Читать книгу: ««Прощание славянки»», страница 2

Утром проснулся, она ещё спала, на подушке лежало худое, но очень красивое молодое лицо. Девушке было лет двадцать, не больше. Что за горе выбросило её на улицу, с такой красотой только жить и жить. Ладно, я, старый пятидесятилетний болван, но она молоденькая, зачем-то ей лезть на этот мост. Ну, неприятности в жизни, ну и что, сколько их в жизни бывает. Не стоит это того, что бы с моста сигануть. Если каждая будет девушка прыгать с моста, после неприятностей, то скоро и рожать будет некому. Утром я оделся и побежал в гастроном. Её надо было кормить. Набрал полную сумку продуктов. Прибежал домой, она ещё спала. Поставил варить куриный бульон с белыми сушеными грибами. От такого аромата никто не устоит. В кофемолке намолол кофе. Растворимый я не пил. Эрзац, гадость, всё это. Ароматный кофе, мёд, сыр и свежую булочку положил на поднос. Она проснулась, и я подал всё это ей в постель.

– Доброе утро, сказал я ей, она ответила.

– Доброе.

Я ей улыбнулся

– Пожалуйте завтракать, кофе в постель.

Но в ответ улыбки не последовало.

– Спасибо, но я ничего не хочу. Сейчас я оденусь и уйду. Не буду беспокоить Вас.

– Как хоть звать то тебя, милое созиданье.

– Лена.

– А меня Евгений Николаевич. Вот и познакомились. Будем считать, то нам обоим очень приятно. А теперь слушай меня сюда, девочка Елена. Ты не выдрыгивайся. Пока я тебя не отпущу никуда. Побудешь у меня. Не бойся, я не нарушу твою девственность. Приставать к тебе я не собираюсь. И душевные расспросы я делать не буду. Не хочешь говорить о своих проблемах и не надо, у меня своих проблем, поделиться не с кем. Большую часть с удовольствием отдал бы. Но я не позволю тебе умереть от голода в своей постели. Быстро завтракай и не морочь мне голову. Потом лежи и отдыхай.

Мой повелительный тон возымел действие. Она выпила кофе и немного поела. Сказав спасибо, отодвинула от себя поднос. Я забрал его и унёс на кухню. Дал ей плейер, на диске была запись моих любимцев «Битлз», она вряд ли слушала когда-нибудь это. Сегодня молодежь слушает другую музыку. Я эти записи слушаю, когда сижу за работой с компьютером. Надел на неё наушники закутал в одеяло, чуть было не поцеловал в щеку, даже не знаю, почему.

– Отдыхай. Потом покормлю тебя обедом, а там видно будет. Она легла и закрыла глаза. Я ушел в другую комнату и сел за компьютер. Разные мысли мне лезли в голову. Что делать мне с этой девушкой, и что мне делать самому. Если бы ей было куда идти, она бы, наверняка ушла, когда я на неё накричал, а она спокойно выслушала и легла спать. Она не наркоманка. Я специально разглядывал её руки и особенно ноги. Нет следов свежих инъекций. Да и время уже прошло достаточно, она уже больше двенадцати часов у меня. Была бы нужна доза, она давно бы попросила или трясло бы её. Лежит спокойно. Нет, это не то. На девицу лёгкого поведения, то же не тянет. Они пахнут по-другому. Я это хорошо запомнил. Как то в баню на мальчишник, товарищ привел пару студенток, на сессию зарабатывали. Вроде и мылись с шампунями и парились, а заскочила одна мне на колени и обняла, я так не собирался с ней ничего иметь, а как запах её тела почувствовал, так и совсем расхотелось. Когда много мужиков через себя пропускают, видимо запах у этих дам появляется. Он не резкий, ели уловимый. И чистенькая она. Ноги мокрые были, а пальчики чистые остались, и без педикюра. Трусики свежие. Ногти на руках коротко острижены, без всяких следов маникюра. Не накрашена, и видно сразу, что сильно косметикой не балуется. Зубки белые и табаком не пахнет. Нет не проститутка. Было бы видно. Горе пережила, это точно. Похоже, что и в больнице полежала. Может СПИД. Из-за этого хотела жизни лишить. Глазки светлые, блестят, хоть и тускло. Похожа на спортсменку или деревенскую девушку, которая привыкла к физическому труду. Икроножные мышцы выделяются и бёдра сильные, хоть и ноги похудели. Но главное спина. Такую спину в фитнес клубах не сделаешь. Похудела, жировой прослойки нет, а мышцы спины выделяются. Хорошо, что я её раздел и сам всё увидел. Правда, я не знаю кто она, но видно не со дна жизни, а это главное. Украсть у меня нечего, но напакостить всегда можно, похоже, что это не такая. Ладно. Захочет, расскажет о себе, чего гадать. Но как она похожа на девушку, портрет которой висит у Виктора в кабинет. Я давно его не видел этой картины, может, ошибаюсь. Так чего я чуть не упал в пропасть, я же не думал в тот момент об этом. Увидел и содрогнулся. Значит, точно это она. Может художник писал с её матери портрет, такое бывает в жизни. Но он говорил, что девушка ему приснилась. Необычайное стечение обстоятельств. Я когда Иришу увидел впервые, мне так же сначала показалось, хотя я был сразу уверен, что только слегка похожа, а тут прямо совпадение. Хватит о ней. Надо и о себе подумать, чего дальше делать. На первое время денег хватит. Посмотрим, чего жизнь нам уготовила, какую полосу, чёрную или белую. Ира, узнала бы, что незнакомую девчонку в дом притащил, убила бы. Ириша, солнышко моё, если ты там слышишь меня, я без задней мысли привёл её домой. Отоспится и отогреется, уйдет. Она как брошенный щенок на дороге. Я к тебе шел, вот щенка и нашел, а ты подожди родная, я приду к тебе, не беспокойся. Ты же всегда верила и помогала мне. Пока я думал свои думы, пришло время обеда. Суп получился на славу. Белые сушеные грибы, немного риса и красной фасоли, добавил еще две небольшие картофелины. Объедение. Опять всё на поднос. Лена лежала с закрытыми глазами. Я слегка прикоснулся к её руке. Она открыла глаза.

– Кушать подано, и я согнулся в театральной позе.

– Спасибо Евгений Николаевич, мне, честно не хочется.

Ну, да, мадам, я тут в позы становлюсь и еду тебе готовлю, а ты, спасибо, не хочу, подумал я, и ушел на кухню. Достал из тарелки куриное мясо и порезал его на мелкие кусочки, картошку размял вилкой. Всё положил обратно в тарелку. Достал соленый огурец и водку из холодильника. Огурчик порезал и положил на блюдце, в большую рюмку налил водки. Всё это, я тоже положил на поднос. Пришел к ней и сел рядом на кровать.

– Пей для аппетита.

– Ой, что вы, я водку не пью.

– Вчера пила и сегодня выпьешь, открывай рот.

Она открыла рот, и я опять влил ей водку. Закашлялась. Сразу дал ей кусочек огурца. Закусила, молодец. Теперь слушай сказку и открывай рот. Так болтая какую-то ерунду, я сумел скормить ей тарелку супа. Отнес посуду на кухню.

– Как музычка, интересная?

– Да, спасибо, я такой музыки никогда не слышала, очень приятные мелодии. Это кто играет.

– «Битлз», я очень люблю их. Музыка моей молодости. Сава Богу, ты хоть говорить начала. Ещё немного поспишь, и будет всё хорошо.

– Нет, я сейчас соберусь и пойду к себе. Хватит со мной возиться. Я Вам очень благодарна за всё. Голова немного кружится, сейчас пройдет, и я пойду.

– Головочка кружиться, это от водки. Видимо ты не привыкшая к такому напитку, это хорошо. Но стресс твой водка снимет. Больше тебе наливать не буду. Поспи, потом и решим, куда тебя девать.

Я опять её оставил одну. Пусть подумает о жизни.

Вечером она опять впала в депрессию

Я не знал, что мне делать дальше. Лена выглядела ужасно. Плохо ела. У неё не было стремления к жизни. Если так и дальше пойдёт, чего доброго и помереть может. Я не боялся, что скажу милиции, откуда она у меня взялась, жалко было молодую душу. Ей ещё жить и жить. Немного подумав, решил вызвать своего закадычного друга доктора Иванова Ивана Ивановича, по прозвищу Илья Муромец. Все жители нашего района думают, что ему лет сто, так долго его знают, но он выглядит лет на шестьдесят пять. Под два метра ростом, спина ровная, косая сажень в плечах. Седая окладистая борода, красивое умное лицо. Точно как на картине Ильи Репина, былинный богатырь. Но, самое интересное, он говорит с акцентом, как старый еврей. Через его руки и долгую врачебную практику прошли все жители нашего района. Даже старых бабок он лечил в их юном возрасте. Он давно уже был на пенсии и в поликлинике не работал, но каждый житель нашего района, после вызова участкового врача, как правило, вызывали его, так, на всякий случай, так как доверяли ему беспредельно. И он приходил к каждому, никому отказа не было. Денег с людей он пытался не брать, так мелочевку, или какой небольшой презент. Иван Иванович появился у меня через минут тридцать после моего звонка к нему. Зашёл, как к себе домой. Скинув, видавшее виды, своё драповое пальто и пошёл мыть руки. Вытирая руки, задал простой вопрос:

– И, что у Вас?

– Да, у меня, то ничего, ответил я ему, а вот девушке совсем плохо.

– Покажи, и прошёл в комнату.

– Николаевич, ты иди на кухню, сваргань приличный закусон, а я пока побеседую и осмотрю эту молодую особу.

Я отправился на кухню, а он занялся Леной. За минут двадцать я почистил селёдочку, поставил на стол маринованные грибки, квашеную капусту, приправленную постным маслом, солёные огурчики. На плите закипала вода для пельменей, из морозильника вынул бутылку водки со слезой. Так я ещё просидел около получаса, пока появился Иван Иванович. Он сразу сел за стол. Пока я варил пельмени, он своим интересным говором изрёк.

– Ничего страшного. Девица молодая, окрепнет. Лекарств никаких не надо. Главное кормить хорошо, да и отвлечь от дурных мыслей. А девчушка, то красавица. Это сейчас она так выглядит, а через месяцок, другой …, ух, как сложена складно. И где ты её нашёл. Везёт же старым обормотам. Не устоять тебе, хоть ты у нас само целомудрие. Её развлечь надо, да приодеть, а аппетит скоро появиться. Жизнь своё возьмёт, поверь мне. У неё на душе рана, большая рана, хоть она ничего и не рассказала мне толком. А тебе повезло, увидишь, влюбишься в неё, это к гадалке не ходить. Девочка чистая, зубки белые, ух, ух, ух.

Тут уже взбрызнулся я.

– Да побойся Бога, я ей в отцы гожусь. Просто человеку плохо и негде жить, вот я и приютил. А ты сразу любовь, любовь.

– Ну, это ты расскажешь раввину из нашей синагоги, парировал доктор. Помянёшь моё слово, мимо таких красивых девушек пройти нельзя. Поверь мне, я кое-что повидал в жизни.

И тут на кухню зашла Лена. Мы прикусили языки. Я хотел открыть бутылку с водкой, но Иван Иванович не дал мне этого сделать, а из своего портфеля достал бутылку армянского коньяка, пять звёзд, ереванского разлива, советского производства. Горлышко бутылки было запечатано сургучом. Иван Иванович повертел бутылку и многозначительно произнёс.

– Тысяча девятьсот семидесятого года разлива, столетие со дня рождения нашего вождя Владимира Ильича Ульянова-Бланка (Ленина), это ж надо, сохранилась за столько лет. Презент от поклонницы и он многозначительно подмигнул Лене. Хоть коньяк и не стареет в бутылке, но давайте шмякнем по рюмахе забытого вкуса, наливай Женя.

И я разлил в три рюмки.

– Будь здорова Ленка, сказал он и мы выпили.

Коньяк закусывали соленьями и пельменями. Не унимался старик.

– Это ж надо такой напиток и такая закусь. Это только мы русаки так можем. Француз бы увидел, умер сразу. Они свою бурду, пахнущую клопами, «Мертелем» величают, и то шоколадом заедают.

Мы славно ужинали и выпивали. Самое удивительное, Лена ела наравне с нами. Я ей потихоньку подкладывал пельмени из своей тарелки, когда Иван Иванович произносил свои захватывающие тосты. Таким я его ещё никогда не видел, хоть знал его целую вечность, правда, ничего не знал о его юности, но последние лет двадцать мы с ним частенько по субботам играли в карты, и о его бытие я знал всё. Сегодня был его день. Наверно, всё о своей жизни он впервые поведал мне, что бы развеять горестные мысли Лены, а может и коньяк так на него подействовал. Вот вкратце его рассказ.

– Я родом из очень знаменитой семьи, в наших краях, купцов хлеботорговцев Ивановых-Лаптевых. Мой прадед был бурлаком на Волге. Здоровенный мужик, но водкой не баловался, деньгу берёг. Смог дать кое-какое образование своим детям. Издревле велось, в нашей семье, старшего сына величать Иваном. Мой дед был Иван, отец Иван, ну и Ваш покорный слуга, так же Иван. Дед, начинал свой трудовой путь, как и положено, по традиции, бурлаком, но вовремя понял, что капитал на этом не сделаешь. С мелким купчиком создал своё товарищество. Баржу сначала арендовали, когда появилось немного денег, выкупили её. Купчик на радостях спился, а дед продолжал упорно трудиться. Лет, через двадцать, у него уже было с десяток барж. Он женился на молодой вдове купца Лаптева. Объединили не только капиталы, но и фамилии. Так мы стали зваться Ивановыми-Лаптевыми, почти дворянская двойная фамилия. Работали все наши близкие родственники в нашей фирме. На водку было наложено страшное табу. Когда деду исполнилось пятьдесят лет, у него уже было с полсотни разных грузовых судов и два пассажирских судна. Настоящее речное пароходство. Любой российский банк, под его честное слово, мог дать ему ссуду в миллион рублей, по сегодняшним меркам, это, наверное, сотни миллионов долларов. Отец получил прекрасное образование в Петербурге. Был биологом, прекрасным агрономом. Наш город процветал. Дед сделался меценатом. За свои деньги построил театр, который до сих пор является красивейшим зданием в городе. На центральной улице построил дом для семьи. Вы часто его видите, там сейчас городское управление спецслужб. Грозное здание. Я недавно там был. Видел комнаты, где я должен был родиться, там находятся кабинеты больших начальников. Внутри здания, конечно, всё перестроили, но двери и полы старые, дореволюционные. Мне показали моё личное дело. Оказывается, после войны, нашу семью опознал какой-то мужик, хотели арестовать всех, но не успели. Умер вождь и учитель всех времён и народов товарищ Сталин, и нас не тронули. Да и кого уже можно было трогать, моя мать и отец были дряхлыми стариками, ели жившими на этом свете и вскоре, в течение одного года скончались, друг за другом. Могли, конечно, посадить меня, на меня было особое личное дело. Ой, сколько я про себя начитался. Но, буду рассказывать всё по порядку. Революция. Дед отказался уезжать за границу. Не верил, что пролетариат долго удержится у власти. Да и куда уезжать и с чем, денег, то на руках не было, всё было в товаре. Но вот пришёл гегемон в серьёз и надолго. Гражданская война, немцы в Поволжье. Огромная смута. После всего этого отец вернулся в родные места. Благо его никто не помнил в лицо из наших горожан, а то бы сдали в ЧК. Родственники все погибли за это время. Кто от голода и тифа, а кого и наши доблестные чекисты замордовали. Вот он и остался один на белом свете. Хорошо, по дороге домой потерял вторую половину фамилии. Стал, просто Иванов. А сколько Ивановых в России, не счесть. О своём образовании не вспоминал. Работал грузчиком на пристани, слава Богу, здоровьем и силой наш род не обделён. Можете посмотреть на меня. Я и сейчас могу подкову сломать, хоть и возраст мой, о го-го. Встретил красивую девушку, влюбился, женился. Всё честь по чести. Как и положено, через девять месяцев родился я, первенец Иван. Потом два брата и сестра, все погодки. Началась коллективизация, колхозы, продразвёрстки и прочая дребедень. Отец сразу понял, это не немцы в восемнадцатом году. Те, то же хлеб отбирали и вывозили, но людям немного оставляли, чтоб не умерли с голоду. Коммунисты, же забирали всё, до последнего зёрнышка. Отец почесал голову и произнёс мудрые слова:

– Эти доведут хлебный край до голодухи. Надо скорее бежать отсюда.

Мы всей семьёй снялись с насиженных мест и отправились за Урал в Сибирь. Устроились в колхозе, но когда пришла разнарядка, что вместо ржи нужно сеять пшеницу в Сибири, отец выхлопатывал себе место лесника на отшибе. Так мы стали жить своим хозяйством, хотя немного денег отец получал и от государства. Познакомились со староверами, в тайге их было достаточно. Ни тебе царской, ни советской власти. Хотя, их оттесняли глубже в тайгу. Они отцу показали несколько делянок пригодных для посева ржи. Конечно, белая булка вкуснее, но нам жаловаться не приходилось, было, и зерно, и было чёрного хлеба в достатке. Завели коров, скотину всякую и птицу. По тем меркам стали кулаками, если бы начальство узнало, не миновать нам лиха. Но кто сунется в тайгу, весной распутица, летом мошкара и гнус. Только зимой иногда приезжал на санках уполномоченный, но отец его всегда поил самогоном и он ничего не видел, акромя зелёного змия. Родители с нами занимались, отец всегда говорил, что лишних знаний не бывает. До девяти лет я обучался дома, потом меня отдали в поселковый интернат, где я и окончил восьмилетку отлично. Так мы бы и жили в Сибири, но опять подтвердился факт, лишних знаний не бывает. Зимой возле нас проходила дорога, по которой таёжники возили рыбу в посёлок. Отец выменивал её и делал отличные волжские балыки. А это я Вам скажу, не каждому под силу сделать, тут нужен огромный опыт и знания рецептуры. Просто вяленой рыбой никого не удивишь. С его продукцией познакомился сначала секретарь райкома, а затем и обкома. Как-то он ехал в командировку в Москву и заказал отцу хороших балыков. Не знаю, что произошло в Москве, и кто пробовал рыбу, но отца на Волгу пригласил работать чуть ли, не сам министр рыбного хозяйства. Балыки волжские ценились за границей, а это валюта. Так мы оказались опять на Волге. Отец солил рыбу и икру, знания биолога ему сильно пригодились. Начальство диву давалось, откуда у этого огромного бородатого мужика столько знаний, рядом с ним они, порой, выглядели неучами. Один раз он себя чуть не выдал, прочитав этикетку на банке для чёрной икры на французском языке, но вовремя спохватился и сказал, что выучил эту фразу ещё до революции. Впредь он себя вёл очень осторожно. Я окончил десятилетку с золотой медалью и поступил в медицинский институт. Два года прозанимался и тут война. На советскую власть мне было наплевать, но за родину я пошёл воевать добровольцем. Родина не бывает красная или белая, она, просто, Родина. Служил я в медсанбате фельдшером, но мне военврач доверял, и я много оперировал самостоятельно. Работали круглые сутки. К концу сорок первого года мы подверглись нападению фашистских «Юнкерсов». Пуля мне пробила грудную клетку и лёгкое и прошла навылет, небольшой осколок застрял под левым коленом. В госпитале, слава Богу, осколок не попытались достать, думаю, после их манипуляций я бы остался без ноги, а так я провалялся там около полугода. Я хромал сильно, но от службы не уклонялся и рвался на фронт, но меня отправили доучиваться в мой родной институт. Окончил я его сразу после войны с красным дипломом. Доктора возвращались с фронта в город и меня отправили в заволжские степи, куда Макар телят не гонял. Шёл я по улице ранним августовским тёплым днём на вокзал за билетом, чтобы отправиться поездом к месту своей работы. Птички поют, поднимаю голову и вижу в окне второго этажа необыкновенной красоты девушку. Огромные чёрные глаза, длинные ресницы, удивительно белая кожа и длинная толстая коса, губки бантиком. Так я простоял, глядя на неё около часа. На меня напал столбняк, я не мог сдвинуться с места. Она, то же всё время смотрела на меня. Видимо, в конце концов, ей это всё надоело, и она, помахав мне ручкой, скрылась в квартире. Так я простоял ещё очень долго. Ни о каком вокзале не могло быть и речи. Собравшись с духом, я зашёл в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Дверь отворилась, и я увидел её снова. Какая фигура, а грудь, а ножки? Что Вам сказать, влюбился я сразу. Она смутилась и покраснела, от этого стала ещё краше, но в квартиру пригласила зайти. Не знаю, что на меня нашло, но я тут же признался ей в любви. Рассказал, что я уезжаю по распределению в глухомань работать и без неё я никуда не поеду. Прошу её руки и сердца, и, вообще поехали со мной. Мы познакомились. У неё оказалось прекрасное имя Белла. Я долго рассказывал о себе, пока не появилась её мамаша с моим будущим тестем. На многозначительный взгляд её родственников, а это ещё кто и откуда он взялся в их квартире, Белла, тут же ответила.

– Это мой жених Иван, мы сегодня с ним уезжаем к месту его работы.

Я чуть не умер от счастья. Я не верил своим ушам, неужели это правда, я стану обладателем такой красоты, такого бриллианта. Нет, это мне всё снится, такого быть не может. Так много и всё сразу. В чувства меня привела моя уже тёща, то есть она лишилась чувств. Она с грохотом упала на тестя, повалив и его на пол. Дамой она была дородной, хорошо за сто килограмм, а тесть, хорошо бы в нём было хотя бы пуда три, всю силу падения принял на себя. Не знаю, чем бы всё это закончилось, но к счастью рядом оказался доктор, то есть я. Ведра воды не понадобилось, учитывая габариты мамаши, обошлось кружкой воды, вылитой ей на голову. Других лекарств у меня под рукой не оказалось. Хорошо я ещё не приложился пощёчиной, для лечения истерических состояний, а то бы моя будущая свадьба была бы, думаю, под большим вопросом. Когда все пришли в себя, слово взяла Рахиль Моисеевна, так звали Беллину маму.

– Беллочка, я не против твоего замужества. Но посмотри на этого гоя и оборванца. На нём гимнастёрка вся в заплатах.

И это была полнейшая правда.

– Ты будешь с ним голодать. И посмотри на него внимательно, он здоровый как бугай. На него будут вешаться все девки в округе, ты ведь понимаешь, что война поубивала половину мужиков в нашем государстве. Ты останешься вдовой при живом муже, или, хуже того он насладится твоей красотой и бросит тебя. Этим русским нельзя верить. Они могут, только, волочится за девками и жрать водку. И, вдобавок, а как же консерватория, ты только поступила на первый курс. И вообще, сколько дней ты его знаешь, может быть, он проходимец или вор какой-то.

Никогда не мог подумать, что в такой хрупкой девушке может быть столько энергии и самообладания. Свою судьбу она решала без моей помощи. Нахмурив свои прекрасные брови, она начала отпор.

– Ах, бросьте мама. Где Вы сегодня найдёте мне жениха еврея. Из всех холостых, полоумный Абраша и Изя, но он плешивый и ему лет под шестьдесят, хоть и говорят, что денег у него куры не клюют, но ходит он в замызганном френче. Остальных поубивали немцы. А, что до консерватории, то кому нужна моя музыка сегодня, да ещё и в этой стране.

Тут её мамаша перепугалась. Запахло антисоветчиной. Меня они видели первый раз в жизни, и никто не мог поручиться, что я не сдам их нашим спец органам. Это и сыграло решающую роль.

– Ша, ша, тише, зашипела Рахиль Моисеевна. Хочешь замуж, бери этого гоя, только не говори потом, что я тебя не предупреждала, когда он тебя бросит с детьми, или от пьянства умрёт под забором, что произойдёт совсем скоро. Они же без водки жить не могут. И, вообще без венчания с раввином я тебя никуда не отпущу. Сегодня суббота и раньше, чем завтра и говорить не о чем.

Тут Белла подняла свои прекрасные глаза и многозначительно посмотрела на меня. Не мог же я подвести девушку, которая сразу и окончательно поверила мне и в меня. Раввин, так раввин, хоть Папа Римский, какая разница.

– Сегодня вечером я со своими родителями зайду к Вам, и мы обо всём договоримся, сказал я. Пошли Белла на вокзал за билетами на завтра.

Взял её за руку, и мы вышли на улицу. Не мог же я её оставить дома, как было поверить своему счастью так быстро. Ещё, каких-то несколько часов назад, я и не помышлял о женитьбе. Я был ошарашен, опьянен и очень взволнован. Ни купейных, ни плацкартных билетов в кассе не оказалось. Такое впечатление, что вся страна передвигалась по железной дороге, только в общих вагонах. Я предлагал любые деньги за купейные места, ну это громко сказано, любые деньги, в кармане у меня их было не много, но всё равно, пришлось брать билеты в общем вагоне. Обратно мы пошли к моим родителям. Белла взяла меня под руку и прижалась ко мне. Моё сердце выскакивало из груди. Я ещё сильнее захромал. Догадайтесь с первого раза почему. Вон, Ленка заулыбалась, сразу догадалась почему, но этого момента, близости, конечно, мне пришлось дожидаться, ещё целую неделю. Мои родители выслушали эту новость спокойно. К этому моменту из всех детей я остался один в живых. Братья погибли на фронте в самом конце войны. Две похоронки пришли почти одновременно. А сестра во время войны скончалась от энцефалита, она была на Дальнем Востоке со своим мужем. Опять только Иван выжил из нашего рода, но на мне и весь Иванов род остановился. Хотя нет, остались потомки, о них я позже расскажу. Мать побежала за Короваем и рушником. Они с отцом взяли икону и благословили нас. Белла ни минуты не колебалась и поцеловала икону. Мне на душе стало спокойно. Моя женщина отныне и на веки. Мы впервые поцеловались. Прошло много лет с этого момента, а её поцелуй я до сих пор ощущаю и поныне. Передать это невозможно. Мои родители засобирались и хотели нас оставить одних, но Белла до того покраснела, от неё можно было затопить печь без дров и я пошёл с ней гулять по городу. Нога болела так, что выть хотелось, но любовь из нас делает совершенно других людей. В эти минуты я мог взобраться на любую гору мира, а здесь какие-то ничтожные боли в раненой ноге. Вечером мы с моими родителями отправились к новым родственникам. В их квартире пахло чесноком, жареным луком и прогорклым рыбьим жиром. Приняли нас относительно спокойно. Рахиль Моисеевна представила своего мужа. Он оказался без правой руки, вместо неё у него был протез. Поздоровался он с моими родителями левой рукой.

– Лейб Давидович Шварц, профессор консерватории, в прошлом знаменитый скрипач, Вы, должно быть, слышали до войны о нём. Какие афиши, как его принимала публика. Но вот шальная пуля, когда он выступал на фронте с концертом перед солдатами. Один выстрел, нет руки, в скрипке пуля, я потом Вам покажу её и пропал великий музыкант.

Тёща моя пыталась сказать на корявом французском пару фраз, что б добить моих родителей своим аристократическим поведением. На что мой папуля, ни сколько не смущаясь, на чистом французском, поправил её фразы и добавил.

– Мадам, у Вас прекрасная дочь у меня хороший сын, пусть они будут счастливы.

Не знаю, поняла ли она, что сказал мой отец, но она была полностью обескуражена. Как этот бородатый мужик мог говорить отлично на французском языке и иметь такие гусарские манеры.

Тогда тёща принялась ко второй части своего надуманного триумфа. Она подошла к комоду и достала из него золотой царский империал, позвала тестя и сказала.

– На, передай Моне золотой червонец, пусть Белле к утру сделает обручальное кольцо, да, и ещё вот кусочек цепочки пусть и мужу её сделает кольцо, хотя на его лапищу может и не хватить, пусть добавит, я потом рассчитаюсь. Тесть выскочил из комнаты, побежал выполнять приказания жены. Тут настала очередь выступить и моей матушке.

– Мы не обдергаи с улицы. Мы приличные люди.

И из того места где обычно женщины держат свои драгоценности, из-под сердца, для пошляков из бюстгальтера, быстрым движением достала свёрток. Развернула его. Из коробочки достала бриллиантовый гарнитур. Серьги и кольцо. Поклонилась Белле и сказала.

– На, прими дочка, от нас с отцом, на долгую память. А что касается обручальных колец, то это прерогатива мужа. На, сынок, два обручальных кольца, тебе и дочке нашей Беллочке.

По-видимому, мой тесть хотел услышать до конца триумфальную речь своей жены, так как задержался в коридоре и зашёл обратно в комнату с открытым ртом. Но это ещё не всё. Мы сели за стол. На столе стояла фаршированная рыба, варёная курица, жареная рыба, форшмак, бутылка белого грузинского вина и огромная бутылка водки. Отец мой зашёл в переднюю и принёс плетеную корзинку, которую взял с собой из дома. Достал большую банку чёрной икры, балык и бутылку коньяка. Отец с работы никогда ничего не приносил домой, чёрную икру я никогда в своей жизни не ел. Как он понял, что именно сегодня она понадобится, я не знал. Мои мысли были о Белле, так я у него и не спросил об этом, да, теперь уже и не важно. Когда они узнали, что я ещё и врач, до этого, просто, не было момента им сообщить, то всю свою спесь они, наконец, отбросили. К водке никто не прикоснулся, а вот по рюмке коньяка мы выпили. Так прошло моё сватанье. Быстро и красиво. Рахиль Моисеевна отказалась отпускать свою дочку со мной, и я с родителями отправился восвояси. Ночь оказалась сильно длинной. К своему стыду, а может быть и к праведности своей, женщин я ещё не знал, хотя мне было уже почти двадцать четыре года. В наше время меня бы выставили на смех, но я был целомудренней, чем Адам, до вкушения яблока. Всю ночь я метался по своей холостяцкой постели, я так желал свою Беллу, что, просто сходил с ума. Клянусь Вам, со мной это было впервые. С утра я ходил по дому, как в воду опущенный, всё время, поглядывая на часы, а они шли медленно, медленно. Жизнь вокруг меня остановилась. Родители поглядывали на меня и улыбались, что меня ещё больше раздражало. Но вот часы пробили десять раз, и я помчался, правда, немного хромая к своей любимой. Взлетел на второй этаж, и в передней столкнулся с людьми в непонятных одеждах. Они были одеты в длинные чёрные сюртуки, белые рубашки. На голове большая чёрная шляпа, из-под которой свисали длинные вьющиеся волосы. Они мне дружно поклонились и поприветствовали меня на не понятном мне языке, очень похожем на немецкий язык, но точно не по-немецки, так как я хорошо говорил на этом языке. Это был идешь. Я обнял Беллу, она очень смутилась. Нас подвели к человеку, закутанному в белое покрывало, к которому все обращались – ребе. Всё время, раскачиваясь, он начал читать молитву, я так думал. То, что он говорил своим гортанным голосом, я не слушал, потому, что не понимал ни слова, но все рядом стоящие, периодически, что-то восклицали, как бы в знак согласия. Меня поразил запах исходящий от раввина, что-то он мне напоминал, я напрягал память, но ничего путного мне в голову не приходило. Этот запах я запомнил на всю жизнь. Я очнулся от того, что в спину меня толкнула моя будущая тёща и сказала.

– Скажи, хотя бы уже по-русски, – Да, а то люди уже начинают сомневаться в тебе, зачем ты здесь стоишь. Я не могу понять, кто хочет жениться я или ты.

Ничего не понимая, я сказал, да, и тут же и Белла сказала да. Мы одели друг другу на безымянный палец по обручальному кольцу. Теперь уже настоящая моя тёща опять не удержалась от комментариев.

– Ну же, шалопай, поцелуй свою невесту, а то добрые люди ждут.

Я обнял Беллу и нежно поцеловал её в губы. Раздались бурные возгласы. Мужчины окружили нас и стали танцевать. У Беллы на голове была белая накидка, выглядела она великолепно, но мне казалось, что все мужчины, танцующие вокруг нас смотрят не на неё, а пялятся на её уши. Бриллианты, подаренные Белле, действительно были великолепны и изумительно сверкали. После танца мы поклонились её родителям и собирались покинуть их, через два часа отходил наш поезд. Я пожал левую руку своему тестю. Тёща расплакалась, обняла меня и не прощанье выдала дежурную фразу.