Читать книгу: «Белоручка», страница 8

…Шум прекратился совершенно неожиданно и в результате действий персонажа, от которого этого меньше всего ждали.

Швед, который до сих пор сидел тихо, лишь наблюдая за начавшимся бедламом, взял в руку опрокинутый стакан Престольского, поднялся и со всего маху ударил им об пол. Короткий, но пронзительный звон разнёсся по залу, и все разом замерли.

– В самом деле, – обратился Швед к наступившей тишине, – давайте дослушаем, что нам хочет сказать господин Капризов. Если нужно, – обратился он уже к Минусову, который так и стоял у двери, – я сам лично для вас сломаю дверь, и мы все выйдем. Но мне хотелось бы верить, что, как говорил господин Капризов, мы здесь не теряем время, а собрались для чего-то важного.

Произнесённые слова возымели на аудиторию должный эффект, и всё молча расселись по своим местам. Господин Капризов ещё подержал театральную паузу, чтобы окончательно завладеть вниманием публики, и наконец поднялся над столом.

– Если меня больше не будут перебивать, – заговорил он, – я бы хотел продолжить и донести до вас ту мысль, ради которой я и просил вас собраться здесь. Итак, как я сказал ранее, у меня было поручение – впрочем, его и сейчас никто не отменял – провести с вами работу. И не только с вами, а, так сказать, с разными политическими силами Рошинска, а также курировать другие общественные проекты. Вы же являетесь, на мой взгляд, лишь частью, но самой передовой и самой яркой частью, политической и околополитической губернской среды. Кстати, хочу отдельно поблагодарить тех, кто составлял дополнительные списки с целью рассылки специальных приглашений. Насколько я понял из представленной мне информации, – тут Капризов деловито нацепил на нос очки и посмотрел на лист, лежащий перед ним, будто с чем-то сверяясь, – ваши фигуры в городе имеют не только самый большой политический вес, но и, что важно, человеческий ресурс. Кроме того, вы, дамы и господа – хочу подчеркнуть, именно вы, – вызвали определённое беспокойство как в команде губернатора, так и в Москве. В Москве, разумеется, беспокойство родилось со слов Сенчука, но, выслушав его опасения и доводы, их нашли обоснованными. В результате чего сюда прибыл я. Но что я хочу отметить: я не намереваюсь каким-либо образом охлаждать ваш пыл, пытаться урезонить, умаслить и уж тем более запугать или строить вам козни. И не надо искать подвоха в моих словах, ибо я положил быть с вами честным. Потому как от моей честности будет зависеть успех того предприятия, которое я решил организовать.

Капризов сделал паузу, обведя взглядом присутствующих, и продолжил:

– Вы ведёте свою политическую борьбу за власть уже давно. И не только с нынешним, но и с прошлым губернатором. Будем говорить откровенно: честным путём, то есть через выборы, вам власти не видать как своих ушей. Это, я думаю, вы и сами понимаете. Кроме того, в народе бытует мнение, что вы довольно маргинальная часть общества и что иметь с вами дело не следует. Но вы настойчиво продолжаете биться в закрытую дверь в надежде, что рано или поздно вам отопрут, а может быть, если повезёт, вы даже сможете сорвать двери и занять некоторые чиновничьи кабинеты. Хочу заверить вас: этому не бывать. И не потому, что я такой злой или хочу посеять в ваших сердцах уныние и слабость. Отнюдь.

Капризов снял очки и сел.

– Я это говорю исходя из своего опыта и выкладок, которые должны быть очевидны для всех.

– А если я не хочу сесть в кабинет? – осведомился Иудин, который развалился на своём стуле, закинув ногу на ногу, таким образом продемонстрировав военную обувь, в которую был обут.

– Вполне возможно. Я этого отрицать не буду. Но нежелание занимать один из властных кабинетов не означает, что вы не хотите влиять на политическую обстановку, верно?

Иудин покачал головой, словно посчитав этот довод справедливым.

– Так вот, а теперь я перехожу к главному. Исходя из того, что все вы так или иначе, в большей или меньшей степени решили заняться политикой или находиться в околополитической среде, а некоторым из вас даже удаётся на этом неплохо заработать, я предлагаю следующее. Всем вам, кто доверится мне, кто будет строго и неукоснительно выполнять мои распоряжения, я обещаю, что следующей осенью город Рошинск, а также губерния будут почти в полном вашем распоряжении. Другими словами, вы получите здесь власть. Разумеется, после новых выборов и с некоторыми ограничениями на них. То есть, как вы понимаете, не все вы сможете в них участвовать, однако властные полномочия получит каждый обязательно. Делая вам это откровенное предложение, я, как вы видите, встаю на скользкую дорожку, но зато теперь ясны мотивы появления лежащих перед вами папок, ведь так?

Наступила звенящая тишина. Минута шла за минутой, но никто не решался нарушить молчания.

– И каким же образом? – пискнул наконец Престольский. – Каким образом вы передадите нам власть?

– При помощи маленькой, бескровной, камерной революции, – спокойно пояснил советник. – Да-да, именно передам. Я не собираюсь делать тут что-то для себя. Только для вас.

– С чего такая щедрость? – ядовито спросил Минусов.

– На этот вопрос сейчас я вам ответить не могу, – заверил Капризов. – Но будьте уверены, слово я держу.

– А когда ответите? – поинтересовался писатель Стуликов, которому Капризов вдруг стал очень симпатичен.

– Как только вы дадите согласие во всём мне подчиняться и выполнять мои указания.

Крагин усмехнулся.

– Это кот в мешке, Дмитрий Кириллович. Нам нужны гарантии, что это не очередная провокация.

– Ах, ну да, конечно! Разумеется, – спохватился Капризов. – Я ни в коем случае не требую ответа сейчас. Я дам вам время подумать. Только помните, что время дорого. Надо управиться до следующей осени. И чтобы раздумья ваши были сладкими, а также чтобы вы поверили в искренность моих намерений, я кое-что принёс. В качестве, так сказать, задатка.

С этими словами господин Капризов открыл свой пузатый портфель и вывалил из него пачки банкнот.

– Это ваше, дамы и господа, – сказал он, указывая на деньги тем же манером, как и ранее перед нанятыми сыщиками – словно фокусник, доставший из цилиндра белого кролика. – И хочу заметить, а лучше сказать, предупредить: всё, что было произнесено здесь, разумеется, не должно выходить за пределы этого здания. Деньги, которые вы получите, в любом случае останутся у вас, даже если вы откажетесь от моего предложения. Будем считать, что это презент по случаю знакомства. Но помните: любая попытка причинить мне зло будет немедленно и жестоко караться. Не забывайте про папки! Если же вы по каким-либо причинам не согласитесь на моё заманчивое предложение, вы ничем мне не обязаны, как и я вам. Можете продолжать стучаться в закрытую дверь… Да, кстати, Павел Николаевич, я думаю, дверь можно отпереть.

Меркулов встал и отпер дверь, а аудитория погрузилась в тишину непонимания. Никто не мог сообразить, что всё это значит, однако вид денег завораживал почти всех, внушая энтузиазм, рождающийся от перспективы обладания ими.

– Собственно, это всё, что я хотел до вас донести сегодня при первом знакомстве. Если же вас заинтересует мой проект, то, думаю, через неделю мы повторим встречу, но уже в том формате, который предусматривает полную открытость. И ещё раз повторю: не пытайтесь мне навредить ни сейчас, ни когда-нибудь позже. Это у вас не получится, а мне доставит лишние хлопоты.

Внезапно Канадская, хмурая экологическая активистка, которая до того не проронила ни слова, резко встала, подошла к столу и грубо спросила, указывая на пачки денег:

– Какие тут мои?

– Каждому по одной, – пояснил Капризов, но без удивления.

– Никогда с сексотами дела не имела и иметь не буду, – гордо заявила Канадская, взяла пачку и вышла из зала заседаний, сперва распахнув, а затем громко хлопнув дверью.

– Ну что же, – вздохнул Капризов. – И такое может быть. Эк как спешит. А я хотел всё благородно сделать. Павел Николаевич, распорядитесь.

Меркулов поднялся со своего места и, взяв в охапку пачки денег, принялся довольно буднично, словно всегда этим занимался, обходить стол и класть перед каждым гостем его долю. Быть может, этот процесс и выглядел бы несколько натужно, неучтиво и даже пошло, если бы не неряшливый вид Меркулова и его беззаботность при проведении данного действа.

– Итак, дамы и господа, – опять заговорил Капризов, когда раздача денег была завершена, – на этом я нашу конференцию хочу объявить закрытой. Ещё раз напоминаю, что оставляю за вами полное право выбора, а кроме того, заверяю, что отказ не будет вам ничего стоить, правда, при условии, что и вы мне мешать не станете. Зато если я получу от вас положительный ответ, то вы переходите в полное моё распоряжение. Говорить о том, что вы будете под защитой и с вами ничего плохого не случится, я не стану, ведь это будет ложью. Я не смогу вас защитить, ибо дело превыше всего. Но я постараюсь приложить все усилия, чтобы к успешному завершению нашего дела вы получили заслуженную награду… Ах, вот ещё. Сочтите это за просьбу о небольшой услуге. Я знаю, что кто-то из вас намеревается в скором времени провести протестный митинг. Так, кажется? Очень прошу пока воздержаться. Это единственная моя маленькая просьба. До свидания, дамы и господа!

Закончив свою речь, господин Капризов сел на место и словно бы от нечего делать вновь нацепил на нос очки и принялся просматривать какие-то бумаги. Он хотел присутствовать при том, как его гости будут забирать деньги.

А гости повели себя, в общем-то, одинаково, хотя сначала замешкались. Например, Минусов какое-то время рассматривал всех присутствующих, нервно подмигивал, разводил руками, а затем одним быстрым движением ухватил деньги волосатыми пальцами, положил добычу в карман брюк и, с надменностью сказав: «Всего доброго!» – удалился. Его примеру последовали и прочие.

– Дают – бери, бьют – беги, – с ленивым вздохом изрёк прописную истину писатель Стуликов, тоже забрал деньги и вышел.

Дальше дело пошло веселее, и вот уже загремели отодвигающиеся стулья, послышались первые удаляющиеся по коридору торопливые шаги, и через минуту-другую зал почти опустел. Примечательно, что почти всё происходило молча, гости старались не встречаться друг с другом глазами и в дверях не сталкиваться. Словно начальник только что устроил разгон своим подчинённым и теперь им стало жутко совестно и страшно.

Однако за столом продолжал сидеть один человек, который, очевидно, как и господин Капризов, хотел досмотреть представление до конца.

– А вы что же? – спросил Капризов у Крагина, который вертел в руке золотую авторучку.

– Мне это не нужно, – ответил аналитик.

– Вы отказываетесь от сотрудничества? – переспросил Капризов.

– Нет. Я не это хотел сказать. Я даже скажу обратное: мне бы хотелось заключить с вами сделку.

– Какую?

– Иную, – Крагин оттолкнул пачку банкнот и продолжил: – Дмитрий Кириллович, я понимаю, вы человек, сразу видно, занятой, но я бы хотел осмелиться и купить за эти деньги немного вашего времени.

– Вот как? – удивился Капризов. – И как вы себе это представляете? А главное – зачем?

– Пусть «купить» и громко сказано, но я бы хотел с вами поговорить, что называется, тет-а-тет.

– Моё время для граждан совершенно бесплатно. Можете записаться на приём, – с улыбкой возразил Капризов.

– Но вы же понимаете, о чём я. У меня машина на улице. Давайте я вас подвезу.

Господин Капризов задумался на минуту и потом ответил:

– Хорошо, ждите на улице, я минут через десять подойду.

– Премного благодарен. Автомобиль серый металлик…

– Я знаю, какой у вас автомобиль, – подмигнув, заверил советник.

Ровно через десять минут господин Капризов вышел из дверей Дома пролетариата и, дойдя до угла, сел в серый седан, что стоял у тротуара.

Как только он пристегнулся ремнём безопасности, Крагин завёл мотор, и машина тронулась с места. Какое-то время ехали молча, но господин Капризов первый нарушил монополию звука гудящего мотора.

– До администрации ехать не так далеко, поэтому начинайте, если желали поговорить.

– Вы не хотели бы, чтобы нас видели возле администрации вместе?

– Нет. Это не столь важно. Впрочем, и светиться не стоит.

– Давайте тогда сделаем круг.

– Время, – напомнил Капризов, постучав по стеклу золотых наручных часов.

– Время, время, – неохотно согласился Крагин. – Совершенно верно говорите.

– Ну так что? – повторил Капризов. – Вам тяжело начать? Может быть, я смогу вам помочь?

Крагин повернул в небольшой переулок, остановил автомобиль и откашлялся.

– На самом деле начинать тут и нечего. Я хотел лишь спросить у вас, Дмитрий Кириллович, зачем вам это всё нужно?

Господин Капризов усмехнулся.

– Такой серьёзный вопрос вы решили задать, можно сказать, на ходу и в автомобиле?

– Не желаете отвечать?

– Почему же? Наоборот, могу ответить с лёгкостью. Даже больше: хорошо, что мы на машине, поедемте – я вам кое-что покажу.

Крагин с любопытством посмотрел на Капризова.

– Хорошо, говорите адрес.

– Прядильный тупик. Там, в самом конце. Только не думайте, Константин Константинович, что я сейчас вам раскрою какой-то страшный секрет. Я расскажу всё в общих словах, как объяснил бы любому из присутствующих сегодня. А если вы захотите понять что-то большее, то, как аналитик, сами до всего можете дойти.

Машина вновь тронулась с места, покинула переулок и покатила по широкой улице. Затем Крагин свернул направо и, покрутившись по узким серым переулкам, выехал на другую большую улицу. Наконец через четверть часа автомобиль съехал с асфальтированной дороги и оказался на пыльной грунтовке. Казалось, что спутники покинули город, но это было не так. Это всё ещё был Рошинск, но сильно отличающийся от того Рошинска, каким он был в центре.

– Вот здесь остановите, – попросил Капризов. – Дальше ехать смысла нет. Уже здесь всё станет предельно ясно.

Машина затормозила у обочины, подняв вокруг себя клубы пыли. Прядильный тупик представлял собой улицу, которая, загибаясь, выходила обратно, в сторону города. Дорога была грязной, разбитой, через заросшую канаву пролегала тропинка для пешеходов, а дальше тянулся квартал стоящих плотно друг к другу домов. Строения были деревянные, двухэтажные, с покатой крышей, над которой торчали изъеденные временем дымовые печные трубы. Вид они имели удручающий: обветшалые, с истлевшей краской, оттого почерневшие, местами подгнившие, с выбитыми кое-где или забитыми фанерой окнами, с лоскутами старого рубероида, свисающими с крыш. И нигде ни души, словно всё вокруг было неживым. Даже деревья по обочинам стояли недвижимо, как заколдованные.

Господин Капризов и Крагин вышли из автомобиля.

– Узнаёте? – спросил Капризов, указывая на дома.

– Да. Я знаю этот район. Это же бараки.

– Совершенно верно, бараки, – с горечью подтвердил Капризов.

– И что же? – удивился Крагин.

– А вы знаете, что в этих бараках ещё живут люди?

– Я это допускаю.

– А знаете, что вот в том доме, например, – Капризов указал на дом с новой чистенькой табличкой с цифрой 2, которая резко контрастировала с почерневшей стеной, к которой она была прибита, – живёт Алевтина Григорьевна, престарелая женщина-инвалид семидесяти восьми лет? И что осенью, когда эта дорога превращается в непроходимую реку грязи, а зимой покрывается метровым слоем снега, потому что сюда не заезжает уборочная техника, ей приходится идти с сумкой-тележкой два километра до ближайшего продуктового магазина? Что социальные службы навещают её лишь раз в неделю, но и это никак не помогает ей в борьбе с протекающей крышей или окнами, из которых вечно сквозит, знаете? Знаете, что она живёт здесь уже пятьдесят лет, так долго, что успела схоронить своего мужа, а квартиру, честно заслуженную, государство ей так и не предоставляет? А?

– Теперь знаю, – безразлично ответил аналитик. Он с некоторым недоумением и одновременно брезгливостью посмотрел на Капризова.

– А вон в том доме, – указал Капризов на дом, стоящий почти напротив первого, с такой же новенькой табличкой, но уже с цифрой 5, – живёт другая женщина. Одинокая Людмила Алексеевна Алексеева с детьми. Очень милые два мальчика и девочка. Их зовут Кирилл, Саша и Таня. Людмилу Алексеевну шесть лет назад бросил муж, и теперь она сводит концы с концами, работая продавцом в том магазине, куда ходит Алевтина Григорьевна. Разумеется, её квартира мало чем отличается от квартиры старушки, разве что потолок не протекает, и то только благодаря соседу, Петру Данилину. Бывший сантехник сам полез на крышу и залатал как мог дыры. Стоит ли говорить, что, как и Алевтина Григорьевна, Алексеева с детьми и бывший сантехник Данилин имеют призрачные шансы на то, чтобы съехать отсюда при жизни. А единственное, что смогли сделать власти города и губернии по городской программе для этих бараков и их жителей, так это навесить на дома вон те новенькие таблички. И всё.

Наступила тишина. Крагин достал сигарету и закурил. Его не впечатлил этот рассказ.

– Это частности, Дмитрий Кириллович, – сказал наконец он. – Таких судеб полно в этом мире, и если так реагировать…

– Именно что частности, – спокойно подтвердил Капризов и отвернулся, чуть присев на капот машины. – Но нет ничего показательней, чем частности. Я понимаю вас, Константин Константинович, и не буду разубеждать. Я не могу вам поведать во всех красках, как живут там люди и сотни тысяч таких же по всей России. Я рассказал в общих чертах, и требовать от меня красноречия и литературного таланта не стоит. Но если бы вы видели, в какой бедности, в какой разрухе и нищете живут эти люди. Зашли бы в туалет, который хуже бесплатного общественного… В самом деле! Где сверху осыпается штукатурка и видна сгнившая дранка. Посмотрели бы на длинные, во весь дом, грязные (и не потому, что их не моют, а от старости) коридоры. Двери, застревающие намертво в перекошенных косяках. Жалкие попытки людей как-то скрасить свой быт покупкой современной техники. Она недорогая, она сейчас есть у каждого. Почувствовали бы запах гнили, исходящий из подвала. Взглянули бы на общие кухни, где любая санитарная служба запретила бы не то что готовить, а даже пускать туда людей. Это ужасно. Хорошо хоть, что они в своей массе не становятся проститутками или убийцами. Но ещё чуть-чуть – и станут. Обязательно станут. И всё же это было бы, на самом деле, не столь ужасно, кабы все так жили. Но эти же люди, которые не имеют возможности перебраться в другое жильё, просто снять его, хотя государство обязано само об этом позаботиться, видят, как рядом, в том же Рошинске, строят новые красивые дома, разбивают парки, горожане катаются на велосипедах, красивых дорогих машинах. И эти, как вы сказали, частности – судьбы живых, реальных людей. И в таких случаях нет ничего важнее и показательнее, чем частности. Разве вы не чувствуете, что здесь кроется страшная несправедливость?

– Отчего же? – спросил Крагин. – Вы, наверное, не знаете, а я вам скажу, что эти дома так и остаются здесь, потому что земля под ними никому не нужна. Но потом, с развитием города…

– Я это знаю, – перебил Капризов. – Я отлично знаю про землю. И про то, что она никому не нужна, ибо строить здесь что-либо без создания инфраструктуры, которая не принесёт сиюминутной прибыли, нет смысла. Я же специально всё изучил, посмотрел. Уверился. Иначе откуда мне знать про жителей этих, как вы сказали, бараков. Я с ними даже разговаривал. Но люди, Константин Константинович! Вы говорите: когда всё разовьётся. Да, я согласен. Но люди живут здесь и сейчас, и если бы власть хотела помочь, она с лёгкостью росчерком пера решила бы все эти проблемы. Одним росчерком.

– Так вы же и есть власть, Дмитрий Кириллович, – напомнил Крагин, откидывая окурок сигареты.

– Вам ли не знать, что власть бывает разная.

– Так вы идеалист? – осведомился Крагин.

– Не сказал бы, – не оборачиваясь, ответил Капризов. – Я только за справедливость. То, что я показал вам, это лишь часть ужаса, который творится в государстве. А дети высоких чиновников, которые занимают места в советах директоров государственных банков в двадцать пять лет или другие не менее высокие посты? А полицейские, которые призваны бороться с коррупцией, но сами разъезжают на автомобилях, цена которых равна их зарплате за десять лет? А судьи, у которых сыновья вдруг становятся прокурорами в их же губерниях? Да мало ли подобных примеров, Константин Константинович? А главное, всё это видно, всё открыто, и народ чувствует, не молчит даже иногда, но думает, что надо только потерпеть, только ещё чуть-чуть подождать – и настанет время, когда всё наладится и жизнь станет лучше, честнее, справедливей. Но этого не будет.

– И вы избрали такой странный путь, – подытожил Крагин. – Но почему этот? Простите, мне кажется, это очень наивно. Когда у нас развиты все возможные демократические институты, когда… Да вот даже вы сами на государственной службе, дерзайте!

– Современная демократия – высшая форма тоталитаризма, – убеждённо ответил Капризов. – Всё лукавство состоит в том, чтобы дать народу идею, что он якобы чем-то управляет, и под эту сурдинку и от его имени творить с ним же всё что угодно. А если говорить о настоящей демократии, – тут Капризов обернулся и скривил рот, – то это высшая форма глупости, когда к власти может прийти клинический идиот. Но не об этом сейчас. Я ответил на ваш вопрос?

Крагин помедлил.

– В некоторой степени да, – пространно заявил он. – Вы за справедливость, за правду. За всё хорошее против всего плохого, но не идеалист. И знаете, я вам почему-то не верю. Не знаю почему, но не верю. Всё, что вы сейчас говорили, слишком просто и слишком наивно. Вам не кажется, что ваш монолог похож на монолог какого-нибудь супергероя в маске из американских фильмов? Наверное, поэтому я вам не верю.

– Ваше право, – безразлично ответил Капризов, открывая дверь автомобиля и собираясь сесть. – Как я сказал, у меня нет литературного таланта описать то, что я чувствую, когда вижу масштабы ужаса, уродливым проявлением которого выступает в данный момент этот Прядильный тупик. Может быть, как-нибудь потом. Единственное, что я могу сказать в своё оправдание: ни один порядочный и неравнодушный человек не может оставаться в стороне, когда видит горе и несправедливость в отношении простых людей, совершаемую властью.

Крагин посмотрел на советника искоса.

– И вы хотите в качестве порядочных привести к власти нас?

Господин Капризов понял вопрос и, чуть улыбаясь, закачал головой.

– Вас – это сколько человек? Десять? За этими десятью придёт тысяча других – неравнодушных, честных, порядочных. И рано или поздно, а справедливость победит. Вот увидите. А мы с вами – временное явление. Но не просите меня сейчас рассуждать о глобальном. Мы приехали посмотреть на конкретный ужас.

– Но почему Рошинск? – как бы вдогонку спросил Крагин советника, который уже почти скрылся в автомобиле.

– На этот вопрос я вам сейчас не отвечу. Не время. А вообще, наверное, случайность. Так распорядилась сама судьба. Впрочем, не без участия местной власти и таких, как вы. А будь другой город – было бы то же самое. Я бы поехал, нашёл бараки другого города, привёз бы такого же, как вы, на них поглядеть и сказал бы ровно то же самое. Рошинску просто повезло.