Читать книгу: «Остров с зелёной травой (история одной экспедиции)», страница 12

XXIV

Все эти дни весь мир неотрывно следил за тем, как разворачиваются события в России. Положение складывалось настолько бедственное, что ЕС принял решение выделить восточному соседу гуманитарную помощь в виде трехсот пятидесяти тысяч пар автомобильных покрышек.

Россия покрышки нехотя приняла, как принимают не заказанный, но навязанный сервис, идя навстречу обслуживающей стороне. А чтобы граждане великой страны не чувствовали себя попрошайками, по ТВ толково объяснили, что это нормально – принять покрышки за просто так, без денег, и напомнили телезрителям, что Россия тоже посылает нуждающимся одеяла и палатки.

И вот настал тот долгожданный день, когда в Россию потянулись вагоны, набитые гуманитарной резиной. Лакомый кусок был настолько велик и привлекателен, что очень быстро обнаружилось несметное количество чиновников – от мелких таможенных клерков до губернаторов, министров и депутатов всех мастей, – желающих отщипнуть от него хотя бы малую толику. Испытывая аналогичные чувства и предвкушая легкую добычу, бизнесмены всех калибров тоже развили неслыханную активность, ища короткие и необременительные пути доступа к гуманитарным покрышкам. Спастись от этого полчища предприимчивых бизнесменов, действующих в тесной смычке с полчищем предприимчивых чиновников, было практически невозможно.

Идея продать гуманитарную помощь казалась столь же чудовищной, сколь и реально осуществимой. Она грозила ославить Россию на весь мир. Осознавая эту опасность и не имея других способов ее избежать, президент страны вынужден был взять бесплатную раздачу «гуманитарки» под свой личный президентский контроль. Для этого он поручил Министерству внутреннего порядка составить списки пострадавших автомобилистов, что было весьма разумно. В министерстве переложили эту задачу на плечи гаишников. Для записи в списки нуждающихся гаишники потребовали от водителей в качестве доказательства их права на гуманитарную помощь предоставить две покрышки с прожженными дырами установленного образца, что было тоже весьма разумно.

Автолюбители кинулись искать свои ранее выброшенные покрышки – да где там! Небольшое количество продырявленной резины временно задержалось на станциях шиномонтажа, но большая их часть была давно свезена на свалки.

Что тут началось…

Владельцы автосервисов, не будь дураками, за один день распродали все дырявые покрышки за полцены от номинальной стоимости. В это же время на загородных свалках – откуда ни возьмись – появились крепкие люди, вооруженные корочками сотрудников Министерства внутреннего порядка и объявившие себя новой администрацией. Чтобы самим не копаться в кучах мусора, новые хозяева привезли на свалки толпы гастарбайтеров – и работа закипела.

Узнав о новости по ТВ, пострадавшие водители дружно ринулись за город. Остальные массово рванули туда же – было глупо упустить такой шанс. На свалках покрышки уходили за треть цены от номинала. Километровые очереди рассосались за несколько дней благодаря четко организованной работе всех звеньев, но резины хватило не всем желающим. Кое-кто прямо на свалках пытался наладить изготовление фальшивых покрышек, но эта затея провалилась: никому так и не удалось сделать дыры с правильно оплавленными краями, согласно установленным образцам. Фальшивки легко распознавались поднаторевшими в этом деле гражданами: им достаточно было сунуть в прожженную дыру палец, чтобы по тактильным ощущениям отличить подделку от оригинала.

Затем началась многоступенчатая перепродажа дырявых покрышек гражданами, которым гуманитарная помощь была вовсе не нужна – например, в связи с отсутствием в личном пользовании автомобиля. Каждый следующий продавец набрасывал сверху свой интерес, пока цена не упиралась в потолок, стихийно установившийся на рынке дырявой резины. Как только ажиотаж с куплей-продажей закончился, к конторам гаишников выстроились сумасшедшие очереди, и наступил их гаишный звездный час.

Говоря о «звездном часе», стоит напомнить читателям, что в результате стараний Сола доходы гаишников упали катастрофически. Такое положение вещей не могло продолжаться долго. Находчивые головы людей с полосатыми жезлами, страшно озабоченные в связи с потерей прибыли, быстро придумали простую схему компенсации убытков: они записывали паспортные данные потерпевших, принимали дырявые покрышки, складывали их в специально отведенных охраняемых местах и затем еще раз пускали в оборот через подставных лиц всего за четверть цены.

Такого масштабного, поставленного на поток делания денег из ничего еще не знала отечественная история!

Неизвестно, сколь долго продолжался бы этот круговорот дырявых покрышек, если бы в какой-то момент томительных ожиданий у президента страны не лопнуло терпение. Он приказал министру внутреннего порядка доложить о готовности списков пострадавших и о количестве оных. Министр тотчас прибыл и со слов главного гаишника бодро доложил, что списки готовы, но продолжают активно пополняться и что количество пострадавших перевалило за миллион двести тысяч. Непонятная радость министра вывела интеллигентного президента из себя. Перейдя на нецензурную брань, он спросил министра конкретно и по-русски:

– Зачем ты составил этот список на миллион, если европейцы прислали нам всего триста пятьдесят тысяч пар покрышек? Долго ли ты думал, прежде чем сообщить мне эту фигню?

Тут до министра дошло, что с цифрами он натурально оплошал. Министр здорово струхнул и решил, что нынче же сотрет главного гаишника в порошок. Но, несмотря на охватившую его панику, быстро нашелся с ответом.

– А если Европейский союз пришлет нам еще покрышек? Ведь такое же наверняка произойдет. А у нас уже списки готовы! Это хороший задел на будущее, господин президент.

– Гаишники докладывали мне ранее по горячим следам, что потерпевших шестьсот тысяч. Откуда взялся миллион с лишним? – продолжал материться президент.

– Но это, как вы сказали, господин президент, «по горячим следам». На поверку же оказалось гораздо больше, – выкрутился министр, а про себя раскусил хитрый маневр главного гаишника и оценил его находчивость: «Ай да шельма! Ай да молодец! Еще дальше пошел – по второму кругу».

– Немедленно кончай эту перепись! Никого более не записывай, понял меня? Раздавай покрышки строго по списку, – приказал рассерженный президент. – Это политический момент, должен понимать. Надо успокоить общественное мнение, и чем скорее – тем лучше.

Тут до министра дошло, что у него могут быть грандиозные проблемы с этой бесплатной раздачей и что надо заранее обезопасить себя.

– Что сказать остальным гражданам, которым не достанется покрышек? – мягко поинтересовался министр, намереваясь заранее снять с себя ответственность за гнев обманутых и жадных до дармовщины соотечественников.

– А что тут непонятного? Так и скажи, что европейцы прислали слишком мало гуманитарной помощи, – резонно заметил президент. – Или ты думаешь иначе?

– Нет, что вы, так и думаю… Тогда, может быть, господин президент, раз такое дело, в официальной прессе опубликовать окончательное количество пострадавших от НЛО – миллион двести тысяч? А лучше два миллиона, – втайне рассчитывая на удачу, осторожно предложил хорошо ориентирующийся в быстро меняющейся обстановке министр. – Пусть европейцы увидят, что их жалкие подачки – лишь капля в море. А наш народ в связи с таким очевидным крохоборством проникнется к ним еще большей справедливой неприязнью и в результате еще теснее сплотится вокруг вас и возглавляемой вами нашей народной партии.

Президент радостно встрепенулся, уловив в предложении министра рациональное зерно.

– Иногда вас посещают здравые мысли, – довольно улыбнулся он, возвратившись к вежливой форме общения и отпуская счастливого министра восвояси.

Вернувшись в свои апартаменты, министр вызвал главного гаишника страны, решив, что в порошок растирать его пока не будет, оставит до следующей, более важной итоговой встречи. Через некоторое время раздался звонок секретаря:

– Господин министр, к вам главный гаишник.

– Пусть войдет, – разрешил министр.

Тишину безразмерного кабинета нарушили три вкрадчивых, выверенных по стилю стука в дверь. Затем, после паузы оптимальной длительности, дверь приоткрылась, и в проеме показался холеный господин с выражением скорби на лице.

– Разрешите, господин министр? – спросил холеный господин.

Министр жестом разрешил ему войти.

– Ты что же, сукин сын, затеял бизнес за моей спиной, руководству не доложился, – ласково начал он, разглядывая гаишника на дальних подступах к своему столу с зелеными суконными полями и не предлагая ему присесть. – От радужных перспектив крыша поехала?

Моментально ухватив смысл и тональность сказанного, гаишник не рискнул идти дальше, остановился там, где застал его вопрос начальника, побледнел и плотнее прижал к аккуратному брюшку тощую крокодиловую папку.

– Что молчишь? Может быть, не понимаешь, о чем я? – зловеще и не повышая голоса, спросил министр.

– Понимаю, господин министр, – с трудом выдавил из себя бледный гаишник. – Дело пока еще не сделано до конца, господин министр. Не хотелось вас зря беспокоить. Цыплят, как говорится, по осени считают. А чтоб не доложить – этого и в мыслях не было, господин министр.

– Почем отдаешь? – перебил министр лепет гаишника.

– За четверть! – по-военному кратко отрапортовал гаишник сущую правду, потому как лгать было бессмысленно.

«На свалках мы раздали за треть, грамотно работает, не жадничает», – подумал министр и спросил:

– Сколько всего реальных?

Гаишник и на этот раз побоялся солгать и честно ответил:

– Шестьсот тысяч, господин министр.

Министр открыл ежедневник и сделал запись: «2 млн. – 0,6 млн. = 1,4 млн.». Довольно ухмыльнулся. Затем оглядел склоненную в поклоне фигуру главного гаишника.

– Начинай раздавать гуманитарку строго по очереди, – суровым голосом приказал он, внимательно следя за реакцией подчиненного. – Раздавай как положено, но не торопись, – подчеркнул министр. – А списки тем временем добей до двух миллионов и кончай на этом. Маневр понятен?

Гаишник кивнул в ответ, но министр усомнился в том, что подчиненный до конца его понял; момент был тонкий, и он решил еще раз заострить на нем внимание.

– Списки должны быть сверстаны раньше, чем кончится гуманитарка. Уяснил смысл? И никак иначе. Иначе спугнешь народ.

– Я все понял, господин министр, – уверил министра гаишник.

– И не больше двух миллионов, а то лопнешь. Или я тебя сам лопну.

Гаишник закивал податливой головой и перебросил крокодиловую папку из одной руки в другую, подготавливаясь к очень опасному вопросу.

– Извините, господин министр, а когда кончатся покрышки, – процедил он и замер в ожидании.

– Общественным мнением заинтересовался? А не поздно? – недобро усмехнулся министр. – Что же ты не подумал об этом, когда начинал? Теперь испугался, что народ тебя на дыбу поднимет?

Гаишник не шелохнулся. На лбу у него выступила испарина: он не представлял себе, что такое дыба, но догадывался, что это что-то совсем нехорошее.

– Европейцы должны еще прислать, раз у нас будет два миллиона пострадавших водителей, – пояснил министр. – На сегодня этой информации тебе достаточно.

– Это уже точно известно, господин министр? – с преждевременным облегчением уточнил гаишник.

– Ты что, совсем дурак? Мне тебя учить? – рассердился министр.

Он оглядел гаишника и решил, что придется учить, иначе наломает дров.

Министр был хитер и способен на весьма тонкие комбинации. В общении с подчиненными он порой позволял себе высказываться замысловато и в такие минуты наслаждался растерянностью собеседника. Вот и сейчас он не смог отказать себе в этом удовольствии.

– Слушай меня внимательно и напряги мозги для усвоения абстрактного, – начал он. – Берешь волнующую народ проблемную неопределенность и умозрительно соединяешь ее с надеждой этого народа на положительное разрешение этой самой неопределенности. Получается прочная конструкция из двух взаимосвязанных элементов: неопределенность порождает надежду и далее надежда постоянно подпитывается неопределенностью.

Министр смочил горло минералкой и продолжил:

– Изюминка данной конструкции заключается в том, что народ страшится неблагоприятного разрешения неопределенности и, как следствие, потери надежды и поэтому готов долгое время оставаться в неведении относительно этой самой неопределенности. Диалектика! Единство и борьба противоположностей, так сказать… И психология… Такая конструкция позволяет удерживать проблему в спокойном состоянии сколь угодно долго при минимальных затратах. Главное, чтобы совокупная масса надежды народа не сокращалась. Для этого надо периодически обновлять восприятие неопределенности носителем надежды, то есть народом. Каким образом? Ответ не лежит не поверхности, но есть. А именно: путем дополнения ранее объявленных причин образования неопределенности вновь открывшимися причинами и демонстрации тем самым как бы положительной динамики, обещающей в будущем благоприятный исход.

Министр взглянул на растерянную физиономию гаишника, понял, что переборщил, и решил, что надо закругляться.

– Для усвоения сказанного самый общий тебе, классический пример упомянутой конструкции – предполагаемое улучшение жизни народа. Идеальный симбиоз проблемной неопределенности и надежды на ее положительное разрешение. Несмотря на бесконечную пролонгацию неопределенности, градус надежды народа удается поддерживать на высоком уровне путем постоянного и массированного информирования этого народа о все новых и новых обстоятельствах – причинах неопределенности. То есть – разжевываю специально для тебя – виновниках херовой жизни. Это как раз то, о чем я тебе говорил. Понял что-нибудь?

– Понял, понял, господин министр, все понял, – затараторил обескураженный гаишник.

Но министр прекрасно знал, что гаишник не понял ничего.

– Короче говоря, забудь все, что я тебе только что рассказал. Самая подходящая в твоих обстоятельствах фраза – «европейцы обещали». Запомнил? Европейцы – обещали! Этого достаточно. Тут тебе и неопределенность, и надежда. И будущий надежный громоотвод, между прочим. Средство, так сказать, от дыбы. В общем, доброкачественный двухкомпонентный шампунь для промывки мозгов. Его возьмешь за основу. И никаких точных сроков, ни в коем случае!

Убедившись по выражению лица гаишника, что до него дошли его последние слова, министр достал из стола калькулятор: предстояла ответственная работа. Сосредоточившись, он набрал число восемь тысяч – стоимость одной покрышки. Затем, имея в виду, что дырявые покрышки уходят за четверть, но по две штуки, разделил стоимость на четыре и умножил на два. «Это с одного водилы, а их у нас – как грязи», – улыбнулся он и с удовольствием умножил получившееся число на миллион четыреста тысяч. Снова задумался ненадолго, глядя на замершего в ожидании гаишника, и поделил число на два, решив, что поровну – значит по-честному. Но спокойно полюбоваться отменным результатом ему не довелось, поскольку он с раздражением вспомнил о вышестоящих товарищах: их иждивенчество всегда выводило министра из себя. Без колебаний умножил результат на полтора, потому что не имел привычки что-либо делать себе в ущерб. Покончив с расчетами, взял калькулятор за угол и ловко метнул его вскользь по длинному столу для заседаний. Калькулятор полетел, закрутился волчком по полированной поверхности, задел хрустальную подставку под графином, отскочил наискосок и замер у дальнего края стола.

– Ознакомься! – приказал министр глухим могильным голосом.

Главный гаишник с трудом стронулся с места и двинулся за приговором. На ватных ногах добрался до калькулятора на конце стола, боязливо взглянул на число с длинным хвостом нулей и остолбенел от невиданной доселе жадности министра.

Министр довольно улыбался, глядя на полуживого гаишника.

Придя в себя и осознав, что его нагло обокрали, гаишник с мольбой и печалью в глазах посмотрел на министра.

– Господин министр… – начал он и по-настоящему закашлялся – без актерства. – Понимаете… я же не один… у меня люди… много людей…

– И что? – угрожающе спросил министр и забарабанил нетерпеливыми пальцами по зеленому сукну.

– Господин министр…

Гаишник в муках подыскивал хоть какой-нибудь аргумент, который мог бы спасти положение, и не находил его.

– Извините, господин министр, вы же знаете, у нас наступили не лучшие времена.

Но министр не испытывал ни малейшего желания выслушивать сетования гаишника на что бы то ни было – тем более на условия его работы.

– Но ты к ним, к этим не лучшим временам, неплохо приспособился, не так ли?! – рявкнул он так, что гаишник дернулся всем своим подобострастным телом и часто заморгал. – Что там светится на экране – запомнил?

Гаишник кивнул в ответ.

– Тогда нажми на красную кнопку, – приказал министр.

Гаишник боязливо протянул руку к калькулятору и сбросил четыре миллиарда двести миллионов в ноль.

– Теперь свободен!

Гаишник был уже в дверях, когда министр решил послать ему вдогонку нелишнее напоминание.

– И не вздумай баловаться с арифметикой – уничтожу! Будешь никем и ни с чем.

Главный гаишник повернулся к министру постным лицом, закивал, попятился и исчез, плавно закрыв за собой массивную дверь.

XXV

Пошел мелкий дождь. Сразу похолодало. Галинке стало зябко под серым моросящим небом. Зонта у нее не было, косынка ее начала намокать. Но она не уходила. Неотрывно смотрела на фотографию, теребила кольцо на пальце, иногда вытирала слезы.

По лицу Дмитрия Владимировича побежали водяные полоски. Галинка продолжала стоять. Два ее цветка намокли и прилипли к глине.

Неожиданно кто-то тронул ее за рукав. Она обернулась и вздрогнула от испуга: перед ней в плаще и в черном платке стояла Лариса Васильевна.

– Ты что здесь делаешь?! – изумилась Лариса Васильевна.

– Я… – Галинка растерялась. – Я приехала вот… в день рождения.

– Ты же у меня отпросилась в магазины, надо же, – продолжала удивляться Лариса Васильевна, не зная, как реагировать на эту встречу.

Она недовольно хмыкнула, выразительно пожала плечами и прошла к деревянному кресту с фотографией. Спросила, не оборачиваясь: «Твои цветы?» Затем положила на могильный холмик розы, вернулась к Галинке, убрала сбившиеся на лоб волосы под платок и перекрестилась.

Продолжая теребить кольцо, Галинка смотрела себе под ноги, как провинившийся ребенок, и с ужасом думала о том, что же теперь будет. Лариса Васильевна почувствовала, как жар подступил у нее к груди. Она смотрела на фотографию мужа, размышляла над тем, что ей только что открылось, и гадала: опустился ли Димка до такой степени или нет? Ей было неприятно думать об этом, не хотелось верить, что это так.

Она поежилась и подняла воротник плаща.

Неожиданно нахлынули воспоминания: похороны, шагающие под оркестровый марш солдаты, серьезные речи незнакомых людей… После вспомнила Димкину смерть, отчаяние в тот день и безысходность. Затем вспомнила Мерседес, свое фирменное «козел козельский», Димкину любовь к передничкам. Потом еще что-то из далекого прошлого, совсем уже, кажется, позабытого.

В какой-то точке этих воспоминаний будто не о своем, а о чьем-то чужом прошлом ей вдруг стало безразлично, что там у Димки было в жизни. Появившееся поначалу чувство ревности, только что с силой завладевшее ею, необъяснимым образом улетучилось, и ей захотелось выпить – всего лишь. Она обрадовалась этому легкому выходу из душевного дискомфорта и решила, что для переживаний нет причины. А по какому поводу переживать? То, что муж никогда не любил ее и всю жизнь стеснялся ее деревенских корней, при том что сам был без роду и без племени, не было для нее открытием. А что же тогда открытие? Что он лазил под юбки, когда выпадал случай? Каким же это на самом деле может быть открытием.

«Под юбки – не открытие, открытие, что под юбки прислуги, – подумала она, вспомнила Мерседес и сама же себя поправила: – И это тоже не открытие».

Она посмотрела на домработницу, Галинка крутила кольцо на пальце. Лариса Васильевна заглянула ей в заплаканное лицо, закивала и спросила с улыбкой, но без умысла обидеть или оскорбить, просто нашла себе пустячную забаву:

– Ты что же, овдовела, я гляжу? Его кольцо?

– Дмитрий Владимирович на день рождения подарил, – чуть слышно ответила Галинка, мечтая провалиться сквозь землю. – На сорок пять лет.

– На сорок пять! – со значением произнесла Лариса Васильевна. – А ведь действительно получается, что всю жизнь старых баб любил.

– Простите меня, пожалуйста, Христа ради, – Галинка тихо заплакала.

– Хватит душу скоблить. Ты же ему не специально подставилась?

Галинка кивнула и вновь заплакала.

– И часто к нему ездишь?

– На сороковой день вместе с вами были-то, – испугалась Галинка и начала оправдываться: – Сегодня вот собралась-то первый раз…

Косынка у Галинки вся намокла и облепила ей голову. Глядя на домработницу, Лариса Васильевна распорядилась:

– Повидались, и будет. Здесь недалеко ресторан есть. Пойдем, помянем.

В ресторане Галинка совсем растерялась и не знала, куда девать глаза.

Подошел официант. Лариса Васильевна сделала заказ. Через несколько минут официант вернулся с закусками и графином водки и наполнил рюмки.

– Ну, помянем нашего с тобой, – Лариса Васильевна ухмыльнулась одними губами, – Дмитрия Владимировича. Пусть земля ему будет пухом.

Они выпили. Галинка уставилась в скатерть, боясь поднять глаза. Лариса Васильевна закурила, наполнила рюмки, снова выпила, закусила грибами и посмотрела на домработницу.

– Что сидишь – вся скукожилась? Выпей, пусть ему там будет не хуже, чем здесь.

«Что он в ней нашел? – думала она, разглядывая хорошо сохранившееся, почти без морщин, лицо домработницы. – Буфетчица – та хоть красивая была. Кобель, да еще неразборчивый. Кому из наших рассказать – обхохочется ведь. Может, выгнать эту деревенскую дуру к чертовой матери на улицу… бомжам на утеху».

Галинка молчала и до еды не дотрагивалась. Глядя на нее, Лариса Васильевна решила, что держать рядом с собой безобидную работящую дурочку выгоднее и безопаснее, чем кого-либо другого.

– Не сиди без дела, закусывай, – грубо сказала она. – Не выгоню я тебя, не бойся. Ты у меня одна осталась.

– А шофер что же ваш? – осторожно спросила Галинка.

– Шофер твой леденец вчера получил и дал стрекача. Так что джип мне теперь не нужен. Продам эту махину и куплю что-нибудь поменьше. С водителем в придачу, – засмеялась Лариса Васильевна. – Нам же с тобой мужик нужен или нет?

Она еще выпила, и ей стало хорошо. Наклонилась над столом, поманила Галинку к себе и заговорщически спросила:

– А ты его любила? Только честно, не ври. Да не бойся ты, что уж теперь.

Галинка покраснела. Казалось, что кровь вот-вот начнет сочиться у нее через кожу на щеках. После кровь неожиданно ушла, Галинка побледнела, и слезы потекли у нее из глаз.

– Не мучайте меня, пожалуйста.

– Это чем же я тебя мучаю-то? Надо же, я ее мучаю, – рассмеялась Лариса Васильевна и добавила добродушно: – Ладно, не реви. Мне про тебя и так все ясно. Выпьем, – она наполнила рюмки и свалила на пустую Галкину тарелку закуску с разных блюд. – Предлагаю за будущее житье, чтоб нас не трогал никто.

– А кто вас может тронуть-то? – наморщив лоб, испугалась Галинка.

– Меня теперь любой может тронуть. Оставил меня муженек без защиты. Сын до сорокового дня без отца не дотянул, выгнали из банка.

– Что же теперь с ним будет?

– На курортах будет кутить, пока деньги не кончатся, – развязно ответила Лариса Васильевна, вздохнула и снова наполнила рюмки. – Теперь за здоровье.

Она выпила и почувствовала себя пьяной и уставшей. Ей захотелось поговорить, и в этом пропахшем пищей ресторане а-ля рюс с пошлым лубочным интерьером сидящая напротив дурочка оказалась как нельзя кстати.

– Скажи, вот что ты думаешь про нас? – вдруг спросила она заплетающимся языком. – Ну, про богатых. Ты, наверное, думаешь, что мы в бриллиантах купаемся?

Галинка преданно смотрела в пьяное лицо хозяйки и внимательно слушала.

– Вот если как на духу. Мы себе могли позволить все, что хочешь, из песни не выкинешь, как говорится. Но я тебе про другое хочу, понимаешь? Там, на самом верху, – Лариса Васильевна указала пальцем вверх, – там нормальных людей нет, поверь мне, правду говорю. Там одни говнюки. Веришь мне?

– Конечно, верю, Лариса Васильевна.

Подошел официант.

– Нам что-нибудь из горячего. Что посоветуете?

– Баранье жаркое с имбирем, изумительное, – предложил официант.

– Хорошо, принеси. И водочки, – Лариса Васильевна уставилась на Галинку осоловевшими глазами, вспомнила, о чем говорила, и продолжила: – Там только интриги, кто кого. Я знаю, что говорю. Жестоко так – и представить себе не можешь. Все остальное – пустое, улыбочки все эти. Главное, занять хлебное место. Догадываешься, о чем я? И никого потом к нему не подпускать. И все время присматривать другое повыше, еще более хлебное.

Она налила себе водки, выпила и закурила.

– Димка в этом смысле был мастак, ничего не могу сказать. Он чуял, куда ветер дует, как дворовый пес. Всегда знал, от кого можно палкой по ребрам получить, а от кого – сахарную косточку.

Лариса Васильевна размахивала перед носом Галинки сигаретой и роняла пепел в тарелки.

– Как в академию Генштаба попал – так все и началось. По выпуску развязался со своими ракетчиками, и потащило его наверх. Мы только успевали компании менять, все выше, выше. Как мы жили, словами не передать. В каких кругах я побывать успела, – Лариса Васильевна закатила глаза. – И танцевала. Слышишь? Всегда танцевала, лучше всех. И Димка был щеголь хоть куда. Еще совсем молодой был. За бедра брал так, что все внутри ходуном ходило. Любила я его тогда, а он гулял направо и налево.

Она загасила сигарету, прижала платок к глазам и тихо заплакала. Галинке было ее так жалко, что она готова была сама расплакаться навзрыд.

Немного успокоившись, Лариса Васильевна громко высморкалась и выпила водки.

– А без Димки я никому не нужна, – обреченно сказала она. – После его смерти все разом куда-то подевались. Ты сама разве не видишь? Мелочь-то всякая – это само собой, я без претензий. Повариха уволилась, охранник – тот просто исчез… Водитель Димкин, скотина такая, на сорок дней последний раз подвёз со своей мигалкой, а потом его и след простыл, даже не попрощался, свинья неблагодарная. Сколько Димка для него сделал.

Она снова выпила и опьянела окончательно.

– А где мои подружки? Ты видишь, много мне сейчас звонят? Сучки эти бриллиантовые. Только ты у меня одна и осталась, дурочка моя.

– Сын у вас есть, – тихо напомнила Галинка, стараясь утешить хозяйку.

– Сын? – переспросила Лариса Васильевна и вскинула голову, словно очнувшись. – А знаешь, что мне сынок по телефону сказал? На второй день после смерти, я еще там была. Ты, говорит, не будешь возражать, если я виллу себе заберу – вот так… А на днях звонит – давай, говорит, коттедж продадим, он тебе уже ни к чему. Только деньги интересуют и девки. Блядун он у меня, весь в отца.

И Лариса Васильевна снова заплакала.

Официант вызвал такси, помог посадить ее в машину. В машине она вспомнила инопланетян, о которых только и было разговоров, и всю дорогу несла пьяный бред на эту тему.

– Галка, про инопланетян слыхала? Давай к ним попросимся на ихнюю планету. Пострижемся налысо, как у них там. В кино же видела, все лысые со здоровенными глазами.

Галинка молчала и думала, что надо будет по приезде домой сделать Ларисе Васильевне ванну с целебными травами.

– Как же мне все здесь надоело, до тошноты, – не унималась Лариса Васильевна.

– У них там своя жизнь. Зачем мы им нужны? – старался поддержать разговор вежливый водитель.

– А мне моя жизнь осточертела, понятно тебе? Я другой жизни хочу.