Читать книгу: «Курай – трава степей», страница 6

ГЛАВА 4

В здании Сельского совета в комнате для заседаний, кото- рая в обычные дни являлась «Красным уголком» собралось се- годня всё активное общество более десятка человек, которые составляли костяк нынешней власти на селе. Комната была не такой уж большой, чтобы вместить до двадцати человек со- бравшихся. У всех собравшихся лица были хмурые: между собой разговаривали чуть не шёпотом, ждали начала заседания сель- ского совета в комплексе с руководством двух колхозов: «Крас- ная армия» и «Пролетарий». Первым в комнату вошёл предста-

витель от райкома: за ним с бумагами в руках семенил ногами председатель совета Долгов и в хвосте брёл чургыкая по полу своими огромными валенками выше колен участковый Гнило- кишко. Все быстро встали и стояли, пока не усядется на стулья начальство. Райкомовец открыл папку, достал из неё лист и без всяких предисловий начал свою речь:

– То, что у вас произошло, а это немаловажный факт и нам, так или иначе придётся доложить наверх, это является вопиющим случаем вашей бездарной руководящей работы. За всё случив- шееся кое с кого чуть позже мы ещё спросим: от партийного взы- скания вряд ли кому придётся уйти, потому что вина лежит на вас. На вас повторяю! Кто такая Екатерина Игнатовская вы разве не знали? У вас под носом затаился ярый враг советской власти, а вы и пальцем не пошевелили! Где её муж – заклятый враг народа, спрашиваю вас?.. Не знаете! Зато органы ОГПУ знают! Он прини- мал самое активное участие в контрреволюционном мятеже на Дону, где его и ухлопали наши бойцы Красной армии. Давно надо было изъять у неё детей, отправить их в детский дом, а её сдать работникам ГПУ… разве это не понятно?! А вы всё няньчились с ней! Игнатовская своим поступком, чтобы подорвать основы на- шей Советской власти, пошла даже на то, чтобы умертвить своих детей и саму себя. В этом ярко просматривается её затаившаяся злоба на наш народный строй. Идеология коммунистической вла- сти не зыблема! Такие затаившиеся враги как она пытаются по- дорвать её, ставя, не задумываясь, жизнь своих детей и свою то- же, чтобы достичь желаемого. В то время как коммунистическая партия во главе с нашим вождём товарищем Сталиным, с про- грессивной частью всего пролетариата идёт к трудовому подвигу и к передовым новым свершениям, претворяя в жизнь план инду- стриализации всей нашей великой страны советов, подобные элементы вставляют нам палки в колёса и пытаются нам в этом помешать. Нам предстоит, в ближайшие три-пять лет построить в стране сотни и тысячи фабрик, заводов, электростанций и других объектов прогресса, а также создать самую сильную армию в ми-

ре, такую, какой ещё не знал мир. Вы должны зорко следить за каждым подозрительным элементом, вовремя выявлять его и со- общать, кому следует. Ваше село Глебовка только с третьей по- пытки влилось в программу сплошной коллективизации, из этого райком делает соответствующие выводы, что население вашего села неблагонадёжное и присмотреться здесь надо повниматель- ней, потому, как конечные результаты говорят, что среди населе- ния ещё много подобных Екатерине Игнатовской. Отсюда делайте выводы: кто не с нами, тот против нас! А противников, как вы знаете, партия уничтожает, что подтверждается последними со- бытиями в борьбе с оппортунизмом и троцкизмом. Работать надо товарищи, работать и ещё раз работать! У меня всё. Прошу выска- зывать свои мнения и задавать вопросы. Какое-то время в ком- нате стояла гробовая тишина. Даже стулья не скрипели, а сидя- щие на них, казалось – мёртвые. Затянувшееся молчание нарушил Долгов, он поднялся со стула и сказал:

– Вначале я должен доложить сложившееся критическое положение на территории нашего сельского совета. Как будет расценен поступок Игнатовской – не мне решать, но за положе- ние, которое сложилось в последнее время в селе – отвечать мне. Люди просто голодают, и к тому же сейчас только начало зимы: к концу её работать в обоих колхозах будет не кому. Вес- ной же, которая подведёт черту под этим положением выехать в поле и произвести сев яровых будет просто не кому. Событие, которое взбудоражило всё село показало, что ситуация была критическая. Всё стояло на грани голодного бунта, и лишь одной провокационной искры было достаточно, чтобы народ стал крушить всё вокруг себя. К счастью этого на этот раз удалось из- бежать… – его прервал представитель райкома:

– Вот-вот! О чём я вам только что и говорил! Поступок Игна- товской заведомо был задуман для того чтобы взбунтовать на- род. А бунта мы не боимся! Тому наглядный пример мятежа не- добитых белогвардейцев на Дону, о котором вы осведомлены не хуже меня. Сибирь большая там все поместятся и так же надо

кому там работать. Ну, а особо активных элементов можно и подальше будет переселить! Продолжайте, товарищ Долгов.

– Так вот, – запнувшись, сказал Долгов, – без помощи рай- она мы не выживем. Я уже подумал и предлагаю организовать в каждой бригаде колхозов общественные колхозные столовые. Будем хотя бы два раза в день кормить членов колхоза. Если бы район выделил нам муки… из муки можно готовить мучной суп, на большее мы не претендуем, зная, что вся страна в таком же бедственном положении.

– Вы правильно говорите, товарищ Долгов, что вся страна в бедственном положении и в особенности рабочий класс. Вы здесь в деревне хоть что-то можете найти себе в качестве пи- щи: рабочий – железо и уголь есть не будет. Но о просьбе ва- шей я доложу на бюро райкома партии, думаю, мы вам помо- жем. Со столовыми вы это хорошо придумали, я доложу в рай- коме, думаю, мы применим этот метод и в других хозяйствах. И вот ещё что, этот вопрос у меня стоит отдельным пунктом. Это больной так сказать вопрос, ибо в некоторых хозяйствах с этим вопросом сложилось критическое положение, это, това- рищи – поголовье скота. Неотлагательно, буквально с завтраш- него дня вы должны с представителем ГПУ пересчитать и вне- сти в акты и ведомости наличие поголовья – каждую голову и включая последнюю овцу. За каждую голову скота будете не- сти персональную ответственность. Если случится падёж, будь то той же овцы, не говоря уже о крупнорогатых животных и лошадях, вы обязаны с представителем ГПУ, ну и соответст- венно с ветврачом составить акт падежа животного. Если по заключению ветврача животное пало не от ящура или сибир- ской язвы мясо можно будет употребить в тех же столовых. Всякое злоупотребление: будь то подлог и фальсификация бу- дут рассматриваться как злостный вред советской власти, а ви- новные будут привлечены к строгой ответственности вплоть до расстрела. Всё понятно я изложил? – спросил он, после чего уставился в бумаги на столе.

– Весна не за горами, что сеять будем? Нет ни зернины, – спросил один из бригадиров.

– За семенной фонд не переживайте: семена получите вес- ной, они уже лежат в Кущёвской на хлебной базе. Правда там есть одна особенность, о которой хочу заранее предупредить, чтобы потом не говорили, что не знали и колхозников своих по- ставьте в известность. Семена протравлены дустом, к весне зер- но пропитается им так, что, даже помыв его, смерти избежать, не удастся. Преследовалось две цели: первая – это конечно, чтобы избежать повреждения зерна насекомыми и грызунами, ну и вторая – предотвратить хищение зерна во время сева, что, без сомнения имело бы место. Так что информируйте населе- ние. Кстати, товарищ Долгов… у вас есть списки колхозников, которые находятся в особо бедственном положении?

– Есть, конечно, я давно их составил.

– Зачтите список нам, пожалуйста.

– Зачитывать только членов колхозов или жителей всего села?

– Разумеется, членов коллективных хозяйств; единоличники и всякий остальной сброд, который не состоит в членах колхоз- ников меня не интересует. Долгов порылся в своих бумагах, на- шёл нужный список и стал читать. Прочитав более двух десятков фамилий, и видя, что тот не собирается останавливаться, райко- мовец прервал его чтение:

– Вы что?.. Решили мне зачитать всех жителей села? – спро- сил он, – тогда назовите тех, кто не в бедственном положении.

– Таких списков у меня нет, таких семей я не знаю.

– Странно. Ну, а здесь сидящие, они в какую категорию, по вашему мнению, входят, в том числе и вы?

– Сидящий здесь руководящий состав и я с ними не относят- ся к тому списку, который я зачитал.

– Ну вот, хоть чем-то порадовали: актив целым останется, будет, кому руководить. Ладно, собрание считаю закрытым, обо всех ваших вопросах и просьбах райком подумает и вынесет решение, можно расходиться.

Виктор Алексеевич не являлся членом колхоза, хотя многие земляные работы в тех же колхозах приходилось выполнять по договору, за что колхоз обычно расплачивался зерном: будь то кукуруза, ячмень или горох. Пшеница в договор – никаким уго- вором не подлежала в счёт оплаты. Зима тридцать третьего года для него оказалась трудной как никогда. Обычно в зиму он зем- ляными работами не занимался, разве что иногда выкопает ко- му-то могилу, но в эту зиму уже в январе стали умирать люди. Умирали от недоедания в основном старики, больные и дети. Если вначале января копали могилы коллективно, то с каждым прожитым днём становилось всё трудней найти того, кто ещё имел силы держать лом и лопату в руках. Зима была суровая: земля промёрзла, чуть ли не до метра и верхний слой приходи- лось долбить ломом, а для этого нужны были силы. Наступит день, когда кроме него Виктора Алексеевича копать могилы бы- ло уже не кому. Имея вдоволь зерна, употребляя его запарен- ное в чугуне в пищу, он не потерял ни сил, ни энергии, что порой удивляло жителей села. Конечно, если бы не то зерно, Виктора Алексеевича надолго бы не хватило, он так же, в конце концов, стал бы немощен, как и другие. Уже в феврале приходили с просьбой выкопать могилу почти ежедневно. Иные покойники оставались ждать своей очереди, по несколько дней находясь во дворе своего дома на морозе. За работу Виктор Алексеевич ничего не брал – копал бесплатно. Да и давать что-либо у людей просто не было. За то, чтобы выкопать могилу обычно платили продовольствием, а где его взять, если все голодные и еле ноги таскают. Иной раз, когда покойник лежит в гробу, который уже день посреди двора, приходили и слёзно просили: предлагая золотой крестик, серёжки или кольцо, а то и маленький как но- готок золотой червонец времён далёких. Виктор Алексеевич, отводя в сторону руку с вещью просителя, говорил при этом:

– Что вы, бог с вами! Не надо мне ничего, зачем мне лиш- ний грех на душу брать, я и так выкопаю: вот отдохну немного, в ночь и пойду копать, ночью даже лучше никто не мешает, а

днём постоянно людей хоронят и от работы отвлекают. Проси- тель долго благодарил, кланялся в пояс, задом пятясь к порогу и стоя уже на пороге, поворачивался лицом к иконам, крестился, а затем уходил. Странная вещь. Люди извлекли из заначек при- прятанное на чёрный день золото, но оно никому не было нуж- но. За него нельзя было купить еды, потому как еды – как тако- вой – просто ни у кого не было. Может быть по той причине, что село было расположено вдали от крупных населённых пунктов.

В конце февраля, в одной из бригад колхоза на ферме за ночь пропало сразу две коровы. Утром тут же прибыли трое представителей ГПУ, которые пристально оглядев вначале от пяток до макушки каждого встречного работника фермы, выис- кивая в его облике и поведении признаки совершённого пре- ступления, после чего сели на сани и отправились прочёсывать округу. Во второй половине дня они вновь явились на ту же ферму, но уже с уликами преступления – выходит, что даром время не потратили. В санях лежали те самые улики: две коро- вьи головы, два хвоста и четыре пары копыт; всё как и полагает- ся – в наличии, правда, шкур преступники почему-то не остави- ли, видимо торопились очень. Требуха тоже была в наличии, как и положено, от двоих рогатых – сани жалко было пачкать, пото- му требуху на месте оставили. Народ, тут же краем уха услышав, где лежит бесхозная требуха, устремился в те края, правда, бе- жать по снегу пришлось не близко: в то самое заросшее буре- ломом бывшее поместье за Цун-Цуном. Опасаться, что собаки растянут, не стоило, ибо собак уже почти не было. Те, которые были сильней, и здоровей съели вначале своих собратьев – шавок всяких, а следом за ними и их участь пришла – здоровых люди съели. Как потом рассказывали: след от места, где разделывались с тушами коров довёл до самой Гуляй-Борисовки, где и затерялся. После этого случая, количество сторожей на фермах увеличили и выдали сторожам берданки, а к ним патроны, разрешив письмен- но стрелять на поражение. После этого коровы пропадать пере- стали. Как ни тяжела была зима для жителей, но процент умерших

от голода был не столь велик, как могло бы быть, не организовав вовремя общественные столовые при колхозах. Хоть и затерка- баланда, но большинству населения не дала помереть голодной смертью. Благо весна в том году была ранняя: в конце апреля по всем балкам и пустырям ходили взрослые и дети, выискивая сре- ди растительности то, что годилось в пищу. Главная беда была по- зади, теперь все знали, что они выжили.

В один ясный, тёплый апрельский день, когда земля уже подсохла, а кругом зеленела трава и деревья, что никогда так не радовало людей, Любовь Филипповна решила сходить в поме- стье и со стороны посмотреть на то место, где было когда-то спрятано зерно. Её волновало то, что зять забирал последнее зерно, когда были снегопады и мог плохо скрыть следы схрона. Взяла в руки плетёную корзину и пошла вдоль берега реки, по пути нагибаясь и срывая листья, которые годились в приготов- лении того же супа. Незаметно она дошла до зарослей. Быстро нашла знакомую тропинку и по ней вышла к месту, где был ра- нее схрон. Не доходя, со стороны поглядела через кустарник на то место, оставшись довольной, потому как зять сделал всё как надо. Место было завалено камышом и прелыми досками, сверху лежал раскисший саман, и всё это было завалено ветвя- ми. Догадаться, что здесь что-то было, вряд ли кому придёт в голову, решила она, и пошла обратной дорогой. Выйдя вновь на берег решила взглянуть на другое захоронение, где лежало оружие того казака. Немного прошла между усадьбой и бере- гом реки, вскоре пришла к тому месту, которое она запомнила с точностью до метра. Место располагалось на возвышенности бе- рега, а само захоронение было закопано глубоко в землю. Жирно смазанное колёсной мазью – тавотом, обёрнутое в парусину оружие лежало в целости и сохранности, в чём она и не сомнева- лась. Осмотрев захоронение, выбрав место, где посуше уселась на косогор лицом к реке и задумалась. За повседневными забо- тами, особенно если это в молодости, человек редко задумыва- ется сам о себе, но с годами картина совсем меняется – думать о

себе начинает он всё чаще и не только в часы одиночества и пе- чали. Солнце ласково припекало спину, за которой находилось спрятанное оружие, и о котором она только что подумала как о чём-то судьбоносном без чего нельзя никак обойтись.

«Вот и не понадобилось оно тому казачку Василию, – почти вслух сказала она и углубилась в воспоминания, – да, скорее всего его и живого уже нет. Будет лежать тут годы, десятилетия, может быть вечность. В нём – в том оружии, видимо, как и у людей, своя судьба: одно – постоянно кого-то убивает, порой переходя из рук в руки, другое – как это всю жизнь лежит зары- тым в земле. И моя судьба в чем-то похожа на то оружие, кото- рое тут спрятала: живу все эти годы будто в землю закопанная. В этом году мне сорок семь. Много это или мало? Если по жизни – так целая вечность, если в душе – так и не жила будто вовсе. Сыну вот семнадцать; через два года в новобранцы заберут – нелёгкая видно судьба, как и мне, ему достанется, всей кожей это чувствую, хотя и грех плохое предрекать. Сейчас он немного ещё моложе, чем отец его Сашка, когда он ухаживать за мной стал. Бравый был хоть куда! Сын не пошёл в него, мягкотелый какой-то. Трудно ему в жизни будет. Бог ты мой! А мне то – лишь шестнадцать тогда было! Даже не верится, как быстро всё пролетело! То время… – время счастья!.. я никогда, кажется, больше не была такой счастливой как тогда особенно в тот день, когда ездили в Кущёвскую на торжества по случаю коронации царя. Как тогда было весело. Какой у Сашки красивый экипаж был, впряженный тройкой вороных жеребцов: бешенные какие кони, думала, угробят где-то дорогой. Благо кучер опытный, с ве- терком домчал до станицы, оглянуться не успели. Приехали: а на весь парк по кругу – столы накрытые, и народу у станичного правления тьма, но на нас сразу все внимание обратили, а может больше на коней наших? Нет… – на меня казаки глаза уставили, куда не пойду, везде сопровождают взглядом. Даже Санька за- метил, сказал тогда: «Смотри, чтобы не спёрли тут тебя, видишь, как бельмы выкатили?.. Пойдём лучше друга моего заберём Лу-

бенца, вон с атаманом по аллее расхаживает…». Когда подошли к ним, атаман, поздоровавшись с молодой парой, тут же удалился, а они остались втроём. Медленно пошли по аллее в сторону бе- рега реки. Хлопцы разговаривали о лошадях, о рубке лозы шаш- ками: она их не слушала, а наслаждалась радостным чувством праздника. Разве могла она тогда предположить, что пройдёт не так уж много лет и подобное мероприятие окажется последним в истории России, как и последний император Российский. И Саш- кин друг став станичным атаманом тоже окажется последним атаманом в станице, а сам Сашка будет в её жизни не только пер- вым мужчиной, но и последним. Всё будет последним!..

В тот вечер играл духовой оркестр. Она не имеет конкурен- тов в танцах. Один вальс следует за другим, а к ней подходят по двое-трое, приглашая на танец. Сашка даже злиться стал. Улучив минутку, прижавшись к нему, она на ухо ему сказала: «Ну, не хмурься ты! Разве могу я на кого-то променять тебя. Таких, как ты для меня на свете нет более!..».

Оркестр сменили баянисты. Лихие казаки, крутя шашками над головами, исполняли поистине цирковые номера, от кото- рых дух захватывало. В ту ночь Сашка её вёл под руку, потому как она так наплясалась, что еле ноги переставляла. Идти, благо, было недалеко, каких-то двести метров от станичного правле- ния до дома его тётки. Боже мой!.. Только теперь я поняла, как всё – таки мы тогда хорошо жили до этих всяких революций и коллективизаций. Неужели это будет продолжаться вечно? Нет, скорей всего, нет! Ибо зло всегда пожирает самое себя! Так в старину ещё говорили…».

Поднялась на ноги, отряхнула юбку сзади, глубоко вздохну- ла и пошла вдоль берега реки в сторону деревни. Придя домой, под впечатлением прошлых воспоминаний и испорченного на- строения, решила заодно уже поговорить и с сыном о неприят- ном будущем его. Саша сидел за столом и листал книгу.

– Сынок, всё хочу спросить тебя, почему ты до сих пор не вступил в комсомол?

– Не принимают, мама, два раза уже писал заявление, по- следний раз посоветовали – больше не делать этого, сказали, что – таким как я не место в комсомоле. Когда я спросил, поче- му? на мой вопрос был задан их вопрос, – скажи, кто был твой отец? Если, говорят, не знаешь, можем пояснить, – он был бе- лобандитом. Так что забудем об этом, как-нибудь и без комсо- мола проживу.

– Но без комсомола тебе ведь не поступить, ни в одно учеб- ное заведение. Что ты на это скажешь?

– Мне это, мама, не очень и нужно, хотя знания и специаль- ность не помешали бы в жизни, учусь то я на оценки – хорошо и отлично. В колхоз работать пойду, туда и без комсомола возьмут, а там армия, может, и не вернусь обратно, уеду куда-нибудь. Страна большая: сколько строек, заводов, фабрик всяких. Мама, скажи, ты тоже считаешь, что отец был белобандитом?

– Нет, сынок, я так не считаю, и никогда так не считала и тебе на будущее нарекаю так не считать. Бандит – это тот, кто грабит слабых и беззащитных людей. Бандит не пойдёт туда, где получит достойный отпор. Твой отец давал присягу царю и Отечеству. Он четыре года защищал наше Отечество на гер- манском фронте. Имел два георгиевских креста за доблестную службу и звание хорунжего. Какой же он бандит? Это, скорее всего нынешняя власть бандитская. Вначале они кровавым пу- тём захватили власть, а теперь народ свой уничтожают. Это чисто бандитский метод. Вон за зиму, сколько народу только в нашей деревне вымерло, а по всей стране? Кто может подсчи- тать? Вот, что я тебе скажу, Саша. Когда-то, ещё в девятнадца- том году я говорила это, что и тебе сейчас хочу сказать, но только тогда твоему отцу, но он тогда меня не послушал, пото- му и голову сложил. Так вот… скажу тебе на будущее. Какая бы неправедная и даже незаконная власть не была, она всё равно власть и уже пятнадцать лет держится, а значит, и далее будет держаться. Не вечна, конечно, она, ничего вечного не бывает, но против неё идти нельзя: потому как, не сделав ничего толь-

ко себя загубишь. Если бы можно было эту власть уничтожить, я бы сама тебе вложила в руки оружие. Но это невозможно. Так, зачем губить себя? Надо сжиться с ней, притереться, нако- нец, стерпеть. Ты молод, у тебя ещё жизнь впереди. Через два года тебя заберут в армию, постарайся служить хорошо, а по возможности и остаться там дальше служить. Там, дай Бог, может и в их комсомол тебя примут. Заводы и стройки, сынок,

– ноша тяжёлая, а то ты будешь государев человек, как говори- ли раньше, гляди ещё и выучишься. А сюда… – ты прав возвра- щаться не стоит, они всегда будут попрекать тебя твоим отцом, а представится случай, не задумываясь, к стенке поставят в этом они мастера. Мне без тебя трудно будет, но за меня не переживай, я вытерплю не такое терпела, главное чтобы у тебя жизнь сложилась. Вон у меня уже две внучки растут, дай Бог ещё может и внук будет, не пропаду.

– Мама, а как отец погиб?

– Этого никто не знает, а если кто и знает, то я таких людей не знаю. Да и кто может знать, если они там все полегли. Как горько, сынок, что мне даже к нему на могилу некуда сходить, потому как, не существует её. Ну, хватит об этом и так душа разрывается. Давай я тебя покормлю, а потом к Бережным мне надо сходить. Ты не хочешь со мной сходить к дедушке и бабушке?

– Нет, мама, иди сама, мне надо ещё сочинение дописать.

– Ну, как знаешь, тебе виднее. Отложи свою книжку в сто- рону, сходи к умывальнику помой руки и иди за стол.

Через час Любовь Филипповна уже шла через площадь к родителям. Она всегда с большой радостью посещала роди- тельский дом. Здесь она родилась и выросла, здесь прошла её юность и посетила первая и последняя любовь. Каждый раз, приходя в родное гнездо, она становилась весёлая, острила шутками, на неё находила какая-то эйфория шалости и безза- ботности. Вот и сейчас, ещё не дошла до двора, а настроение уже изменилось: на душе веселее стало, печальные мысли о сыне куда-то улетучились, входя в калитку, даже сама себе

улыбнулась. Вошла в дом, в пояс поклонилась, стоя на пороге и улыбаясь, громко сказала на польском языке:

– Добжий дзень, панове, матка бозка вим в помочи!

– Любка, ну ты всегда что-нибудь да придумаешь, без этого ты никак не можешь, – сказал отец вместо приветствия, – давно хочу тебя спросить, где ты научилась говорить по-польски?.. У нас в роду, вроде бы как поляков не было, на сколько, я пом- ню. Дочь разделась, прошла к столу, сев на стул, она сказала:

– Папа, у вас, наверное, память плохая стала. Вы что не помните как в девятом и десятом году у нас на усадьбе жили поляки? Помните Янека и Марысю, или забыли уже?.. Янек у нас был агрономом, помните, какую он картошку нам вырастил? В деревне такой картошки отродясь не видали, ещё прибегали все посмотреть и на семена просили. Вот в те времена я и научилась немного по-ихнему пшекать. Да что там сложного – те же что и у нас слова только чуть звучат по-другому.

– Вот теперь хорошо их вспомнил, дай им Бог здоровья, если ещё живы, – сказал отец. Сейчас Любовь Филипповна разговари- вала с отцом на украинском языке: дома с сыном она всегда за- ставляла его говорить с ней только на русском и советовала совсем забыть украинский язык: «Легче жить будет…» – говорила она ему.

– Янек с Марысей ещё в одиннадцатом году уехали в свою Польшу сразу после того, как в Киеве Столыпина убили. Они же, папа, были революционеры, только не такие как наши – эти бо- ролись за свободу Польши, а это дело праведное. Нас с Сашкой в гости приглашали, под Краковом местечко. Где они живут? – забыла, как название у меня где-то дома записано, вот правда живы ли?.. а может, уже и нет их на свете, сколько лет то про- шло. Красивая пара была! Как сейчас стоят у меня перед глаза- ми. Марыська – чертяка до того красивая как куколка была. Знаете, что она мне рассказывала? Что она каким-то, я так и не поняла, корнем родня королевской династии Пястов. Не тех ко- ролей, что последние полтораста лет правили, а тех, что ещё ве- ликую Польшу основали. Потом, с годами всё перемешалось, но

она говорила, что её династия всегда выступала за крепкую дружбу с Россией против немецкого засилья. Хорошие люди были: когда уезжали, она так горько плакала, будто с близкой роднёй расставалась… До позднего вечера сидела Любовь Фи- липповна с отцом обсуждая деревенские новости: пили чай за- варенный на молодых веточках вишняка немного подслащен- ный мёдом, а когда уже шла домой про себя подумала: «Надо же, какой сегодня необычный и долгий день выдался…».