Читать книгу: «Жизнь волшебника», страница 94

страхом и удивлением обнаруживаю, что причина этого опять же в самой маме. Вспомнилось

простое: подстригала она меня как-то в детстве машинкой, которая очень плохо брала. Волосы

постоянно зажёвывало, мама дёргала рукой, было невыносимо больно.

– Больно, – жаловался я.

– Терпи, – говорила мама, продолжая своё дело.

– Ну, больно же, – ныл я, уже обливаясь слезами.

– Ну, и что? – отвечала мама. – Мне-то не больно…

Ох, как я тогда злился на неё за это посмеивание. И если бы это было только однажды. Мамино

выражение «мне-то не больно», было одно из её любимых выражений…

Так что же, выходит, теперь мы с сестрой как-то подсознательно мстили ей за это? Не хочется

думать об этом. Мы этого не хотели…

Прости нас, мама…

*16

Ох, бедная, бедная, наша мама! Мы с сестрой выросли в селе, уехали оттуда и будто навсегда

оторвались от неё. Когда я бывал дома, то словно приезжал в её застывшую, как мне казалось,

жизнь, а меня, такого вот приезжающего, мама уже не могла воспринимать как совсем своего.

Ровно через год со дня смерти отца, мы с сестрой приехали домой на поминки. Выпив

поминальные стопки, сидели и говорили о том о сём, чаще всего вспоминая, конечно, отца,

любившего побалагурить. Мне нужно было сходить в туалет (или проще – в уборную, как говорят в

деревне). Пройти туда можно было через загон, где находились быки и коровы. Было начало

марта, день стоял тёплый, кое-где подтаивал снег, а во дворе – жижа от талого снега и навоза.

Пробираясь около забора, где подтаяло меньше, я вдруг увидел, что большой бык, закрывающий

дорогу, косиотся на меня, опустив рога. Я знал, как гасить такую агрессию – бывало, просто

прикрикнешь на животное или стеганёшь чем-нибудь, и этой злости как ни бывало. Чтобы бык

освободил дорогу, я прикрикнул на него и слегка пнул ногой, что такому бычаре, было очевидно не

больнее щекотки. Только сегодня этот приём не сработал. Да и вообще, такое, наверно, возможно

лишь с животными, которые тебя знают. Бык вдруг резко бросился на меня. А это вам ни

сухощавый и вёрткий бычок, каких показывают по телевизору в передачах про корриду.

Деревенский бык массивный и откормленный. Если он наступит копытом на грудь – грудная клетка

хрустнет, как спичечный коробок. Одного его толчка крепким лбом хватило, чтобы свалить меня в

скользкую жижу. Уж не знаю, как мне это удалось, но я успел повернуться и уже лёжа на спине

упёрся ногами в его жёсткие рога. И бык юзом начал толкать меня по двору. Позади был забор, в

который мне предстояло въехать головой, и тут я обнаружил на земле частоколину от

палисадника, мимо которой стремительно «проезжал». Рейка была лиственничная, тяжёлая.

Схватив её обеими руками, я что есть силы врезал быку промеж рогов. Он на мгновение опешил, и

мне хватило этого, чтобы вскочить. Конечно, отвозил его я как следует. В деревне с животными,

нападающими на людей, иначе нельзя – их «лечат» сразу. Петухов, которые, случается, нападают

578

на детей, успокаивают проще – голову на чурку и топором по шее. Драчливого петуха уже не

перевоспитаешь.

В дом я вошёл в самом жалком виде: увазюканный в навозе, с руками, дрожащими от

негодования. Гости с недоумением обернулись на меня.

– Кто это тебя так? – удивлённо спросила мама.

– Бык, – ответил я. – Это что же такое-то, а!? Почему он бросается на людей? С ним надо что-то

делать… Запорет же кого-нибудь.

– Мишка, что ли? – ещё больше удивилась мама, и вдруг я увидел, как лицо её стало тёплым и

ласковым. – Да он, наверное, просто поиграть с тобой хотел…

– Ничего себе поиграть! А если бы он, вот так, играючи запорол меня? – ошарашено спросил я.

– А-а, – отмахнулась мама, как будто я сказал о чём-то пустом и совсем нереальном.

Я прошёл на кухню, стал отмывать руки, находясь в полной прострации. Я пытался хоть что-

нибудь понять. Что всё это значит? Почему на лице мамы не скользнуло даже тени тревоги за

меня?

Надо сказать, что в детстве-то я особенно послушным не был. И мама длинных бесед со мной

не вела. Объяснения были краткими и предельно доказательными: прут, верёвка, ремень или что-

нибудь другое подходящее для воспитательной цели, оказавшееся под рукой, например, край

мокрой простыни. И даже эти сильные средства не действовали на меня в должной мере

убедительно. Все они имели не общее, а можно сказать, местное, локальное значение. Зажила

задница и эффект внушения прошёл. Но как-то, когда я что-то натворил в очередной раз, чем

очень сильно обидел маму, она сказала лишь одну фразу, которая осталась в моей памяти

навсегда.

– Эх, ты… – с горечью вздохнув, произнесла она. – Я из-под тебя столько говна повытаскивала,

а ты…

И я сжался, как пришибленный. Мама так и сказала: «говна». И это слово не заставил бы меня

изменить ни один редактор. Мамина фраза оказалась для меня переворотной. Это потом я узнал,

что из-под грудного ребёнка вытащишь что угодно без всякой брезгливости, но тогда я этого

понимать ещё не мог. И это «вытаскивание» показалось мне тяжёлым, брезгливым трудом. Не

знаю, как вырвались такие слова у мамы, ведь она-то не могла так считать. Но видимо, она как-то

почувствовал, что именно это меня проймёт. Так оно и вышло. Пристыдила она меня, можно

сказать, до самого донышка. До меня вдруг дошло, что мама всегда делала для меня всё

возможное, даже всё самое неприятное, а я не уважаю её. И вот после этой фразы моё отношение

к маме стало совсем иным. Наверное, уже более взрослым… Лишь после этого я по-настоящему

оценил её заботу.

Но что же стало с мамой теперь? Я стоял около умывальника, тёр руки и лицо, и вдруг мне в

голову пришло совершенно невероятное открытие: этот бык, всегда находящийся рядом, животное,

с которым мама каждый день общается, которого постоянно гладит по спине, проходя по двору,

куда дороже ей, чем я – далёкий, изредка приезжающий, сын! Сначала эта мысль показалась мне

абсурдом, чепухой, но ведь это её отношение ко мне и к привычному быку видно, как говорится,

невооружённым взглядом. Ну, а как ещё иначе истолковать её искреннюю попытку оправдать

своего Мишку? Вспомнилась тут, кстати, мамина привычка часами пропадать во дворах, наблюдая

за курами, за поросятами, за коровами. Обычно она стояла перед ними так долго, что, казалось,

животные просто втягивали, вовлекали её в свою жизнь. Отец, бывало, и посмеивался над её

пропаданием во дворах, бывало, и раздражался, если когда надо не находил её в доме. И вот

теперь до меня дошло, что животные, за которыми ухаживала мама, и впрямь, становились частью

её мира. Они-то всегда рядом в отличие от детей, которые живут какой-то непонятной для неё

жизнью, за которой нельзя вот так непосредственно наблюдать…

Спрашивается: почему так диаметрально противоположно расходятся сейчас миры отцов и

детей? Раньше, если верить Тургеневу, дети противостояли родителям, то есть, между ними было

такое расхождение, о котором можно было спорить. Сейчас же, благодаря прогрессу и быстрому

времени, дети так резко и так далеко отрываются от родителей, что причин для споров и

конфликтов у них даже не находится. Пребывая в разных мирах, в которых мало общего,

некоторые отцы и дети, кажется, просто не способны понимать друг друга.

*17

Однажды, ещё в процессе работы над романом, я кратко рассказал о нём одной знакомой

женщине, сообщив ей и о трагическом финале. И вдруг эта женщина попросила:

– А, знаешь, пусть он не умирает. Я прошу тебя: пусть не умирает. Обещай, что он не умрёт.

Сначала я даже опешил. Да что ей до него? Ведь это же не реальный человек, литературный

персонаж. Или, может быть, она просто ассоциирует Романа со мной? И в ответ на её настойчивую

просьбу, я не очень внятно пообещал:

– Хорошо, я подумаю. Мне и самому не хочется, чтобы он погибал.

579

– Вот видишь, вот видишь! – радостно воскликнула она, словно ища во мне спасение моему же

герою. – Наверное, это всё-таки возможно!

И потом, изредка видя меня, она всякий раз спрашивала:

– Ну, как он там? Ты его не убил? Если убьёшь, то я даже разговаривать с тобой не буду…

Убить своего героя нелегко. Правда, для меня-то он, конечно, не мёртв. Жизнь и смерть

литературных героев условна. Можно легко откинуть назад несколько страниц книги и встретить

его там живого и невредимого. И в памяти оставить не таким, каким он оказался в финале, а каким

он был раньше, например, подтянутым и загорелым, блестящим от пота, пахнущим овечьей

шерстью. Любой герой способен жить лишь в границах, обусловленных рамками произведения,

хотя некоторые герои, в том числе и Роман Мерцалов, успевают в этих рамках прожить всю свою

жизнь.

Снова вспоминаю с какой искренностью моя несчастная мама верила нашим советским

фильмам. Посмотрев в клубе какое-нибудь кино, она подолгу раздумывая над ним, подсчитывала в

каком примерно году происходило действие фильма, и сколько примерно лет героям сейчас. «О,

так они уж давно все померли», – случалось, говорила она. А, находясь полупарализованной в

постели, мама смотрела один из длинных бразильских сериалов. И, наверное, он как-то облегчал

её участь. Правда, Изауры и Рамиросы жили, не старясь, а маме становилось всё хуже. Потом

некоторые серии ей пришлось пропускать. Потом она и вовсе перестала их смотреть… Сериал же

ещё долго продолжался и после её смерти.

Конечно, как не жалеть мне своего героя… Но с другой стороны кто ж убил его, если не я? Кто

подвёл к этой черте? Трудно сказать. Произведение росло и создавалось само. Я же был лишь

инструментом этого процесса. Иной раз я сам оказывался бессильным перед логикой развития

романа. И мой герой жил сам по себе. Жил и требовал от меня тех или иных событий, будто

питаясь моими событиями, моим опытом, моими впечатлениями и чувствами. И выходило так, что

мы много лет жили с ним вместе, только будто на разных пластах. Вместе служили в армии, вместе

жили на Байкале, вместе работали на стрижке. Только, например, живя на своей подстанции,

Роман читал книги, вырубал из чурки Насмешника, сажал тополя и стругал книжные полки, а я,

живя на своей подстанции занимался литературным трудом.

Мне не удалось выполнить просьбу своей знакомой, роман закончен так, как закончен.

– Ты думаешь, это я заставил тебя пережить столько страданий? – задаю я Роману последний,

итоговый вопрос. – На первый взгляд кажется будто это так. Но ведь я всего лишь описал жизнь,

прожитую тобой в пространстве моего воображения. Я, и вправду, не хотел чтобы ты погибал, но

ты вошёл в такой крен, что я уже не смог тебя вытянуть. А придумать какой-то сказочный,

чудесный финал не посмел. Это было бы ложью. А она тебе совсем не подходит…

Только Роман уже ничего не отвечает и мне… Он куда-то ушёл. Возможно, к вам…

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Эпоха в три дня

Глава вторая

Слеза

Глава третья

Странный дембель

Глава четвёртая

Почему всё не так?

Глава пятая

Покорение открытого города

Глава шестая

Фантики

Глава седьмая

Искренний день

Глава восьмая

Пасьянс

Глава девятая

Расплата

Глава десятая

Прилив Судьбы

Глава одиннадцатая

Душевный примак

Глава двенадцатая

Каверзные вопросы

Глава тринадцатая

Эхо Большого Гона

Глава четырнадцатая

Девятка крестей.

Глава пятнадцатая

Ласковый капкан

Глава шестнадцатая

Прекрасная пара

Глава семнадцатая

Новая Ирэн

Глава восемнадцатая

Кукушка!

Глава девятнадцатая

Новый год – семейный праздник

Глава двадцатая

Свой дом

Глава двадцать первая

Воля событий

580

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава двадцать вторая

Один день новой жизни

Глава двадцать третья

Проигрыш

Глава двадцать четвёртая

В люди

Глава двадцать пятая

Освоение

Глава двадцать шестая

Принцип печника

Глава двадцать седьмая

Созвездие Золотого Велосипеда

Глава двадцать восьмая

Смысл черемши

Глава двадцать девятая

Выезд!

Глава тридцатая

Краткое тепло

Глава тридцать первая

День итогов

Глава тридцать вторая

Тишина

Глава тридцать третья

Своё небо

Глава тридцать четвёртая

Рубашки

Глава тридцать пятая

Область высокого давления

Глава тридцать шестая

Отцова ревизия

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава тридцать седьмая

Чёрная волна

Глава тридцать восьмая

Варежки

Глава тридцать девятая

Прорастание

Глава сороковая

Флюгер

Глава сорок первая

Поездка к другу

Глава сорок вторая

Ожидание

Глава сорок третья

Облака

Глава сорок четвёртая

Нашествие

Глава сорок пятая

Летние перепады

Глава сорок шестая

Животные – не люди

Глава сорок седьмая

Холодный мир

Глава сорок восьмая

Вся правда о мужиках

Глава сорок девятая

Искусство обольщения

Глава пятидесятая

Студёные звёзды…

Глава пятьдесят первая

Разрешённая любовь

Глава пятьдесят вторая

Дымное время

Глава пятьдесят третья

Новые чувства

Глава пятьдесят четвёртая

Горячая работа

Глава пятьдесят пятая

Душа на разрыв

Глава пятьдесят шестая

Напряжённая идиллия

Глава пятьдесят седьмая

Тёщина подмога

Глава пятьдесят восьмая

Жёлтый мешок с изумрудной травой

Глава пятьдесят девятая

Новый идиллический момент

Глава шестидесятая

Увидеть море

Глава шестьдесят первая

На трясине

Глава шестьдесят вторая

За крючками

Глава шестьдесят третья

Триста быков на острове

Глава шестьдесят четвёртая

Нудная тема расставания

Глава шестьдесят пятая

Болото, где водятся лишяи

Глава шестьдесят шестая

Рождение Насмешника

Глава шестьдесят седьмая

Конец треугольника

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Глава шестьдесят восьмая

Желание парить

Глава шестьдесят девятая

Звёздочка

Глава семидесятая

Обряд

Глава семьдесят первая

Варежка с обочины

Глава семьдесят вторая

Свежий кавалер

Глава семьдесят третья

Шнурок

Глава семьдесят четвёртая

Шире шаг!

Глава семьдесят пятая

Большая неподвижность

Глава семьдесят шестая

Ночной ливень

581

Глава семьдесят седьмая

Спасибо за боль…

Document Outline

ЖИЗНЬ ВОЛШЕБНИКА