Читать книгу: «Хочу на радио «или почему на радио работать не стоит»», страница 4
Ведущий против начальника
Да, ведущему определили роль официанта. Но это совсем не значит, что он желает быть таковым. Поэтому интересы работников эфира и руководства станции не всегда совпадают.
Для начальника радиостанции ведущий – это обслуживающий персонал. Обычная деталь в машине его коммерции. Эфирный работник для него просто средство. (Что, может быть, не слишком красиво, но, однако, вполне естественно.)
Сам же ведущий, конечно, так не считает. Для него все ровно наоборот: средство – радио, а цель – это он сам.
А значит, у ведущего и у начальника есть заведомый конфликт интересов. (В каких-то интимных точках эти интересы, конечно же, пересечены.)
А какие интересы может преследовать ведущий в отношении радио? Ну кроме, конечно, зарплаты и возможности передать в эфире маме привет?
Конечно же, это самопиар. И его следствие – дальнейшее продвижение: на телевидение, на обложки журналов, вверх по ценовой лестнице. Ну и, разумеется, на вожделенные корпоративы.
А для этого ведущему нужно быть не винтиком в механизме эфира, а ярким и интересным чуваком. Проблема лишь в том, что за излишнюю «интересность» можно схлопотать от начальства…
Такая дилемма однажды вылилась в настояющую драму.
В начале нулевых на радио «Рекорд» работал некто Алексей Акопов. А до этого он работал на радио «Модерн». (Такой бесценный опыт, конечно же, не мог пройти даром. Акопову все время хотелось слушателей «порвать»)
Как ведущий, Алексей был избыточно харизматичным. Гораздо более одаренным, чем это требовал музыкальный эфир. Его творческая натура с самодурством начальников уживалась плохо. Из-за чего страдало не начальство, а почему-то всегда Акопов.
Одним словом, Акопову нравилось быть ярким. Он любил говорить в эфир разные «выразительные слова».
Ну скажем, в обычную информацию о погоде он каким-то чудесным образом мог даже вкрапить слово «вагина». Нужно ли говорить, что без слова «вагина» в прогнозе погоды можно запросто обойтись?
Программный директор, слыша все это, сначала хватался за сердце. Потом просто морщился. А потом и вообще привык. Но привычка не слишком укоренилась. Поскольку однажды он все-таки Алексея уволил. (Даже трудно себе представить, как наш герой информировал о погоде в тот злополучный день.)
Но Акопов выжал из радио всё до последней капли: теперь он известный в городе шоумен.
«А, это тот самый чувак, чьи прогнозы погоды мы записывали и переслушивали ночью!» – говорили вокруг и приглашали Акопова провести свадьбу или банкет. И он их с радостью проводил, вспоминая свои «погодные наработки».
Но и начальство «Рекорда» тоже не осталось внакладе. И хоть крутого ведущего в эфире их станции больше нет, зато и «вагина» в прогнозы погоды теперь заглядывает нечасто. Она там теперь экзотика – подобная вирусу эбола или бубонной чуме…
В общем, в конце концов, интересы фигурантов все же совпали. Сразу после того как Алексей покинул этот суетный радиоэфир.
В наши дни Алексей Акопов работает уже совсем на другом радио. Там звучат ретро-песни и даже классическая музыка иногда… Ни формат этой станции, ни дух нового времени не позволяют и думать о вольностях прошлого десятилетия. Да и сам Алексей, конечно же, повзрослел.
Повзрослел, но в душе, как и все мы, конечно, не изменился. В эфире он теперь как волкодав на цепи. Откроет бывало рот, чтобы «порвать» слушателя, лязгнет было зубами… Но тут же на полуслове себя оборвет:
– Ваг… – начнет он с былым залихватским задором. Решит вдруг отчаянно тряхнуть стариной. Но наступив на горло собственной песне, уныло и раздраженно закончит, – «Вагнер, Вагнер на нашей волне!..»
В общем, нужно иметь в виду: несовпадение интересов радио и ведущего – вещь серьезная.
Радиостанции нужен ведущий на поводке. А ведущему хочется с поводка сорваться.
Чтобы быть ярким и интересным, нужно всегда выделяться из среднего уровня. Но если сильно выделяться, могут «выделить» с работы и вас…
Несовпадение ведущего и радио
Темпоритмическое, эмоциональное, «человеческое» совпадение ведущего с конкретной радиостанцией очень важно!
Уже в наши дни на радио «Рекорд» в дневном эфире работал парнишка. Молодой, прикольный, совсем не глупый чувак. Встречались с ним на пересменках, разговаривали, шутили… Ну реально остроумный, веселый парень!
Однажды заговорил про него с программным директором. Спрашиваю: ну как он тебе как ведущий?
«Да мне-то он нравится, – отвечает, почесывая затылок тот, – а вот нашему генпродюсеру – чего-то как-то не очень. Говорит, что он туповат.»
Мне это показалось несправедливым: из всех «дневнеков» с кем я общался, этот был самым крутым!
А потом я случайно услышал его в эфире.
Увы, не согласиться с «рецензией» было нельзя. «Деревянный голос» не успевал даже выговорить задуманное. На противоестественной для себя скорости человек пытался что-то шутить. В общем, «зрелище» унылое и «неостроумное».
Как так?
Все просто: динамика! Несоответствие темпу радиостанции. Со всеми вытекающими последствиями для эфира.
На другом, более «медленном» радио этот ведущий бы выглядел совершенно иначе.
Кстати, о несоответствии.
Дело было в 2001 году.
Радио «Ностальжи» к тому моменту перекупили. Открытую студию благополучно закрыли, и я начал искать работу: должность ведущего-«дневника».
Нельзя сказать, чтобы слишком успешно. Поскольку в дверь уже стучались новые времена.
Не то чтобы надобность в ведущих совсем отпала. Не то чтобы все радио позакрывали как «Ностальжи» – нет.
Радиостанций было немало. Но «формат» ведущих подобных мне был уже не востребован. А говоря откровенно, он конкретно пугал.
Все менялось. Эфирные лешие превращались в людей. Радиокикиморы исчезали. Нечистая сила отступала пред светом солнца…
Но со мною перерождения не случилось. Я по-прежнему был упырем. Обычным вурдалаком из девяностых.
Похмелье от их разгула откладывало протрезвление. Перекроиться на новый лад было физически тяжело. Я все еще находился под обаянием хмельной вседозволенности и «модерновской» школы словесного экстремизма.
Разухабистость, хрипотца, легкая придурковатость – таково было мое представление об идеальном образе дневного ведущего. С представлениями большинства программных директоров оно уже драматически не совпадало.
Короче, найти работу было непросто.
И вот однажды кто-то – к сожалению, не помню кто – порекомендовал меня на, страшно сказать, «Гардарику». Так называлось одно местное петербургское радио. (Отыскать в памяти это название было непросто, поскольку от этой радиостанции остались одни лишь воспоминания. Сама же радио, дай бог памяти, уже лет 10 как переехало в лучший мир. Сейчас на этой волне какое-то сюрреалистическое «Metro FM», которое, пока я это писал, тоже уже закрылось).
Так вот, этот «добрый кто-то» позвонил программному директору этого радио. И составил мне типа протекцию: мол, послушай чувака, ведущий, вроде бы неплохой.
Вскоре мы с этим программником созвонились. И сразу же договорились о моем прослушивании. В назначенный час я должен был придти на пробную запись. А записываться нужно было в «Метро». В клубе «Метро». Именно там находилось это странное радио. (Клуба этого – тоже теперь нет: он благоразумно последовал примеру «Метро FM» и «Гардарики».)
Ходили слухи, что владелец этого радио – гей. А еще ходили слухи, что все руководство этой станции – геи. К тому же ходили слухи, что все ведущие на этом радио – геи. И наконец, ходили слухи, что геи на этом радио – все.
Эти легкомысленные разговоры, кстати говоря, косвенно подтверждались: голоса ведущих в эфире этой станции звучали чуть более нежно, чем требовало ее название. («Гардарика» – это древнескандинавское название Руси, если что.)
Но тогда всего этого я еще не знал. И, как ни в чем не бывало, пошел на прослушивание.
Черные шорты, плавно переходящие в обильные волосы на ногах. Волосатая грудь, частично прикрытая черной майкой. Густая растительность на не бритой неделю роже – таким я пришел на это «Гей-радио».
У входа меня встретил программный директор станции – худой, манерный, обтянуто-прилизанный паренек. Своим видом он тоже не опровергал слухов…
Паренек нежно ввел свою ухоженную ладонь в мою доверчиво протянутую ему руку. Потом как-то грустно взглянул на все мои волосы – от носа до ног – и мы отправились делать запись.
В студии он дал мне задание: сделать «подводки» к нескольким песням. И вышел, оставив меня со звукорежиссером наедине. Наверное, тоже геем. К счастью, выяснить это доподлинно не довелось.
Запись пошла.
Чего я там поназаписывал, уже, конечно, не вспомнить. Не то чтобы и не вспомнить, просто лучше бы и не вспоминать.
Помню, была какая-то песня группы «Ласковый Май». В конце слезливого трека я, голосом Джигурды с тяжелого бодуна, прохрипел примерно такое: «Это был Юра Шатунов – то ли певец, то ли содержанка, которого Андрей Разин то ли усыновил, то ли раскрутил, то ли склонил к сожительству.
Довольный собой я вышел из студии:
– Готово! – торжественно объявил я.
– Окей, – кивнул программный директор и пошел в студию слушать запись, бросив при этом тоскливый взгляд на всю мою волосню.
Через несколько минут он вышел из студии.
Грустным он не был уже совсем. Грусть испугалась и убежала. Теперь он был взмокшим и постаревшим на несколько лет.
– Ну как? – спросил я его, почему-то еще с надеждой.
– Да как сказать… – прокашлялся он.
– Что-то не так? Говори прямо! – бесцеремонно насел я на бледного человека.
– Да все вроде так… но, видишь ли…
– Ну говори как есть! Если что – я ведь могу и переписать.
– Да дело не в этом… Но понимаешь… все вроде бы хорошо… И подача отличная… и остроумно…
– Ну так что, объясни! Темпоритм не тот?
– Эх! – паренек вдруг щелкнул своими худыми пальцами. И выдал вдруг неожиданное резюме. Тем более неожиданное, что произнес его не хирург, а программный директор радио, – ЭХ, ЯИЧКО БЫ ТЕБЕ ОТРЕЗАТЬ – И ВСЕ БЫ БЫЛО ОКЕЙ!
– Что?!! – хватаюсь за сердце я! (А другой рукой, инстинктивно, за одно из своих яичек). – Что-о-о?! Что значит «отрезать яичко»?!! В каком это смысле еще? За что?!
– Да нет, я, конечно, образно… Просто мачизма в тебе многовато. Слишком уж ты брутален. У нас тут формат немного другой…
Короче, дилемма встала ребром: либо работа, либо яички.
И тут я, разумеется, приуныл.
И обреченно вздохнув, побрел в специальную студию. В одну из комнат Гардарики, где ведущим отрезают яйца…
Вы подумали, что эта история закончилась именно так?
Вы мрачный мизантроп и очень плохо думаете о людях.
Нет, финал был намного скучней.
Я все-таки выбрал яички. И безработицу, как следствие их наличия. Уж очень не хотелось ничего себе резать. И даже фигурально и даже образно…
А посему это прекрасное евнух-радио благополучно продолжило свою работу. Без яичек и без меня.
Не думаю, что важность своих тестикул я сильно переоценил. Ведь этой «Гардарики» уже давно нет, а они, родимые, до сих пор со мною…
Так что имейте в виду: гармония со станцией, где ты работаешь – штука важная. Хотите получать удовольствие от работы – тогда не стоит ничего себе отрезать. Нужно просто найти работу, где твои яйца будут востребованы…
P.S.
После неудачи с «Гардарикой» я пошел устраиваться на «Рекорд». Дай, думаю, попытаю счастья еще раз.
Но не как на «Гардарику» – отныне я поумнел! Теперь-то я повзрослел и стал более дальновидным.
Горький опыт даром, конечно же, не прошел. «Гардарика» научила: геев на радио берут охотнее, чем не геев.
Приходилось задуматься. Стоило сделать выводы. А вывод один: выбора нет!
«Гардарика» меня победила. Я сломался. И впредь решил приспосабливаться. Шансов ноль, если ты не прогнулся под этот мир! Пришлось прогнуться. А иначе никак. Нужно было подстраиваться под требования шоу-бизнеса.
Но не подумайте ничего плохого! Я просто решил одеться как гей. Ну в смысле, надел все самое чистое. Модные джинсы, красный жилет. Ботинки, какие видел однажды у Баскова…
Надел – и красавцем пришел на «Рекорд».
И что вы думаете? Меня сразу же взяли!
Правда «гейский наряд» я напялил зря. Начальник сказал, что взял он меня не поэтому. Я, конечно, ему поверил.
Хотя кто этот шоу-биз разберет…
Радио «Гостиный Двор»
Еще одна маленькая история о несовпадении.
Коричневое пятнышко на исподнем нашей радиобиографии. Один небольшой, но не отстирываемый факт.
В 2001 году радио на Невском закончилось. Всех работников «Ностальжи» рассчитали. (Точнее, дали поностальгировать о зарплате.) И мы с Кремовым перешли на другое радио. Точнее, перешли через дорогу. И оказались в Гостином дворе.
Новое радио находилось именно там, – напротив уже бывшей открытой студии.
Что это было в Гостином дворе за радио? Вы не поверите, но называлось оно «Гостиный Двор». Не удивляйтесь. Все просто.
Директор Гостиного двора – гостеприимная женщина и женственная директриса – решила забубенить в универмаге радиостанцию. Ну то есть прикинула: все у меня вроде бы есть. И 78 тыс. квадратных метров. И сотни прилавков. И миллионный доход… Нету только в ГД одного – своего радио. А иметь свое радио в девяностых – венец всех желаний и мечт. Радиостанция в ту эпоху – беспроигрышное вложение. Чувак без собственной станции – подозрительнейший субъект. Не нужно иметь большую, не обязательно федеральную. Пускай будет маленькая, компактненькая, карманная, но своя…
И вот эта женщина в одном из помещений универмага сварганила радио. Обычную студию, с обычным радио-барахлом.
Это не значит, что она выгнала из собственного кабинета уважаемого завхоза. И запустила вместо него диджея с серьгой в носу. Вообще-то система радиооповещения в Гостином дворе уже пятьдесят лет как была. На случай ЧП, сообщений об эвакуации и объявлений о ядерном взрыве «на втором этаже нашего замечательного универмага». Так что выгонять никого не пришлось.
Но одно дело радиоточка, другое, радио! И чтобы всё выглядело тип-топ, прикупила она в студию аппаратуру – два модных бобинника и большой микрофон.
Оставалась одна проблема – ведущие. А где директору универмага такую экзотику-то нарыть? Не вставлять же серьгу в нос уважаемому завхозу? Не ему-же, в самом деле, орать в микрофон?
И вот однажды посмотрела она в окошко своего рабочего кабинета. И увидела как напротив – из студии радио «Ностальжи» – вывозят радиоскарб. А за ним, понурив головы, выходят уволенные ведущие. А с ними вместе их печальный начальник – Кремов как раз.
«Ага! – смекнула она. Нужно брать, пока тепленький и печальный!» И решила заманить Кремова в универмаг. Пусть, мол, будет начальником магазинного радио. А почему бы, собственно говоря, и нет! Биография у чувака подходящая: работал не где-нибудь, а напротив ГД! Значит, сможет поработать и в универмаге. Напротив бывшей уже открытой студии, значит.
Как человек, щедро одаренный ленью, Кремов, не думая, согласился. Искать другую работу, ходить куда-то за тридевять земель было в лом. А тут – работенка прямо через дорогу. Ну вот он взял и через дорогу перемахнул. И стал программным директором самого странного в мире радио.
Вступив в почетную должность, Кремов помпезно вошел в Гостинку. Подплыл к одному из прилавков и купил себе черные кожаные штаны. Быстро их натянул и стал важно расхаживать вдоль продавцов и товаров…
Зачем черные кожаные штаны?
Да черт его разберет! То ли от стресса у него изменился вкус. То ли это была обязательная униформа на его новой интересной работе. А может это был траур – по тем веселым денькам, когда ГД был для него просто универмагом?
Помимо ношения кожаных штанов имелись у него и другие обязанности. Ему нужно было еще набрать персонал. А именно – двух с половиной ведущих. Хотя для радио в магазине достаточно было и половины.
И как вы думаете, кого он пригласил в первую очередь? Можете и не думать: конечно, меня.
Позвал он меня туда с какой-то душевной тоской во взгляде. Представил своей наивной начальнице: «Это вот, мол, познакомитесь он – наш новый прекрасный суперведущий.» – сказал ей Кремов, глядя куда-то в пол. Сказал и на следующий день уволился.
Это был его последний прикол. Финальная шутка на должности программного директора радио. Больше начальником он уже никогда не работал…
В общем, коллега мой слинял так же быстро, как и устроился. (Нет, уволился он, пожалуй, в несколько раз быстрей.)
Кремов ушел. Ну а я-то остался! А дальше, как говорится, вперед, понеслась.
Смысл радиостанции в универмаге, как понимаете, был нехитрым: информировать покупателей; рассказывать о новых товарах; читать рекламные объявления и прочая магазинная лабуда.
Но для всего этого нужно было звать на работу кого-то другого. Кого угодно, – но не радиоотморозков.
Ну в общем, если в 2001 году, проходя по Гостиному двору, вы вдруг слышали нечто пугающе странное… Если однажды на кассе универмага ваше сердце пропустило один удар. Если именно вас настиг страшный рык откуда-то из потолочных динамиков – внезапно, резко, прямо в отделе детских игрушек. Если именно вы пятились к выходу, услышав по радио примерно такой текст:
«Барыги и покупатели! Вы слушаете радио „Гостиный двор“! Продавцы, старайтесь втюхивать свой товар лучше! А покупатели, не будьте лохами – ни в коем случае не дайте себя развести!» а потом, держась за грудь, оседали на пол, когда включалась новогодняя песенка Джорджа Майкла…
Так вот, если вы – это и есть тот самый мученик-покупатель, – знайте: это был не террор, не захват центрального универмага города – это был я, обычный ведущий радио «Гостиный Двор»!..
Работал я там, как можно догадаться, недолго. К концу недели уволился «по соглашению сторон». Это волшебное решение устраивало всех – и меня, и начальство, и посетителей Гостиного двора тоже. Признания от публики я так и не получил. А директриса рисковала иметь пустым крупнейший универмаг города.
Уволился я, в общем, и двинул дальше искать работу.
Напротив Гостинки, на Садовой улице, было кафе. То ли хинкальная, то ли пышечная-отрыжечная… И я, конечно же, в эту пельменную заскочил. Но, увы, надежды не оправдались. Своего радио в пышечной еще не открыли.
Грань веков
И вот эпохи столкнулись как паровозы.
Безумные девяностые почуяли благоразумие нулевых. Одна эпоха уже начала собирать чемоданы. Другая – топталась у двери, стесняясь еще войти.
Безвременье пришлось примерно на 2000-2005 год.
Раздолье послесоветской разнузданности не могло длиться вечно. Но и разом все это было не прекратить.
В общем, лихие девяностые уходили… Приходили полулихие двухтысячные.
В 2003 году я вовсю работал в дневном эфире «Рекорда». К тому моменту процесс «модернизации» уже тихонько пошел: облик музыкального радио начал медленно, но необратимо меняться. Эфиры становилось «приличнее». Ведущие превращались в ведущих. (Из ведущих-городских сумасшедших, ведущих-маньяков и ведущих-мудаков).
Короче, радио свернуло с кривой дорожки. На нетернистый путь коммерции и здравомыслия.
Но инерция 90-х все еще давала о себе знать. Одним из ее жертв, как вы могли заметить, был я.
В 2003 году мой дневной эфир весьма отличался от дневных эфиров на других станциях. Там по дневным ведущим уже проехался асфальтоукладочный каток. Средняя продолжительность выхода в эфир упала с пяти минут до минуты; их количество – с двадцати до пяти выходов в часе.
Мои же эфиры на этом фоне выглядели несколько диковато. Я по-прежнему мог говорить в микрофон практически все. Все, что бы ни пожелали мои беспризорные губы. А также мятежная челюсть и бродяга-язык.
Несмотря на уже наметившуюся жесткость плейлиста я мог поставить в эфир все что угодно. (В рамках существующей в компьютере базы песен, конечно. Сейчас этого «чуланчика» уже давно нет. Но тогда я мог выдернуть из него любой трек – хоть песню Вертинского 1939 года.)
А говорил я в микрофон…
Впрочем, это история отдельная.
Тому, что я тогда выдавал в эфир, в современном радиобизнесе определения нет. Сегодня такое ставят в пример как причину немедленного увольнения. На одних радиостанциях за это штрафуют. На других – непоправимо наказывают в темной радиокладовой…
Что же я говорил в эфир?
Программный директор «Рекорда» придумал этому явлению специальный термин. Не слишком, может, академический, но точно отражающий суть. Термин такой: «обсирать артистов».
Что это значит?
Ну вот представьте себе: эфир. Играет, ну, скажем, «Руки вверх!». Ну предположим, песня: «Ну где же вы, девчонки?».
А в конце этого тепленького, еще не допетого до конца трека странный дяденька хриплым голосом вдруг рычит:
«Зачем эти сладкоголосо-безголосые зайчики пытаются всех убедить, что им нужны девчонки? Ведь такими нежными голосами поют только те, кто любит мальчишек… – причем любит, по нескольку раз на дню…» – хрипел я в микрофон во время обычного дневного эфира.
Программный директор восторгов по поводу таких «выходов» не испытывал. Все это нравиться ему, как сами понимаете, не могло.
Особенно, если учесть, что «Руки вверх!» были участниками мероприятий, которые периодически проводил «Рекорд»… (Как, впрочем, и другие обосраные мною артисты.)
Программным директором на тот момент был Андрей Резников. Он же был и одним из хозяев «Рекорда». Кем он благополучно и является по сей день. Ну в смысле, хозяином, а не программным директором. Хозяин Резников программного директора Резникова давно уволил.
Но тогда он был и владельцем и программным директором. Поэтому к моим «обсёрам» он относился с двойной «любовью»…
Как человек неглупый Резников понимал: говорить в эфире такое – это все равно как продавцу кваса мочиться, ну скажем, в квас. К тому же прямо на глазах покупателей.
Но как человек деликатный – а также учитывая наши приятельские с ним отношения, мою «хриплую харизму» (а возможно, эти «разоблачения» бессознательно удовлетворяли его альтер эго!) – всей этой прелести он мне строго не запрещал.
Однако тактично пытался изменить мою «творческую установку».
«Хруст, ты пойми: человек, слушая песню на радио, думает, что в эфир ее поставил именно ты! А как же ему думать? Ведь ты же в его представлении – диджей! А ты берешь и сам рубишь сук, на котором сидишь: говоришь, что исполнитель – мудак, а песня – говно. И слушатель вообще ничего не понимает!»
Поспорить было непросто…
Но изменить себе было тоже никак нельзя. Как отказаться от образа неподражаемого отморозка! Нажитого при этом непосильным трудом. Как же быть? Выход был найден!
Чтоб не идти против совести, с одной стороны, и не расстраивать любимого программного директора, с другой, была придумана схема. Настоящий «План Б»!
Так вот, я знал, что Резников во время моего эфира может слушать «Рекорд» только в двух местах: либо в машине, либо у себя в кабинете. Следовательно, для начала нужно было произвести ориентировку на местности. А именно – выяснить, где он находится в данный момент.
Если его нет на работе – весьма вероятно, что он за рулем. А это значит, что приемник он, наверняка, слушает.
В этом случае мои выходы в эфир – ничего не попишешь! – подлежали корректировке. Певцы становились чуть меньшими мудаками, а песни – не самым страшным говном.
Но такой компромисс был нестерпим правдолюбу!
Поэтому особым вниманием пользовалась стратегия «Кабинет». Кабинет программного директора. Тогда он находился через одну дверь от эфирной студии.
Ситуация была в следующем. Когда Резников сидел у себя в кабинете, приемник, настроенный на волну «Рекорда», как правило, был включен. Это плохо.
Но сидел он там не один – в те времена в помещении находилось еще несколько сотрудников станции. Это хорошо. Знание сей дислокации давало мне шанс на победу! И тут начиналась разведка боем.
Как бы невзначай я заходил в кабинет. Типа пошутить, поздороваться, спросить: «Ну как тут ваще сами?…»
Истинная же цель этой хитрой диверсии была иной: мне нужно было выяснить состояние приемника! Если радио выключено – тогда проблем нет: Резников эфир, очевидно, не слушает. А значит можно спокойно идти работать (ну, то есть обсирать артистов).
А вот если оно включено…
Вот тут-то и вступал в силу план!
Приемник стоял на шкафчике неподалеку от входа – протяни руку, и звука нет.
Но как это сделать? Ведь начальник-то в кабинете! А ты у него как на ладони! И сам сгоришь, и артистов не обосрешь!
Оставалось одно – усыпить его бдительность.
Но каким образом? Ведь сонного газа у меня нет!
Ничего не попишешь: внимание нужно было отвлечь собою! Запудрить мозги при помощи личного обаяния…
План был таким: посредством своей яркой индивидуальности в помещение нужно было внести сумятицу. Использовать как прикрытие всех сотрудников, находящихся там. Это требовало недюжинных сил. Физических и, конечно же, интеллектуальных. И трижды перекрестившись, я начинал осуществлять этот план. Я заходил в кабинет – и представление начиналось.
Громко кашляя, шутя и смеясь – временами делая все это одновременно – я незаметно пробирался к приемнику. Анекдоты, приколы, байки – все оружие было пущено в ход.
Сотрудники в кабинете, ухватившись за повод отвлечься от дел, сами начинали смеяться и балагурить. Еще минута – и в помещении полное разложение. Еще секунда – и деморализованы были все!
И вот я почти у цели.
Здесь напряжение нарастало. Кашель становился раскатистей. Смех – более сатанинским. Шутки – немного тупей. Говорить я начинал громче, чем это уместно среди хорошо слышащих. Кашлять – немного туберкулезней, чем полагается тому, кто здоров…
Все смешивалось: кашель плавно переходил в смех, шутки трансформировались в чахоточный кашель. Ресурсы организма были задействованы полностью.
Весь этот титанический труд был хитрым маневром, чтобы отвлечь внимание.
И вот когда оно было отвлеченно. Когда сотрудники и начальник были развращенны окончательно. Когда орали и галдели уже абсолютно все – в этот момент и случалось самое главное! Вот тут-то и осуществлялся план! Тихонько, под шумок этого адского балагана, я тянул дрожащую руку к кнопке. Неслышный щелчок – и приемник стихал!
Опа – и музыка испарилась! Упс – и звуков в динамиках нет.
И главное – никто не заметил! Беснующимся в экстазе людям, как понимаете, не до приемника.
Ну а дальше – стремглав в эфир! И обсирать, обсирать, обсирать артистов…
Такой была граница эпох.
Так же проходила и остальная работа.
Мой тогдашний дневной эфир изобиловал и другой экзотикой.
Еще раз отмечу: на других радиостанциях уже был проведен обряд экзорцизма. И вся «экзотика» была со стонами из эфиров изгнана. Последнее свое пристанище «эфирные бесы» нашли у меня.
Помимо прочего я проводил в эфире разные дивные рубрики. Иногда – прямо на играющих песнях.
Сценаристом и режиссером этих рубрик был не кто-нибудь, а я сам. Я сам их придумывал, сам решал, насколько они хороши, и сам же на месте приводил их все в исполнение. (Представить себе такое сегодня совершеннейшим образом невозможно.)
Была, например, рубрика «Надоело!». Я предлагал слушателям дозвониться в эфир:
«Звони и в одном предложении расскажи о том, что тебе надоело! Ведь всех нас по жизни кто-то достал!..» – таким был мой призыв к участию в этой чудесной рубрике.
Человек дозванивался. Я за эфиром снимал трубку и спрашивал: «Ты в рубрику „Надоело“? Если тот отвечал „да“, то я без дополнительных уточнений – что именно ему надоело – говорил „поехали!“ и тут же выводил „недовольного“ в эфир. Без всяких моих комментариев он начинал „жаловаться на жизнь“ прямо на играющем треке.
В итоге, на песне неожиданно возникал голос слушателя. Дальше – еще один, за ним – еще.
И вот одна за одной по радио звучали разные, странные фразы: „Надоело наше правительство!“; „Надоели говно-дороги!“; „Надоели хачи!“; „Надоело сидеть в тюрьме!“…
И все это – на песне какой-нибудь группы «Демо». «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки?» – звучал жизнерадостный голосок певицы… «Надоели хачи!» – перекрикивал его угрюмый бас слушателя.
Была еще одна убойная рубрика. «Человек в кустах», называлась. Понятное дело, посвящалась гайцам.
Механика была той же.
Слушатель должен был дозвониться в эфир и «запалить» работника ДПС. Ну то есть, коротко рассказать о том, где он недавно видел «желающего поживиться гаишника».
Перед началом сего перформанса я неизменно толкал небольшую речь. Ну что-то вроде:
«В эфире рубрика „Человек в кустах“. Посвящается тем, стоящим на дороге „путанам“, что забирают ваши деньги, не доставив вам удовольствия.»
Или: «Давайте расскажем миру о сидящих в кустах представителях российского правопорядка, чье истинное призвание – жалобно клянчить 500 рублей.»
Рубрика имела большой успех. Среди работников ДПС – особенно. Эту дикую популярность демонстрирует одна история. Ее мне рассказал мой коллега по радио «Рекорд». Будем называть его Дмитрий. (А собственно, почему бы и нет?)
Однажды, в те полулихие деньки, останавливает его, значит, гаишник. То ли скорость Дмитрий превысил, то ли двойную сплошную задел… Ну в общем, чепуха, ничего серьезного. По тем временам «отскочить» за это можно было рублей за пятьсот – не больше.
Пятьсот-не пятьсот, а платить никому не хочется. Особенно, если ты работаешь на радио и у тебя есть козырной туз – возможность передать гаишнику привет в эфире.
И вот мой коллега достает этот козырь из рукава:
– Добрый день! – говорит он смурному инспектору, вертящему в руках «трофейное» водительское удостоверение, – тысяча извинений, нарушил (не заметил – не разглядел – не успел…). В общем, все в лучших традициях дорожной отмазки.
Ну а дальше – как по накатанной: началась быстрая «подводка к привету».
– Товарищ лейтенант, ну правда не хотел нарушать… просто на эфир опаздываю, на радио…» – деликатно обозначается мой коллега. (Наживка заброшена.)
– А вы работаете на радио? – тучи на хмуром лице гаишника начали медленно расходиться. (Наживка во рту.)
– Да, – отвечает, Дмитрий, – кстати, могу передать вам в эфире привет.
Физиономия инспектора полностью озарилась. Стала улыбкой Чеширского кота. Одна сплошная улыбка и рука с правами. Показалось, что она даже дернулась в направлении владельца прав. Еще сантиметр – и они в руках у хозяина… (Хозяйская рука прицелилась на документ.)
– Правда? – сияет инспектор. А на какой станции вы работаете? – похоже, работник ДПС был настоящим радиоманом. Все складывалось у Дмитрия как нельзя более хорошо.
– На «Рекорде».
– На «Рекорде»? – переспрашивает гаишник уже ликующего внутри себя Диму, – на «Рекорде» это там, где Хрусталев?
Ну вот и все! Осталось только кивнуть, подмигнуть, расписаться на протоколе и неверная пятихатка остается с тобой.
– Да, да! – вальяжно кивает головой мой коллега, ухватившись за хвост удачи, – Хрусталев – это мой большой и старинный друг! – преувеличивает ради искусства он. И уже протягивает свою хищно-нетерпеливую руку. Пытаясь заглотнуть права в замешкавшейся руке инспектора.
