Читать книгу: «Монах Ордена феникса», страница 10

10

На Стену Альфонсо вышел первым, неся в руках самый дальнобойный лук, который смогли найти и который он мог осилить натянуть, сразу подошел к ограде, посмотрел на Лес. Увидев черного волка, со всей своей силы он натянул лук, отпустил стрелу на свободу. Волк, услышав стрекот тетивы, посмотрел на Альфонсо, и потом оба они смотрели на дугообразную ниточку летящего смертоносного снаряда, который не был смертоносным, поскольку даже не долетел. не говоря уже о том, что его унесло ветром далеко в сторону. Альфонсо выругался, Волк завыл и неспешно спрятался в Лес.

Позади него стража выталкивала остальных четверых осужденных – ровно столько нужно было людей, чтобы накормить птичек, и тогда они не разлетятся по городу. Точное число нужных людей было выяснено множеством экспериментов. Замыкали колонну слуги, которые тащили небольшой стожок соломы, кучу тряпья, и сами удивлялись такому выбору предметов загадочного и страшного монаха Ордена света.

– Надеетесь хорошенько выспаться, граф, – съязвил дэ Эсген, глядя на тряпки. Альфонсо выстрелил из лука в Кариизия, сматерился, повернулся к начальнику дворцовой стражи:

– Буду проводить ритуал. Хотите поприсутствовать? Или страшно?

– Стану мерзким преступником, обязательно поучаствую. А пока – удачи граф.

Едва закрылась дверь, как четверо приговоренных бросились умолять Альфонсо спасти их, иногда переходя на угрозы, иногда на слезы, иногда на объятия с его ногами.

–Да что б Вас, пшли прочь! – разозлился Альфонсо, сел у ограды стены, задумался.

Тактический расчет его был прост: видимо, птицы реагируют на шум, которого, благодаря их ужасающему, сводящему с ума пению, предостаточно, и слух у них настолько хороший, что они слышат дыхание и биение сердца, по этому находят и спящих. Так рассуждал Альфонсо, полагавший, что солома и тряпки смогут заглушить эти звуки, и тогда птицы отсюда улетят, чтобы сожрать кого нибудь другого.

– Жить хотите? – спросил он остальных ближе к полуночи.

– Говорите, что делать, Ваше сиятельство, – ответил один из них.

– Стойте молча.

Альфонсо подошел к первому, с размаху треснул по голове осужденного припасенной дубинкой, добавив ему в коллекцию травм сотрясение мозга и отправив за грань сознания.

–Какого черта творишь, паскуда? – заорал самый здоровый преступник и схватился за алебарду- грозное, смертоносное, красивое и совершенно бесполезное в битве с птицами оружие.

– Делаю так, чтобы вы не вопили, как девки, – бросил ему Альфонсо и уложил второго – быстро, качественно и неожиданно для того; тот только рухнул, как столб, не успев даже раскинуть руки.

– Только тронь меня, – крикнул здоровый, – и птицы тебя целого не увидят.

– Меня тоже не трогай, – неуверенно сказал второй, глядя на первого и два лежащих тела рядом.

Из глубины леса снова раздался заунывный, отчаянный волчий вой. Альфонсо скрипнул зубами, махнул рукой и, оттащив два тела в сторону, стал производить странные и непонятные манипуляции: он связал им руки и ноги веревками, заткнул рты тряпками, искренне надеясь что у них не заложены носы, они не задохнутся, и эксперимент не провалится, закидал соломой и тряпьем, потом передумал, разворошил все обратно и положил сначала тряпье, потом накрыл все соломой.

Лица наблюдающих каторжников являли собой прекрасный образец полного недоумения и изумления. В городе поговаривали, что после ночи на стене монах Ордена света сошел с ума, стал разговаривать с духами, а также видел самого Сарамона, и даже выбил у него зуб, который прячет в тайном месте, поскольку тот обладает чудовищной силой. И проводимые сейчас манипуляции нисколько не опровергали эти слова.

Альфонсо разжег факелы – множество факелов по всему участку Стены, лег в свой любимый угол и моментально уснул – до полуночи делать было нечего, а разговаривать с двумя арестантами не получилось – те упорно придумывали способ, как слезть со стены, не поломав организма, пытались выломать дверь и просто тряслись от страха.

Альфонсо снился сон, в котором он знал, что это сон – не могут деревья быть разноцветными, Сарамон наряжен в скомороха, а ведьмы танцевать и петь народные песни под разливающийся хохот Бурлидо. Альфонсо каким то чудом оказался на Кариизии, и тот скакал вокруг огромного костра, гавкая от восторга на ветер как маленький щенок. Беспокойство проникло в этот бред в тот момент, когда Сарамон дудел Альфонсо дудкой прямо в ухо, а ведьмы затащили в круг и принялись тереться о него, призывая тоже танцевать. У одной из ведьм появилось лицо принцессы, которая оскалилась… и он проснулся.

Трясущимися руками Альфонсо запихал себе в уши кусочки кожи, утрамбовав их поплотнее – из-за лесного слуха он услышал гул раньше остальных – с заткнутыми ушами стало полегче, но не сильно. Ужас проникал сквозь тело и впитывался в кости, отчего их начинало ломить, мышцы сводило судорогой, а голова начала раздуваться, словно пузырь. Альфонсо сунул себе в рот заранее приготовленную веточку, чтобы не стучать зубами, заодно посильнее сжал челюсти, чтобы его не тошнило – хоть королевский обед и настойчиво просился обратно.

Двое стражников орали так, что казалось глотки их разорвутся; один остервенело бился головой о дверь, к чему та привыкла, второй бросился к Альфонсо, с мольбой о помощи, потом принялся на него орать, проклинать и бросился со Стены, захрипел, потеряв голос где то посередине пути вниз.

Теперь Альфонсо чувствовал, как шевелятся волосы у него на голове. Перелетев через факелы, вернулась на стену голова самоубийцы – одна без тела, покатилась, сверкая глазами и шевеля болтающейся нижней челюстью, словно что то говорила.

Того бедолагу, который бился головой о стену подхватила самая большая птица, но, почему то не вырулила, а ударилась головой о козырек крыши башни, выбив пару черепиц, вырвав из спины ноши два куска мяса и уронив добычу. Приговоренный упал, задыхаясь от крови и вопля, вскочил на ноги, собираясь бежать, но умер на первом шаге –накинувшись, птицы рвали на куски уже труп.

Смолк хруст костей, треск рвущихся мышц и кожи, черные твари приземлились, цокая длиннющими когтями по камням, принялись подбирать остатки обеда. Гул становился все громче, страх все невыносимее, и уже даже жажда жизни почти отступила перед этой пыткой – Альфонсо приготовился заорать со всей силы, чтобы быстрее умереть, как вдруг зашевелилась куча соломы, изнутри нее послышался стон и стожок мгновенно облепили черные, шевелящиеся тени. Полетела в разные стороны солома, раздался изподтряпочный вопль, черные птицы (по факту, конечно, черные летучие мыши, но не до терминологии сейчас) разрывали тряпки на куски, полетели из под острых когтей куски ткани, как хлопья снега, попадая в пламя факела, сгорали светлячками в темноте ночи. Не понятно, как так получилось, но одна птица, вдруг, взлетела в небо, мотая лапой из стороны в сторону силуэтом видимая в ярком, лунном свете: пытаясь сбросить с себя прицепившуюся полоску ткани, закружилась она в воздухе, завертелась клубком и заверещала так, что у Альфонсо изо рта палка вылетела. Стая резко взмыла ввысь, взмыла ввысь и куча тряпок, цепляясь за крылья, мотаясь на сморщенных мордах, вихляясь кусками на когтистых лапах – пытаясь все это стряхнуть с себя, птицы выписывали немыслимые пируэты, сталкиваясь друг с другом, падая на Стену, врезались в башни, и голосили тонюсенькими голосами так, что Альфонсо невольно поморщился – жуткий страх сменился новой напастью – жутким смехом.

От рвущегося наружу хохота просто разрывало на части, настолько писк напуганных тварей был тоненьким и веселым, словно голос карлика на ярмарке. Две из птиц умудрились поджечь тряпки от факелов и теперь метались по воздуху словно фениксы, воняя паленой шкурой и визжа еще более тоненьким, испуганным писком. Визг прекратился только тогда, когда все тряпки вернулись на землю, двух птиц со сломанными крыльями разорвали и сожрали в воздухе свои же соплеменники, а затем, остальные, обиженно ругаясь, вернулись в башню.

Солнышко вышло из – за города, посмотрело на Стену, и увидело странную картину – монаха Ордена света, прижимающего себе нижнюю челюсть к верхней руками, двух оглушенных дежурных – которые медленно, хватаясь за головы, словно с жуткого похмелья, выбирались из кучи тряпья все в нитках, соломе, но невредимые и ошеломленные.

– Мать твою, что здесь было?! – воскликнул один из очнувшихся.

Альфонсо отпустил руки и расхохотался. Он смеялся и не мог остановиться, периодически задыхаясь, жадно хватая ртом воздух, держась за больные бока, и какое то время искренне считая, что еще чуть – чуть, и умрет от смеха.

– Боже мой мы живы… Мы живы!! – заорал второй, подбежал к ограде стены, крикнул в сторону города дурным голосом: я жив!!!

Альфонсо лежал на животе, прикусив ладонь и стараясь не смеяться. Шумно и мощно всасывал он в себя пыль Стены, представляя что нибудь мерзкое и страшное, чтобы избавиться от этого верещания, звеневшего у него в голове.

Один из стражников подошел к дэ Эсгену:

– Это просто чудо, ваше сиятельство, выживших – трое, причем ни на одном ни царапинки, только граф Альфонсо…

– Ну! – надвинул на глаза брови дэ Эсген, – чего с ним?

– Он не может самостоятельно передвигаться….

– Почему? Ему что, ноги оторвали?

– Нет. Он не может встать, он все время падает… от смеха.

11

Весть о выживших на Стене распространилась быстрее чумы, собрав на площади перед дворцом огромную толпу народа, и эта толпа бесновалась в безумном восторге, приветствуя пришибленных каторжников, которые до сих пор не могли поверить, что это происходит с ними. Мужики кричали им «виват победителям», женщины кидали им цветы и воздушные поцелуи, которые падали и на конвоировавших их стражников, висели на их могучих плечах, прилетали в глаза. И вся эта братия приглушенно затихла в тот момент, когда в поле зрения попал виновник победы – монах Ордена света, который пластом лежал на носилках бездыханный и недвижимый.

Точнее, так казалось со стороны, на самом деле Альфонсо конечно дышал, но старался это делать максимально редко и не глубоко – от продолжительного смеха у него болело все: ребра, живот, спина, челюсть, даже голова гудела, и он старался не шевелиться напрасно.

– Кому расскажу, не поверят, – болезненно морща внутри себя свою душу, думал Альфонсо, – что можно так серьезно пострадать от смеха…

Только спустя сутки неподвижного лежания на шелковых простынях, попытках поесть полулежа- полусидя и мучительных походов в туалет- мучительных как для Альфонсо, так и для таскавшей его Гнилушки, он медленно вышел в сад, кряхтя и хромая, наслаждаясь воздухом и еще…

Он шел прижимаясь к кустам сирени, чтобы ненароком не напороться на принцессу, когда сквозь тонкие веточки и нежные листики растения, увидел ее платье и насторожился. Рядом стояла Иссилаида – с цветком в руках –богиня созидательница, с грязными по локоть руками, и, видимо, собиралась, под чуткими указаниями принцессы, запихать цветочек в землю.

– Это будет самый прекрасный цветок на свете, – искренне подумал Альфонсо, мониторя процесс через кусты, хватаясь за сердце, пытаясь сжать его через ребра, чтобы хоть как то успокоить любовный зуд.

– Никогда бы не подумала, что столь благородный муж любит подглядывать за дамами, – внезапно услышал он у своего уха голос королевы и, повернувшись, покраснел, затем поклонился:

– Толком то и не видать ничего…

– Дурак! – возопил он себе в лицо в своей голове, – блаженный! Сказал бы: « сад в это время года прекрасен, вот хожу, любуюсь». Ой дурак!

Королева едва заметно улыбнулась – наверное, была того же мнения.

– Она прелестна…Да-да, не отпирайся, я – женщина, и все прекрасно вижу, но…Граф, ты, безусловно, один из самых храбрых людей, которых я знаю, ты столько сделал для нас, и наша благодарность безмерна, но, пойми, ты, граф ей не пара.

– Я знаю, Ваше величество, – вдруг отчаянно воскликнул Альфонсо. Почему то ему показалось, что здесь он встретит поддержку; утопая в своем горе, он забыл, что ищет тепла у голодного медведя: я знаю, я не достоин ходить по одной с ней земле, но что мне делать, если без нее нет ничего, кроме пустоты и мрака? Я готов умереть ради нее, сидеть на Стене вечно, только ради прикосновения к ней, но она так божественно прекрасна…А я…Кто я?

– Это очень трогательно, граф, – холодно произнесла королева, и сверкнула глазами – еще холоднее, – но не смей больше морочить голову Алене, тем более, у нее есть муж…Будет муж…Я знаю, что глупая девчонка влюблена в тебя по уши, так будь благоразумнее.

– Какой Алене? Причем здесь Алена? Да сдалась она мне, ходит за мной по пятам. Я про Иссилаиду – нимфу этого сада…

– Служанку? – королева Эгетелина вскинула брови так, что они пропали за челкой, – за тобой хвостом бегает королевская дочь, а ты сохнешь по служанке, которую любой может затащить на сеновал за триста песедов? Ты либо действительно блаженный монах, либо ведешь очень тонкую, умную игру, сути которой я не понимаю. Так или иначе, держись от принцессы подальше, иначе тебе не сдобровать.

Королева ушла. Иссилаида ушла. Даже Алена ушла. Одна тоска – самая верная из подруг, напополам с недоумением остались.

12

В третий раз на Стену Альфонсо провожал весь город – те люди, которые смогли поместиться на площади, занятой каретами всей высшей знати города. Стоял неимоверный шум, летели вверх шапки, летели в Альфонсо цветы, восторженные крики, слова, которые по задумке автора должны были подбадривать, а по факту – раздражали, признания в любви (и не всегда от женщин). Проводить на стену явился даже Аэрон с королевой, притащили и принцессу – бледная, тряслась она от страха, глядя на Стену с ужасом… Ужасом за свою любовь, тайную (как она думала), вечную (как ей казалось), обжигающую нежное девичье сердце, мешающее спать и думать. Эту сладкую боль носила она в себе, плача по ночам от отчаяния и одиночества. Молилась она за Альфонсо, едва шевеля губами, скрывая ото всех свои чувства, хоть и так все обо всем догадывались. Кроме Аэрона. С искаженным завистью и вселенской тоской лицом, смотрел дэ Эсген то на принцессу (тогда на лице преобладала тоска), то на Альфонсо (тогда изгиб бровей к носу указывал на власть на на лице зависти), мечтая, чтобы Альфонсо разорвали на куски, но так, чтобы Алена при этом не страдала.

Альфонсо всего этого не замечал, не обратил он внимание и на толпу людей, прослушал пафосные, нудные речи короля о долге, храбрости и чести, напутствие королевы и другие многочисленные речи власть имущих. Он отстранился от мира, катая в голове одну и ту же мысль без остановки: он же имеет титул графа, а как граф, он имеет право покупать крепостных людей! Он мог купить Иссилаиду, любовь всей своей жизни, как же ему, остолопу, сразу не пришло такое в голову? Сколько потеряно счастливого времени! Как же эта запоздавшая мысль сейчас выжигала ему мозг.

Правда, у графа дэ Эстэды не было ни гроша денег, но можно было уговорить короля подарить ее в подарок! Ну или попросить скидку за заслуги перед страной. В любом случае деньги на любовь всей своей жизни всегда можно найти.

Благословить Альфонсо на Стену пришел сам Бурлидо – старый пройдоха понял, что люди теперь считают Альфонсо чуть ли не святым, по этому церковь была просто обязана примазаться к нему, в противном случае она теряла бы массу прихожан, терпела бы конкуренцию с новым популярным монахом, и деньги за связь с богом не текли бы в карман назначенных им представителей на земле. Но Альфонсо сделал страшную дерзость: задумчиво опустив голову, прошел он мимо его высокопреосвященства, не обратив на оного никакого внимания, нанеся тем самым такую страшную рану его гордости, и так пришибленной, что не было и речи о том, чтобы помириться. Бурлидо так и оцепенел в глупой позе, с дымящимся кадилом в одной, и сосудом со святой водой в другой руке. На глазах у всех.

–Есть ли у тебя какое либо желание? – спросил Аэрон. Он встал в королевскую, властную позу, поглядывая искоса вокруг чтобы понять, как ее находят окружающие. Окружающие придворные всем своим молчаливым восторгом показывали восхищение, простой рабочий люд скрытно и молча не любил короля в любой позе одинаково.

– Да… Хочу пойти на Стену один, надоело слушать истошные вопли.

Даже многоликая толпа с тысячей голосов затихла, создав идеальную тишину. Остальные приговоренные так вообще челюсти уронили от удивления, глаза их загорелись надеждой, что их просто четвертуют, вместо ночи с птицами.

– Это не по закону, – сказал после долгой, тяжелой для него паузы, Аэрон.

– Пусть идет, Ваше величество, – пропел Бурлидо, – думаю, такому герою можно сделать небольшое послабление.

– Больше шансов, что он сдохнет, наконец, – злорадно подумал он про себя, глядя на Альфонсо с лютой ненавистью и сладко улыбаясь, уже отпевая в своих мыслях те лохмотья, что от него останутся. В его голове новоявленный соперник на религиозной почве отлично смотрелся разорванным на кусочки на глубине полутора метров под землей.

– Ладно, будь по твоему.

Из оружия Альфонсо взял только крюк с пятью метрами веревки – больше не дали, боясь, что он слезет со Стены и сбежит, и свой любимый кинжал, хотя и десять метров, при недюжинной удаче, можно было бы пролететь почти безболезненно. Если повезет.

К черту прежние планы по сохранению популяции черных птиц – теперь Альфонсо не хотел рисковать, по этому залез на башню, перерезал глотки всем летучим тварям пока они не проснулись (которые остались висеть даже мертвые – не оторвешь), спустился обратно и лег спать до утра.

В первое утро дэ Эсген проводил со Стены Альфонсо, поседевшего от страха, вторую – еле живого от смеха. Что будет после третьей ночи, спрашивало любопытство дэ Эсгена своего носителя, и ответ, который дала открытая дверь на стену, был поразителен: Альфонсо спал. И спал так крепко, что его пришлось будить.

Естественно чуткий слух Альфонсо разбудил его задолго до того, как открылась дверь, поскольку он услышал шаги, но он хотел произвести впечатление и своего добился – дэ Эсген был впечатлен, хотя виду не подал.

– В обязанности дежурного также входит также рубежей государства от шпионов и нападения других стран, – хмуро заметил начальник дворцовой стражи, глядя на зевающего дежурного.

– Ага, и для охраны рубежей собрали весь цвет нации – разбойников, грабителей, шпионов, – буркнул Альфонсо.

Со Стены он сошел уже героем. Героем, который победил черных птиц – ни воплей, ни криков, ни трупов ночью не было впервые за всю историю Эгибетуза. Ликованию народа не было предела, каждый хотел прикоснуться к святому так, что бедную стражу, конвоировавшую Альфонсо чуть не разорвали на куски, благо у них были мечи и доспехи. Черная карета долго не могла проехать через запруду человеческих тел, стража разрезала пласты серых тел кнутами и копьями, при этом их едва не снесли с лошадей.

– Короля на коронации так не приветствовали, – невольно изумился дэ Эсген, хотя должен был сохранять невозмутимость.

– Сделает что нибудь для народа, а не только для себя, и своих прихвостней, будут приветствовать, – пожал плечами Альфонсо.

– Все таки надо было тебя четвертовать, – злобно ответил начальник дворцовой стражи.

А в королевском замке от слуги Минитэки Альфонсо узнал, что тот купил Иссилаиду и с утра забрал к себе в замок. Жизнь остановилась.

Лошади неслись по улице со всех пар ног, обливая прохожих водой из луж и угрожая смести их с дороги, если те не пошевелятся. Лошади неслись со всех пар ног, но все равно эти волосатые клячи еле ползли, даром, что королевские. Кучер, стегавший их кнутом, замучился так, словно стегали его самого, но Альфонсо все равно орал на него матерными словами с таким напором, что тот едва не спрыгнул на землю на ходу и не принялся подталкивать карету сзади.

Замок первого советника был огромен, как и честолюбие владельца, грозен и сер, как старая ворона – потрепанная, но бесстрашная и готовая дать клювом отпор любому, кто к ней сунется. Замок, как и королевский, тоже сидел на огромной скале, и дорога к нему была извилистой, граничащей с обрывом без шансов на благоприятное приземление, она заканчивалась в красивом, идеально ухоженном саду, до которого Альфонсо пока не добрался, упершись в стену с подъемными воротами и хмурой стражей.

– К старшему советнику короля! Живее! Срочное дело государственной важности! –стрельнул он словами первому попавшемуся стражнику в лицо, отчего тот мигом напрягся и вытянулся.

– Ты кто такой, чудик? К его высочеству захотел? А короля тебе не позвать, смерд?

– Начальника охраны позови, болван, большего от тебя не требуют!

Когда появился начальник дворцовой стражи, горцуя на красивейшем скакуне замка, Альфонсо уже кувыркали в пыли, массируя древками копий: сначала попытались прогнать словами, но в запале Альфонсо бросился в драку, и теперь, под ударами ног, думал о том, что этого делать не стоило. Так же как и не стоило приезжать к замку первого советника в старой, поношенной рясе, сворованной у монаха и пережившей страшные вещи.

– А ну хватит! – крикнул прискакавший начальник смены охраны, спрыгнул с коня, – стоит отлучиться ненадолго, как уже бьют кого то.

– Ты кто таков будешь, монах?

– Я граф Альфонсо кхе-х… дэ Эстеда… тьфу… кхе-х, пришел по важному… чтоб вас, козлы…

– Чтоб вас черти съели, недоумки!! – накинулся на стражей начальник, поднимая графа на ноги, отряхивая с него пыль – возвращая, ее, так сказать, обратно домой, на дорогу.

– Какой же это граф, бродяга обычный, – пророкотал стражник, оторопевший от нагоняя на пустом месте, – одет, как нищий, их тут сотни блаженных шляется целый день.

– Он монах, он и должен быть одет как нищий. И граф. Ступайте за мной, ваше сиятельство, его светлость ждет вас.

Советник сидел в огромном кресле, в огромной комнате, перед огромным камином, огромным столом, с огромной тарелкой яблок на ней, и казалось, дремал, впрочем, всегда так казалось. Когда в палаты залетел Альфонсо, Минитэка щелкнул пальцами – все слуги и стража растворились в мгновение ока, закрыв массивные двери с грохотом, свойственным массивным дверям.

– Граф Альфонсо, поздравляю с исполнением наказания. Теперь ты свободный человек.

– Премного благодарен, ваша светлость. Не хотел Вас беспокоить пустяками, но дело пятиминутной важности для Вас. Это дело…

– Я ждал тебя, Альфонсо, – перебил его Минитэка, – и знаю про твое желание. Я купил ее по дешевке, за десять тысяч песедов – за обедом я съедаю на большую сумму…

– Я готов отдать за нее двадцать! – встрял Альфонсо, -тридцать. Сорок?

– Это забавно. Неужели ты думаешь, что я купил ее потому что у меня некому ухаживать за садом?

– Это вряд ли, – подумал Альфонсо. И вправду, зачем ему она? Тоже влюбился?

Это было самое вероятное предположение (как в такую не влюбиться?), но нутром Альфонсо уже чуял подвох, а тут еще всплыли слова про святого марионетку – кукловода, услышанные в подземелье замка, готового вести за собой серую массу, именуемую народом. Этого еще не хватало!

– Мы стоим на пороге мировой войны. Зажатые с одной стороны лесом, с другой – океаном, мы расплодились так, что теперь нам не хватает территории. Мы как сельди в бочке. Все страны, словно злобные псы, только и ждут, как их спустят с цепи и тогда начнется драка не на жизнь, а на смерть за каждый клочок грязи, который мы зовем землей. И в этой своре Эгибетуз – маленькая, слабая шавка, которую разорвут одной из первых, если она не найдет себе мощного союзника, к которому присоединится. Аэрон глуп и носится со своими понятиями о чести и достоинстве, как курица с камешком, не понимая, что нам не устоять в любом случае.

Альфонсо не верил своим ушам так же сильно, как и не хотел бы все это слушать. Купить себе Иссилаиду – что может быть проще, но теперь он понимал, что сможет сделать это только пройдя через самую темную, противную, неблагородную клоаку, когда либо созданную богами – политику, нырнув в нее с головой.

– Не беспокойся, – изобразил Минитека на лице что то типа , немного раздвинув щеки, – никто нас не услышит. Мы можем говорить свободно.

– Я не понимаю, при чем здесь я? Вояка я так себе.

– Я поясню. Пока Аэрон сражался с деревьями в лесу, королева возила на смотрины свою дочь– Аленку в Степь, и та понравилась местному принцу – Донису. Теперь все готово к тому, чтобы заключить союз между Степью и Эгибетузом, но Аэрон уперся, как бык рогом и ждет поддержки от другой страны на севере – Эстерии – такой же маленькой и хилой, как Эгибетуз, к тому же – она бросит нас на произвол других стран при любой опасности.

– Тебе, – произнес Минитека после небольшой паузы, – нужно будет свергнуть короля.

– А, только и всего! – ошеломленно, а потому не контролируемо воскликнул Альфонсо, – А я то думал: птицы мертвы, волка я отогнал, чем же мне теперь заняться? А свергну ка я короля с престола!

– Потрясающая дерзость, – сказал Минитека бесцветным голосом, – которую я оправдываю только твоим дикарским лесным происхождением.

Альфонсо вздрогнул, но внутри себя, по крайней мере он надеялся, что снаружи этого не было заметно.

– Не удивляйся, – Минитека вскинул руку, и на стол брякнулась вещица – артефакт Волшебного города, который Альфонсо нашел у себя в штанах в лесу. – Мои люди обыскали твои покои раньше людей Бурлидо, и я прекрасно знаю, что ты ходок. В отличие от повернутого на религии короля, и ненавидящего тебя первосвященника. Ты знаешь, что за эту штучку из Волшебного города, тебя будут жечь очень долго и очень мучительно?

– Волшебного города не существует, – твердо, как мог, сказал Альфонсо, хотя сердце у него бешено заколотилось – это легенда. А эту штуку можете показать кому угодно – я понятия не имею, что это.

– Я тоже. Однако в таких вопросах король непреклонен- гореть тебе ярко и долго, как бы ты не отпирался, и Бурлидо мне в этом поможет – уж он то напоет королю про демона из Леса, про пророчество из Священной книги. Наплетет с три короба – не унесешь. С ходоками король даже не разговаривает.

Это было весьма убедительно сказано – кому поверит король: своим подданным, или какому то проходимцу, не понятно откуда вылезшему, не понятно кем являющимся. Ответ очевиден.

– А от меня то что требуется?

– Повести за собой людей – невежественную толпу, которая считает тебя мессией на Земле, повести туда, куда скажу я, и когда Аэрон падет, ты получишь все, что пожелаешь – власть, деньги, положение, и свою садовницу.

– А если я откажусь и доложу королю о Вашем предательстве? – спросил Альфонсо просто так, на всякий случай, хотя ответ знал заранее.

– Король тебе не поверит, он поверит мне. А я просто уничтожу тебя и твою любовь. Если ты сбежишь или предашь меня – она умрет. Да и ты тоже. Ну так что? Согласен?

Сможет ли он предать короля, обречь тысячи людей на смерть ради одной Иссилаиды, возможно, даже, уничтожить целую страну? Альфонсо задумался, и думал не долго: конечно сможет, что тут и говорить. Людей на свете много, а Иссилаидушка – одна.

– Да вариантов то не много, – пробурчал Альфонсо.

– Это умное решение. Значит сейчас ты выйдешь отсюда живым. До поры до времени ты мне не понадобишься, позже, я пришлю человека и он тебе все расскажет. Пока – свободен.

Из замка первого советника Альфонсо вышел предателем, сел в свою (королевскую) предательскую карету, одолженную у того, кого должен был свергнуть.

– Ой, и ладно, мне что Аэрон – отец родной? Кто мне вообще все эти люди? Никто. – думал он, глядя на работающих в полях крестьян, которым земли вполне хватало, чтобы замучиться на ней работать.