Читать книгу: «В поисках Вина и Хлеба», страница 3

Интер-национализм

У нас в батальоне в основном служили славяне, татары, башкиры, дагестанцы, городские грузины и армяне, немножко казахов, азербайджанцев, парочка прибалтов да и всё, пожалуй…

К нам старались брать людей мало-мальски образованных, потому что служба была связана и с электроникой, а тут все-таки нужны не только руки, но и мозги.

И, конечно, нам было интересно в первую очередь, чем мы отличаемся друг от друга. «А как у вас делается то-то и то-то?» – «У нас так. А у вас?»

Серьёзных раздоров на национальной почве не было. Может, потому что не было крупных земляцких общин, хотя, конечно, надо отметить, что все кавказцы и азиаты склонны сбиваться в группировки по национальному признаку и, в отличие от русских, своих в обиду не дают…

Бывали и комичные случаи.

Нодару, сержанту и по совместительству «директору» каптерки нашей роты, на двадцатилетие пришла посылка из дома. Из Тбилиси. Среди прочего праздничного и поздравительного – книга А. Дюма «Двадцать лет спустя». Класс! Одна из моих любимых книг, перечитанных неоднократно…

Через несколько дней говорю: «Нодар, братан, дай Дюма в караул почитать». А надо сказать, что кроме Устава и «Красной звезды» в караулке читать нечего. Нодар хитро так посмотрел на меня, но за книгой сходил: «На, дорогой. Читай».

«Ну, – думаю, – что-то тут не то…»

Неужели книжка на грузинском? Да нет… Всё, как обычно. Классическое издание…

В караулке я понял смысл коварной улыбки Нодара.

К этому времени мы отслужили уже почти по полтора года. Буквы еще помнили, но как ими пользоваться – уже смутно. И вот я после полуночного глотка «чайной жизни» уселся за книгу, которую еще со времен школьного детства помнил почти наизусть.

Пробегаю глазами по строчкам и ловлю себя на мысли, что не понимаю смысл. Каждое отдельное слово – понимаю. Словосочетания – тоже вроде бы затруднений не вызывают, но чтобы понять предложение, состоящее из этих «лингвистических единиц», приходится перечитывать его снова и снова. Что ж такое…

Когда одолел страницы полторы, голова моя, изумленная столь непривычным и изощренным насилием, решила положить конец безобразию и заявила о себе болью. Головной саботаж был настолько силен, что я решил временно приостановить свои отношения с произведением господина Дюма.

Когда через сутки возвращал книгу Нодару, он, всё так же хитро глядючи, поинтересовался: «Ну что? Почитал?».

«Ага, – говорю, – почитал».

По интонации Нодар догадался о результате моей борьбы с буквами и утешающе обронил: «Да ладно… Такая же фигня…».

Такая вот интернациональная проблема… Но вернемся ближе к теме.

Набрали как-то (видимо, из-за дефицита «расходного материала») в батальон азиатов: таджиков, киргизов да узбеков…

Через пару дней после прибытия они смотрят вокруг безумно-восхищенными глазами и восторженно изрекают: «Эт-тэ… Какой туты киныпля…» «Ну, – говорим, – конопля. И что?» «Э-э-э! – отвечают, – курыт можно, э!» «Зачем? Курева-то хватает!» «И-и-и, зачем курьва, э, киныпля-а-а-а…» «Да нафига вам конопля, сигарет в чипке завались!», – отвечаем, будучи непосвященными в тайны Востока. «И-й-ых… – выдыхают они разочарованно, что не нашли единомышленников, – рюськи чурка, а…» Это было сказано с таким неподдельным чувством печали, что мы расхохотались и только поэтому за «рюськи чурка» никто из них не наполучал по мордасам.

А конопля, действительно, там была чуть не с человеческий рост. И, как говорили знатоки – забористая…

Замполит однажды на выезде насобирал целый букет. «Чёй-то вы, та-ащ мъёр?», – поинтересовался водила, с которым замполит ехал с полигона. «А вот всех построю и объявлю, что если хоть одна сволочь будет собирать эту траву – посажу!», – гордо изрек замполит, чувствуя приближающееся исполнение долга. Приехали в часть. Понятно, что выходя из кабины вслед за водителем, замполит забыл про свой веник. Пройдя шагов пятнадцать, опомнился, метнулся к машине… Ищи-свищи! Ох, матерился замполит на потеху всему батальону…

Однажды наткнулся он на целый ящик уже насушенной конопли в автопарке. Кто-то к зиме готовился. Обрадовался. «Сжечь!» Вызвал дневальных, отдал приказ. Надзирающим поставил сержанта. Сожгли. Через полчаса пришлось менять дневальных вместе с сержантом: надышались дымка, пробило на хи-хи, идут неровно и хихикают характерным образом… Производственная травма. Ага. Что называется – пострадали при исполнении служебного…

На этом тему конопли и борьбы с ее естественным преступным произрастанием на территории Краснознаменного дальневосточного военного округа закончим. И вернемся к национальному вопросу…

Сидим как-то в караулке. Философствуем. Неожиданно всплыла тема мирного сосуществования союзных республик, и кто без кого прожить сможет. Уж не знаю, чем такая тема была навеяна…

«А что, Россия без Грузии проживет?» – «Проживет». – «А Грузия без России?» – «А хрен ее знает…» – «А прибалты?» – «Ну, эти-то, может быть…» – «А мы без них?» – «А на хрена они нам?» – «Слушай, а Армения – проживет?» – «Вряд ли… А вот мы без них – легко!» – «А Казахстан?» – «Этот – проживет. Целину мы им подняли, чего еще надо?..»

Никому тогда и в голову прийти не могло, что через три года советская империя разлетится, как карточный домик… И что еще через три года я встречу на кухне рабочего общежития старого армянина, который приехал погостить к дочери в Питер. Было ощущение, что старик почти трое суток не выходил из кухни: как ни зайду чайник поставить или кастрюлю – он сидит в углу, курит «Беломор», смотрит на огонь плиты и молчит. Лишь орденскими планками посверкивает.

На третьи сутки разговорились. «Э-э… Слушь, трэтий дэнь сматрю: цэлий сутки есть газ, целий сутки есть свэт, а? Так жит можна, да?» Его зять переехал с семьей в Питер, потому что в Ереване на его зарплату инженера можно было купить шесть буханок хлеба. А здесь он устроился к землякам шофером: товары по торговым точкам развозить.

«Жит можна, да?..»

Где-то теперь наши сослуживцы – дагестанцы, осетины, азербайджанцы, армяне, грузины?.. На чьей стороне были в годы ельцинской смуты? Живы ли?..

Вредные излишества

Наркотики и армия – две вещи несовместные… Да?

Кто это вам сказал такую глупость? Жизнь опровергает эту нелепую сентенцию…

Про конопляные перипетии я уже упоминал.

Перейдем, как водится, к более тяжелой теме…

В теории, конечно. Не дай вам бог практики в этом вопросе…

Теперь другая история. Были у нас на вооружении индивидуальные аптечки на случай войны. Из расчета: одна аптечка на одного бойца. Говорят, были. Сам не видел, врать не буду. И входили в этот медицинский боекомплект шприц-тюбики с «одурином». По одной штуке на одну аптечку. Для обезболивания в случае военной травмы.

А чтобы несознательным элементам было не с руки тянуть свои хищнические щупальца к социалистической военной собственности, собственность эта была изолирована и заключена в сейф. Под замок. Ключ – в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце… Ну, где-то так. В смысле: сейф – в дежурке, ключ – у дежурного офицера на связке, на замке – печать сургучная, у всех желающих – морда скучная.

Впрочем, никто про этих желающих и ни сном, ни духом, как говорится, пока не грянула очередная проверка.

Вскрыли сейф в присутствии высокой комиссии и… «О! Дайте мне парабеллум!» – должен был закричать тот дежурный офицер, на чью долю выпала честь вскрытия сейфа. Парабеллума не было. Криков – тоже. Была тишина. Гробовая. Ибо сейф был пуст. Нет, ну куда делась трехлитровая банка медицинского спирту – никого уже особо-то и не интересовало. На фоне пропажи почти трех сотен шприц-тюбиков…

И откуда?!! Из сейфа! В дежурке! Где постоянно находится либо дежурный офицер, либо сержант его заменяющий! Из-под печати!

Комбат – в шоке. Начальник штаба – в трауре. Замполит – в запое. Батальон – в экстазе. От морального удовлетворения…

Примчались особисты. Построили весь личный состав, кроме караула. Особисты притащили ищейку. Вислоухий щенок на толстых лапах вполуприпрыжку начал свой обход с обнюхом. Фамилию каждого, кого облаивало это несчастное животное, другое не менее несчастное существо (временно вышедший из запоя замполит) заносило в блокнот.

Обнюх закончен. Но животина (которая щенок) рвет поводок в сторону казармы. Особисты, чуть не хватаясь за кобуру, бросаются за псом. Тут на крыльцо выходит комбат, проветрить свое лицо. Щенок тявкает и на него.

«Ты что, с-с-сука, посадить меня хочешь?» – ревёт Григорич, непонятно к кому обращаясь: к щенку неразумному или к замполиту, который замешкался – то ли вносить комбата в список облаянных по подозрению, то ли – нет…

Но щенок тянет внутрь. Думать некогда. «Поисковая» команда грохочет сапогами за псом. На второй этаж. В штаб батальона… Час от часу не легче…

Наша «суперсекретная» техника

К посту №1… Кстати, я не говорил, что у нас в батальоне не было поста №1? Вернее, тумбочка с футляром для знамени была. Знамени не было. Не знаю, почему. Отстаньте. Сейчас не об этом. А раз не было знамени, то не было и собственно самого поста. Ну не футляр же охранять плексигласовый…

Тем не менее, ищейка тянула к этому самому футляру. С торжествующей мордой на лице начальник штаба запустил руку в нишу между футляром и стеной… И… И… И вытащил противогазную сумку с чем-то шуршащим. Щенок зашелся радостным лаем.

Начальник штаба медленно перевернул сумку вверх дном… И на пол высыпалось засохшее дерьмо. Натуральное. Человечье. Ну, или, может быть, в крайнем случае, солдатское. Кое-кто из бойцов секретной части вспомнил потом, как пару месяцев назад стояла по всему штабу вонь жуткая, происхождения неустановленного. Вот, значит, где был источник… Короче, не получил щенок сахару кусок. А комбат, замполит, начальник штаба, начмед – не получили облегчения.

На следующий день прибыл начхим округа. О его фантастической тупости, соединенной с фанатичным занудством профессионального бюрократа ходили легенды. Кличка у начхима была «почемучка». Из-за его любимой фразы: «Я не спрашиваю: зачем, я говорю: по-че-му-у-у-у-у-у-у-у?!!!». И не дай тебе злой рок оказаться у него на пути. Започемучкает до полусмерти.

Начались повальные обыски каптерок. С потрошением подвернувшихся под руку дембельских дипломатов. С раздиранием дембельских альбомов и с распусканием на клочки разного рода неуставных фотографий. Целью данного «лже-священнодейства» было создание ви-бур-де. То бишь ви-димости бур-ной де-ятельности. Надо же ж отчитаться: досмотрено столько-то, обнаружено столько-то, расстреляно столько-то. Правда, отчитаться могли только по первому пункту. Насчет «досмотрено».

«Вы чо, реально думаете, что те, кто умудрился из-под охраняемого замка столько дури дернуть – будут ее в части хранить?» – безадресно буркнул я, оскорбленный порванным дембельским альбомом.

«Молчи!!! – делая страшные глаза, прошипел замполит. – Только молчи!!!»

Я пожал плечами и сплюнул на клочки фотографий. Нет, восстановить альбом не сложно, благо дело – негативы целы. У этих дебилов мозгов на такие тонкости не хватало никогда… Просто опять возиться, почти вслепую печатая фотки, без красного фонаря, без красного стеклышка на фотоувеличителе… Нудно. Но что поделаешь… Армия, однако.

Не нашли шприц-тюбики. Не нашли… Как, впрочем, и автомат, который пропал во время очередной учебной тревоги во время весенней проверки. Но это, как говорят познеры всех времен и народов, уже совсем другая история…

Совсем другая история

С праздником вас, читатели!

Немедленно наливайте и ставьте на плиту!

Как это – что?

Чайник с водой, что же еще!

Почему? С какой такой пьяной радости?

А потому, что 15 декабря отмечается Международный день чая (англ. International Tea Day). Почему сегодня, если до 15 декабря как до Пекина Камасутрой? А кто праздничку рад… Тот заранее воду кипятит.

И вообще чай в России – больше чем чай. Впрочем, в России многое больше, чем то же самое в других странах.

Что же касается реалий российско-чайных…

Для обороноспособности страны чай играет исключительную роль, в армии чай – это особая страница…

Взять, к примеру, караул, о котором я уже рассказывал. Напомню, что по уставу положено «тащить службу» следующим образом: два часа на посту в качестве часового, затем два часа в караульном помещении в качестве караульного бодрствующей смены, потом два часа в качестве караульного отдыхающей смены (то бишь санкционирован как бы двухчасовой перерыв на сон). А потом на пост. В качестве часового. Со слипшимися спросонья глазами. С диким желанием «послать всю вселенную на…».

И, порой, в нашем славном КДВО это желание побеждало остатки здравого смысла, и боец зашхеривался куда-нибудь, чтобы покимарить часик, а там видно будет…

А видно потом бывало разное. То кореша подшутят, притырив автомат, то дежурный офицер развлечется, стуканув по инстанции о нарушении в карауле, но это всё пустяки пустяшные… Бывало и похуже: дадут по жбану местные урки, которых в Приморье, как икры в горбуше на нересте и уволокут автомат. А бойцу грусть и трибунал впридачу за утрату и прочая…

Если, конечно, боец на свою беду в живых останется.

Одним словом, когда стали мы в караул ходить, быстро поняли, что спать вредно. И на посту, и в караулке. И по уставу, и вовсе насупротив. Благо дело, служба наша проходила еще в начале перестройки, и чай грузинский в продаже был в неограниченных количествах. Потому, уходя в караул, мы брали с собой помимо курева стограммовую пачку чая (именуемую «большим квадратом»).

А дальше проходил ритуал. Чайная церемония. Китайцы плачут от зависти, размазывая слезы по узкоглазым щекам. Чугрилом кипятилась вода в солдатской кружке, затем в кипяток всыпалось содержимое пачки, и средство от сна – готово. На всю ночь ты свободен от тяги к койке (топчану, подушке и прочим провокационным пакостям природы).

Получившийся напиток потягивается под хорошую беседу, кружка идет по кругу. Но главное – не переборщить с дозой… А то возможны забавные случаи.

Пошел как-то с нами в наряд начальником караула сержант по кличке Немо. А надо сказать, что была у него нехорошая (можно даже сказать – пагубная) привычка: он всегда доводил начатое до конца. Что касалось еды. Или питья. Попросит пить, дадут стакан – выпьет стакан, дадут флягу – выпьет флягу. Однажды наивная местная крестьянка дала сержантику молочка. В трехлитровой банке. Нет, банку-то он, понятное дело вернул. Выпив все три литра…

Так вот, пошел он с нами в караул. Пока то да сё, пока меняли посты, сдавали-принимали караул, запарили мы чайку, да и поставили чуток настояться да малость охладиться. Не пить же кипяток, право слово…

А Немо наш ходит, как свежепостиранная портянка, вот-вот башкой стену проломит. Засыпает на ходу страшным засыпом. А ему еще на пост бойца вести. Потому как начальник караула до кучи еще и разводящий. Ладно, пожалели мы его. «Слышь, Немо, иди, хапни, там на тумбочке кружка…»

Ну забыли мы напрочь про его особенность… Ушел Немо бойца менять. И с концами. Полчаса нет… Минут сорок нет…

Решили мы без него за нашу церемонию китайскую садиться. Сели. Шасть по столу… Кружка пустая какая-то немытая есть… Кружка с нифелями есть… А кружки с напитком волшебным, сон изгоняющим – нету!

Что за наваждение… Да ну… Да не может быть… До нас медленно начинает доходить смысл происходящего. Весь трагикомизм ситуации.

Трагедия в том, что другого квадрата у нас уже нет и придется поднимать вторяки (заливать кипятком нифеля). А это уже форменное безобразие, потому как эффект от результатов этой процедуры уже не тот.

А комизм… Мы как представили, что сейчас испытывает бедный Немо… Что ж, как говорится, поделом.

Часа через полтора появляется в караулке тень отца Гамлета, в которой мы с трудом узнаем нашего сержанта. Румяный, как три рубля и стремительный, как вареная улитка, Немо со стонами падает на топчан.

«Собака бешеная! Ты чего ж весь караул засамолетил-то, а?» – участливо спрашиваем жертву недетского аппетита.

«Гады… Хоть бы кто предупредил…» – простонал Немо.

Выяснилось, что он ни разу еще в жизни не чифирил, а потому понятия не имел о технике безопасности: доза больше двух глотков приводит организм в удивление. И вместо ожидаемой бодрости и всплеска хорошего настроения ты имеешь дикую тошноту и мысль: «Всё!!! Чтоб я еще раз!!! Никогда в жизни!!! Ненавижу!!!». Тем не менее, объем глотка уставами не регламентируется, и каждый опытным путем приходит к выводу о собственной, индивидуальной порции чифиря.

Что пережил Немо я не хочу представлять даже на секунду. Но он уже до дембеля при слове «чифирь» вздрагивал и нервно закуривал. И чай не пил даже в солдатской столовой. Где пачка чая уходила для приготовления одноименной светло-желтой жидкости на два батальона…

Надо сказать, что «под чаёк» суточный наряд проходил спокойно, без залетов и без провокационного желания вздремнуть. Сменившись через сутки, после отбоя мы с трудом засыпали: хотя весь организм уже был готов придавить храпуна, но глаза категорически отказывались закрываться.

Не знаю почему, но наши офицеры при виде кружки с нифелями впадали в какое-то непонятное нам благородное негодование. Наверное, если бы они увидели на столе в караулке початую бутылку водки, забитый косяк и кружку со свеженьким чифирём, то, скорее всего, заорали бы: «Опять чифирите, сволочи!!!». И проигнорировав всё остальное, господа офицеры потащили бы выплескивать ни в чем не повинный чай в шамбу.

Предубеждение, однако. Считается, что чифирь – сугубо тюремный напиток, а значит, неуставная гадость, советского солдата недостойная.

Может быть, конечно, чифирь и тюремный напиток… В армии, кстати, очень много от тюрьмы. И в быту, и в психологии, и в жаргоне. Да и сама поддерживаемая офицерами дедовщина – тоже привет от зоны. Но лучшего средства для борьбы со сном, чем чифирь, я не встречал.

Кстати, на гражданке – такая же картина по отношению к крепленому чаю.

Мои друзья, обошедшиеся без армейской школы жизни, дегустировать подозрительный напиток отказались и на закрытом совете решили адаптировать меня к гражданской жизни. Путем заместительной терапии. Вытеснить из моей жизни чай, заменив его на кофе.

Нет, кофе в те годы в Питере готовить умели. Ничего не скажу. Особенно в «Сайгоне», что на Невском.

Но чай это чай, а кофе это кофе. Чайная церемония предполагает беседу, неторопливый разговор друзей, единение вокруг кружки, передаваемой из рук в руки…

А кофе… Кофе можно и в одиночку трескать сколько угодно. Равно как водку или коньяк… Нет, если, конечно, вы без предрассудков…

Короче, чифирь ушел из моей жизни вместе с армейской службой. А кофе…

Кстати, никто не знает, когда Международный день кофе?

Пот и порох

Командировка.

О, это сладкое слово…

Великая вещь!

Даже в гражданской жизни. Не говоря уж о жизни армейской… Возможность вырваться из серого колеса повседневности. Пусть даже и без отдыха в традиционном понимании командировки гражданской, но всё же…

Нас тогда забросили на артсклады. Ничего особенного: в качестве «живой силы». Точнее – рабочей скотинки. Погрузка-разгрузка-штабелирование.

Задача: ящики со снарядами с улицы доставить в боксы.

Техника безопасности на высоте. На армейской высоте. То есть никакая. На КПП всех досматривают с тщательностью самобытных пинкертонов. Дабы никто не пронес на территорию артскладов спички и табак. Ну да. Потому как – не положено, ибо во избежание.

Пару дней промучились с этим «не положено», потом увидели, как неподалеку трудятся среднеазиатские бойцы из «мазуты» (танкисты, значит) и в перерывах курят, сидя на ящиках со снарядами, и поняли, что поскольку воронка (если что) будет одна на всех, то и нам, значит, терзаться никотиновым голоданием не имеет смысла. Стали преодолевать КПП, оставляя курево и спички в «запасках» грузовиков, на которых и приезжали каждое утро на «трудовой фронт».

Конечно, не наглели и курили по очереди, прячась за боксами. Ротный наш – товарищ был лютый, мог башку вместе с сигаретой оторвать. Тогда не то что курить, есть нечем будет. А это уж совсем ни в какие ворота…

На дворе стоял март. Жили мы в палатке. Обогревались печкой-буржуйкой, состряпанной из двухсотлитровой бочки. Топили угольком. До вишневого свечения. Пока уголь горит – в апартаментах тепло. Прогорит – тут же наступают «бодряки» с зубной дробью. Спасибо хоть командование позволило не бриться, не подшивать подворотнички и не чистить сапоги. Ибо первое – на холоде муторно, а второе и третье – абсолютно бессмысленно.

Вообще, вид артскладов вызывал тихую тоску. Покосившиеся штабеля боеприпасов разного назначения, часть из которых откровенно поросла самым натуральным мхом, особого оптимизма не вызывали.

«Сюда бы саперов для начала», – пошутил кто-то из наших. Но саперов не было. Были мы. И «мазута». И весна.

И слякоть. Снег уже начал таять. И в каждом ящике – по снаряду. Отдельно гильза, начиненная пороховым зарядом, и болванка (спасибо – без взрывателя). Восемьдесят кило. Таскали вдвоем. Если днище ящика оказывалось прогнившим, то болванка вываливалась на свободу и с восторгом норовила хлопнуть по ноге «второго номера», идущего сзади. Иногда попадала, о чем свидетельствовала красноречивая тирада из одних и тех же слов, но повторяемых в разном порядке.

Отработав полмесяца, приноровились. Глядя на пыхтящих «мазутчиков», которые вчетвером таскали то, что мы тягали попарно, решили покуражиться: по ящику на спину и вперед. Запалу хватило ненадолго, но все же попробовали. Нет, все-таки восемьдесят кило лучше таскать вдвоем…

Как-то наш ротный прибыл с большого бодуна. Болеющий и вовремя не поправленный. Потому особо озлобленный и к чему докопаться ищущий. И докопался. То мы ему медленно работаем, то не так грузим, то грузовик в глиноземе застрял (глины под колеса мы ему накидали, что ли?!). Короче, процедил наш капитан Топорков сквозь зубы приговор: марш-бросок после трудового дня. Шесть километров. Ну, думаем, мало ли… Солнце еще высоко… Вдруг забудет…

Как же. Ждите. Не успели в палатку прийти: команда строиться… «Бего-о-о-ом… арш!»

Ну ладно, первые метров триста делали вид, что бежим. До поворота. Дальше плюнули. Да провались оно всё… Всех не расстреляют. Взводные попытались покомандовать, но наткнувшись на стену всеобщего непонимания, поняли, что и им, собственно, тоже рвать известное место на красные флаги незачем и угомонились в своем комсомольском порыве.

Но день этот мы запомнили надолго.

Как запомнили и жареное мясо, которое нам однажды приготовил наш повар-азербайджанец на печке-бочке…

А порох? Ну! У родника быть да не напиться? Конечно, распотрошили не один заряд, нанеся непоправимый урон боеготовности родной армии (хотя, на фоне тех кривых штабелей полусгнивших боеприпасов говорить о боеготовности не приходилось вообще). Да, солдаты – те же дети, только игрушки опасные да игры вредные для здоровья. Порох макаронинами очень забавно летает, если один конец заплющить, а второй поджечь… Долго еще в умывальнике родного химбата по ночам пахло порохом в прямом смысле слова…

Кстати, об умывальнике. Когда мы нестройным строем вошли на территорию части, глядя на нас не гоготали только тополя. Понять истоки этого приступа тотальной веселости мы смогли, увидев себя в зеркало в умывальнике. Поскольку нам (как я уже говорил) было разрешено не бриться (в том числе и по причине отсутствия зеркал в походных условиях), то и на отражения свои мы не любовались почти месяц. И почти месяц покрывались равномерным слоем угольной копоти в палатке. С большим, надо сказать, трудом опознали мы себя в тех шахтерских физиономиях, что изумленно глядели на нас из зеркала умывальника…