Читать книгу: «Главные песни ХХ века. От Дикселенда до хип-хопа», страница 5
BEI MIR BIST DU SCHÖN
Как непритязательная песенка на идиш стала всемирным хитом, в том числе в нацистской Германии и в СССР, и благодаря «королю свинга» Бенни Гудману заронила зерно еврейского джаза
«Джаз родился в Одессе». Эти слова советского певца и музыканта Леонида Утесова – урожденного Лазаря Вайсбейна – отчасти были озорной шуткой патриота-одессита, отчасти данью охватившему СССР в сталинские годы русского патриотизма, когда изобретение радио приписывалось русскому Попову, а не итальянцу Маркони, самолета – Александру Можайскому, а не американцам братьям Райт, паровоза – русским отцу и сыну Черепановым, а не англичанину Стифенсону.
Однако при всей анекдотичности этого заявления и при всей очевидности зарождения джаза в американском Новом Орлеане, совсем списывать со счетов мысль Утесова нельзя.
Зарождение джаза в начале ХХ века совпало с массовым притоком иммиграции в Америку из Европы – в том числе и еврейской иммиграции. Массово переместившиеся за океан евреи стремительно ассимилировались, желая влиться в американскую жизнь и американскую культуру, в том числе и музыкальную.
Причем слово ассимиляция – здесь ключевое. Для евреев, пожалуй, больше, чем для других этнических групп из Европы, она была способом как можно скорее забыть о погромах и унижениях на родине, как можно успешнее перевариться в плавильном котле Америки и стать настоящими американцами.
Широко известна их роль в становлении Голливуда: братья Уорнеры (урожденные Вонсал) – основатели Warner Brothers, Сэм Голдуин и Луис Мейер – основатели Metro-Goldwyn-Mayer, Адольф Цукор – основатель Paramount, Карл Леммле – основатель Universal, Джозеф Шенк – один из основателей студии «ХХ век Фокс» – все были евреи. В популярной музыке межвоенной поры картина была сходная.
Многочисленные еврейские композиторы и поэты-песенники, вскормленные на вывезенном из Европы мелодизме и поэтике, очень успешно вписались в индустрию мюзикла и популярной песни и стали чуть ли не главной творческой силой в создании канона американской популярной песни, так называемой Great American Songbook. Однако еврейство свое они никоим образом не выпячивали, более того, данные им при рождении еврейские имена меняли на нейтральные, американизированные: Израиль Исидор Бейлин стал Ирвингом Берлином, автором двух музыкальных символов Америки, песен “God Bless America” и “White Christmas”. Якоб Гершович стал Джорджем Гершвином, Ричард Рогазинский стал Ричардом Роджерсом. Некоторые – в особенности те, кто либо сам, либо их родители приехали из Германии и чьи имена звучали не столько ярко выраженно по-еврейски, их сохранили: Джером Керн, Оскар Хаммерстайн, Лоренц Харт, Курт Вайль.
Содержательно, политически они еще как-то отражали свое еврейство: бежавший в Америку от нацистов Курт Вайль в 1937 году написал оперу «Вечная дорога» на либретто сионистского активиста Мейера Вайсгаля о преследовании евреев в нацистcкой Германии, Джордж Гершвин жертвовал деньги еврейским организациям. Но мелодически, музыкально проследить еврейские корни в их творчестве было очень трудно. Более того, Гершвин, работая в 1934 году над негритянской фолк-оперой «Порги и Бесс» и ее главной, ставшей всемирно известной темой “Summertime”, панически опасался, что вместо негритянской мелодики в его музыку вольно-невольно вкрадется воспринятая им из проведенного в идиш-театрах Нью-Йорка детства еврейская мелодика. Ему этого удалось избежать. «Говорить о еврейской традиции у Гершвина просто абсурдно. В нем нет ничего еврейского», – писал исследователь творчества Гершвина Карл ван Фехтен.
Для того чтобы еврейская мелодика, богатая еврейская песенная культура, впитанная еврейскими музыкантами, что называется, с молоком матери, проявилась в популярной музыке и джазе, должна была появиться настоящая джазовая звезда-еврей, звезда, уровень признания и популярности которого в мейнстримовой Америке был таков, что он, в отличие от огромного большинства своих соплеменников, мог уже не стесняться своего еврейства. И, если еще и не сделать его знаменем своего творчества, своей музыки – для того, чтобы такое произошло, американские джазмены-евреи должны были пройти еще через несколько поколений – то, во всяком случае, сделать характерную еврейскую мелодию общенациональным хитом. Таким музыкантом стал Бенни Гудман, а таким хитом – созданная в недрах американского идиш-театра песня «Bei Mir Bist Du Schön».
Гудман родился в 1909 году, его отец приехал в Америку в 1892 году из Варшавы, мать примерно тогда же из Ковно, нынешнего Каунаса. Семья – Гудман был девятым из 12 детей – была очень бедной, и, чтобы дети хоть как-то выбрались из беспросветной нищеты, отец отдал Бенни и двух его братьев учиться музыке в местную синагогу в Чикаго, где они тогда жили. Учился Бенни играть на кларнете, одном из самых классически-традиционных инструментов клезмеров – музыкантов, игравших еврейский местечковый фольклор на свадьбах и прочих народных празднествах. Взросление Гудмана пришлось на рубеж 20-30-х годов, время, с легкой руки Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда окрещенное «веком джаза», и он по уши погрузился в отвечающую духу времени и самую модную тогда музыку.
В 1928 году он перебрался в Нью-Йорк, в начале 30-х он был уже лидером собственного оркестра, игравшим самую популярную тогда в Америке музыку – свинг, а во второй половине десятилетия Гудман был провозглашен «королем свинга». И это при том, что в это же время рядом с ним работали оркестры Дюка Эллингтона, Каунта Бейси, Вуди Херманна, Чика Уэбба с великой Эллой Фитцджеральд и многие другие. На концерте в нью-йоркском Карнеги-холле 16 января 1938 года биг-бэнд Гудмана совершил прорыв, впервые исполнив для мейнстримовой американской аудитории откровенно еврейскую песню «Bei Mir Bist Du Shein» («Для меня ты прекрасна») из поставленного в 1932 году на идише мюзикла Men Ken Lebn Nor Men Lost Nisht («Можно было бы жить, да не дают»).
Существование идиш-театров в Америке той поры – а их вплоть до Второй мировой войны было множество, особенно в Нью-Йорке с его огромным еврейским населением – может показаться опровергающим выраженный в начале этой главы тезис о неуклонном стремлении евреев к ассимиляции. Однако противоречия никакого в этом нет. Ассимиляция – процесс долгий, и на протяжении десятилетий она прекрасно шла рука об руку с сохранением вывезенных из Европы национальных культурных традиций. Но – важнейшее обстоятельство! – эта восстановленная за океаном идиш-культура оставалась по определению местечковой, провинциальной, оторванной от американского культурного мейнстрима. Хоть и переместившись в Нью-Йорк, она, по сути дела, так и осталась культурой черты оседлости, культурой гетто.
Авторами “Bay Mir Bistu Sheyn” (так звучало оригинальное название песни на идиш) были композитор Шолом Секунда, родившийся в Херсонской губернии в 1894 году и к моменту приезда в Америку в 1907-м уже обладавший опытом кантора и актера в еврейских театрах, и поэт Джейкоб Джекобс (урожденный Яков Якубович), родившийся в Венгрии в 1890-м и приехавший вместе с семьей в Америку в 1904-м.
Спектакль, в котором она звучала в своей оригинальной версии, долго на сцене не продержался, однако в еврейской среде песня пользовалась популярностью, и Секунда, отправившись в Калифорнию, пытался продать на нее права. Безуспешно. «Я ничего не смогу с нею сделать, слишком еврейская» – ответил ему популярный актер и радиоведущий Эдди Кантор, сам еврей. В отчаянии Секунда продал права на песню некоему музыкальному издательству за жалкие 30 долларов, которые он поделил поровну со своим соавтором Джекобсом.
Каким-то образом песня оказалась в репертуаре двух негритянских певцов, выступавших под именем Джонни и Джордж, и в их исполнении – на идише! – попала в поле зрения бродвейского музыканта и сонграйтера Сэмми Кана. Чутьем опытного хитмейкера он почуял в ней потенциал, уговорил своего издателя Лу Леви перекупить на нее права. Леви в свою очередь убедил тогда еще малоизвестное вокальное трио Andrews Sisters записать песню. Сестры, хотя сами нееврейки, поначалу хотели записать ее в оригинальной идиш-версии, но столкнулись с яростным сопротивлением фирмы Decca. В итоге записанная 24 ноября 1937 года песня звучала по-английски, но с названием, переделанным с идиша на очень близкий ему немецкий: “Bei Mir Bist Du Schön”.
Из исполнения сестер Эндрюс вместе с идишем в переделанной под модный свинг песне почти полностью исчезла и еврейская мелодика. Что, видимо, в немалой степени способствовало ее практически мгновенному успеху. Она стала общенациональным хитом и уже в декабре звучала в перепевах множества исполнителей, в том числе звезды джазового вокала Эллы Фитцджеральд и еврейского вокального дуэта Barry Sisters, широко известного в послевоенные годы среди советских евреев под именем «Сестры Бэрри».
Концерт Бенни Гудмана и его оркестра в нью-йоркском Карнеги-холле в январе 1938 года был поистине историческим. Впервые джазовый оркестр был удостоен чести выступить на сцене до тех пор считавшегося неприкосновенной вотчиной строго классической музыки зала. Наряду с уже широко известными и любимыми публикой хитами короля свинга, в том числе и его коронным номером «Sing, Sing, Sing (With a Swing)», в концерте прозвучала и “Bei Mir Bist Du Schön”. Прозвучала по-английски, в исполнении вокалистки оркестра Марты Тилтон. Но! В аранжировку песни Гудман вставил пространную инструментальную интерлюдию, которая радикально отходила от оригинальной мелодии Шолома Секунды и почти буквально в чистом, незамутненном виде воспроизводила фрейлахс – традиционный еврейский танец, звучавший на свадьбах и других народных празднествах в исполнении традиционных музыкантов, клезмеров, наследие которых для Гудмана с его кларнетом было частью впитанной с детства культуры и традиции.
Тем не менее для Гудмана этот откровенный еврейский жест стал эпизодом – честно говоря, не думаю, что он решился бы на него, не получи “Bei Mir Bist Du Schön” к тому времени уже общенациональную популярность в лишенной еврейского колорита версии Andrews Sisters.
Песня тем временем зажила своей жизнью. Уже в том же 1938 году она прозвучала в двух голливудских фильмах «Любовь, честь и поведение» и «Свинг». 16-летняя Джуди Гарланд записала ее для фильма «Любовь находит Энди Харди», хотя в окончательную версию картины песня не вошла. Она быстро стала стандартом, который записывали поп- и джаз-исполнители: Гай Ломбардо, Уилли Лайон Смит, Томми Дорси, Эдди Рознер и многие другие.
Совершенно фантастическая судьба ожидала “Bei Mir Bist Du Schön” в нацистской Германии, где спрятанная под немецким названием еврейская песня обрела вдруг огромную популярность. Когда же правда вскрылась, разразился грандиозный скандал, и ее тут же запретили.
Что, впрочем, не помешало геббельсовской пропаганде уже в годы войны в своем вещании на страны, где был популярен, по сути дела, запрещенный в Германии американский джаз, вовсю использовать “Bei Mir Bist Du Schön” для своих целей. Специально созданный из немецких музыкантов пропагандистский джаз-бэнд Charlie and His Orchestra, прозванный «геббельсовским оркестром», исполнял песню с откровенно антисемитским и антибольшевистским текстом. Немецкое радио передавало ее на оккупированные страны, описывая ее как «Гимн международного братства большевиков».
Почти зеркально отраженную популярность – уже в виде насмешливо-издевательской антифашистской песенки под названием «Барон фон дер Пшик» в исполнении Леонида Утесова – песня приобрела в военные годы в СССР.
В послевоенные годы песня продолжала пользоваться популярностью, ее вновь и вновь исполняли самые разные артисты вплоть до Мэрилин Монро, Бетт Мидлер и Нины Хаген.
За два с лишним десятилетия доходы от удачно приобретенного в 1937 году авторского права на песню, за которое Секунда в свое время получил жалкие 30 долларов, превысили 3 миллиона. В 1961 году копирайт по изначальному контракту истек, и права на песню перешли к Секунде и Джекобсу. Тогда же они написали на основе песни целый мюзикл, и песня вполне обеспечила композитору безбедное существование вплоть до смерти в 1974 году.
В СССР, впрочем, подлинный автор «Барона фон дер Пшика» никогда указан не был. Как не был он указан и в обретшей новую почти фольклорную жизнь русскоязычной версии песни под названием «В кейптаунском порту».
Ну а что же еврейский джаз? Зерно, зароненное Бенни Гудманом в 1938 году, прорастало медленно и долго. И в послевоенные годы несмотря на обилие джазменов-евреев еврейская мелодика в джазе оставалась неразработанной.
Лишь к концу 1980-х, преодолев пройденный их предками процесс ассимиляции, еврейские джазмены, став уже не в первом поколении настоящими американцами, начали обращаться к национальным корням, создав новый, отнюдь уже не местечковый, а очень современный и актуальный еврейский джаз. Лидером этого еврейского джаз-ренессанса стал Джон Зорн16. Но это уже история для другой книги.
LILI MARLENE
Как сентиментальная немецкая песенка стала интернациональным гимном Второй мировой
В 2005 году немецкий независимый лейбл Bear Family Records выпустил в свет грандиозное deluxe издание из семи компакт-дисков. На них были зафиксированы 193 версии одной родившейся в Германии почти веком раньше песни. В числе почти двух сотен исполнителей были известные артисты и любители, люди самых разных, подчас диаметрально противоположных политических взглядов: от прославленного своим яростным антифашистским агитпропом коммуниста Эрнста Буша до детского голоска дочери Германа Геринга Эдды. Коробка сопровождалась 184-страничной книгой в твердом переплете с подробнейшей историей песни и ее многочисленных версий. Песня эта называется «Лили Марлен», а само издание – «Лили Марлен на всех фронтах».
Военное слово «фронт» применительно к песне не было поэтической метафорой. «Лили Марлен» прошла всю Вторую мировую войну и самым неожиданным и чудесным образом служила утешением и надеждой солдатам всех воюющих армий. Ее использовали как орудие пропаганды и хотели поставить на службу войне, но она упрямо служила миру и примирению.
Она осталась популярной и после войны. Больше всего ее прославила переселившаяся из Германии в США великая актриса и певица Марлен Дитрих. Пели ее и Фрэнк Синатра, и Бинг Кросби, и сестры Эндрюс, и Перри Комо, и даже Аманда Лир сделала диско-версию.
История главной (и это не преувеличение) песни Второй мировой началась в разгар Первой мировой.
В 1915 году 22-летний школьный учитель из Гамбурга Ханс Ляйп был призван в германскую армию. Ожидая отправки на Восточный фронт, он сочинил незамысловатый стишок о солдате, стоящем в карауле под тусклым фонарем у казармы и мечтающем о встрече со своей возлюбленной – здесь же под этим фонарем. Имя Лили Марлен, к которой было обращено сентиментальное поэтическое послание, сложилось из имен двух реальных девушек: оставшейся в Гамбурге его невесты Лили и пробежавшей мимо, пока он стоял в карауле, медсестры, которая взволновала молодого солдата и, прежде чем исчезнуть в вечернем тумане, успела назвать ему свое имя – Марлен. Стихотворение было прочно забыто, пока в 1937 году Ляйп – к тому времени уже довольно успешный поэт, писатель и драматург – не включил его в сборник своей поэзии, приписав к нему еще два четверостишия.
На «Песнь молодого часового» – под таким названием стихотворение вошло в сборник – обратил внимание довольно известный, вполне признанный в нацистской Германии композитор Норберт Шульце. Положив его на музыку, он предложил песню прекрасной блондинке, давно обосновавшейся в Берлине шведской певице и актрисе Лале Андерсен. Андерсен была от песни не в восторге, но уступив настойчивым уговорам успешного композитора, согласилась ее записать. Предчувствие Андерсен не обмануло. Вышедшая в 1938 году пластинка разошлась скудным тиражом 700 экземпляров, радиоэфира практически не получила и, как и породившее песню стихотворение Ляйпа, была благополучно забыта. Тем более что тут же началась война и нацистскому пропагандистскому ведомству во главе с Йозефом Геббельсом нужны были совсем другие песни – не расслабляющие солдат сентиментальные мелодии, а бодрящие бравурные марши.
В апреле 1941 года немецкие войска после массированных бомбардировок вошли в Белград. Бомбежки – намеренно ли, случайно ли – пощадили здание белградского радиоцентра с его мощными передатчиками, и центр стал местом регулярного радиовещания на разбросанные по всей Европе и Северной Африке части вермахта.
Из Берлина в Белград привезли чемодан пластинок, записанная на которых музыка должна была разбавлять пока еще победные сводки с фронтов и бесконечные речи фюрера и других нацистских лидеров, и 18 августа 1941 года «Лили Марлен» впервые прозвучала в эфире.
Настроение у немецких солдат уже было не совсем победно-маршевым. И хотя до первых поражений на фронте было еще далеко, сентиментальная «Лили Марлен» удивительно точно резонировала с тоской по родным местам и оставшимся дома женам и подругам. Недовольный Геббельс пытался даже запретить передачу «Лили Марлен» по радио, но было поздно. Песня мгновенно стала пользоваться огромной популярностью на фронтах, в адрес «Солдатского радио» посыпался поток писем с просьбой сыграть ее еще и еще, и вскоре «Лили Марлен» стала регулярным номером – ее включали в 21.55, в завершение программы «Письма из дома», и таким образом она была последним, что звучало в ежедневной программе передач «Солдатского радио».
По всей Германии стали открываться кафе «Лили Марлен», говорили, что даже на Восточном фронте, на Смоленской дороге солдаты поставили ей самодельный памятник.
Особо любимой песня стала у солдат Африканского корпуса – по всей видимости потому, что радиосигнал из Белграда легко достигал Северной Африки. Даже командир корпуса генерал-фельдмаршал Роммель относился к ней с большой симпатией. «Лили Марлен» там было слышно настолько хорошо, что программы для немецких солдат слушали и воевавшие с ними солдаты британской Восьмой армии, которым тоже полюбилась красивая песня.
2 февраля 1943 после поражения немцев под Сталинградом и сдачи в плен фельдмаршала Паулюса впервые за 500 дней «Лили Марлен» не прозвучала на «Солдатском радио». Би-би-си ухватилось за это как за шанс и в своих контрпропагандистских программах на немецком языке распространила впоследствии подтвержденную как сфабрикованная информацию о том, что исполнительница песни Лала Андерсен находится в нацистском концлагере.
Тут же был сочинен и новый пропагандистский антигитлеровский текст на немецком языке:
Тебя, быть может, победят в России,
А может быть, в Африке
Но где бы ты ни был, фюрер твой падет.
И когда ты встретишься вновь
Под фонарем со своей Лили Марлен,
Это будет уже другая Германия.
Фюрер – живодер,
И того, кто виновен во всем,
Я хочу видеть висящим на фонаре,
Я – твоя Лили Марлен.
В исполнении нашедшей после прихода нацистов к власти приют в Британии немецкой певицы-еврейки Люси Манхайм зазвучавшая по-новому «Лили Марлен» отправилась на волнах Би-би-си подрывать боевой настрой и так терпящих неудачи немецких солдат.
Среди британских солдат популярность песни тем не менее стремительно росла. Как рассказывал прикомандированный к Восьмой армии корреспондент Би-би-си Денис Джонстон, когда армия разгромила Африканский корпус Роммеля, то она захватила 800 миль пустыни, 75 тысяч пленных, 5 тысяч танков, тысячу артиллерийских орудий и… знаменитую вражескую песню.
Однако негоже было британским солдатам слушать песню на языке врага. И когда какой-то командир упрекнул их в этом, то в ответ услышал сердитое: «Ну напишите нам тогда английский текст!» Этот гневный отклик был воспринят как наказ, и в 1944 году поэт Томми Коннор сочинил английский текст. Настоящим хитом среди не только британских солдат, но и всех союзников ее сделала «любимица армии» британская певица Вера Линн17.
Но подлинно мировая популярность «Лили Марлен» началась тогда, когда песню стала петь Марлен Дитрих. Легендарная немецкая певица и актриса не была еврейкой и переехала в Америку еще до прихода нацистов к власти – в 1930 году, просто потому, что у нее были выгодные контракты в Голливуде. В течение следующего десятилетия она превратилась в одну из главных звезд американского, а, значит, и мирового кино. Нацисты, разумеется, хотели вернуть себе столь ценное культурное достояние и неоднократно предлагали ей самые выгодные условия, если она согласится работать на Третий рейх. Дитрих неизменно отказывалась и в 1937 году получила американское гражданство.
В 1944 году американская военная пропаганда запустила в действие специальный музыкальный проект, направленный на подрыв с помощью музыки морали и боевого духа неприятеля и поддержание – с помощью той же музыки – боевого духа союзников. Лучшего артиста, чем Марлен Дитрих – звезда мирового уровня, свободно владеющая и немецким, и английским, – для этой цели было не сыскать, а перекликающаяся с именем певицы песня «Лили Марлен» стала идеальным орудием в этой борьбе. В ее исполнении песня стала титульной мелодией специальных пропагандистских передач американского радио на немецком языке. Ездила Дитрих с песней и по концертам для воюющих солдат по самым разным фронтам, помогая тем самым широкому распространению песни и в других странах Европы, где один за другим стали появляться переводы на французский, итальянский, греческий, финский и многие другие языки.
Многие десятилетия «Лили Марлен», латинское написание которой к тому времени было переделано с оригинального Lili Marleen на совпадающее с именем певицы “Lili Marlene” неизменно звучала в репертуаре Дитрих. Всякое исполнение песни она предваряла примерно такими словами:
«А теперь я спою песню, особо близкую моему сердцу. Я пела ее во время войны, пела ее долгие три года от Африки, Сицилии и Италии до Аляски, Гренландии, Исландии. Пела в Англии, во Франции, в Бельгии… в Германии и Чехословакии. Солдаты повсюду любили «Лили Марлен».
В 1961 году песня прозвучала в фильме «Нюрнбергский процесс», где Дитрих сыграла одну из главных ролей.
В 1981 году западногерманский режиссер Райнер Вернер Фассбиндер снял художественный фильм «Лили Марлен», вдохновленный судьбой Лалы Андерсен. Главную роль в нем сыграла знаменитая Ханна Шигула.
В 1995 году Эмир Кустурица включил «Лили Марлен» в свой фильм «Андерграунд» в сцене похорон Йосипа Броз Тито.
В Советском Союзе «Лили Марлен» долгое время была почти неизвестна – разве что пару раз она мелькнула в паре военных фильмов, где ее поют немецкие солдаты. Роль сентиментального обмена чувствами между ушедшим на фронт солдатом и его возлюбленной успешно выполняли другие, не менее замечательные советские песни – «Жди меня», «Синий платочек». Но вот интернациональный и на самом деле главный характер и, так уж получилось, смысл «Лили Марлен» оставался для русскоязычной аудитории закрытым.
Лале Андерсен и ее «Лили Марлен» в немецком городе Лангеог стоит памятник. Еще один памятник, уже чисто песне – двое влюбленных под фонарем – стоит в еще одном немецком городе, Мюнстере.
