Читать книгу: «Счастливое время романтиков. СССР. Москва. Общежитие»

Шрифт:

Корректор Наталья Викторовна Ковнер

ISBN 978-5-0055-5811-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Счастливое время романтиков»
(Повесть)

Моей горячо любимой жене
и всем советским студентам начала восьмидесятых посвящается.

1. Санин сжигает любовные письма

Апрель 1986 года в Чехословакии скорее напоминал российский май, когда деревья почти полностью покрылись зеленью, радостно щебетала пестрая летающая живность, а яркое солнце согревало не только ухоженную забугорную землю, но и сердца солдат ограниченного контингента советских войск, особенно тех, кто покидал эту гостеприимную страну по окончанию срочной службы.

В штабном здании одной из таких воинских частей, напоминающем скорее средневековый замок, сержант Артем Санин в специальной топке для уничтожения секретной документации сжигал личные письма. Их было невероятно много – заполненный почти наполовину огромный бумажный мешок. Периодически, прежде чем бросить очередную пачку в огонь, он медленно раскрывал случайный пакет, не без грусти читал отдельные строки, после чего расстроенно бросал письмо в печку. Впрочем, по его лицу было видно, что, не смотря на очевидное расстройство по этому поводу, фатальной грусти он не испытывал, ибо впереди жизнь обещала нечто большее, чем эти драгоценные строки.

– И не жалко? – неожиданно услышал Санин за спиной чей-то знакомый голос.

– Переживу, – грустно отреагировал он, узнавая друга по штабной работе – писаря секретной части Литовченко Вову, – скоро ведь вживую увидимся.

– Завидую чистой завистью. Сразу видно – девушка достойная. Каждый день писала!

– Я тоже каждый день. Вот и приходится долго уничтожать. И все же ты прав, дружище, – жаль, что уже больше никогда не прочитаю… И какой козел запретил личную переписку с собой на дембель забирать? Наверняка кто-то из вашей братии – «секретчиков»! А что в них секретного?

– Ну, брат, тут ты не прав, – обиженно засопел Литовченко, – откуда известно, что в каком-нибудь из конвертиков секретная бумажка не завалялась? Тебе через государственную границу лететь, контроль проходить. Или, думаешь, у погранцов время есть на чтение твоего любовного романа? Да и зачем он нужен, если конец счастливый? Вот у меня другое дело. Моя первые полгода такие письма писала, что вся рота от умиления рыдала, а потом бросила как пса подзаборного. Теперь и возвращаться не хочется…

– Потому и решил прапором остаться?

– А что плохого? Не старшиной же роты – начальником склада! – Вова многозначительно поднял вверх указательный палец.

– И как тебе удалось? Остальных же завернули… – усмехнулся Санин.

– Вызвали нас всех под густые седые брови какого-то служаки-маразматика, он и начал вопросы каверзные каждому закидывать. Кому что. Одного спрашивает: «Сынок, небось, в армии лучше кормят, чем у мамки?» Солдат, конечно, подвоха не понял, побоялся службу хаять, ну и ляпнул: «Так точно, тащ полковник!» «Брехун, – махнул тот рукой, – нашей доблестной армии такие ни к чему». И следующего, мотострелка: «Тяжело служить, солдат, в пехоте?» «Тяжеловато, тащ полковник», – начистоту отвечает тот. «Что, не научился стойко переносить тяготы армейской службы? Хлюпики нам не нужны – отставить!» Следующего спрашивает: «Кем будешь?» «Начальником столовой». «Вам бы только поближе к кухне да к складу – вон отсюда!» «А ты, сынок, долго собираешься служить?» «Согласно контракту – пять лет!» «Временщиков тут и так хватает – вон пошел!» И идет так по цепочке, всех словно шашкой рубит, хотя нас до этого чуть ли не на коленях уговаривали в прапора податься… А я стою последним в шеренге и вовсе не знаю что плести – и на начальника склада учился, и всего на один срок подписывался… Да мало ли что еще ему в голову спросить придет?! К счастью, пока до меня очередь дошла, вопросы повторяться начали – вояка все же, не профессор какой-нибудь. «Сколько собираешься служить, бравый ефрейтор?» Набрал я полные легкие воздуха, изобразил на лице небывалую доблесть и выпалил так, что сам испугался: «Служить буду до конца! – а мысленно добавил, – контракта…» «Наш человек!» – обрадовался полковник, и меня оставили.

– Ловкий ты парень, Вова, – усмехнулся Артем, – далеко пойдешь, как у нас в институте о таких предприимчивых студентах говорили.

– Почему предприимчивых? – сделал вид, что обиделся, Литовченко. – Находчивых!

– Ну, или так, – согласился Санин.

– Я вот тебя не понимаю: институт столичный имеешь, специальность подходящая – инженер сферы услуг, курсы офицерские закончил, а от заманчивого предложения начальника прачечной отказался! Капитанская должность!

– Армия – это не мое, Вова. Я человек сугубо мирный, гражданский.

– Да какая армия! – еще больше кипятился Литовченко. – Сидел бы себе на простынях да портянках, командовал офицерскими женами-прачками и двойной оклад получал лет пять до замены. Мне бы так жить! Тем более что в подчинении техник-прапорщик, сержант и четыре солдата. Можно вообще на территорию части заходить только на общий развод, да еще когда начальник штаба с тобой, любимчиком, за бутылкой муляки[1] посидеть захочет, чтобы ты потом его до дома дотащил… Что ни говори, а портят институты хлопцев. Вот, если бы ты сразу после школы в армию пошел…

И Санин под немного потрескивающий и успокаивающий огонь своеобразного камина невольно начал вспоминать события семилетней давности, когда впервые прибыл из маленького провинциального городка в столицу – этот новый для него чужой огромный мир радужных надежд и соблазнов.

2. Абитуриенты

Поезд прибыл в Москву ранним июльским утром 1979 года, и вид уже самого вокзала привел провинциального молодого человека в неописуемый восторг. До этого он уже бывал в столице на свадьбе сестры Веры, тогда еще студентки, а теперь являющейся полноправной москвичкой. Соответственно присмотр за младшим братом теперь полностью ложился на ее плечи и начинался прямо с перрона Курского вокзала, куда ее покладистый муж Олег прибыл к приходу поезда. Его помощь заключалась не столько в работе грузчика при переноске тяжелых сумок с традиционными деревенскими соленьями, сколько в опасении, что провинциальный младший брат рискует легко заблудиться в непривычных просторах цивилизации.

Искренне обрадовавшись приезду родственника, Олег привычно взвалил на себя неподъемный рюкзак, подхватил сумки, оставив Артема чуть ли не с пустыми руками, и с ловкой поспешностью, свойственной исключительно столичным жителям, рванул на привокзальную площадь в поисках такси. При этом на настойчивые предложения парня поделить ношу хотя бы поровну, отвечал, как понял впоследствии Артем, одой из своих любимых фраз работника торговли, коим являлся, «своя ноша не тянет».

Сестра Вера, хотя и славилась непростым, порой даже тяжелым характером, по натуре была очень заботливой до навязчивости хозяйкой, поэтому встретила брата приветливо, при этом сразу давая понять, что ни на какие вольности свободной и независимой жизни под ее присмотром рассчитывать он не сможет. Чуть ли не насильно накормила вкусным завтраком, поселила в отдельной комнате, разложила вещи и долго вводила в курс дела по поводу проживания в столице, городе соблазнов и опасных для провинциальных жителей непредвиденных ситуаций.

– На время поступления жить у меня будешь, – голосом, не допускающим возражений, тут же заявила она, лишь для порядка поставив в известность мужа, – правда, Олег?

– Конечно, – охотно согласился тот.

– Мне говорили, что в институте предоставят место в общежитии, – несмело возразил Артем.

– Знаю я эти общежития, – возразила Вера, – за один день курить и по девкам бегать научат! А кормиться? У меня будешь как кот на молокозаводе. Вот когда поступишь – тогда и будет тебе общежитие. Когда документы сдать нужно?

– Завтра.

– Вместе поедем.

– Ну, уж нет! – решительно возразил Артем. – Еще маменьким сынком прослыть не хватало!

– Ну, хорошо, только жить все равно у меня будешь на время экзаменов, хотя от общежития не отказывайся – будет хоть вещи где сложить.

Московский инженерно-технологический институт, куда Санин собирался поступать располагался не в самой столице, но и не так далеко за ее пределами. Тщательно проинструктированный сестрой, кое-как добравшись на метро до Ярославского вокзала и найдя нужную электричку, уже минут через сорок он вышел на доселе незнакомой платформе «Масловская». По скрупулёзному плану, предоставленному Верой, также без труда минут за пятнадцать добрался до главного корпуса института.

Приятно поразило то, что институт располагался в одном из самых живописных мест Подмосковья – поселке Масловка. Окруженные почти со всех сторон хвойным лесным массивом симпатичные частные домики и просто дачи чем-то отдаленно напоминали родной провинциальный городок, а пересекающая его не очень широкая, но вполне пригодная для купания река Клязьма так дополняла царящий вокруг уют и умиротворение, что, казалось, только ради этого стоило учиться в этом вузе. Наверное, поэтому по дороге к институту Санину попадались лишь счастливые лица студентов (или абитуриентов), и он шел и также непринужденно улыбался, словно в душе уже присоединился к этому необычному молодому братству, о чем в ту пору мечтал почти каждый молодой человек.

Когда при сдаче документов Санина спросили, нуждается ли он на время вступительных экзаменов в общежитии, он поспешил утвердительно кивнуть головой и, зажав в руке крохотную бумажку, именуемую новым для него словом «ордер», сразу же направился разыскивать общежитие под номером 4, где ему без каких-либо проволочек было выделено койко-место.

Язык, как водится, довел его до небольшого трехэтажного кирпичного здания, сидевшая на вахте которого бабушка со строгим лицом, изучив официальную бумажку с печатью, отправила по коридору налево в комнату № 8 на первом этаже. При этом она не забыла наскоро озвучить нехитрые правила проживания, из которых запомнились лишь самые важные: не пить, не курить, посторонних не водить и главное – вовремя возвращаться на ночлег. В противном случае грозило не только выселение, но и отчисление из института, куда Санин только собирался поступать. Все эти ограничения, как выяснилось позже, имели лишь декларативный характер, ибо управиться с бесшабашной многочисленной абитуриентской шайкой под силу было разве что взводу десантников либо паре подобных бабушек-вахтерш с мокрыми тряпками. Впрочем, первых поблизости не наблюдалось, а бабушки-вахтерши не смотря на внешнюю суровость, в глубине души, конечно же, всегда оставались сердобольными и покладистыми, как бы не вели себя в общежитии их неразумные чада.

Вежливо постучав в обшарпанную деревянную дверь вышеназванной комнаты, Санин не услышал разрешения войти, а потому попытался сделать это громче, отчего дверь, не выдержав даже легкого толчка, распахнулась самостоятельно, раскрыв взору незадачливого абитуриента весьма необычную картину. Он ведь ожидал увидеть пару-тройку озабоченных повторением полученных в школе знаний таких же абитуриентов, готовящихся к поступлению, а вместо этого удивленно узрел целую толпу молодых людей разного пола, которые занимались чем угодно, но только не вгрызанием в гранит науки. Эта многочисленная разношерстная бесшабашная публика, занимая все столы, стулья и даже кровати, которых Санин насчитал всего четыре, галдели так громко, что ничего удивительного в том, что никто не услышал его стука, не было. Как позже Артем понял, стучать в дверь комнаты №8 считалось дурным тоном и, чтобы попасть внутрь, достаточно было слегка толкнуть ее рукой или ногой – замок закрывался только на ночь. Он вообще удивился, что его, хоть и не сразу, но заметили, мало-помалу прекратили разговоры, после чего без тени удивления, а скорее доброжелательно, поинтересовались целью визита.

– Да вот, ордер мне сюда дали… – растерянно пролепетал Артем.

– Дали – значит, будешь жить, – после непродолжительной паузы, успокоил его рыжий симпатичный парень славянской наружности с едва заметным южным акцентом.

– Хм… А где моя кровать? – продолжал удивляться Артем, понимая, что в этой обстановке даже сидячее место было обнаружить проблематично.

– Кровать? – в свою очередь растерялся рыжий, безнадежно почесывая затылок. – Кровать найдется… Да вот хотя бы эта! Со мной спать будешь. Не возражаешь?

Санину ничего не оставалось делать, как согласиться.

– Бросай вещи сюда в уголок и живи на здоровье! Как звать-то?

– Артем. Только вещей у меня с собой нет пока.

– А я Георгий, можно просто Жора. Из Алма-Аты. Сам-то откуда будешь?

– Из-под Курска. Город Миловежск, слышали о таком?

– Теперь считай, что да. А это Боря и Миша из Цхинвала, Гиа из Тбилиси, Виген из Богдановки, – начал представлять присутствующих общительный Георгий, – Сережа из Краснодара, Саша и Илья из Мытищ. Ну, а девчонки сами о себе расскажут, если захотят. Я тут только одну вижу, – направив слащаво-влюбленный взгляд на абитуриентку, сидевшую на его, а теперь, как выяснилось, еще и на Саниной кровати, закончил представление присутствующих Жора, – вот жениться на ней хочу, а она не верит…

– Так уж сразу и жениться! – недоверчиво возразила девушка, закуривая длинную тонкую сигарету, и, обращаясь к Санину, при этом довольно бесцеремонно разглядывая его, поспешила представится, – меня Любой зовут, я из Калинина.

– Очень приятно, – вежливо отреагировал Артем.

Все присутствующие ребята поспешили встать со своих мест для рукопожатий, уже самостоятельно представившись по имени, а девушки кто просто обозначив себя кивком головы, кто, приветливо помахав кистью, назвались Леной, Валей, Вероникой и Ларисой, после чего Гиа обратился к Санину с предложением вечером поучаствовать в скромном пикнике на берегу Клязьмы.

– Шашлычка приготовим, немного вина выпьем, споем у костра, – обозначил он программу уикенда, – присоединяйся! У нас все уже готово.

– А и вправду, Артем, присоединяйся, – послышалось со всех сторон, – или есть иные планы на вечер?

– Сестра у меня в Москве, – почесал затылок Санин, – обещал устроиться в общежитии и вернуться сегодня. Хотя, конечно, хотелось бы с вами остаться.

– Вот и славненько! – поддержал Жора, а Люба утопила оставшуюся нерешительность последней каплей:

– Ты ведь взрослый мальчик уже!

– Хорошо, – с радостью поддавшись первому соблазну самостоятельной жизни, согласился Санин, – только за вещами в Москву заеду, а то у меня кроме документов ничего с собой и нет.

– Успеешь к вечеру вернуться?

– Полтора часа туда, полтора обратно, полчаса на сборы. Не поздно будет?

– В самый раз, – успокоил Жора, – если не трудно, сигарет нормальных из Москвы привези, а то тут одна отрава продается. Если куришь, конечно.

– Курю, – почему-то соврал Санин, решив до конца казаться взрослым.

– Ну и славненько. Спиртное не бери – у нас этого добра запасено с достатком.

Удобно устроившись в электричке, Санин всю дорогу находился в какой-то незнакомой доселе эйфории, словно только сейчас по-настоящему почувствовал себя взрослым. Будучи до последнего момента на редкость опекаемым ребенком, подсознательно он давно ждал того момента, когда наконец-то сможет войти во взрослую жизнь и самостоятельно принимать решения относительно своей избалованной натуры, до конца не понимая, что порой это станет ой как непросто! При этом где-то в груди неприятно сверлила лишь одна тягостная мысль, а, вдруг, он не сможет поступить в институт?! И тогда несмываемый позор, возврат в провинцию – и прощай сладостная студенческая жизнь! Будучи человеком достаточно амбициозным и в тоже время крайне ранимым, тогда он даже представить себе не мог как жить, если обстоятельства сложатся по-иному. Кроме этого в случае провала в совсем недалеком будущем маячил призыв в ряды вооруженных сил, где мальчишка себя пока не представлял, напуганный рассказами старших товарищей, прошедших эту суровую школу полную небывалых лишений и всяческого отсутствия комфорта, расставаться с которым в ближайшее время в его планы не входило.

3. Пикник на берегу реки

– Мне бы в ваш институт хотя бы на недельку! – не раз завистливо предавался мечтам Литовченко. – Сколько, говоришь, девчонок училось в процентном отношении? Восемьдесят?

– Ну, примерно так… А из ребят половина Кавказ и средняя Азия.

– Ну, этого добра и у нас в части хватает… – пренебрежительно реагировал он.

– Зря ты так, – возражал Санин, – не было у нас деления ни по национальностям, ни по месту рождения, ни по достатку. Жили одной дружной семьей и армяне, и грузины, и осетины, и белорусы, и украинцы, и евреи. И никому в голову даже не приходило, что кто-то из-за этого ниже тебя по положению! Негодяев только не жаловали, да и немного было таких.

– Конечно, там же все ученые, не то, что здесь! – делал умозаключения Вова. – А тут, что не нацмены, то обязательно своя обособленная банда – попробуй тронь! Одни мы русские да украинцы каждый сам по себе…

– Условия здесь другие, более суровые, – предполагал Санин, – армия это тебе не вольная и бесшабашная студенческая жизнь. Но лично я никакого притеснения национальностей и здесь не наблюдаю. Помнишь, пилотка у меня пропала, которую я с таким трудом по своему размеру подобрал?

– Которую потом на чеченце из другой роты увидел?

– Ну, да. Попросил показать ее изнутри, где фамилия написана, чтобы убедиться, а он убежал. Стоило мне об этом другому чеченцу рассказать, как тут же их замкомвзвод, тоже чеченец, кстати, привел вора ко мне для опознания, убедились, что я прав, вернули, извинились и пообещали сами с ним разобраться. Да так, видимо, разобрались, что он потом меня за версту обходил!

– А у меня тоже случай был в первом полугодии службы, – вспоминал Литовченко, – я тогда во взводе связи служил. Пришел после наряда как-то под утро, а матраса нет! Командир отделения строгий у нас был, казах по национальности, Амирбеком звали, но ничего не поделаешь, пришлось докладывать. Ищи, говорит, где хочешь, или покупать будешь! Походил, поспрашивал – никто ничего… Расстроился, конечно. А на следующий день Зовет меня Амирбек в каптёрку. Завел и дверь на ключ закрыл. А там почти все наше отделение. «Нашелся твой матрас, – говорит, – и вор тоже» «И кто же?» – спрашиваю. А в отделении у нас еще один казах служил. «Земляк мой, – вздыхает Амирбек, указывая на того казаха, – утащил в комнату засекреченной связи, чтобы спать в наряде было удобней. Думал, не узнает никто, раз туда обычным связистам вход запрещен. Короче, можешь избить его прямо сейчас, а мы проследим, чтобы он не сопротивлялся». А тот глаза опустил толи от стыда, толи приготовился к оплеухе. «Не могу я бить того, кто ответить не может», – говорю. С тем и разошлись. А ночью будит меня этот казах и зовет куда-то. «Пойдем, – говорит, – у меня колбаска копченая припрятана. Тебя, дорогой, угощу – мне не жалко!» «Ну и крыса же ты, – разозлился я тогда по-настоящему, – вот сейчас точно грунта[2] получишь!» Вскочил с кровати, а он бежать. Гадкий и жалкий такой, что не стал я мараться… Так что, может, ты и прав по части того, что подлецы не имеют национальности.

– Я в этом никогда не сомневался.

– А свадьбу наверняка в институте справлять будешь? – возвращаясь к более приятной теме, спросил Литовченко. – Я бы тоже хотел приехать.

– Не знаю, хотя за полтора года об этом немало помечтать пришлось.

– Да кто меня теперь отпустит – пять лет контракта безвылазно. Разве что в отпуск просто так в гости получится приехать. А ты передай мой адресок какой-нибудь подруге ее, может и спишемся. Если у вас там столько девок учится, наверняка парни в дефиците…

Собираясь к сестре, Санин, конечно, заранее знал, что Вера будет на работе, а потому, собрав по-быстрому кое-что из вещей, долго не засиживался, а, накатав убедительную записку, якобы завтра с утра ему необходимо присутствовать на каких-то вводных занятиях (которые действительно имели место, только неизвестно когда), снова рванул на Ярославский вокзал. Уже там вспомнил про сигареты, однако, будучи некурящим и непьющим пай-мальчиком, в марках сигарет, естественно, не разбирался. «Куплю, что подороже», – легкомысленно рассудил Артем и решительно направился к табачному киоску, коих в округе было больше чем достаточно.

Но решить эту как бы простую задачу оказалось не так-то просто. Выбор табачной продукции был огромен, но цена сигарет с фильтром не сильно отличалась и варьировалась от 30 до 50 копеек, и какие выбрать Санин долго не мог понять. У новых друзей он не спросил по причине того, что назвался курящим, а у продавца и вовсе не хотелось выглядеть школьником, который только решил начать курить – еще пошлет куда подальше! Был, правда, еще один верный, как казалось Артему, выход – все пачки кардинально различались по дизайну от белых и невзрачных до расписных, словно были нарисованы кистью достойных мастеров. По этому принципу он и решил осуществить свой выбор. Курящих в семье Саниных не водилось, разве что сестра Вера, но об этом он узнал позже, а потому не удостоив внимания ряд невзрачных пачек с простыми названиями «Ява», «Столичные», «Пегас», «Космос», он, вдруг, с восхищением остановился на явно импортных сигаретах с изображением индейца «Caribe»[3] и, не раздумывая боле, купил две. На выбор, несомненно, повлияли Джеймс Фенимор Купер и Майн Рид[4], книгами которых он зачитывался, а еще больше ГДРовские фильмы о мужественных и справедливых индейцах, борющихся за свою независимость.

До электрички оставалось минут тридцать, и Санин решил, не откладывая в долгий ящик, тут же и опробовать вкус приобретенного товара «для взрослых», а заодно и выяснить в чем же прелесть этой гадкой привычки, от которой по известным причинам до этого сумели уберечь его родители. Найдя укромный уголок с тыльной стороны вокзала, словно боясь быть кем-то уличенным в постыдном деянии, Артем распечатал пачку, достал приятно пахнущую сигарету и с вожделением закурил.

Эффект оказался более чем неожиданным. Мало того, что противно до тошноты защемило горло и легкие, у него вдруг закружилась голова, а после третьей затяжки напрочь пропала координация. Хорошо, что рядом оказалась лавочка, на которую он успел тяжело плюхнуться и, жадно глотая воздух, только минут через пять пришел в себя. «Ну и гадость это ваше курение!» – почему-то вслух произнес Санин, выбрасывая недокуренную сигарету на асфальт, на котором этого добра уже валялось предостаточно.

Когда Санин наконец-то оказался в комнате общежития, его новые друзья заканчивали последние приготовления к пикнику, пакуя продукты в большие дорожные сумки, в которых наверняка привезли сюда одежду и учебники. Понимая, что все это куплено абитуриентами за деньги, Артем настойчиво потребовал принять в общий котел и его долю, на что последовал категорический отказ со стороны кавказцев, а Жора, успевший утвердиться в глазах Санина как непререкаемый авторитет, безапелляционно шепнул ему:

– Не парься, старик, все нормально. Кстати, ты сигарет купил?

– Да, конечно, вот они.

– М…да, – растерянно покачал головой Жора, – а говорил, что куришь… Других не было что ли?

– Если не куришь, не начинай, слюшай! – вмешался Виген, который, как выяснилось позже, несмотря на то, что на целых два года был старше Санина, этой дурной привычки не имел.

– Что вы к мальчику пристали, – второй раз за день поддержала Артема Люба, – куришь, не куришь! Он у себя дома, может, кубинских сигарет и в глаза не видел, вот и захотелось попробовать. У меня в комнате целый блок «Явы». Схожу, не развалюсь.

Ее слова прозвучали настолько убедительно, что все действительно поверили в курящего Санина да так, что больше по этому поводу к нему никто и никогда не приставал. А жаль…

По дороге к реке к абитуриентам присоединилась еще компания из четырех девушек с гитарой, которые, очевидно, собирались просто посидеть на берегу и полюбоваться чудной природой, но не смогли устоять перед гостеприимными и настойчивыми молодыми людьми, после чего, выбрав самое живописное, по общему мнению, место, устроили привал.

Пока шашлык жарился, разумеется, под чутким присмотром кавказцев, наскоро перезнакомившись, молодые люди делились первыми впечатлениями об институте, рассказывали о себе, о тех уголках бескрайней Родины, откуда сюда прибыли и почему. Наблюдая за столь разношерстной публикой со стороны никто и никогда бы не подумал, что на живописном берегу подмосковной реки Клязьмы сегодня собрались представители не только различных национальностей бескрайней страны, но и совершенно до этого незнакомые люди. Беседы носили настолько непринужденный и открытый характер, что никто не чувствовал какого-либо смущения и дискомфорта очевидно потому, что страна в ту пору жила одними мыслями, стремлениями и целями, хотя впрямую об этом никто и никогда не задумывался. И Санин, глядя на все это, получая удовольствие в процессе живого общения от небывалого комфорта и познания чего-то нового и доселе неизведанного, со свойственным ему образным восприятием, навеянным книгами и фильмами, просто рассудил, что и действительно, наверное, Москва всех объединяет. И ведь, надо заметить, что к спиртному, которое, как известно, во все времена гарантированно раскрепощало и развязывало язык, никто пока и не притронулся.

Между тем, судя по аппетитному запаху шашлыка, пора было приступать к трапезе. Импровизированная скатерть из старых газет, разложенная на траве, уже давно была заполнена зеленью, овощами, фруктами и хлебобулочными изделиями. Вино и водка, а также доселе ранее невиданный соус, скорее всего привезенный кавказцами с далекой родины, также заняли свое почетное место на «столе», после чего Гиа с видом знатока предложил до подачи мяса «немного промочить горло».

– Я поднимаю этот маленький бокал, но с большим чувством, – держа на уровне головы граненый стакан, наполненный до краев красным вином, торжественно начал он, – за всех дорогих друзей, собравшихся сегодня за этим прекрасным столом! Мы прибыли сюда с одной целью – поступить учиться в институт и это, конечно, для всех важно. Но первый мой тост будет о вещах более вечных и значимых. Я хочу выпить с вами за настоящую любовь и дружбу, которые не подвластны ни времени, ни пространству. И пусть не все, возможно, мы станем студентами, но настоящими друзьями должны остаться навсегда! За любовь и дружбу, на которой держится мир!

Под одобрительные возгласы присутствующих Гиа моментально осушил свой «бокал» до дна, после чего тоже самое исполнили и остальные участники пикника. Опыт участия Артема в подобных мероприятиях с употреблением спиртного ограничивался всего лишь несколькими эпизодами, включая выпускной вечер с бокалом шампанского, парой-тройкой лесных вылазок в старших классах, да еще одного раза на дне рождения одноклассницы, где сильно «поднабрался» всего один парень, доставивший затем остальным столько проблем, что в сознании Санина надолго отложилось неприятие к выпивке. Впрочем, сейчас ему казалось, что подобного ни с ним, ни с кем из присутствующих случиться не может, и потому он также, подражая Гиа, осушил полный бокал вина, которое показалось абсолютно не крепким, а, напротив, очень приятным на вкус. При этом водку пили только мытищинские Саша и Илья, а также Сережа из Краснодара.

После первого под неимоверно вкусный шашлык тосты продолжились. Лидерами в них, конечно, выступали кавказцы, которые умело соревнуясь в красноречии, упомянули и родителей, и прекрасных дам, и «успешное» поступление в институт, рассказав много нравоучительных баек, облаченных в тосты. Их можно было слушать часами, особенно когда сознание под воздействием выпитого приобрело какое-то до этого неведомое утонченное восприятие происходящего: радостное и умиротворенное. При этом пьяного дискомфорта, похоже, никто не ощущал, включая Санина – свежий воздух и обилие мясных закусок благоприятствовали культурному времяпровождению.

Когда абитуриенты вволю насытились и наговорились, худенькая симпатичная девушка Люда с длинными волосами и смешной короткой челкой, взяла в руки гитару и неожиданно запела хорошо поставленным голосом, только недавно ставшую известной и популярной песню, которую Санин почему-то до этого не слышал.

«У беды глаза зеленые —

Не простят, не пощадят.

С головой иду склоненною,

Виноват, и прячу взгляд…» – тихо и проникновенно звучал ее голос, отчего все в восхищении замолкли и загрустили. —

«В поле ласковое выйду я

И заплачу над собой…

Кто же боль такую выдумал,

И зачем мне эта боль…»[5]

Понять с первого раза, о чем поет Люда и откуда «боль» Санин, да и другие абитуриенты не могли, но песня брала за душу, и, когда она закончилась, все горячо зааплодировали и настойчиво стали требовать продолжения. Девушка не стала ломаться и продолжила выступление, каждый раз поражая слушателей содержанием песен и приятным вокалом.

В другое время и в другом месте Санин ни за что бы ни решился взять в руки гитару, более того, отправляясь поступать в институт, он зарекся прилюдно не афишировать свои способности в пении и игре на гитаре, но располагающая душевная обстановка и жажда абитуриентов к искусству подобного рода, а также выпитое спиртное, неожиданно побудило в нем желание показать и себя на этом популярном поприще. Тем более что, когда девушка устала и отложила гитару, слушатели просительно загалдели, дав понять, что желают продолжения художественной самодеятельности.

– Может, кто еще споет? – в надежде осмотрела она присутствующих.