Читать книгу: ««Сено», «Эпоха перемен» и другие повести», страница 4

– Нате, жрите, лопушатники!

Гордеев не приезжал. И вообще не приехал в тот день. Обиделась она на него страшно. Никому, даже тем, кого она считала честными и порядочными, сейчас нельзя верить. Ведь обещал, твёрдо обещал!

Сарычева она ждала до самой ночи. Несколько раз выходила в темноту, вслушивалась, всматривалась туда, где за огородами к центральному току проходила дорога. Иногда с зажжёнными фарами проезжали по ним автомобили – после вчерашнего дождя к вечеру возобновилась уборка. На току шумели механизмы: ших-шах, ших-шах, оу-оу-оу.

Нет, не едет Сарычев, никто не сворачивает с дороги к их огороду. Знать бы в чём дело: или не получилось, или не разрешили, или он тоже соврал. Хуже всего – это неизвестность и ожидание того, не знаю чего. Измаялась вся, разболелась. Неужели даже кости могут болеть от ожидания?

Ночью она долго не могла уснуть. Думала, что из-за Гордеева, из-за того, что не выполнил он своего обещания, придётся доплачивать за отходы до четырёхсот пятидесяти тысяч. Нет, таких денег она заплатить не сможет! Надо будет переписать накладную, взять пока пятнадцать центнеров. И какая же она дура, что не выписала отходов раньше, когда все добрые люди выписывали!

V

Утром опять пришла за бутылкой Ганка – чёрная как головёшка. Наверное, с Константином Акимовичем ночью пили. Дала ей ещё двадцать пять тысяч – пусть-ка сэкономит ей дорожку. Сколько их сейчас понадобится этих бутылок!

Действительно, в десять Ганка принесла ей три бутылки, а через час одна из них уже пошла в дело: Гордеев привёз отходы. Переживания её оказались напрасными – они остались в прежней цене.

– Вчера, понимаешь, ну никак не получилось, – оправдывался Пётр Романович.

– Да ладно, какая разница, вчера или сегодня, – ответила довольная Катерина Ивановна, вручая ему бутылку и мгновенно забыв ночные обиды.

Спросила Гордеева нельзя ли размолоть эти отходы, хотя бы центнера три. Оказалось, что нельзя:

– Мельница сломана, может попозже.

Теперь забота – перетаскать эти три тонны. Она уже подготовила место в летней кухне: отгородила один угол, получилось нечто похожее на ящик. Что сюда не войдёт, придётся в бункер ссыпать.

Начали таскать с Александром Ивановичем. Сделав четыре или пять рейсов, он выдохся. А стыдно показывать, что устал, делает вид, что рассматривает что-то за огородом.

– Ты посмотри, какое сено повезли, – сказал он.

При слове «сено» она встрепенулась и обратила взоры в ту сторону, куда он смотрел. Там по дороге медленно двигался КАМАЗ-длинномер с десятком огромных рулонных тюков в кузове. Следом полз грейферный погрузчик.

– Ну что ж, – сказала она, – у них вся техника в руках: и погрузят, и привезут, и сложат.

– Интересно, кому это повезли? – задумался Александр Иванович.

– Да уж, конечно, не такому великому деятелю, как ты. Всё хвастаешься какие дела ты делал, какой у тебя порядок в мастерской был, а столько профиту не имеешь, чтобы тебе твои друзья сено привезли.

– Твои ведь тоже не привозят. Они только за водкой ходят

– Посмотри-кося, – обиделась она, – если бы ты всё лето на боку не пролежал, никто бы не ходил.

Она отнесла в летнюю кухню очередные два ведра. Что ж этот негодяй Сарычев не едет? Сейчас-то он мог бы привезти обещанное сено – погода хорошая. И не знаешь, где его ловить. Не в мастерской же сидеть, или на дороге караулить… Вдруг слышит, кто-то спрашивает Александра Ивановича:

– Где Катерина Ивановна?

Вышла – Кубырялов перед нею.

– Катерина Ивановна, завтра моя очередь за сеном ехать. Значит, как договорились, я его вам привожу?

– Ну конечно, Анатолий.

– Покажите, куда лучше заехать.

– С огорода. У нас там и ограда снимается.

– Всё понятно. Значит завтра вечером в пять часов привезём. Я уже договорился.

– Вы всё за один раз привезёте?

– Конечно за один. У нас большая ка-семьсотовская телега, знаете, красная такая, двухсекционная, в неё всё войдёт. В общем, я с вас возьму, как совхоз своим рабочим продаёт, по шесть тысяч. Обманывать не буду. Повезём через весовую. Я весовщицу попрошу бумажку вам написать, чтобы вы не сомневались.

– Ладно, Анатолий, я тебе и так поверю.

– Да нет, это уж такое дело. С бумажкой лучше, чтобы вы не думали. А вдруг вам покажется, что я меньше привёз.

– Хорошо, делай, как знаешь, – согласилась она.

– Катерина Ивановна, мне сейчас срочно на бутылку надо.

– На бутылку? – переспросила она упавшим голосом.

– Да, двенадцать тысяч. Я у Костюхи на квартире живу. Он говорит: «Ты мне за постой не платишь, так хоть бутылку поставь».

Катерина Ивановна пошла за деньгами. Принимая их, Кубырялов небрежно бросил:

– Вычтете, когда будем рассчитываться.

Неприятный тип, но что делать – надо ублажать. Потом она ещё потаскала с Александром Ивановичем отходы, причём он на две или даже три её ходки отвечал одной.

Перед обедом приехал на лошади Лёшка Лазков – тот что в прошлом году коров нашёл. Привёз на телеге тюк сена – маленький тюк, двадцатипятикилограммовый. Сказал, что видел вчера, как она мучилась, сечку тащила и жалко её стало.

– Надо, думаю, по-соседски привезти, помочь.

– Спасибо, спасибо, Лёша.

– Ты, Ивановна, почему мне ничего не сказала? Ты знаешь, какой я человек, если меня попросить, я всё сделаю.

– А вдруг бы тебя поймали, и чтоб мне твоя Галина сказала?

– Меня поймали? Никогда! Никто никогда меня ловить не станет, потому как я всем добро делаю. Ты мне добро сделай, и я тебе добро сделаю. Мы ведь все соседи, и все мы люди. А раз так, то сказано: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться». Я правильно говорю?

– Правильно

Лёшка был пьян, и ей хотелось поскорей от него отвязаться, но он и не думал уходить

– Ты пойми, – продолжал он, – все мы люди, все братья. А раз так, то должны держаться вот как! Друг за дружку! Я тебе в прошлом году коров пригнал, ты мне бутылку дала. А не дала, я б тебе всё равно в следующий раз пригнал. Сейчас я тебе тюк привёз, если есть, налей стакан, а нет, я требовать не стану, потому что я такой человек, я людям никогда зла не сделаю.

– Ну стакан я тебе могу налить, – сказала она, – только ты ведь и так уже выпивши, как бы твоя Галина чертей мне не дала.

А сама подумала: «Может, действительно, выпьет стакан и уйдёт». Но Лёшка просидел целый час, выхлебал полбутылки и замучил их с Александром Ивановичем своими пьяными разговорами. Еле она от него отвязалась, сказав, что надо отходы таскать.

– А я тебе помогу, – сказал он, с трудом шевеля языком, – потому что все мы… эти – люди-человеки.

Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, вышел Лазков из сенок и упал прямо перед крыльцом. Потащили его домой с Александром Ивановичем.

– Благодетели! Напоили мужика! – шипела Галина, принимая мужа с рук на руки.

Пришли домой. Она пошла кормить телят, вернулась, а Александр Иванович спит на диване, как всегда, укрывшись с головой. Не стала его будить. Ладно, если у него настолько понятия нету, пусть спит. Пошла одна отходы носить. Три часа носила, и все три часа жестокая мучила её обида. Обижалась на Александра Ивановича: спит себе, отдыхает, а ты, старая дура, таскай, надрывайся!

Обидно было, что Сарычев не появляется, что, похоже, и на этот раз обманул её. Обидно, что по дороге едут трактора, везут сено, несмотря на то, что уборка идёт. Обидно, что Алексеев наврал: «У меня все люди на уборке, мы не возим ни сена, ни соломы». Обидно, что Лёшка Лазков за этот поганый тюк сена не погнушался чуть не бутылку выжрать. Что за народ пошёл: шаг шагнул – бутылка, полшага шагнул или пальцем пошевелил – стакан! А ещё говорят, что у нас самый бескорыстный и добрый народ в мире. Раньше – да, был бескорыстный. А сейчас…

Отходы они убрали. Оставшуюся кучку перетаскал в бункер Александр Иванович, когда она ходила за коровами. Немного он себя реабилитировал в её глазах.

Вечером приготовила ему маслобойку: на, масло сбивай, всё больше пользы, чем спать. А сама Сарычева ждала. Как нужна его арба, потому что одного Кубыряловского сена не хватит. Но Сарычев не приехал и в этот вечер.

Весь следующий день она провела в ожидании. Ваську Сарычева ждала уже меньше: за три погожих дня он давно мог бы привезти ей сено, если б хотел. Но сегодня обещал доставить свой стог Кубырялов. Какое-то беспокойство её мучило. Она часто выходила на улицу и смотрела туда, откуда должен был появиться большой жёлтый трактор с красной телегой. А зачем выходила, зачем смотрела! Ведь Кубырялов ей ясно сказал, что приедет не раньше пяти.

Конечно, она делала свои обычные дела: вставила наконец две последние зимние рамы и сгущёнку сварила: семьсот граммов сахара на литр сливок, но делала всё механически, думая о другом.

День был серенький, холодный, солнце не проглядывало, но дождя, слава богу, не было. После обеда опять вышла посмотреть на дорогу и увидела похоронную процессию. Хоронили Яшку Брыкина. Медленно двигалась впереди грузовая машина с сидящими в кузове у гроба людьми. Следом за машиной шло ещё несколько человек, потом ехал бело-синий автобус «пазик» – и всё. И от скромных, от жалких этих похорон защемило сердце и даже горло перехватило, и думались горькие мысли о холодности и жестокости жизни, из которой вот так, незаметно и без следа увозят человека.

Но уже через полчаса ни о чём не думалось, она забыла о Яшке Брыкине, и о его похоронах. Она опять ждала Кубырялова.

К вечеру прояснилось и стало ещё холодней. Посмотрела на градусник – ноль.

Гнала коров из стада и гадала: «Привезли или не привезли, привезли или не привезли?» Она была готова молиться, чтобы увидеть сейчас на огороде трактор или большую кучу сваленного сена. С колотящимся сердцем открыла калитку… Огород был пуст. Вокруг тишина, только Александр Иванович ходил по двору, согнувшись и сложив руки за спину, как зэк, и лицо его было красным от заката.

Внутри у неё мелко и противно задрожало. Хотелось рыдать.

Привязав коров, сказала со слезами в голосе:

– Они и сегодня не привезут сено.

Александр Иванович распрямился и, указывая рукой, сообщил:

– Давеча вон на ту улицу хор-роший воз провезли. Насколько я мог разглядеть, неплохое сено.

Катерина Ивановна махнула рукой и пошла за подойником.

Было полседьмого. Сгущались сумерки. Подоила коров, накормила свиней. Всё! Управилась на сегодня. Пошла с Александром Ивановичем в дом, зажгла свет, поставила чай, посмотрела на часы:

– Ну всё, сейчас они уж точно не приедут, – сказала горестно, – пятнадцать минут восьмого.

И только сказала, загрохотали открываемые двери, забухали в сенях шаги, растворилась тяжёлая сенная дверь, обитая чёрным дерматином, и в электрическом свете в прихожей явился Кубырялов.

– Привёз!? – вскрикнула она радостно, удивляясь случившемуся счастью.

– Везём, Катерина Ивановна, – ответил Кубырялов, – сломались только. Стоим за животноводческими фермами… Ох! – Кубырялов схватился за голову. Тут только Катерина Ивановна заметила на его лбу, под самой шапкой большую багровую шишку с содранной кожей.

– Анатолий, что случилось, ты поранился?

– Ничего, ерунда, это я головой о трактор ударился, когда мы сломались. Катерина Ивановна, дайте мне скорее ещё двенадцать тысяч. Побегу, чтобы успеть сделать, а то, если сено на ночь оставить, могут растащить.

– Я ничего не понимаю. Значит вы сено нагрузили?

– Да, да! Всё погрузили в большую телегу. Серёжка Осяев везёт на К-700. А здесь в совхозе телега сломалась. Стоим за фермами у сеновала. Цилиндр полетел. Мне сейчас надо бежать за грейферным погрузчиком, чтоб он телегу приподнял. Коля цилиндр сварит, и мы вам тогда привезём.

– Так телега упала что ли? – ужаснулась Катерина Ивановна, представляя, что всё её сено вывалилось, может даже в грязь.

– Да нет, кузов только накренился, его надо приподнять и сварить цилиндр. Коля говорит: «Беги за Вовкой Лысенко». Ну а Вовка-то без бутылки не поедет. Верно?

Катерина Ивановна прекрасно знала, что без бутылки сейчас никто никуда не поедет. Без бутылки в наше время «ни туды и ни сюды». Пошла за деньгами.

– А может у вас бутылка есть? – спросил Кубырялов, когда она вернулась.

– Есть одна начатая, но мне ведь надо и с трактористом рассчитаться.

– Ну ладно, давайте деньги. Я сейчас самогона у Глеба Никодимыча куплю.

– Слушай, Анатолий, примерно через сколько вас ждать?

– Да там работы немного. За час, я думаю, управимся. Вы пока что можете ворота открывать. Большой воз везём. От души нагрузили. Наспех попили с Александром Ивановичем чаю, проглотили по куску хлеба с маслом и пошли открывать ворота. Рановато пошли. Но ничего. Люди приедут – чтобы не ждали. А то они, наверное, тоже домой торопятся – ночь уже на дворе.

Минул час. Старики не покидали огорода. То ходили туда-сюда, то стояли, прислушиваясь. Ждали. Между тем наступила совершенная ночь, и множество звёзд высыпало на чёрное безлунное небо. Всё успокоилось, затихло. Даже с тока не доносилось привычного шума, и только изредка, сонно жужжа, с мечущимся светом фар проезжали по дороге автомобили. В такой тишине мощный рык К-700 был бы слышен в совхозе, как рык льва в саванне. Но не раздавалось рыка, всё гуще и гуще становилась тишина. Осенний холод, лёгкий и приятный вначале, стал пронимать стариков. Александр Иванович сунул руки в карманы, захлопал сапогом о сапог.

– Наверное, они серьёзней сломались, чем Кубырялов думал, – предположила Катерина Ивановна.

– А что у них сломалось?

– Какой-то цилиндр на телеге.

– А что ж они не едут? Без цилиндра нельзя кузов поднять и разгрузить, а приехать-то можно.

– Ну откуда я знаю! Я тебе говорю, что Кубырялов сказал.

Она вышла за огород, стала смотреть туда, где были фермы и сеновал. Там горело несколько фонарей, но ни света фар, ни всполохов сварки. Правда, отсюда можно и не увидеть. Да она и не знает, где они остановились.

Вернулась. Александр Иванович совсем замёрз: раскашлялся, расчихался. Она отправила его домой: если привезут, то и без него привезут. Настроение ухудшалось, душу заволакивала муть. Вслед за мужем зашла в дом посмотреть время. Половина девятого. А Кубырялов был у неё в начале восьмого. Погрелась немного. Вдруг отчётливо послышался гул мотора. Выскочила во двор. Но нет! Всё темно. Не видно огромных, желанных, слепящих фар. Как ясно она их себе представляет! Почему же их нет?

И снова она ходила взад и вперёд по двору, со двора пошла на огород. Всматривалась, вслушивалась, но ничего кроме собачьего лая не услышала. «А что, если они не смогут сделать, и оставят телегу на дороге?» Самые мрачные картины рисовались в её воображении. То оставленную телегу зацеплял другой трактор и уволакивал в неизвестном направлении, то кто-то залезал на телегу и огромными навильниками кидал её сено в кузов машины. Эх, разволокут его до утра! Но, если они не сумеют сделать, должен же Кубырялов прийти и сказать ей. А раз не приходит, значит ещё делают.

Опять пошла домой погреться. На часах было пять минут десятого. Александр Иванович спал. Она, не раздеваясь, села на стул. Тупо смотрела перед собой. И что за наказанье: сотням человек в их совхозе привезли корма, и ни один трактор, ни одна телега не сломались. Надо же, чтобы телега сломалась именно тогда, когда везли ей! Самое скверное, что ничего она не знает и должна вот так сидеть и покорно ждать…

Самой туда сходить? Да нет, куда она пойдёт – «за фермами» понятие растяжимое. И такая темь, ещё свалится в яму с жижей.

Лечь бы Катерине Ивановне да посмотреть телевизор, но куда там! Беспокойная сила вновь подняла её со стула и погнала в темноту и холод. Ещё около получаса она бесцельно и бессмысленно ходила по двору. Когда вернулась в комнату, звонил, надрывался телефон. Бросилась к столу. Успела поднять трубку. Звонила Ирина:

– Мам, что у вас случилось? Я третий раз звоню, никто трубку не берёт.

Рассказала ей всё. Ирина выслушала, вздохнула тяжело:

– Мам, а может он тебя обманул? Не везёт он тебе никакого сена – это же ясно. Тем более, ты ему деньги дала.

– Неужели?

– Не неужели, а точно. Можешь спокойно ложиться спать

– Ну как же, он всё так правдиво описал, даже сказал, что Серёжка Осяев сено везёт. Разве можно такое сочинить? Я ведь могу завтра пойти к Серёжке и спросить…

– Ой, мам, какая ты наивная! Ты думаешь, если скажешь ему: «Кубырялов, ты лжец!», он не вынесет бесчестия и застрелится?

– Я не думаю и не хочу, чтобы он застрелился, но я не верю, что можно так врать.

– Будто мало тебя в этом году обманывали.

– Но не так ведь, – завыла она от обиды. – Я его ни о чём не просила. Он сам ко мне пришёл и рассказал какое у него сено, как он его косил. И сегодня…

– Ты пойми – это алкаши. Ради выпивки они тебе любую историю придумают и ещё складней, чем эта.

– И Николай-сварщик подтвердил, что у него есть сено, и он сегодня его привезёт.

– Ну ладно, ты уж очень не расстраивайся. Может и правда привезёт, только никогда им ничего вперёд не давай. Делай, как Остап Бендер: утром сено – вечером деньги, вечером сено – утром деньги.

Когда кончила говорить с Ириной, было десять. Вышла ещё раз посмотреть, но теперь и сама не верила, что ей сегодня что-то привезут. Ночью перебирала варианты. Самый плохой, что Кубырялов выманил у неё тридцать шесть тысяч, а сено продал другому. Скорее всего, он так и сделал, негодяй. Деньги с него, конечно, не получишь, да и не деньги ей нужны, ей нужно сено. Осталось два дня. Послезавтра пастух выгоняет последний раз. Мурашки побежали по спине. Ночь казалась бесконечной.

А едва рассвело, Катерина Ивановна уже шагала по дороге к фермам. Ни трактора, ни телеги нигде не было. Через территорию сеновала прошла на другую дорогу, по которой можно проехать в совхоз, но и на ней не было никаких следов, даже клочка оброненного сена. Выходит, Кубырялов действительно обманул? Но как это можно? Как можно быть таким негодяем?

Она вернулась домой – несчастная, со скорбным выражением на бледном лице. Обута в резиновые сапоги, одета в фуфайку, на голове платок с двумя вцепившимися репьями. С утра уже отмахала километра три, а сейчас не домой идёт, не отдыхать, пошла отвязывать коров и вновь шагать, гнать их в стадо.

Ей хотелось пожаловаться кому-нибудь. Коров гнали с Константином Акимовичем, пожаловалась ему. Константин Акимович опухший, багровый – всё ещё с Ганкой из запоя не вышли.

– Да, – сказал рассудительно, – с этими алкашами иметь дела нельзя. Он к нам тоже приходил – Кувырок. Сказал, что ему в счёт зарплаты через неделю дадут муку. «Дайте, – говорит, – двадцать тысяч, а в субботу я привезу мешок». Ганка ему сказала: «Иди, иди, муку мы без тебя купим, когда надо будет». Кубырялов тот ещё брехмейстер, ты ему никогда не верь.

– Ну как же не верить! У меня на него последняя надежда была. Васька Сарычев обещал – тоже не привёз. Что ж мне остаётся как ни верить. Если завтра пастух последний раз стадо выгонит, что делать? И не придумаю!

– Да, – сказал сосед с сочувствием, – у многих такое положение. У сына тоже ничего нет, придётся с крыши снимать, везти ему. А там может и самому не хватит. Кто знает, когда мне с поля привезут.

– Возить-то возят, каждый день вижу, как стоговозы тащат.

– Возят, но не нам, – возразил Константин Акимович.

Катерина Ивановна замолчала, ей уже не хотелось жаловаться. А сосед дал ей ещё один ценный совет:

– Ты зайди к нему, к Кубырялову, узнай в чём дело, чего он врёт так нагло. Привезти, так привози, а нет – деньги давай обратно. Вон он у Костюхи в бане живёт.

– Ну да, не хватало, чтобы я бегала за ними по баням!

А на обратном пути пошла по улице, где Костюха живёт. В дом к нему она не зашла, но, к счастью, Костюха толокся на улице: чёрный, высохший – тоже со своей Марьяной пьют беспощадно. Говорили – Катерина Ивановна не знает, правда это или нет – будто самогонщик Глеб Никодимыч, у которой Костюха питьё покупает, конфисковал у него за долги стиральную машину, единственную ценную вещь, что у него осталась в доме. В общем допилась семья – дальше некуда.

– Костя, – окликнула его Катерина Ивановна, – говорят, Кубырялов у тебя живёт…

– Не живёт у меня никакой Кубырялов! – ответил Костюха злобно (видно, не успел похмелиться). – Прогнал я его вчера.

– Но он ещё придёт?

– Не придёт, – Костюха повернулся к ней спиной и пошёл в дом.

Пропади он пропадом этот Кубырялов, не будет она больше за ним ходить. Если совесть есть, он сам придёт, а нет, то и ходить бесполезно. И всё-таки до самого обеда Катерина Ивановна тайно надеялась, что приедут сейчас Кубырялов с Осяевым, привезут сено и всё объяснят. И объяснение это окажется настолько простым, что она станет смеяться над своими подозрениями и даже стыдно ей будет, что подумала про них напраслину.

Но Кубырялов не приехал. Не приехал и Сарычев. Все её надежды рухнули. Как быть, где взять корма?

Встретила знакомого агронома, занимавшегося летом кормопроизводством. Спросила:

– Михаил Николаевич, ты не знаешь, солому на сеновал ещё не возят?

– Нет, не возят, а что вы хотели?

– Да мне кормить нечем, – она кивнула на свой пустой огород.

– Ивановна. Я ничем помочь не могу. Сейчас на току работаю и к сену не касаюсь. Вам надо договориться с трактористами или с кем-нибудь из бригадиров, чтобы прямо с поля привезли.

Эх, не знает он, как договариваться с трактористами и бригадирами. Впрочем, когда она подоила, просепарировала молоко и вымыла сепаратор, прибежал Константин Акимович:

– Вызови скорей Любовь Павловну, Ганке плохо.

Любовь Павловна работает врачом в районной больнице. Каждое утро на рейсовом автобусе ездит на работу за сорок километров. У неё есть телефон, и совхозные жители давно привыкли, что она прибегает по первому зову, хотя не обязана – на это в совхозе есть участковый фельдшер.

Катерина Ивановна позвонила. Любовь Павловна была дома и взяла трубку. Спросила:

– А что с ней, с Ганкой?

Старушка замялась, не зная, как сказать при Константине Акимовиче.

– Наверное, опять перепили? – догадалась Любовь Павловна.

– Да, наверное.

Через час Любовь Павловна постучалась к ней.

– Ну что, – спросила Катерина Ивановна.

– Алкогольная интоксикация. Вроде откачала её. Укол внутривенно сделала. По-хорошему её бы в больницу надо отправить, под капельницу, да стыдно – пожилая женщина. Я говорю: «Нельзя вам пить, тётя Ганна, вообще нельзя». – «Больше не буду, больше не буду». А сколько раз она так клялась. Посижу у вас, потом схожу ещё, посмотрю, как она.

Посидели, попили кофе, поговорили о всеобщем пьянстве.

– А что вы думаете, ведь народ специально спаивают, авось не заметит, что его грабят. Вы посмотрите: хлеб подорожал в десять тысяч раз, а бутылка водки только в тысячу. Получит этот скотник или тракторист свои жалкие двести тысяч, что купить? На шубу жене не хватает, на хорошую шапку тоже не хватает, а на водку – в самый раз. Но ведь и эти гроши они, бессовестные, задерживают. У нас в больнице с июля зарплату не дают. Я своим коллегам сказала: «Нельзя позволять вытирать о себя ноги. Мы – интеллигенция, мы должны показать пример, как бороться за свои права». Убедила. Двадцать первого проведём предупредительную забастовку. С телевидения приедут. Так что следите. Наверное, покажут нас.

Любовь Павловна красивая женщина. У неё ясные синие глаза, приветливое улыбчивое лицо, каштановые волосы, а небольшая полнота не только не безобразит её, а придаёт её фигурке приятную мягкость, округлость и женственность.

Десять лет назад у Александра Ивановича случился инсульт. Две недели он находился между жизнью и смертью, врачи не решались его трогать и везти в больницу. И все эти две недели Любовь Павловна провела у них. Катерина Ивановна плакала от страха и тоски:

– Умрёт он, не выживет.

А Любовь Павловна её утешала:

– Полно, полно, Катерина Ивановна, вот увидите, через месяц он встанет на ноги.

И правда, через месяц Александр Иванович был здоров и никаких последствий болезни не чувствовалось.

С головой у него началось года два-три назад, но тот ли инсульт тому причиной или что другое – кто знает.

– Ну как вы живёте, Катерина Ивановна? Давно я уже у вас не была.

– Ой, Любовь Павловна, у меня одна проблема – сено, – и она рассказала ей историю с Кубыряловым и Сарычевым.

– И охота вам, Катерина Ивановна, иметь дело с этими алкашами! Я уже пять лет хозяйство не держу, и прекрасно себя чувствую. Пора вам отдохнуть. Я понимаю, что трудно изменить образ жизни, но вы привыкнете.

– Я не знаю, мне жалко их, как людей – коров моих. Если я их продам, их сразу зарежут на мясо.

– Я понимаю, Катерина Ивановна. Знаете, к кому вам надо обратиться? К Сергунько.

– К Ивану Ильичу? А откуда у него сено?

– Да ведь он фермер! Не знаю, как сейчас, а недавно он ещё продавал.

– Иван Ильич должен мне продать, мы с ним старые знакомые.

– А вы ему позвоните. Давайте прямо сейчас. Есть так есть, а на нет…

Пошли в зал. Александр Иванович негромко похрапывал на диване.

– Как он? – спросила Любовь Павловна.

– Спит целыми днями.

– Пусть спит. Он уже не виноват. Это физиология. Видно организм требует отдыха. Это своеобразная защитная реакция.

Катерина Ивановна нашла по справочнику номер и позвонила. Трубку взяла жена Сергунько, ответила, что Иван Ильич ещё на работе.

Попросила у неё позволения позвонить попозже.

– Пожалуйста, звоните.

Проснулся Александр Иванович. Увидев Любовь Павловну, расплылся в счастливой улыбке. А когда понял, что она собирается уходить, страшно огорчился:

– Отчего вы так скоро уходите? Побудьте ещё немного.

– Я давно сижу, Александр Иванович, пора мне домой.

– Да как же вы пойдёте? Такая темнота, и дороги все перерыты, в этих колчах можно убиться, – и Александр Иванович выразил твёрдую решимость проводить Любовь Павловну (уж так он любит свою спасительницу).

– Ну полно, успокойтесь, Александр Иванович, – отвечала Любовь Павловна, – я одна дойду, ничего со мной не случится.

– Сиди! – велела Катерина Ивановна. – Тебя потом самого придётся искать.

Еле уговорили старика.

– Мне ещё к вашим соседям надо, я их лечу.

– Ну хоть до калитки я вас провожу.

Проводить до калитки ему разрешили. В дом он вернулся в философском настроении и сказал:

– Высокой, красивой души человек. Пока такие люди с нами живут, можно сказать, что бог нас ещё не покинул.

– Ишь ты! – удивилась жена стариковскому пафосу.

А он вместо того, чтобы лечь и спать дальше, весь оставшийся вечер слонялся по квартире, поднимал шторы на окнах, вглядывался в темноту и спрашивал сам себя: «Интересно, как Любовь Павловна дошла, смогла ли она благополучно перебраться через эти рытвины?

А Катерину Ивановну больше волновало, куда же делся Иван Ильич. Она позвонила ещё два раза – последний раз в половине одиннадцатого. Иван Ильич домой не приходил. Не хватало, чтобы с Иваном Ильичом что-то случилось и именно тогда, когда он ей первый раз в жизни понадобился.

Александр Иванович наконец достал её своими вопросами, и она соврала, что звонила Любовь Павловна: она давно дома, дошла хорошо и желает ему спокойной ночи. Он успокоился и пошёл спать.

Ну теперь ещё дочери позвонить. Ответил Миша.

– Бабушка, папа с мамой в школе, у них заседает забастовочный комитет.

– Забастовочный комитет!? Это что ещё за новости?!

– Да, бабушка, нам уже сказали, что мы завтра не учимся. У учителей забастовка.

Поздно вечером позвонила Ирина и сказала, что завтра они не работают и поэтому, возможно, приедут.

– Ну приезжайте, – ответила она.