в глянце: с безупречным маникюром, прической волосок к волоску, ухоженной, будто сияющей изнутри кожей, и обязательно с какой-то яркой деталью в образе – жакет мужского кроя цвета фуксии, или леопардовые лодочки на умопомрачительной шпильке, или корсет, красиво приподнимающий грудь. Этим девочкам прохожие оборачиваются вслед. У меня никогда так не получается, я какая-то потрепанная жизнью, вечно уставшая, но куда-то спешащая. Моя одежда вполне современная, но «никакая» – наверное, потому, что из экономии я покупаю только те вещи, которые сочетаются с чем угодно.
Скинни-джинсы, тельняшка и бежевый-тренч-на-все-времена, кстати, я его с одиннадцатого класса ношу.
А мне уже почти двадцать шесть – еще пара-тройка лет, и точно никто не обернется вслед. Так и жизнь пройдет, пока эту дурацкую ипотеку выплатишь.
Гори все синим пламенем, – внезапно решила я, – куплю жакет цвета фуксии.
День тянулся медленно, хоть я и работаю на полставки. У Дворца и нет целой по штату. А мне удобно – полдня свободно для частных съемок, и время работы можно двигать по договоренности.
Ретушируя снимки, я нет-нет да отвлекалась на сайты одежных брендов – рассматривала жакеты в надежде найти потом что-то подобное в магазине. Может, и скидки уже начались – завезли-то их в марте еще. Мой сороковой размер вполне мог «заваляться».
Наконец, четыре рабочих часа миновали, и я, окрыленная, побежала в «Самовар» – он был здесь рядом, только через площадь перейти.
Я и забыла, как это утомительно – бродить по торговому центру, заходя в каждый подходящий бутик и перебирая гору одежды на вешалках. Жакет цвета фуксии по более или менее сносной цене нашелся, но оказался мне прямо-таки противопоказан: на фоне такого яркого оттенка моя кожа выглядела совсем зеленой, а волосы – блеклыми. Весь образ распадался на прекрасный жакет и меня – серую мышь, которая его, очевидно, украла.
