Читать книгу: «Спиноза и его друзья в Древней Руси», страница 11
Глава 9. Сор из избы
Владимир нервно расхаживал по приёмной.
– Идолище нужно изничтожить, – непререкаемым тоном заявил он. – Я не могу допустить, чтобы в такой момент, когда мы толком не закончили процесс крещения всея Руси, по улицам бродил оживший истукан и смущал умы новообращённых. Уже и так пошли кривотолки. Кто говорит, что я тайно поклоняюсь старым кумирам, другие и вовсе засомневались в существовании Христа и вернулись к старой вере. Мало мне восстаний волхвов, так я ещё должен доказывать народу, что это никакой не Перун, не Даждьбог, а самый что ни на есть, как вы утверждаете, русский сказитель.
– Дядя Володя, – как можно убедительнее сказала Геракл. – Не знаю, чем вам мешает памятник Пушкину, но очень прошу выпустить его и Петулю из темницы. Понимаете, мы здесь случайно, нам нужно вернуться в Выселки за диваном.
– Погоди, Катя, – вмешался Спиноза. – Ты так всё ещё больше запутываешь. Владимир Святославович, – он поправил очки, – мы понимаем ваши проблемы и сложную внутреннюю обстановку на Руси. Но войдите и вы в наше положение. Мы вообще из другого времени. Пушкин – национальная русская святыня…
– Вот-вот! – гневно нахмурился Красно Солнышко. – Святыня! Которой уже, заметьте, вовсю поклоняются! Во имя истинной веры я должен казнить его публично! Обязан!
– Это не решение вопроса! – запальчиво воскликнул научный руководитель. – История не простит вам подобного кощунства! При жизни Александр Сергеевич, между прочим, был примерным христианином.
– Да! – подхватила Геракл. – Он и крестик носил. Ему няня дала, Арина Родионовна.
– Кумир – и крещёный? – недоверчиво спросил Владимир. – Впрочем, это не меняет сути дела. Тёмному народу все едино.
Дверь кабинета распахнулась.
– Что вам угодно, матушка? – недовольно спросил князь.
Старая княгиня подошла и сердито дёрнула сына за чуб.
– Вот тебе, негодник! – заругалась она. – Честных людей в темницу сажаешь! Свой род забыл, бесстыдник?!
– Вы чего, матушка Малуша? – Владимир попытался освободиться от цепких княгининых пальцев.
– Чего? Чего? – передразнила мать. – Кого в темнице держишь?
– Идолище и волхва его, – виновато ответил князь. – Народ будоражат одним своим видом.
– А знаешь, как волхва того зовут? Рюрикович, вот как! – княгиня оттолкнула Владимира от себя. – Между прочим, я за него чуть замуж не вышла в девушках.
– Поразительно! – оторопел Спиноза. – Почему я об этом не знал?
– Мало ль чего ты, чужанин, не знал, – осадила консультанта Малуша. – Брат мой Добрыня может то подтвердить.
– Матушка, побойтесь Бога, – взмолился Святославович. – Нешто вы совсем из ума выжили на старости-то лет? Тот волхв вам во внуки годится.
– Не твоего ума дело, – отрезала княгиня. – Русским языком тебе сказано: все они, – она кивнула на Геракла и Спинозу, – из другого времени. Пришлые они. Потому и не стареют! В их земле наш век за год идёт!
– Ладно, – вынужден был сдаться князь. – Волхва помилую. Как Рюрикович Рюриковича. Пусть убирается подобру-поздорову. А за идолище и не проси! На колокол пойдёт. Сперва проклянём прилюдно, потом разобьём, потом перельём.
– Дядя Володя…
– От слова своего княжеского не отступлюсь! – не дал договорить Кате Владимир.
– Беги за Добрынею, чужанин, – шепнула княгиня на ухо Спинозе. – За братом моим.
– Понял… – и Витя хлопнул себя по оранжевому шлему. – Ой, совсем забыл… Мне тут думу распустить надо. Бояре уж который час сидят, дожидаются…
– Распускай, – дозволил князь. – Мы их потом известим.
И, опустившись на колени перед иконой в красном углу, Владимир принялся истово отбивать поклоны.
Малуша с Катей переглянулись.
Дверь снова распахнулась. Широкими шагами вошел в приёмную Добрыня Малович, дядя и наставник Владимира Святославовича.
– Аминь, – Красно Солнышко неохотно поднялся с колен.
– Казнь отменяется, – объявил племяннику Добрыня.
– Вы что, сговорились? – рассвирепел Святославович. – И вообще, кто в данное время князь?
– В данное время – ты, – спокойно ответил дядя и присел на лавку, закинув ногу на ногу. – А до тебя был Святослав. А до Святослава Игорь, который, между прочим, первым стал называться великим князем.
– Да-да-да! – раздражённо отозвался Владимир. – Ты мне ещё всю родословную расскажи. И с той, и с другой стороны. А то я её не знаю!
– Не знаешь, – Добрыня поменял ноги местами. – Что, например, с твоим киевским дедушкой Игорем случилось?
– Мой древлянский дедушка Мал велел разорвать его на части, – в тон дяде ответил племянник.
– А потом? – Добрыня сдул невидимую пылинку со своего бархатного кафтана.
– Суп с котом! – сплюнул Владимир. – Похоронили. Курган насыпали. Тризну справили.
– А помнишь, при твоей бабушке Ольге, между прочим, первой христианке на Руси, святой человек состоял?
– Ну и что? Вокруг неё вечно юродивые собирались, – пожал плечами князь.
– А был тот святой человек, – Добрыня выдержал эффектную паузу, – твой дедушка Игорь Рюрикович. Которого дружина моего батюшки действительно разорвала на части. А Александр Сергеевич Пушкин, великий бронзовый человек, которого ты заточил в темницу, чудесным образом его воскресил. Как твоего Иисуса.
– Не богохульствуй! – выкрикнул Владимир. – Не равняй истукана с Христом! Не может кумир воскрешать!
– Может, дядя Володя, ещё как может! – вмешалась Катя. – Только никакого чуда не было. Просто мы с Александр Сергеичем захватили из «Лукоморья» живой и мёртвой воды. Я, между прочим, сама хотела вашего дедушку оживить, но мне не дали. Потом тётя Оля скрывала, что он живой. Дядя Игорь больше не хотел править и воевать. И поэтому он стал святой.
– Ох ты, Господи… Слишком много святых в этом семействе! – пробормотал Владимир. – Ну и денёк сегодня… Отрекусь! Отрекусь и уйду в тихую обитель.
– Так оно и будет, – кивнул Добрыня. – Ежели не отпустишь тех двоих, я подниму супротив тебя дружину и посажу на престол… Да хоть твоего младшенького, Ярослава.
Все выжидательно посмотрели на Красно Солнышко.
– Только ради светлой памяти моей бабушки святой Ольги и дедушки Игоря Рюриковича, – князь помедлил, – соглашаюсь. Но с условием, – он повернулся к Гераклу, – что вы все – даже Спиноза – немедленно покинете Киев. Нынче же ночью. Чтобы вас никто не видел.
Глава 10. За Родину, за Пушкина!
Глубокой ночью заскрежетали засовы. Петуля поднял с соломы голову:
– До чего надоело по тюрьмам сидеть… Ладно, у хазар неразумных, а то у своих…
– Ка-ак бы мне хотелось с журавля-ами на родную землю улете-еть! – пропел Пушкин.
– На выход! – просунулась в дверь голова стражника. – С вещами!
– Каюк, – вздохнул Петуля, подобрал с подстилки куртку и направился к ступенькам.
Луна высветила два силуэта. Лица людей прятались в тени. Богатырь в шлеме опирался на меч. Другой, поменьше, держал в руках какие-то свитки.
– Палач, ёлки, и судья! – сообразил Бонифаций.
– Катрин и Спиноза! – прошептал поражённый Пушкин.
Отбросив в сторону меч, Катя повисла на шее Александра Сергеевича. Петуля тискал в объятиях тщедушного научного руководителя.
– Осторожнее! – вырывался Витя. – Берестяные грамоты помнёшь!
– Быстрей, быстрей! – торопили стражники. – Князь велел закончить до света.
– Чтобы народ вас не увидел и не перестал верить в Бога, – объяснила Пушкину Геракл, поднимая с земли меч и вкладывая его в ножны. – Пойдёмте, по дороге я всё расскажу.
Стражники вывели их за городские ворота.
– Держите на восток, – показали они примерное направление. – Дня за три до рубежей дойдёте.
По дороге друзья наперебой рассказывали о пережитых приключениях.
– Невероятно! – подытожил Спиноза. – Какие временные и пространственные петли! Можно подумать, что вся Русь – сплошная аномальная зона!
До заставы оставалось совсем немного, когда впереди показался взмыленный всадник. Заметив Геракла, он крикнул:
– Печенеги идут! Рать несметная! – и стрелой промчался мимо.
– Опять посадят, – сплюнул Петуля.
– Право, друзья, мне это стало надоедать, – признался Пушкин.
– И что же вы предлагаете? – возмутилась девочка. – Спрятаться в лесу и бросить своих товарищей?
– Успокойся, Катрин, никто не говорит о дезертирстве, – не без досады возразил памятник. – Но из-за меня вы неизменно попадаете в переделки.
– Что вы, Александр Сергеевич, для нас большая честь находиться рядом с вами, – Спиноза расправил узкие плечи, поднял над головой берестяные грамоты и ринулся вперёд с криком: – За Родину! За Пушкина!
– Ур-ра! – подхватила Геракл.
– Не забуду мать родную! – Петуля рванул куртку на груди. – Помирать – так с музыкой!
За ним, тяжело топая, бежал памятник.
На богатырской заставе трое богатырей из последних сил сдерживали натиск печенежской рати. Град стрел ударял в тугие щиты, земля была сплошь утыкана копьями.
– Сеструха! – завопил Добрыня Никитич, заметив Катю. – Ребята! Подкрепление пришло!
Богатыри воспряли духом. Илья Муромец понёсся на Бурке в самую гущу противника. Он махал мечом направо и налево, расчищая пространство для тех, кто скакал следом. Добрыня, не раздумывая, кинулся за ним, кося врагов пудовой палицей. С полсотни печенегов, размахивая копьями, поскакали вдогонку за Поповичем.
– Й-а-а! – Геракл, разгадав манёвр Олексы, ударила по врагу с тыла. Она на ходу сдёрнула печенега с коня и вскочила в седло.
Александр Сергеевич тоже не оставался в стороне от общего дела. Он глушил неприятеля то бронзовым кулаком, то шляпой. Печенеги падали, как подкошенные, так и не успевая понять, что их поразило.
Прежде чем вступить в бой, Спиноза надежно спрятал берестяные грамоты под большим белым камнем. Потом поправил шлем и аккуратно приступил к истреблению врагов. Научный руководитель сволакивал легкораненых печенегов в одно место и монотонно читал им лекцию о том, что бывает с теми, кто посягает на священные границы Руси. Слушатели впадали в обморочное состояние. Спиноза связывал их пачками и сколачивал следующую аудиторию. Ряды врагов заметно редели.
Илья Муромец в последний раз взмахнул мечом, и копыта арьергардной печенежской конницы скрылись за холмом. Добрыня снял шлем и почесал утячий нос. Попович достал из-за пазухи ломоть хлеба и, по своему обыкновению никому не предложив, единолично его сжевал.
Геракл дала имя захваченной в бою лошади.
– Теперь ты Зорька, – сказала Катя, поглаживая её по морде. – В честь бабушкиной коровы.
Петуля на всякий случай приготовил новый запас камней и вытащил из своих необъятных карманов рогатку. Александр Сергеевич Пушкин обмахивался шляпой.
– Жаркая, однако, сеча, – заметил он.
– Такова историческая детерминированность, – закончил лекцию Спиноза и связал между собой последних невольнослушателей.
Глава 11. Орда, еще орда
Передышка была недолгой. Солнце клонилось к закату, когда с востока налетели новые полчища. Полукругом шла конница. Воины натягивали тугие луки и выпускали тысячи стрел.
Богатыри выставили вперед щиты. Петуля со Спинозой прилегли за большим белым камнем. Пушкин отлавливал стрелы шляпой и складывал их в сторонке.
Бизнесмен, прищурив один глаз, целился в главного набежника. Спиноза осторожно высунулся из укрытия. В оранжевый шлем впилась стрела. Научный руководитель с интересом рассмотрел её и бросил обратно. Всадник упал с коня.
– Половцы… – удивился Витя. – А где печенеги?
Но искать следы былых супостатов было уже поздно. Да и некогда. Приходилось отбиваться от наседавшего противника.
Илья Муромец свистнул молодецким посвистом. И тотчас же в половцев полетел град стрел. Спиноза оглянулся: со стороны Киева подошло подкрепление.
Добрыня соскочил с раненого коня и схватился на кулаках с коренастым пожилым половцем. Попович залез на дерево и раскрутил аркан. Петля захлестнулась на талии богато одетого князя.
– Тугорхан, – вспомнил русские былины Спиноза.
Геракл демонстрировала группе врагов приемы каратэ. Враги падали и больше не поднимались.
У Петули закончились камни. Он перешел на крупные жёлуди, прицельно меча их из рогатки в неприятельские лбы.
Было видно, как через реку переправлялся на лодке бежавший из половецкого плена князь Игорь Святославович.
Вражеские обозы поспешно удалялись в степь. Солнце скрылось за лесом.
Солнце встало. Спиноза протёр очки.
– Поразительно! – воскликнул он. – Сколько же их?
Из-за горизонта ползли новые войска. Всадники в войлочных шляпах, с чёрными косицами, смуглые, узкоглазые, на низкорослых монгольских лошадках. Они растекались по полю боя, как вода в половодье, и грозили захлестнуть жалкую преграду – богатырскую заставу. Прозвучал гортанный выкрик, и град стрел посыпался на русских.
– Татары, – констатировал Спиноза. – Вернее, монголо-татары.
Катя обеими руками сжала рукоять меча. Илья Муромец нахмурился. Олекса перекрестился. Добрыня пощупал в ухе булавку. Петуля поскрёб затылок.
– А это уже надолго, – сказал Александр Сергеевич Пушкин.
И правда. Солнце всходило и заходило, а битва всё продолжалась и продолжалась.
Не устояв перед натиском, богатыри отступили в чащу леса. За их спинами между деревьями мелькнула речка.
– Битва при Калке, – определил Витя.
Но тут в тыл монголам уже ударил резервный русский полк. Враги дрогнули. Теперь они не казались рекой в половодье, а растеклись на несколько речушек и даже ручейков. Кое-где русские уже теснили их. На левом фланге появились двое иноков в рясах. Они сражались храбро и безоглядно, пока не пали, истекая кровью.
– Пересвет и Ослябя, – Александр Сергеевич перекрестился и сбросил с коней сразу двух узкоглазых всадников.
Наискосок проехал высокий красивый человек на белом коне. Над ним развевалось полотнище со светлым ликом Спасителя.
– Братья! – крикнул человек. – Умрём за Отечество!
– Ой, кто это? – удивилась Геракл, перекидывая через плечо монгольского багатура.
– Если не ошибаюсь… – Спиноза поднял с земли вражескую стрелу и, не глядя, бросил ее в Мамая. Мамай убежал, хромая. – Если я не ошибаюсь, – повторил Витя, – это Дмитрий Донской. И сейчас мы не на Калке, а на Куликовом поле. И речка эта называется Непрядва.
– Озеро, – поправил научного руководителя Петуля. – Глянь, всё льдом затянулось…
Татары поспешно отступали. Но по льду уже тяжело шагали закованные в железные латы ливонские рыцари. Они выступали организованно, стройными рядами. Авангард выдавался узким клином.
– «Свинья», – Спиноза поправил очки.
– Вот именно, – согласилась Катя. – Передохнуть не дают.
– Ты опять не поняла, Катя. Я имел в виду не свинью как животное, и не оскорбление, а способ построения воинских частей.
Но девочка его уже не слышала. Она мчалась к озеру, увидев, как крестный брат её Добрыня упал на берегу, а на него надвигается рыцарь с опущенным забралом. Геракла опередил Муромец. Он хватил ливонца булавой по шлему и тот, гремя доспехами, свалился с коня.
– Свиная тушёнка! – презрительно произнёс внутренний голос, и Катя отвернулась.
На Пушкина со всех сторон неуклюже наступали рыцари. Александр Сергеевич небрежно щёлкал их по железным лбам, приговаривая:
– Куда прёшь, балда? Не видишь, памятник стоит?
Ошеломленные ливонцы брякались навзничь и беспомощно, как перевёрнутые на спину жуки, сучили закованными в латы конечностями.
Интересный русский богатырь, которого Катя никогда прежде не видела, ловко парировал вражеский удар и сказал поверженному рыцарю:
– Запомните, герр: кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет.
– Это Александр Невский, Катя! – донеслось с противоположного берега пояснение Спинозы.
Попович высек искру и развел на берегу Чудского озера небольшой костерок. Лёд тронулся. Ржавые обломки доспехов канули в воду.
Солнце село. Взошла луна.
С запада неслышно подползли ляхи. Не выспавшиеся русские очень разозлились и снова взялись за оружие. Заметив, что они обнаружены, ляхи стали ругаться.
– Пся крёв! – кричали они, пользуясь смутным временем. – У вас и царя толком нет, одни самозванцы!
– А вот и есть! – Катя показала ляхам язык и заслонила своей мощной спиной долговязого парнишку Михаила Романова, только что избранного в цари.
Богатыри, Пушкин, Спиноза и Петуля бросились воевать с врагами. Геракл не удержалась и побежала за ними.
Беззащитного Михаила немедленно окружила горстка поляков. К ним подошёл мужик в армяке и сказал:
– Панове, вас обманули. Неужто вы думаете, что на русский трон посадят эдакого сопляка? Идёмте, я покажу вам, где прячется настоящий царь.
Поляки доверчиво пошли за крестьянином и скрылись в заснеженной чаще.
– Эй! – крикнул им вслед обиженный Романов. – Ванька! Сусанин! Ну погоди ужо, вернёшься, я тебе покажу, кто настоящий царь!
У русских кончились боеприпасы. По кругу бойцов с шапкой пошёл Козьма Минич Сухорукий.
– Люди добрые, – сказал он. – Вы меня знаете. В Нижнем мясом торгую. Всё продал подчистую, чтобы спасти Отечество.
Богатыри переглянулись. Кроме доспехов, у них ничего не было. И тут вперед выступил Петуля. Он неторопливо разулся, снял с правой ноги носок и стянул с пальцев кольца, которые ужасно натирали ему ещё со времен древлянско-полянского конфликта. Вздохнув, бизнесмен пожертвовал Русской земле и весь свой пушной запас.
– Молодец! – похлопал его по плечу Козьма.
– Чего там, – шмыгнул носом Рюрикович.
Спиноза не успевал комментировать события. Князь Дмитрий Пожарский с войском уже окружил в Москве Кремль и принудил поляков сдаться.
Светало. Но очень медленно.
Дозорные русских теперь смотрели только на запад.
– Шведы, – предупредили они.
Наступал рассвет 27 июня 1709 года.
– Тёркин! – среди казаков, греющихся у костра, Бонифаций заметил знакомую усатую физиономию.
– Здорово, арап! – приветствовал его служивый.
– Какими судьбами? – удивился Пушкин.
– Будут стрелять, – лаконично ответил солдат.
И тут же к костру подскочили всадники с развевающимися перьями на шляпах. Сидевший на передней лошади надменный юноша с бледно-голубыми глазами взвел курок пистолета.
– Карл Двенадцатый! – узнал его Спиноза. – Сам шведский король!
Карл нажал на курок. И солдат Тёркин медленно осел на землю. Илья Иванович, Добрыня и Олекса одновременно выстрелили вслед уносящимся шведам. Король охнул и схватился за бедро.
Пушкин поднял Тёркина на руки. Лицо солдата посерело.
– Помираю, арап, – губы уже едва его слушались.
Среди конных и пеших, среди свистящих ядер и проносящихся мимо пуль, огромными шагами двигался памятник к укреплённому лагерю, бережно прижимая солдата к груди. За ним бежали ребята.
Александр Сергеевич положил Тёркина на траву. Спиноза осмотрел рану.
– Не смертельная, – определил он. – Надо наложить жгут, Катя.
Из подкладки Петулиной куртки девочка сделала повязку. Тёркин открыл глаза.
– Император! – ошеломленно прошептал он.
По полю на коне скакал Пётр Первый, размахивая обнажённой шпагой. Пули пробивали его треуголку. Он сражался, как простой солдат. И вот уже со всех сторон донеслось звучное «ура!»
– Что там? Что там? – волновался Тёркин.
– Мы ломим! Гнутся шведы! – воскликнул Александр Сергеевич.
– Лежите, дядечка, – удерживала раненого Катя. – Вам ещё нельзя вставать.
Промчалась конница, гоня бегущего противника. Трубачи сыграли отбой.
– Слышь, – Петуля толкнул Пушкина локтем. – А это что было?
– Полтава, брат, – ответил поэт.
– Знаменитая битва, в которой русские разгромили шведов, – добавил научный руководитель. – Это событие вошло в пословицу: разбит, как швед под Полтавой.
Солнце село. В русском лагере никто не ложился. Все ждали наступления французов. Шёл 1812 год.
Глава 12. Недочищенный кивер
Кате очень хотелось увидеть Наполеона Бонапарта. Готовясь к встрече с французским императором, она старательно начищала кивер. Петуля примкнул штык к ружью на случай рукопашного боя. Богатыри перетаскивали ядра поближе к орудию и складывали их пирамидой.
Плечо у Тёркина почти зажило, и он носил только легкую повязку.
Спиноза, присев на лафет, лихорадочно строчил в блокноте.
– Александр Сергеевич, – обратился он к Пушкину, который, растянувшись на земле, покусывал травинку и наблюдал за плывущими по высокому небу облаками. – Вы не напомните мне расположение русских и французских войск в предстоящей Бородинской битве?
– Я был тогда еще дитя, – рассеянно отвечал поэт. – А впрочем, мы, лицеисты, бредили мундирами и хотели убежать на войну. Погоди, как там?
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас…
– процитировал он самого себя. – Да ты вон лучше у солдата спроси.
Спиноза поправил на носу очки:
– Господин Тёркин, вы не подскажете…
– Отчего ж не подсказать, – охотно отозвался служивый. – Мы стояли так. – Он положил шапку к носкам своих сапог. – А француз – вот эдак, – добавил он несколько камешков. – И ударил вон оттуда, – солдат начертил прутиком стрелку. – Я, значит, на левом фланге стоял у князя Багратиона. Петра Иваныча в том бою ранили. Он, болезный, истекал кровью, но держался. Чтоб, слышь, арап, с солдатами вместе быть. Кабы сразу его подлечили, как вы меня, может, живым бы остался…
– Позвольте, – перебил Тёркина Спиноза, с изумлением следя за статным всадником с орлиным носом в шитом золотом мундире. – Вот же он, князь Багратион Пётр Иванович.
– Помрёт, – махнул рукой солдат. – И много народу еще поляжет… Царствие им небесное… – он перекрестился. – Но скажу, арап, это всё семечки по сравнению со Сталинградом… Там и самолеты, и танки…Немец, конечное дело, вооружился до зубов…
– Товарищ Тёркин, – от волнения у Вити пересохло во рту. – Вы и в Великой Отечественной участвовали?
– А как же? – Тёркин поправил повязку на плече и поморщился. – Болит, сволочь. Почти до Берлина дошел, да ранило осколком. Аккурат сюда же. В госпитале День Победы встретил.
Впервые в жизни Спиноза не знал, что сказать.
– Двадцать пять лет служил, – продолжал вспоминать солдат. – Где только не довелось бывать!
– Но, – наконец нашелся Витя, – это же разные исторические эпохи!
– Нам про то неизвестно, – служивый раскурил трубочку. – Солдат не спрашивает, куда посылают.
– По-моему, брат Тёркин, мы с тобой оба вечные, – заметил Пушкин, провожая взглядом облака.
– Э, не скажи, арап, – служивый сдвинул шапку на брови. – Ты вон железный, а на мне места живого, почитай, не осталось.
– Француз наступает! – пронеслось по полю.
Над головой у Спинозы пролетело ядро и гулко ударилось в землю. Он в оцепенении уставился на железный шар. Тот вертелся вокруг своей оси, запал догорал.
– Витя! – отчаянно закричала Геракл. – Ложи-и-ись!
Спиноза упал лицом в траву.
Раздался оглушительный взрыв. Всё заволокло дымом.
Кто-то потормошил мальчика за плечо.
– Ты чё? – обеспокоенно спросил Петуля. – Живой?
Витя снял очки и протер закопчённые стекла. Вокруг было тихо, только в высокой траве звенели цикады. В знойном мареве над лугом зависли неподвижные стрекозы. Среди ромашек и васильков стояла растерянная Катя с недочищенным кивером в руках. Пушкин с интересом озирался по сторонам.
– Куда нас занесло на сей раз?
– Была война и кончилась, – озадаченно пробормотал Петуля.
Он присел на большой белый камень, заросший мхом, и поднял с земли свёрнутую трубочкой бересту.
– Осторожно! – подскочил к нему Спиноза. – Вдруг это письменный памятник? – Мальчик развернул трубочку и ахнул: – Да это же мои грамоты, из Киева, те самые, которые я спрятал перед набегом печенегов! Только, – он со всех сторон оглядел камень, – мха тогда не было…
– Витя, – почему-то шёпотом позвала девочка. – Я, кажется, всё это видела… Здесь была богатырская застава… Вот дуб, – она показала на одинокого исполина толщиной в три обхвата. – Но как всё изменилось!
– Точно, – кивнул Бонифаций. – А оттуда эти пёрли… печенеги…
Спиноза взял палочку и счистил с камня мох.
– Здесь какая-то надпись, – он поправил очки. – Прямо пойдёшь… Дальше стёрто. Напра… Тоже стёрто. – Он наклонился к самому подножию. – Вот, можно разобрать. …ево – в Выселки попадёшь…
– Ура! – запрыгала Катя. – Выселки!
– Ёлки зелёные! – подхватил бизнесмен. – Налево!
– Ничего не понимаю, – Спиноза обошёл камень со всех сторон. – А где же дорога на Бородинское поле? Почему мы не участвуем в эпохальной битве?
– Нас ждут дома, – отозвался Рюрикович.
– Правда, Вить, – поддержала его Катя. – Тебе хорошо, твои на симпозиуме, а у меня мама волнуется. И тренировки…
– Ребята, – горячо запротестовал научный руководитель. – Но надо же понять, что происходит. Я хочу обнаружить логику. Почему, не сходя с места, мы участвовали в разных исторических сражениях и вдруг всё прекратилось? Я хочу на Бородинскую битву! Я хочу… Александр Сергеевич! – бросился он к поэту. – Ведь это ваше время! Я хочу увидеться с вами в вашу лицейскую пору…
– А вот мне не хотелось бы напугать себя своим нынешним видом, – усмехнулся памятник. – Я был весьма впечатлительным ребенком.
Петуля вдруг заржал.
– Сидишь ты, Спиноза, в классе, и вдруг приходит твой памятник: здрасьте! Я Виктор Иваныч…
– Корнецов! – с хохотом подхватила Геракл. – Академик. Очень приятно!
Спиноза побледнел.
– То-то, брат, – сказал Пушкин, поднимаясь. – Ну что, пошли в ваши Выселки?
