Читать книгу: «Грозненский альпинизм советского периода», страница 6

Затем был долгий переход по руслу Безенгийского ледника в район высокогорной хижины под названием «Австрийские ночёвки». Там на высоте 3400 метров отряд пробыл неделю. В суровых высокогорных условиях участники жили в палатках, а инструктора в хижине, где по ночам большие и лохматые альпийские мыши устраивали набеги на наши запасы продуктов. В дневное время, когда отделения участников с инструкторами уходили на занятия или восхождения, на бивуаке оставался только командор и ему приходилось отражать атаки горных туров. Они приходили на бивуак и в поисках соли устраивали настоящие погромы – валили палатки, разбрасывали посуду и вещи, которые нерадивые участники оставляли вне палаток. В общем, скучать командору было некогда.

Помимо отражения атак туров и мышей, надо было наблюдать за работой отделений, выходить по рации на связь с КСП района и группами альпинистов из других отрядов, совершавшими восхождения в этом и соседних районах.

На четвёртый день нашего пребывания на «Австрийских ночёвках» туда в сопровождении Артура Бабинина пришли две польских альпинистки. Они заявили, что с разрешения начальника КСП района будут вдвоём совершать восхождение на вершину Шхара, одну из самых высоких и опасных в Безенгийской стене. Все доводы нашего командора и других опытных инструкторов о том, что на эту гору ходят только сильные команды в составе не менее четырёх человек, были бесполезны. Дамы заявили, что они ходили в Гималаях на Эверест и другие восьмитысячники, а на какой-то пятитысячник под названием Шхара они взойдут ради спортивного интереса. Нам предоставлялась возможность пронаблюдать за тем, как они это сделают.

В. Роговской (справа) на «Австрийских ночёвках»

На следующий день в пять часов утра польские пани вышли на маршрут 5Б категории сложности и, надо сказать, двигались они по крутому снежно-ледовому склону в быстром темпе. К тринадцати часам дамы уже были на снежной подушке, откуда начинался ещё более крутой взлёт ледового склона, выводившего на предвершинный гребень. Они начали его преодолевать с попеременной страховкой. Но тут их накрыла послеобеденная непогода, и альпинистки вынуждены были спуститься обратно на снежную подушку, где поставили палатку и заночевали.

Ночью разразилась сильная гроза с ураганными порывами ветра. Оглушительные раскаты грома сопровождались ослепительными разрядами молний, разрывавшими ночную тьму. Хижина, в которой мы ночевали, сотрясалась под порывами ветра, и порой нам казалось, что мы взлетаем на воздух. Вся эта фантасмагория сопровождалась интенсивным снегопадом и ледяной крупой. Часть палаток, в которых ночевали участники, завалилась из-за ветра и под тяжестью выпавших осадков. Пришлось экстренно эвакуировать участников женского пола в хижину, благо их было всего пятеро. В общем, большая часть ночи прошла в трудах и заботах. Где-то часам к четырём утра погода более или менее успокоилась, и мы даже смогли немного поспать.

Часов в восемь утра, когда мы выползли из хижины на свет божий, перед нами предстала довольно мрачная картина. Весь ландшафт был засыпан снегом, над ледником стоял плотный туман, а вершины гор скрывались под завесой тяжёлых грозовых туч. Никакого оптимизма нам эта картина не внушала. Становилось всё более тревожно за состояние польских альпинисток, так как они не вышли на обязательную утреннюю радиосвязь.

Уполномоченный представитель КСП района А. Бабинин и наш командор, посовещавшись с инструкторами, решили, как только рассеется туман и появится видимость, отправить спасателей туда, где ночевали польские альпинистки, чтобы на месте разобраться, в каком они состоянии, оказать помощь и в случае необходимости препроводить их обратно на «Австрийские ночёвки». Персональный состав головной спасательной группы определился быстро: грозненцы М. Бесков, В. Роговской, Ю. Иванов и доктор из числа участников.

Сборы были недолгими и вот уже мы движемся по леднику в сторону снежной подушки. Видимость не более двухсот метров, ледник засыпан свежим снегом, поэтому для обеспечения безопасности двигаемся в связках по два человека. Идём медленно, с осторожностью, так как не видно ориентиров, а в тумане на леднике можно уйти куда угодно, только не туда, куда надо. Наша рация находится на постоянном приеме, и периодически я получаю от командора ценные указания и советы.

Часа через два туман внезапно рассеялся, и мы увидели прямо перед собой снежный склон, выводящий на снежную подушку. Мы начали подъём вверх по склону. Приходилось топтать ступени в снегу, так как кошки, надетые на наши ботинки, быстро забивались снегом и плохо держали. Прошли расстояние в три-четыре сорокаметровых верёвки, в это время нам сообщили по рации, что наблюдают палатку на подушке и признаки жизни возле неё. По-видимому, дамы сворачивают бивуак и вероятно пойдут вниз. Через некоторое время мы увидели двух человек, медленно бредущих вниз по склону. Судя по тому, что один из них часто падал, мы поняли, что дамам ночью крепко досталось и силы их на исходе. Мы решили подождать, предоставив возможность этим альпинисткам как можно больше получить острых ощущений и до конца прочувствовать последствия своей излишней самоуверенности.

Возможно, мы были неправы. Но тогда в нашем сознании, воспитанном на правилах и традициях советского альпинизма, не укладывалось, как эти люди ради удовлетворения своих эгоистических желаний, наплевав на здравый смысл и рекомендации опытных горных гидов, решились на авантюрное восхождение с реальным риском для своей (и не только своей) жизни. Ведь если бы дамам удалось подняться на предвершинный гребень, и там бы их настигла непогода, то спасателям, то есть нам, инструкторам отряда, пришлось бы снимать их оттуда живых или мертвых, а это совсем другая работа с риском для здоровья или жизни.

У меня уже был опыт спасательных работ. В ноябре 1969 года я и мой напарник по связке Анатолий Фролов (в 1976 году погиб вместе с ещё пятью грозненскими альпинистами при восхождении на вершину пик Пушкина в Безенгийском районе), в составе головного спасательного отряда участвовали в эвакуации травмированного альпиниста из Курска. У пострадавшего помимо травм, началась ещё и пневмония, которая на высоте 4500 метров убивает за несколько часов. Поэтому необходимо было с перемычки между вершинами Дзенеладзе и Важа Пшавела (Грузинский угол, Восточный Кавказ) экстренно спустить его вниз. Для ускорения работы пострадавшего на носилках «акья» решили спускать прямо по ледовому кулуару, который начинался из-под вершины Дзенеладзе и выводил прямо на морену ледника, где располагался базовый бивуак «Хрустальные ночёвки». Сопровождать носилки вызвались двое – руководитель команды спасателей, мастер спорта А. Заев, и я.

Остальные семь человек (четверо спасателей и трое альпинистов из группы пострадавшего) должны были страховать носилки и сопровождающих с помощью двух восьмидесятиметровых верёвок. Это была суровая работа на грани смертельного риска. Даже по прошествии многих лет я с содроганием вспоминаю эту спасательную работу, закрываю глаза и ясно вижу картину. Вот А. Заев и я, обутые в отриконенные ботинки с ледовыми кошками, тащим по льду носилки с пострадавшим. Пострадавший периодически стонет от боли, а когда мимо носилок летят камни (их сбрасывает вниз движением страховочных верёвок) громко матерится и начинает читать молитву «Отче наш», прося бога о том, чтобы камни не перебили веревки и не попали в сопровождающих.

В эти моменты эти самые сопровождающие, пристёгнутые к носилкам короткими фалами из основной верёвки, спасаясь от камней, прячут свои головы под носилками. Пока трое наверху спускают нас на очередные семьдесят пять метров, четверо спасателей идут вниз по скалам, перетаскивают страховочные верёвки и забивают крючья для следующей станции спуска. Короткая остановка, и всё повторяется. Опять по кулуару летят на нас камни, пострадавший матерится, а сопровождающие, выбиваясь из сил, тащат носилки вниз. Так продолжается часа четыре, начинает вечереть, становится очень холодно (ноябрь в горах – это зима). Сильно замерзли ступни ног, я их почти не чувствую. Но кулуар уже кончился и уже видны палатки нашего бивуака, до них метров триста по снегу. В это время А. Заев говорит мне: «палатки видишь? Давай, парень, двигай туда, дальше мы сами без тебя справимся».

С трудом снимаю примёрзшие к ботинкам кошки и бреду по снегу с одной мыслью в голове: надо дойти до палаток, иначе замёрзну. Дошёл до ближайшей палатки, заполз в неё, а дальше всё как в тумане. Кто-то снял с меня ботинки вместе с примерзшими к ним носками и стал растирать ступни ног, кто-то поил горячим чаем. Потом меня раздели и засунули в спальный мешок. Очнулся на следующее утро, сильно болели и распухли пальцы на ступне правой ноги. Доктор, осмотревший меня и Толю Фролова (у него, часами стоявшего на страховке, было обморожение обеих ступней ног) сделал нам обезболивающие инъекции и настоятельно рекомендовал нам срочно двигаться вниз к ближайшему медицинскому учреждению.

А до больницы было долго добираться: три часа пешком, на наших обмороженных ногах, до Дарьяльского ущелья, а потом ещё полтора часа на автобусе до Владикавказа. Когда мы 7-го ноября, в день праздника Октябрьской Революции, с трудом всё-таки добрались до больницы, местные медицинские работники с изумлением спрашивали у нас: где это вас так угораздило, вы что – алкоголики, как можно в такую тёплую погоду получить обморожение? За окном в это время действительно было плюс десять градусов. Мне очень долго пришлось лечить обмороженные пальцы ног и до сих пор зимой, в холодную погоду, у меня мёрзнут пальцы на ступне правой ноги. Вот таковы риски и последствия экстремальных спасательных работ. В моей тридцатилетней практике альпинизма были и другие многочисленные случаи спасательных работ, и почти всегда проведение этих работ было связано с риском для здоровья, а часто и для жизни спасателей.

Пётр Дементьев. Страницы альпинистской биографии

Альпинизмом я начал заниматься с осени 1972 года в секции Дудченко Игоря. Семнадцатого апреля 1973 года он нас сводил на вершину Мальчоч-Корт (категория сложности 1Б), и таким образом я стал обладателем значка «Альпинист СССР».

Первое моё восхождение вполне могло бы стать и последним. Мы очень долго шли в густом тумане, по колено в снегу, ведомые Игорем Дудченко. Было тяжело. Иногда кому-то становилось плохо. «Горняшка²³» – авторитетно говорил Игорь и мы понимающе кивали. Потом он сказал: вот мы и на вершине, но не спешите радоваться: большинство несчастных случаев происходит на спуске. Мы в общем-то и не собирались радоваться, а после его слов и спускаться расхотелось, но внизу нас ждало тепло, ждал чай – и мы пошли вниз.

Потом мне захотелось узнать, в чём же тут подвох, и я пошёл на восхождение ещё раз, на этот раз в настоящем альплагере Цей, на серьёзную гору – пик ВЦСПС. Опять туман и видимость никакая.

Потом в полном тумане совершили восхождение на Заромаг, центральную вершину в районе, и командир долго рассказывал, что бы мы увидели, если бы была хорошая погода. При этом очень убедительно размахивал руками. Всё это было очень увлекательно, и я решил ходить на восхождения, пока не застану наконец вершину в хорошем погодном состоянии. Ходил-ходил, да так и втянулся. В том году выполнил нормативы на третий разряд по альпинизму.

В апреле Дудченко собрал нас – семь человек, разрядников разной квалификации, и повёз в Приэльбрусье, на Ирики. Доехали мы на перекладных до селения Верхний Баксан и пошли вверх по красивейшему ущелью с каменными столбами и нарзанными источниками. Переночевав, утром пошли на вершину Советский воин по маршруту категории сложности 2А, оставив часть вещей внизу. Погода была отличная, и я все тёплые вещи тоже оставил внизу. На гребне вдруг налетел ветер, откуда-то принесло тучи, началась пурга, и стал я понемногу замерзать. А внизу, под маршрутом, на травке, нежилась под солнцем корова. Так захотелось оказаться там и прижаться спиной к её тёплому животу! Но увы, приходилось согреваться только крупной дрожью. Видя это, Игорь сказал, что руководство двойкой мне не засчитывает, только участие.

А теперь, сказал он, чтобы не терять высоту, идём на траверс Ирикчат категории сложности 3А. По гребню подошли к Ирикам и пошли дальше. Погода портилась, передняя связка зависла на очередной стенке, а впереди ещё почти весь маршрут. Возникла перспектива холодной (то есть без палаток) ночёвки. Коровы скрылись в тумане, и Игорь, прекратив восхождение, повёл нас вниз. Тоже очень полезный опыт.

На лето досталась мне путёвка в альплагерь Безенги. Там наш тренер Дудченко взял меня в своё отделение. Как-то он сказал мне, что я напоминаю ему его самого в молодости. Но почему-то его это не радовало, и гонял он меня, как Сидор свою козу, а однажды и отловил при падении. Спускались мы бегом по каменистому склону, я неудачно споткнулся, и вот, лечу молчком, думаю: сейчас ругаться начнёт. Он протянул руку, перехватил меня, поставил на склон, пробурчал: «разлетались тут»; и, обращаясь к остальным: «я вам сказал бежать за мной след в след, а не летать у меня над головой, размахивая ледорубом». И дальше побежали. Мы за смену выполнили программу третьего и четвёртого этапов обучения; и ещё он послал меня на две двойки в спортивных группах: тебе, говорит, полезно. А я и не был против.

В эту смену удалось мне вписать новую страницу в бивачное меню.

Большую часть времени мы проводили вне лагеря. Затаривались продуктами, бензином для примусов и уходили на несколько дней в высокогорную зону на занятия и восхождения. Потом возвращались, день-два в лагере – и снова на высокогорные ночёвки. С продуктами было так: сначала подсчитывали, на сколько человеко-дней мы идём, и сколько в рублях нам на это причитается. Потом на складе переписывали список наличных продуктов и их стоимость. Потом составляли меню на каждый день, подсчитывали необходимое для этого количество продуктов на разрешённую сумму. Потом заполняли заявку, подписывали её у инструктора, в учебной части и в бухгалтерии. Потом шли на склад, получали продукты, рассовывали их по рюкзакам и бегом из лагеря. Обычное меню на отделение было – суп из пакетов, приправленный половиной банки тушёнки, макароны с другой половиной той же банки и чай с печеньем. По утрам – манка со сгущёнкой.

Меня это меню не вдохновляло, и решил я накормить нас чем-нибудь вкусным. В списке на складе числилось «мясо свежее», дорого, правда, на всё остальное оставалось совсем мало, зато как это здорово порадовать себя шашлыком или ещё чем-то подобным на фоне гор! Выписал я «мясо свежее», но на складе мечты растаяли как дым в свете соцреализма: «мясом» оказалась большая кость с остатками мяса в некоторых местах, куда не смогла достать ленивая рука повара. Грустное было зрелище, но делать нечего, уже ничего не исправишь.

И вот, на «Австрийских ночёвках» заложил я кость одним концом в бачок от примуса, который служил нам кастрюлей, поварил её минут семь, и понял всю тщетность этой затеи. Чтобы не жечь зря бензин, вытащил кость, аккуратно завернул и спрятал под палатку, чтобы мух не привлекать: потом выброшу куда-нибудь в трещину. В бачок долил воды, засыпал супчик, сижу, мешаю.

Подходит староста соседнего отделения: что это за манипуляции тут у тебя? Да вот, говорю, натуральную бычью кость раздобыл, даёт супу навар и совершенно фантастический аромат! Хочешь, понюхай. Он понюхал, прослезился: а зачем, говорит, вытащил? Хорошая кость, говорю, отдаёт свой навар и аромат где-то двадцать четыре часа. Я её использовал десять минут, так что мне её на всю смену хватит. Он с тоской посмотрел в сторону своего супа: а можешь её мне минут на десять дать? А я тебе полбанки тушёнки? Товарищам надо помогать, я согласился, он взял кость, а я приправил суп тушёнкой. Кость пользовалась большим успехом в дальнейшем. А когда пришла пора уходить с ночёвок, её у меня выпросил кто-то из остающихся всего за банку сгущёнки. Когда через две недели я вернулся на «Австрийские ночёвки» в составе спортивной группы, чтобы третий раз идти на Башхауз 2А, кость там уже не нашёл: кто-то унёс всё-таки.

А Башхауз мне стал как родной. Потом я и четвёртый раз проходил через его перевал, но это уже при спуске с Крумкола шестой категории сложности.

А в тот раз, зная дорогу наизусть, повёл я группу по леднику в сплошном тумане, ушли мы правее, лезем, лезем – выходим на гребень. На нём тур, записка: пик Скалистый. Понятно. Это в том же гребне, через перевал, правее Башхауза. Чтобы не терять высоту и не блуждать в тумане, пошли по гребню. Идём, идём – снова тур. Снова пик Скалистый! Потом ещё был пик Камнепадный, потом ещё Скалистый. Думали, что никогда этот гребень не кончится, но вот наконец Башхауз! Быстро поменяли записку и вниз, вниз. Бегом, чтобы успеть засветло.

Внизу ледник сильно разорван, много трещин, припорошенных снегом. Их не всегда видно, да и опыта ещё маловато, связались в одну четвёрку. Самого лёгкого вперёд, если провалится – есть шанс удержать, самого тяжелого последним: если провалится – остальных вряд ли снизу утянет за собой, скорее они его выдернут. И побежали. Так всё и получилось: бегу последним, несколько раз нога уходит в пустоту, но падать некогда, верёвка тянет вперёд и продолжаю бежать. Уже перед последним поворотом остановились, отряхнулись и вальяжной походкой пришли на ночёвки.

В начале апреля 1975 года я поехал от клуба туристов инструктором на сборы начальников КСС (контрольно-спасательных служб) в Безенги, вместе с Богдановым Геной. Там провели мы цикл занятий и совершили со своими отделениями по четыре восхождения, закрыв участникам третий разряд. Начальником сборов был Кропф Фердинанд Алоизович, бывший немецкий антифашист, перебежавший в своё время в СССР, который руководил к тому времени безопасностью в Управлении альпинизма ВС ДСО профсоюзов. Он был известен как переводчик учебного пособия «Спасательные работы в горах», которые издал, видимо, для маскировки, под своим именем. Командиром отряда был Тариэл Лукашвили, грузинский альпинист, мастер спорта СССР по альпинизму и хороший парень. От контрольно-спасательного пункта (КСП) района курировал сборы начальник КСП Артур Бабинин, он и повёл всю команду (кроме Кропфа, разумеется), на первое восхождение на пик Семеновского 1Б.

Заночевали под горой, на морене Безенгийского ледника. Сильно мело, установили из снега защитную стенку, легли спать. Мы с Богдановым жили в палатке вдвоём. Ночью ветер раздулся в ураган, мы поняли, что долго палатка не продержится, убрали колышки, поддерживающие конёк, подмяли его под себя, уменьшив парусность, и приготовились спать дальше. Тут раздался громкий хлопок: лопнула палатка у соседей. Взяли их к себе и неплохо переночевали впятером: палатка без колышков стала намного объёмнее.

Утром погода успокоилась, мы раскопали свои вещи и пошли на гору. Самое тяжелое – топтать снег первому, поэтому первого часто меняли. Он становился в конец группы, отдыхал, пока снова не наступит его очередь топтать ступени в снегу. Командир задал направление, и вперёд вышел начальник КСС Краснодарского района, здоровый, 120-килограммовый мужик. За ним оставалась широкая траншея глубиной по пояс, иногда по грудь, по которой было очень уютно идти. Потом вперёд вышел лёгкий Богданов, скользя по фирну. Иногда кое-кто проваливался по колено. Последним шёл краснодарец, оставляя за собой глубокую траншею и всё более отставая. Отдохнул, называется.

***

В 1975 году я стал тренироваться в секции альпинизма ДСО «Буревестник», а в 1976 году поехал в школу инструкторов, которая в то время функционировала при альплагере Эльбрус. Вместе со мной в школе учились Саша Василенко и Валера Пыльцин.

Стажировку после окончания школы инструкторов я проходил в альплагере «Торпедо» в Цее вместе с Райко Сашей, который окончил школу инструкторов годом ранее. Когда мы были на ночёвках под Цейским ледником, пришло сообщение о гибели группы в альплагере Безенги; впоследствии выяснилось, что это были наши друзья. Поисковыми и транспортировочными работами занимался Артур Бабинин, в ту пору начальник контрольно-спасательного пункта Безенгийского района.

В те времена организация восхождений была несколько проще, чем в последующие годы. Можно было даже на выходные съездить на восхождение, например, в Приэльбрусье или в Кистинку. Выезжали небольшим составом (восемь – двенадцать человек) на вершины Советский Воин, Ирики, Суарык. По новым правилам эту возможность ликвидировали. Пришли новые руководящие материалы, которые серьёзно осложняли организацию восхождений. Надо было организовывать полноценные сборы, иметь инструкторов, выпускающего, спасательный отряд с доктором и радистом, календарный план и прочую многочисленную документацию, всё это расписать, выслать, получить подтверждение… Ни в «Труде», ни в «Буревестнике» к осени 1976 года необходимого количества активных инструкторов не было.

Мы, Василенко, Пыльцын и я (в школе инструкторов мы сдружились и теперь в горы ходили вместе) стали думать, как быть дальше. Очевидное решение – ликвидировать одну из секций и всем объединиться в другой – по ряду причин нас не устраивало. Вот тогда и решили создать общую «крышу» в виде республиканской федерации альпинизма и, сохранив секции, организовывать сборы от федерации. А председателем пригласить человека, который своим авторитетом и опытом помог бы федерации укрепиться. Предложили председательствовать Хасану Минтуеву, он согласился при условии, что по мелочам его дёргать не будем. Так он стал первым председателем федерации альпинизма ЧИАССР²⁴. И надо сказать, он всегда приходил, когда его звали, на заседания федерации, вникал в суть проблем, давал дельные советы. Когда мог, выезжал с нами на сборы.

Активную помощь оказывал Валера Логовской, который в то время учился на дневном отделении геологоразведочного факультета Грозненского нефтяного института, по ночам работал на заводе «Красный молот», чтобы содержать семью и оплачивать квартиру, а в промежутках между тем и другим ходил на тренировки. Понемногу работа федерации альпинизма наладилась.

***

Помню незабываемое зрелище на плато Кича. Первого мая мы туда пришли, поставили палатки, развели примуса, поели и вечером устроили праздничное шествие с воздушными шариками. Было красиво. Потом шарики отпустили; они улетели вверх по кулуару до гребня и скрылись. Мы ещё какое-то время попраздновали, погрустили и разошлись по палаткам – завтра восхождение. Утром встали с рассветом, собрались, позавтракали, выходим, и тут из-за гребня появляются наши шарики и спускаются к нам по кулуару. Здорово!

Что-то похожее мы видели потом на Уллутау. Раннее утро, идём маршрут 5Б категории (маршрут «по островам») – Василенко, Пыльцын и я. Из-за гребня появилось солнце. И слева по кулуару между «островами» и маршрутом Абалакова полетели вверх бабочки! Их несло по снежно-ледовому кулуару вверх нескончаемым потоком. Они заполнили весь кулуар, скрывались за перегибом, а снизу летели всё новые и новые, параллельно с нами, на высоте за 4000 метров и уходили за гребень Уллутау на грузинскую сторону, на ледник Лекзыр. Что это было за явление, до сих пор не знаю.

На траверсе Кич-Салги: Зенков, Чуприн, Дементьев, М.Говоров, Ивашкин

***

В 1977 году летом я работал в альплагере Торпедо со «значкистами» (второй этап обучения), в промежутках между сменами инструктора ходили на маршруты четвёртой категории сложности. Надо сказать, ходить на спортивные восхождения в Торпедо тогда было непросто. Начуч лагеря, Акритов Иван Панайотович, был вообще-то хороший мужик, но трезвым бывал только час-полтора утром, и, если в это время не успеешь оформить выход на маршрут – потом уже поздно. Начспасом был москвич Белов, который считал, что чем меньше народу в горах, тем спокойнее начспасу. Это никак не вязалось с моими планами. Поэтому на следующий год, соблазненный рассказами Саши Василенко и Валеры Пыльцына о том, что в альплагере Уллутау начуч альплагеря Порохня Юрий Иванович буквально выпихивает своих инструкторов на восхождения, я перешел в альплагерь Уллутау.

А тогда, в Торпедо, по приезду я попал на разбор восхождения группы инструкторов на вершину Адайхох 3А категории сложности. По пути на ночёвки они заблудились, на маршрут не вышли. Больше в альплагере никто на тройки и четвёрки не хотел ходить, я у них сменил руководителя и пошли мы. Потом мы ещё прошли три маршрута категории 4А, с Костей Гузовским из Орджоникидзе прошли маршрут категории 3А в двойке²⁵. Потом в альплагере появился Ивашкин Володя из Грозного, ему нужно было для спортивного роста выполнить руководство восхождением по маршруту категории 4Б, и мы пошли на Заромаг.

Из хижины на Цейском леднике вышли в два часа ночи. Подошли под маршрут и начали подниматься двумя связками: Ивашкин – Тамара Синицына и я с Костей. До этого мы почти все четвёрки проходили, только в отдельных местах используя попеременную страховку. А здесь первая связка с самого начала пошла с попеременной страховкой и продолжала это делать независимо от сложности маршрута. Мы долго молча наблюдали за этим, поправлять старших товарищей было как-то неудобно, а дело затягивалось. Я им говорю: что-то вы очень уж тщательно страхуетесь. А Тамара отвечает: ты сам говорил, страховаться надо не там, где сложно, а где есть куда падать. И где, подумалось мне, в горах найти место, где некуда падать? Ну ладно, идём дальше.

Потом сели обедать, Володя развёл примус, чувствую, дело идёт к ночёвке на маршруте. Что-то во мне с этим не согласилось, и я вышел вперёд. Подходим к висячему леднику, единственному, пожалуй, действительно сложному месту на маршруте. Я нашёл вертикальный ледовый камин метров семь высотой, прошёл его на одном дыхании, вышел на площадку, организовал перила, принял группу, пошли дальше.

А дальше – крутой снежный взлёт на предвершинный гребень. Снега много, фирн за день подтаял, напитался влагой, что под ним неизвестно, но чувствую явственный запах лавины. Ночевать здесь и ждать, пока фирн схватится морозом не хотелось, и я пошёл осторожно один вертикально вверх, чтобы не перегружать и не подрезать склон. Вышел на всю верёвку, попросил подвязать ещё одну. Вышел на восемьдесят метров, склон стал более пологим. Попросил подвязать ещё репшнур длиной двадцать метров. Наконец-то можно было надёжно закрепить верёвку. Организовал перила, по одному поднялись остальные и по пологому гребню пошли вверх. Гроза не предвиделась и площадку под палатку отрыли на вершине. Первый раз я ночевал на вершине! Кажется, и последний. Погода была ясная, видимость во все стороны прекрасная, вокруг – снежные вершины под ослепительным лунным светом, потом луна куда-то ушла, но ярче заблистали звёзды. Сказка!

***

В спортивном обществе «Буревестник», когда я туда пришёл, занятия проводили инструктора Хазов Володя и Бондаренко Коля. Николаева Елена, элегантная женщина, как-то показала мне фотографию, где она стоит в обнимку с Михаилом Хергиани и Тенцингом Норгеем²⁶. На мой вопрос, почему она не ездит на сборы, сказала: вот моя компания. Я тогда толком её не понял. Только потом, в восьмидесятые годы, поймал себя на том, что мне стало неинтересно в горах в отсутствие друзей, которые по разным причинам уже не приедут.

Как-то подошли ко мне Николаева и Бородацкий (это было в октябре 1976 года, в пору активного строительства федерации альпинизма ЧИАССР) и Бородацкий говорит: мы тут посовещались и решили передать должность тренера тебе. Если не возражаешь, сходим в ДСО «Буревестник», я тебя представлю Николаева добавила: на кафедре переговорила, они согласны взять по моей рекомендации тебя. Если не против, пиши заявление, а я буду помогать, пока не освоишься. Так я стал тренером. Занятия в секции для студентов приравнивались к занятиям по физической подготовке. А от ДСО мы получали путёвки в альплагеря и школу инструкторов, «крышу» для проведения своих мероприятий и кое-какое финансирование иногда.

***

Разными путями добывали снаряжение. Например, договорились с руководством альплагеря и закупили в Уллутау списанные верёвки в большом количестве, ботинки, ещё что-то. Естественно, отобрали то, что было ещё пригодно для использования. Система снабжения в те времена была такая, что и альплагеря не всегда имели то, что требуется. Из-за этого у меня серьёзные конфликты были в альплагерях Алибек и Эльбрус, а также на совещании по безопасности в альплагере Адылсу. Рации «Виталки» мы заказали через друзей на заводе-изготовителе (неофициально, конечно), по сто рублей за штуку, той же частоты, что и у грозненского клуба туристов – с тем, чтобы, во-первых, маскироваться под них, а во-вторых, чтобы иметь возможность при необходимости попросить у Полового Толика (руководителя клуба туристов) дополнительно его рации. Ракеты для аварийной связи в горах нам вынес прапорщик – начальник склада в пятнадцатом военном городке. Да ещё и с воющим сигналом в качестве бонуса и совсем недорого.

Всё это делалось вынужденно: в частности, по правилам без ракет невозможно было организовать сборы. Для шитья обвязок, одежды, спальников и прочего организовали поездку за списанными парашютами в Ростов. Из парашютных строп я сшил себе обвязку, в которой потом ходил на все восхождения и которую конструктивно считаю лучшей из всех, которые когда-либо видел, в том числе в альпинистских магазинах в Церматте, под Маттерхорном, а также в Шамони и в многочисленных каталогах. Она до сих пор живая. Железо – кошки, карабины, крючья, зажимы, закладухи²⁷ разные и прочее закупали по всему Союзу у разных умельцев, что-то делали сами. Скажем, Лёнчик Луконенко разработал систему налобного фонарика из обычного «китайского», с квадратной батарейкой, которая пряталась в нагрудный карман пуховки и поэтому не замерзала, и оснастку для его изготовления. Пыльцын Валера изобрёл конструкцию очков для высокогорья из банок из-под сгущенки и технологию их производства и т.д. Всё это, конечно, не от неуёмной тяги к диковинкам, а потому что приобрести нормальное снаряжение возможности в те времена не было.

***

Вспоминается такая любопытная страница грозненского альпинизма начала восьмидесятых годов.

Во время войны в Афгане наши крепко получили по шапке в каком-то эпизоде из-за отсутствия опыта ведения боевых действий в горных условиях, необходимого снаряжения, тактических наработок, подготовленных для боёв в горах бойцов и командиров. Высокие умы в Генштабе обозначили некоторые военные округа (в том числе и Северо-Кавказский) горными и обязали их провести соответствующую работу по альпинистской подготовке военнослужащих. Ко мне, как к председателю президиума федерации альпинизма ЧИАССР, обратился заместитель командира дивизии полковник Петренко.